Валерий Шамбаров
Почему мы дошли до Берлина? Параллельная история Второй мировой войны
Глава 4. Где начиналась война?
Историческая наука далеко не всегда бывает объективной. Взять хотя бы вопрос – когда началась Вторая мировая война? Даже в таком, казалось бы простом вопросе хватает разночтений. В СССР было принято рассматривать события с 22 июня. С одной стороны, для нашей страны серьезная война началась только с этой даты. С другой – до 22 июня Советский Союз выступал фактическим союзником Германии. Вспоминать об этом было не слишком приятно. Войну с финнами 1939/40 гг., походы в Западную Украину и Западную Белоруссию, Бессарабию, сражения на оз. Хасан и Халхин-Голе рассматривали не в рамках Второй мировой, а в качестве отдельных событий.
В международной традиции начало Второй мировой связывают с нападением на Польшу 1 сентября 1939 г. Вступились Англия, Франция – и покатилось… Но ведь до Польши были захвачены Австрия и Чехословакия. Правда, без крови. Их подарили немцам западные державы. Вот тут-то и загвоздка. Если брать дату 1 сентября 1939 г., то подарили еще в мирное время. Нацисты еще не были врагами «цивилизованного человечества», сотрудничество с Гитлером вроде не было преступлением. Ну мало ли, натравливали Германию на русских. Разве это серьезный грех?
На самом же деле сражения мировой войны загрохотали гораздо раньше. 18 сентября 1931 г. Япония вторглась в Китай (явные нестыковки официальная история решает чисто казуистически – дескать, 10 лет войны в Китае и сопредельных странах велись сами по себе и только потом стали частью Второй мировой). В Токио давно уже выжидали удобный момент. После Первой мировой западные державы обидели японцев, не позволили господствовать в Китае и на островах Тихого океана. Между тем Китай уже 6 лет раздирала гражданская война. Правящая партия гоминьдан под руководством Чан Кайши подавляла самостийных генералов и маршалов, растащивших страну по провинциям. Потом яростно сцепилась с коммунистами.
А Америку и другие западные страны как раз корежила Великая депрессия, лопались банки, останавливались предприятия. Им было не до китайцев, и в Токио ситуацию сочли подходящей. Японцам принадлежала Южно-Маньчжурская железная дорога. Под видом охраны туда собрали войска. Объявили, будто китайцы устроили взрыв на железной дороге, одним махом захватили ближайшие города. Извлекли из политического небытия Пу И, последнего императора династии Цин, свергнутой в 1911 г., и объявили Маньчжурию (северо-восточную часть Китая) отдельной империей Маньчжоу-Го. Хотя Пу И только подписывал документы, подготовленные японскими советниками. А сама его империя стала плацдармом для дальнейших завоеваний.
Великие державы не предприняли никаких мер для обуздания агрессии. Правда, Англия и США оказывали покровительство Чан Кайши. Но… война сулила куда большие выгоды, чем просто покровительство! Китайцам теперь требовалось много оружия, боеприпасов, и зарубежные друзья выражали полную готовность продавать их. Только плати. А если нечем платить, рассчитывайся иными способами – предоставляй монополии, выделяй концессии. Но и для Японии Америка широко поставляла военные товары, а главное, нефть! У японцев нефти не хватало. Без американских поставок остановились бы двигатели их кораблей, автомобили, танки, самолеты [118]…
Но поставки шли без ограничений! Правда, Китай был слишком большой страной. Проглотить его одним махом Япония не могла. Она предпочла откусывать и переваривать постепенно, боевые действия перемежались перемириями. А занятые территории интенсивно осваивались. Японские фирмы прибирали к рукам здешние предприятия, рудники, основывали новые. Крестьян оккупанты облагали огромными налогами. Переписывали скот, землю и заставляли сдавать почти всю продукцию. Для снабжения городских жителей вводились карточки и жесткие нормы.
Ну а для окончательного закрепления в Китае японцы применили тот же метод, которым когда-то пользовались английские и французские колонизаторы. Наркотизацию. В любом городе, переходившем под контроль Японии, одним из первых приказов легализовывалась продажа опиума. Расширялся его ввоз, всячески поощрялось производство на месте. Для крестьян Маньчжурии оккупационная администрация ввела особые нормативы по выращиванию мака. Лица, выполняющие их, освобождались от земельного налога. За перевыполнение предусматривались награды. В зависимости от площадей участка, занятого под опиумный мак, крестьяне освобождались от воинского призыва, получали почетные грамоты, самых активных производителей было велено ставить деревенскими и уездными старейшинами [118].
Города покрывались сетями опиумных притонов. Однако японцам посещать их строго запрещалось, за этим следила военная жандармерия. Хозяина притона, где обслужили японца, могли сразу же казнить. Наркотики оставляли на долю китайцев. Получалось очень удобно. Люди трудились до седьмого пота, чтобы заработать на дозу зелья. Витали в ядовитом дурмане, не доставляя никаких хлопот захватчикам. Неужели наркоман загорится освобождать родину? Китайцам предстояло постепенно вымирать – да еще и платить за это! Примерно так же, как в наши времена спиртом и наркотиками сводится в могилы население России…
В 1936 г. советская дипломатия сумела примирить Чан Кайши и коммунистов Мао Цзэдуна, сформировался единый антияпонский фронт. Однако японцы не стали ждать, когда Китай усилится. У них «война питала войну». Средства и продукция, которые выкачивались из захваченных областей, позволяли расширять военное производство, формировать новые соединения. В 1937 г. очередное перемирие было отброшено. Одна группировка ударила с севера, легко захватила Пекин. Вторая высадилась в Шанхае и с востока двинулась на Нанкин – в то время столицу Китая.
Войска гоминьдана пытались обороняться, но на фронте царила неразбериха. Интервенты опрокидывали рыхлые и плохо обученные китайские армии ливнями снарядов, полками танков и броневиков. А к танкам и пушкам японские военные добавили еще одно оружие – ужас. Они не брали пленных, убивали всех китайских солдат, попавших к ним в руки. Оказавшиеся на пути города и села крушили артиллерией, бомбили с воздуха. Впереди наступающих захватчиков катилась волна дикой паники. 13 декабря 1937 г. они ворвались в Нанкин. И тут-то выяснилось, что прошлые кошмары – лишь «цветочки»…
Пленных китайцев гнали колоннами к реке, приказывали входить в воду и расстреливали. Или разбивали на партии поменьше, кололи штыками, рубили головы. Отряды японцев разошлись по кварталам. Грабили дома, убивали всех встречных. Женщин умерщвляли после чудовищных надругательств, кромсали тела, забивали колья между ног. Офицеры вспомнили какое-то старинное поверье: чем больше голов отрубишь, тем больше будет в тебе самурайской доблести. Соревновались, кто обезглавит больше людей? Это продолжалось не день, не два, а шесть недель! Превратив в царство смерти один район, солдаты планомерно переходили в следующий. В Нанкине было перебито более 200 тыс. человек, а по пригородам еще 150 тыс.
Но жуткие факты появились в зарубежной прессе, замелькали в донесениях дипломатов. Даже нацистское посольство в Китае доложило в Берлин о «зверствах японской армии», называло ее «дьявольской машиной». Для самих немцев подобные бойни были еще непривычными. А в Токио сочли, что скандалов лучше избежать, одернули своих военных. Впрочем, серьезных скандалов и не было! Публикаций о резне проскочило мало, они не вызвали никакого резонанса. Шокирующие фотоснимки со штабелями трупов и мертвыми изуродованными женщинами стали всплывать и тиражироваться только через 4 года. Когда Япония вступила в войну против США и Англии, и пропаганда принялась демонстрировать облик врага. А поначалу-то японцы не были для них врагами. Они оставались политическими и торговыми партнерами! Стоило ли осуждать зверства собственных покупателей?
Ну а китайские войска после Нанкина дико боялись японцев. Как только неприятель начинал атаку или угрожал обходом, бросались прочь. Пали крупные города Ханькоу, Кантон. Снова были зверства, разве что масштабами поскромнее. Расстрелянных и зарезанных считали не сотнями тысяч, а просто тысячами. Некоторые китайские генералы склонялись к мысли, что сопротивление не имеет смысла, изменяли. Второе лицо в руководстве Китая Ван Цзинвэй тоже проповедовал, что надо сдаваться. Задумался и о том, что хватит быть вторым лицом, пора становиться первым. Перекинулся к победителям, и они учредили еще одно марионеточное государство, «Китайскую республику» Ван Цзинвэя.
Но к этому времени пожары войны уже занялись на других континентах. Муссолини возбудил Италию мечтами о возрождении Римской империи. Но как станешь их воплощать? Когда-то римские легионы маршировали по Европе, Азии, Африке, а в XX в. все было давно поделено. Единственным независимым государством в Африке оставалась Эфиопия, да и лежала очень удобно, между итальянскими владениями в Сомали и Эритрее. Если захватить, можно объединить их. Правда, Эфиопия была членом Лиги Наций, но предотвратить агрессию попытался только Советский Союз, прочие державы его не поддержали.
Осенью 1935 г. итальянцы с нескольких направлений навалились на Эфиопию. Она подняла все свои племена, 800 тыс. человек. Но многие были вооружены луками и копьями, в лучшем случае кремневыми ружьями или однозарядными берданами. А на них пустили танки, с воздуха громили стаями самолетов. Впрочем, итальянские армии проявили себя настолько отвратительно, что эфиопы все равно обращали их в бегство! Но взбешенный Муссолини отбросил Женевскую конвенцию, приказал применять химическое оружие. Летчики начали распылять над городами и селами иприт, фосген. На воинов смертоносный газ наводил суеверный ужас.
Весной 1936 г. сопротивление было сломлено. Эфиопию объединили с Эритреей и Итальянским Сомали в Итальянскую Восточную Африку. Ее население не сдалось, развернуло партизанскую войну. Но итальянцы закрепляли владычество строительством концлагерей. Каратели жгли деревни в непокорных районах, истребляли жителей. Население разбегалось кто куда, хозяйство было разрушено, в стране начался голод. В результате Эфиопия потеряла 750 тыс. жизней! 270 тыс. человек пали в боях, 180 тыс. уничтожили каратели или переморили в концлагерях, 300 тыс. унес голод. Но и эту трагедию «мировое сообщество» как бы не заметило. Лига Наций ввела против Италии чисто формальные санкции, но сама же отменила их через… две недели после падения Эфиопии!
А вслед за Азией и Африкой заполыхало в Европе – в Испании. Там на выборах победил Народный фронт из левых партий. Из тюрем выпустили политзаключенных, начались конфискации земельных владений, церковной собственности. Это выливалось в грабежи, погромы. Спасти страну решили военные, подняли мятеж. Поддержать Франко горячо вызвались Гитлер и Муссолини. А на помощь республиканцам со всего мира хлынули социалисты, анархисты, коммунисты. Втянули и Сталина. Уговорили, что дело важное и нужное. Однако участие Советского Союза в испанской авантюре обернулось грандиозной провокацией. Германия и Италия направляли туда куда больше войск и техники. Советских военных советников прошло через Испанию 5 тыс., а немцев и итальянцев – 90 тыс.! Но вся западная пресса разразилась шумихой о «коммунистической угрозе», о советской экспансии.
Зато действия Гитлера и Муссолини выглядели оправданными, благородными! Они-то выступали защитниками «цивилизации»! Выступали по-рыцарски, не требуя за это ничего! Хотя их участие в войне отнюдь не было бескорыстным. Они получили возможность испытывать новую технику, обучать военных специалистов. А что особенно важно, фюрер и дуче пускали пыль в глаза мировой «общественности». Теперь всем казалось очевидным, против кого они наращивают и вооружают армии. Германия не скрывала, даже выпячивала, против кого именно. В ноябре 1936 г. она заключила союз с Японией под выразительным названием «Антикомминтерновский пакт». В 1937 г. к нему присоединилась Италия. Война в Испании унесла полмиллиона человек. Но для Гитлера она принесла колоссальные политические дивиденды. Испания открыла ему дорогу к Мюнхенскому сговору с западными державами. Обеспечила те самые лакомые подарки: Австрию, Чехословакию.
В Азии аналогичным образом поощряли японцев. Намекали, не пора ли повернуть на север? В Токио тоже приходили к выводу, что надо испробовать русских на прочность. На границе участились стычки, провокации. В июле-августе 1938 г. в Приморье у озера Хасан они переросли в серьезные бои. С обеих сторон участвовало несколько дивизий. Японцев все-таки выгнали с нашей территории. Однако они сочли, что имеет смысл попробовать еще раз. Стянуть сил побольше, и место выбрать поудобнее. Наметили участок в Монголии, у реки Халхин-Гол. У японцев рядом проходила железная дорога, а русским доставлять сюда подмогу было крайне трудно. От ближайшей станции больше тысячи киометров через степи и пустыни!
В 1939 г. в Монголию вторглась 6-я японская армия генерала Огису. Не лишним будет отметить: в эти же самые дни, когда на Халхин-голе разворачивалось сражение, британский посол в Токио Крейг провел переговоры с министром иностранных дел Аритой. Был заключен договор, согласно которому Англия… признала захваты Японии в Китае! И в эти же дни США продлили торговый договор с Токио, о поставках нефтепродуктов. Как можно было расценить их шаги? Разве они не выглядели откровенным поощрением: идите на русских смело. С горючим проблем не будет! И тыл у вас обеспечен, мы не позволим Чан Кайши нападать на вас!
Однако Советский Союз все-таки смог перебросить в отдаленный угол Монголии достаточно войск, а командовать ими был назначен еще малоизвестный генерал Жуков. Армия Огису не просто была отбита. Ее почти полностью уничтожили. Только трупов было зарыто 45 тыс., японцы потеряли все танки, артиллерию [43, 53]. Такого разгрома Япония не знала еще никогда, после Халхин-Гола она весьма зауважала русских. К тому же, не только англичане и американцы умели плести дипломатические интриги. Об их поползновениях сталинское правительство знало и реагировало адекватно. Жуков добивал армию Огису, а в Москве в это же время велись переговоры с немцами и был подписан пакт Молотова – Риббентропа. Что ж, в Токио согласились, политику надо менять. В 1940 г. к Сталину пожаловал министр иностранных дел Мацуока, между СССР и Японией был подписан пакт о ненападении.
Глава 5. Смоленское сражение
С началом Второй мировой войны США провозгласили нейтралитет, но дополнили его принципом – «плати наличными». За золото или твердую валюту они оставляли за собой право торговать с обеими сторонами. Рузвельт раздавал громогласные обещания: пока он является президентом, американские матери могут спать спокойно, их сыновья не окажутся на фронте. Хотя политическая позиция США выглядела далеко не нейтральной. Они не скрывали симпатий к «братской» Англии, а нацистов, которых сами же американцы помогли всеормить, объявляли агрессорами.
На поддержке «правого дела» заокеанские воротилы неплохо погрели руки. Когда англичан разгромили во Франции, им пришлось бросить под Дюнкерком всю боевую технику – США охотно отгрузили им новое вооружение, а за это подчистую откачали у «братьев» золотовалютные запасы, 4,5 млрд долл. наличными и 335 млн в американских акциях [44, 138]. И только после того, как сейфы британского казначейства опустели, в декабре 1940 г., Рузвельт ввел закон о ленд-лизе. Оружие предоставлялось как бы в долг, а после войны подлежало возврату. В конгрессе президент разъяснял – если сосед отбивается от вора, вполне оправданно одолжить ему ружье. Впрочем, Рузвельт умолчал: насколько справедливо снабжать одновременно и соседа, и вора. Ведь торговля с немцами отнюдь не прекращалась.
После германского нападения на СССР обстановка кардинальным образом изменилась. Уже 22 июня Черчилль заявил, что он был и остается противником коммунизма, но сейчас идеологические разногласия отходят на второй план. Все, кто воюет против Германии, – друзья Англии. 24 июня о поддержке советского народа заявил Рузвельт. Что ж, в катастрофической ситуации 41-го русские были рады любым союзникам, любой помощи. Сталин обратился к Черчиллю с просьбой об открытии второго фронта в Европе. Даже приглашал английские войска высадиться в Мурманске и Архангельске. В Англию и США пошли заказы на стратегические товары – истребители, автомашины, танки, занитки. Но… все вопросы конкретной помощи и сотрудничества западные союзники обходили в это время деликатным молчанием. Они были уверены, что СССР скоро падет. Британские и американские дипломаты только пытались поточнее разузнать, сколько же он продержится? Две недели? Или месяц?..
Германские союзники вели себя куда более активно. Правда, воевали они все-таки похуже немцев. Были слабее вооружены, им не хватало выучки. Но их ружья и пушки ранили и убивали наших солдат так же, как немецкие. Румынский диктатор Антонеску бросил в наступление две армии. Однако Одесский округ был единственным, успевшим изготовиться к вторжению. Солдат удалось поднять по тревоге, рассредоточить авиацию по полевым аэродромам. У армейских частей было налажено взаимодействие с Черноморским флотом, с Дунайской флотилией. В Молдавии обе армии Антонеску крепко застряли.
Другая гитлеровская союзница, Финляндия, попыталась схитрить. Она вступила в войну чуть позже, чем ее партнеры. Убедилась, что немцы и впрямь побеждают, можно присоединиться к ним без опаски. Заодно и выждала, когда советское командование начнет забирать войска с ее участка на другие направления. Ко всему прочему Финляндия силилась выставить себя невинной овечкой. С ее аэродромов немецкие самолеты начали бомбить русскую территорию, из ее портов выходили немецкие (и финские) корабли, ставили мины на русских коммуникациях. Но как только советская авиация ответила, нанесла удары по финским аэродромам и портам, в Хельсинки завопили, что на них напали. Стало быть, они находятся в состоянии «оборонительной» войны.
Впоследствии было сконструировало и другое оправдание. Дескать, бедная Финляндия, обиженная русскими в 1939–1940 гг., пыталась всего лишь вернуть отнятые у нее земли. Хотя в действительности финское руководство строило проекты «Великой Финляндии» – у Гитлера просили отдать Кольский полуостров, Карелию, Вологодский край. Уж эти земли можно было причислить к финским лишь в самых буйных фантазиях. Но для воплощения этих фантазий Финляндия не пожалела сил. Во Вторую мировую войну она поставила рекорд по проценту мобилизации. В строю оказалось 650 тыс. человек, 17,5 % всего населения. Одна армия развернула наступление на Ленинград, вторая вторглась в Карелию.
Но финны, выгадывая политические и пропагандистские козыри, потеряли фактор внезапности. Войска Северного фронта генерал-лейтенанта Попова ждали нападения с их стороны. Неприятели сумели оттеснить наши части от Выборга, но на старой границе в сохранившихся укреплениях они удержались и дали отпор. На территории самой Финляндии располагалась военная база на полуострове Ханко. Ее обороняли стрелковая бригада и артиллеристы береговой обороны – 25 тыс. человек. Маннергейм сосредоточил против Ханко две дивизии и части из шведских добровольцев. Но атаки захлебнулись в крови, врагу не удалось продвинуться ни на шаг.
На Кольском полуострове финны нанесли удар вместе с германской армией «Норвегия». Однако наши пограничники и армейские части отчаянно отбивались на рубежах полярных речек, в прибрежных скалах. Их поддержали моряки Северного флота, мощные корабельные орудия и крупнокалиберные батареи береговой обороны. Неприятели наседали яростно, остервенело. Но постепенно их натиск выдыхался, они принялись закрепляться, зарываться в землю. Завязались позиционные бои.
Хотя стабилизация фронта на северной и южной оконечностях, увы, не сказывалась на на общем состоянии дел. Основная часть вооруженных сил была разгромлена за две недели! Были сняты со своих постов командующий Западным фронтом Павлов, его начальник штаба Климовских, командующий 4-й армией Коробов и еще несколько начальников. Их обвинили в измене. Конечно, они не были предателями. Они всего лишь натворили грубых ошибок. Но в Советском Союзе слишком часто сталкивались с преднамеренным вредительством и диверсиями. Павлов, Климовских, Коробов были осуждены и расстреляны.
Впрочем, это не было наказанием за поражение, поиском «козлов отпущения». Суровая кара коснулась только тех, кто проявил себя совсем уж плохо, утратил управление войсками, наломал дров неграмотными решениями. К командованию развалившегося Северо-Западного фронта таких обвинений не предъявляли. Да и на Западном большинство армий погибло, но их командующие выбирались из окружений, и их восстанавливали на высоких должностях. Но самого Западного фронта больше не существовало. На его месте расползалась хаотичная мешанина из неуправляемых частей и отрядов.
Сталин в сложившейся ситуации принял жестокое, но единственное остающееся решение. Отказался от попыток спасать массы войск, варившихся в котлах. Вместо этого создавался новый фронт по Западной Двине и Днепру. Резервы, выдвигаемые из глубины страны, было приказано останавливать на этом рубеже, строить оборону. Возглавил фронт нарком обороны маршал Тимошенко, но для более эффективного управления его разделили надвое. Южное крыло преобразовали в отдельный, Центральный фронт (командующий – генерал-полковник Кузнецов). Однако соотношение сил теперь еще больше изменилось в пользу немцев. Русских они повыбили крепко, и на центральном, смоленском направлении, превосходили по людям в 2 раза, по артиллерии – в 2,4 раза, по самолетам – в 4 раза. И только танков на советской стороне до сих пор было больше в 1,3 раза [18].
Впрочем, даже такое решение Сталина и командования Красной армии осталось не выполненным. Чтобы новый фронт сорганизовался, требовалось некоторое время. Нужно было, чтобы окруженные группировки хоть немного задержали немцев. Но массы войск в котлах разбегались или сдавались, не создавая противнику никаких помех! Их собирали в плен вторые эшелоны, а ударные кулаки вообще не отвлекались на них. Едва замкнули кольцо под Минском, как гитлеровская ставка поставила танковым группам Гота и Гудериана новую задачу. 10–12 июля они с двух сторон нацелились на Смоленск.
Бронированная лавина Гота ринулась со стороны Витебска. На пути у нее стояла 19-я армия генерала Конева. «Стояла» только на картах. Она лишь выдвигалась к фронту. Сам Конев прибыл к месту расположения, но войск у него не было. Зато навстречу покатились отступающие, кричали о немецких танках! Командующий армией останавливал бегущих и сколачивал импровизированные отряды. Пришлось вспомнить даже старую специальность – в Первую мировую он был артиллеристом. На стоявшей поблизости артиллерийской батарее генерал заменил убитого командира, а потом и наводчика, стрелял по лезущим танкам [64]. По соседству с Коневым 22-я армия закрепилась заблаговременно. Но ей пришлось гораздо хуже, чем 19-й, – основной удар Гота прокатился как раз по ней. Продавил посередине и разорвал надвое, она очутилась в полуокружении. Потянулась выбираться из ловушки, бросила Невель, Полоцк.
2-я танковая группа Гудериана навалилась на русских южнее. С ходу овладела Оршей, обошла Могилев – возле этого города попали в окружение 6 советских дивизий. Что ж, обе танковые группы отлично знали свое дело. Не отвлекаться, прорываться быстрее и глубже. Мчались по дорогам, давили встречные русские подразделения и обозы беженцев. Всего через несколько дней, 16 июля, ворвались в Смоленск. В очередной «котел» попали три армии, 19-я, 16-я и 20-я. Связь с ними сохранялась лишь по узкому коридору и понтонному мосту у села Соловьево.
И все-таки многое отличалось от пограничных сражений. Окруженную группировку возглавил командующий 16-й армией генерал Лукин, она не развалилась, продолжила драться в кольце. Три армии контратаковали изнутри, пытались отбить Смоленск. А советское Верховнеое Главнокомандование в спешном порядке организовывало контрудары извне. Танкистов Гота, разогнавшихся и захвативших Великие Луки, вышибли из города. С юга под основание прорыва ударили войска Центрального фронта.
В Прибалтике в это время германская группа армий «Север» доламывала русскую оборону по Западной Двине. 4-я танковая группа Гепнера вырвалась далеко вперед, захватила Псков. Но и здесь немцы нарвались на контрудары. Под Сольцами наши части впервые смогли окружить 8-ю танковую дивизию немцев. Она, правда, вырвалась, возвратилась к своим. Но германское начальство проанализировало подобные факты и сделало выводы: расчеты на неожиданность и на растерянность русских исчерпали себя. Подвижным соединениям было приказано не зарываться, приостановиться и подождать общевойсковые армии.
Однако усилившееся сопротивление русских не вызывало в Берлине серьезных опасений. Сроки операции «Барбаросса», намеченные изначальными директивами, еще не сдвигались. Падение Москвы намечалось на конец августа, выход на рубеж Волги – к началу октября, Баку и Батуми – ноябрь… Немцы действовали грамотно. Танковые кулаки догоняла пехота. В конце июля враг окончательно овладел Смоленском, перерезал горловину у Соловьево, замкнув кольцо вокруг группировки Лукина. Тем не менее замыслы неприятельских военачальников опять нарушались. Они ведь тоже ошибались, многого не учли. Недооценили мобилизационные возможности СССР, недооценили русский характер.
Западный фронт уже во второй раз признавали уничтоженным, но в тылу за ним опять выстраивался новый! Резервный фронт – пять армий. Правда, сейчас говорить об армиях можно было лишь условно. Маршал Рокоссовский вспоминал: на бумаге ему выделили стрелковые, танковую дивизию, приказали прикрыть Минское шоссе у Ярцево. Кратчайшую дорогу на Москву! А на деле вместо дивизий дали несколько автомашин, зенитных орудий и пару взводов пехоты – с ними предстояло сколачивать оборону «из ничего». Из отступающих, отбившихся от своих. При атаке немцев эти бойцы, собранные с миру по нитке, привычно побежали. «Среди бегущих – солдат, такой усач из мобилизованных, хлебнувший первой войны. Он бежит и покрикивает: “Команду подай!.. Кто команду даст?… Команда нужна! – что-то созрело в нем, и он сам гаркнул: – Стой! Ложись! Вон противник – огонь!”» [107].
Да, что-то созревало в солдатах, в командирах. Эти же самые импровизированные команды превращались в ходе сражений в боеспособные части. Созданная на «пустом месте» оперативная группа Рокоссовского не только отразила неприятелей, но и сама отбросила немцев, пробила брешь в окружении. Значительные силы 16-й и 20-й армий сумели выйти из кольца. Еще более эффективным оказался контрудар Центрального фронта. Он попал в уязвимое место, в стык вражеских групп армий «Центр» и «Юг». Были освобождены Рогачев, Жлобин, Кричев, Пропойск. Этим воспользовались остатки шести дивизий, оборонявших Могилев, вырвались к своим. Продвижение Центрального фронта оказалось спасительным и для многих других окруженцев – на этот участок выбирались по лесам солдаты из-под Минска, даже из-под Бреста.
Аналогичный контрудар нацеливался в стык германских групп армий «Север» и «Центр». Нанести его должны были четыре армии. Но три из них, потрепанные и измотанные, не смогли потеснить врага. Успеха добилась только 34-я армия генерала Качалова, специально выдвинутая из резерва. Она была кадровой, прекрасно укомплектованной и вооруженной. Опрокинула немцев, гнала их 40 км. Группа армий «Север» в это время возобновила наступление на Новгород и Ленинград, и вдруг русские проломились ей в тылы! Фон Лееб опять приостановил операцию, развернул танковые и моторизованные дивизии в противоположном направлении. И тут уж пришлось худо 34-й армии. Ее глубокий прорыв подсекли под основание, и армия сама очутилась в кольце. 18 тыс. человек попали в плен, остальные кое-как вырывались и просачивались.
В целом же положение Советского Союза выглядело безнадежным. Его терзала свора хищников, и готовы были подключиться другие. Япония до поры до времени воздерживалась. К договорам она относилась примерно так же, как Гитлер, но ей слишком крепко всыпали на Халхин-Голе. Японцы выжидали, когда немцы сокрушат русских, чтобы вмешаться на готовенькое. Для этого сосредоточили в Маньчжурии и Корее почти половину своих вооруженных сил. В Токио изучали карту Сибири. Обсуждался вариант, что граница с Германией должна пройти примерно по линии Омска. По мере немецких побед японцы принялись откровенно задираться. В проливах Японского и Охотского морей останавливали и досматривали советские суда. Несколько пароходов было потоплено. На границе снова участились провокации. Наглецы пользовались тем, что наша страна не может себе позволить наказать их. Красноармейцев связали по рукам и ногам строжайшие приказы – не реагировать ни на какие выходки, даже не отвечать на обстрелы. Пытаться избежать войны любой ценой.
О былом союзе с немцами не забыла и Турция. Подписала соглашение о присоединении к Антикоминтерновкому пакту с Германией, Италией, Японией. Пока она оговорила для себя роль «наблюдателя», но разворачивала на закавказской границе 26 дивизий! При этом темнила и лицемерила. Раскланивалась с англичанами. Объясняла, что готова выступить их союзницей. Готова захватить русское Закавказье, чтобы не дать его немцам. Но таким же образом Турция лгала и изворачивалась во время Первой мировой – напустила тумана, а потом напала. В результате Советскому Союзу приходилось держать шесть армий на Дальнем Востоке, три армии в Закавказье – как не хватало этих армий на западных фронтах!
Что же касается Англии и Америки, то и они в данный период обращались с нашей страной как с обреченной. В международных делах на нее даже не обращали внимания. В августе 1941 г. западные союзники провели Атлантическую конференцию, где вырабатывались принципы послевоенного устройства мира. СССР не сочли нужным пригласить туда или хотя бы посоветоваться. Приняли Атлантическую хартию, провозгласив «демократизацию» и прочие установки, продиктованные американцами. Хартия отказывалась признавать территориальные изменения, случившиеся во время войны. Но под этот пункт попадали не только завоевания Германии, а присоединение к Советскому Союзу Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии, районов, отвоеванных у финнов [20].
Ну а практическое сотрудничество с союзниками поначалу стало налаживаться вообще не против Германии. В дополнение к Турции на сторону Гитлера склонялся Иран. Там активно действовала агентура нацистов, в правительстве образовалась сильная прогерманская партия. По ее уговорам шах Реза Пехлеви замышлял напасть на британские нефтепромыслы у Персидского залива, на советскую Среднюю Азию. Армия Ирана пребывала в жалком состоянии. Она насчитывала 9 дивизий, но реально существовали только 5, да и они представляли собой толпы оборванцев. Однако выступление Ирана могло подтолкнуть к войне Турцию, возбудить Ирак – там тоже хватало сторонников Гитлера, англичанам пришлось подавлять его два месяца назад.
