Валерий Шамбаров
Антисоветчина, или Оборотни в Кремле
От советских республик – к СССР
В мае 1922 г. у Ленина случился первый инсульт. Его болезнь связывают с разными причинами. Указавают на склероз сосудов мозга. Некоторые источники сообщают об опухоли, разрушавшей мозг. Гуляет в литературе и версия сифилиса – впрочем, она опровергнута. Некоторые медицинские авторитеты предполагают, что ход болезни ускорила операция по извлечению пули, проведенная профессором Борхардтом. Но почему-то никто не увязывает случившиеся с последним делом, которое успел сотворить Ленин. С ударом по Церкви. Человеку свойственно ошибаться, заблуждаться, даже и грезить о «светлом будущем». Но ведь на Господа вождь занес руку вполне сознательно и целенаправленно.
Антирелигиозная кампания заведомо планировалась Лениным погромной и кровавой[92, 93, 158]. Она была неспровоцированной. И не оправдывалась даже с точки зрения планов построения социализма. Потому что Церковь, хоть и не благословила красных, но не благословила и белых, она выступала против братоубийства и кровопролития как таковых. В обычном, политическом плане, ее деятельность не мешала большевикам! Погром не требовался и для помощи голодающим – в распоряжении советской власти имелась изрядная часть золотого запаса, отбитого у Колчака, были ценности, награбленные в конфискациях. Нет, главная цель акции была именно богоборческой. Новым властителям требовалось переделать не только экономические и политические механизмы, но и переиначить души людей. И разве не закономерно, что в ответ на этот удар случился удар у Ленина? Что Господь воочию показал, насколько ничтожен человек, как бы высоко он ни вознесся?
И это сознание своей ничтожности и беспомощности раздавило Владимира Ильича. Правда, он был слишком «просвещенным» человеком, слишком убежденным атеистом, можно даже сказать «верующим» в собственный атеизм, поэтому он обратился, конечно же, не к Господу, а наоборот, к мыслям о самоубийстве. Еще в молодости ему понравился пример супругов Лафарг, зятя и дочери Маркса: когда они сочли, что по возрасту не могут служить делу революции, то вместе, по-семейному, приняли яд. Но от такого варианта Ленина сумел отговорить Сталин. Он в данный период постоянно навещал больного, из всех лидеров партии оказался самым близким человеком для Владимира Ильича. И когда тот обратился с просьбой достать яд, убедил подождать результатов лечения, спустил дело на тормозах.
А в советском руководстве первый инсульт не вызвал серьезных потрясений. Временно замещать болеющего Ленина уже привыкли. Вот и теперь временно подменяли. На заседаниях Совнаркома и Политбюро председательствовал Зиновьев. Работу в ЦК партии возглавил Сталин. Троцкий, кроме руководства армией, активно занимался делами экономики, фактически подмял под себя Всероссийский совет народного хозяйства (ВСНХ). Хотя возникли и противоречия. Троцкий стал требовать придать законодательные функции Госплану, а при этом Госплан и ВСНХ должен был возглавить он же. Таким образом, «хозяин» вооруженных сил одновременно стал бы экономическим диктатором. По сути – получил бы полную власть над Россией. Естественно, Сталин выступил резко против, найдя союзников среди других руководителей, опасающихся усиления Троцкого.
Разногласия были и по другому вопросу. Бухарин и Зиновьев выступали за ослабление монополии внешней торговли – да уж какая монополия, когда в стране вовсю паслись иностранные фирмы. Троцкий возражал, поскольку существующая монополия оборачивалась его персональной. А Сталин в данном отношении колебался, занимал «центристскую» позицию, соглашаясь, что на деле ослабление монополии, наверное, неизбежно.
Но главные споры развернулись вокруг создания Советского государства. Национальный вопрос под властью большевиков оказался чрезвычайно запутанным. Ведал им не только нарком по делам национальностей, но и национальный отдел ВЦИК. И законодательные прерогативы, права определения территориальных границ принадлежали ВЦИК. Весной 1918 г. была принята структура, при которой различные народы получали автономию в составе Российской Федерации. Как уже отмечалось, принципы этой автономии вырабатывались Сталиным. Но поскольку он всю войну разъезжал по фронтам, деятели из ВЦИК повели другую линию. Фактически поощрялся национализм в ущерб интересам русского народа. Шли заигрывания с кавказскими, крымскими, башкирскими, татарскими, казахскими националистами. Пантюркисты признавались союзниками против белогвардейцев и «империалистов». Им, как и «революционным» горцам, отдавались значительные территории, населенные русскими людьми.
Сталину пришлось приложить значительные усилия, окорачивая «автономистов». В 1920 г. была пресечена попытка создать отдельную «мусульманскую компартию», некоторых лидеров националистов посадили. А понятие автономии было ограничего внутренним самоуправлением, административными и культурными вопросами. Но для тех республик, которые в 1917-1918 гг. успели провозгласить себя независимыми, после изгнания интервентов и белогвардейцев была из политических соображений сохранена «независимость». Причем степень их самостоятельности оказалась различной. На Украине существовали собственные наркоматы иностранных дел, военный – а в Белоруссии нет. Грузии была оставлена значительная экономическая самостоятельность, там ходили свои деньги, даже функционировали иностранные банки[157]. Была проявлена гораздо большая, чем в России, лояльность к политическим противникам, сохранялись структуры грузинских меньшевиков.
Но восстановление разрушенной экономики требовало централизации и воссоединения хозяйственного комплекса дореволюционной империи. Работа в данном направлении началась с весны 1922 г. Ленин еще до первого приступа болезни высказался за принцип федерации, и Сталин дисциплинированно действовал в этом направлении. Для начала Закавказье, где образовался настоящий клубок противоречий, шли межнациональные конфликты и межреспубликанские споры, было объединено в одну Закавказскую федеративную республику. Армения и Азербайджан согласились с таким решением, Грузия восприняла в штыки.
Руководство грузинской компартии – Мдивани, Махарадзе, Сванидзе и др. вообще противилось процессам воссоединения, претендовало на то, чтобы строить «свой», особенный социализм. Другим центром сопротивления стало руководство Украины – Раковский, Петровский, Антонов-Овсеенко. Но тут в основе лежал не национализм (какой уж национализм, если Раковский был румынским евреем). Просто местные лидеры желали властвовать сами, в свое удовольствие. В августе в Москве собралась комиссия по выработке проекта союзного государства. Сталин внес предложения об «автономизации» – республики войдут в РСФСР на правах автономных: так же, как Татария, Башкирия, Дагестан и т. д. Что было, в общем-то, справедливо по отношению ко всем народам, уравнивая их. Белоруссия, Армения, Азербайджан поддержали проект. Грузия и Украина выступили резко против. И настаивали на принципах не федерации, а конфедерации – пусть общими будут только вопросы обороны и охраны границ (то есть, пусть Россия охраняет и обороняет их), а в остальном сохранится самостоятельность.
Но в это время смог вернуться к делам Ленин, вмешавшись в разногласия. Претензии Троцкого на руководство экономикой он отверг. Однако и предложения об ослаблении монополии внешней торговли осудил. И идея «автономизации» ему не понравилась. Он писал, что ее породили «торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого «социал-национализма»[96]. Логические доводы о необходимости восстановления единого хозяйства, о равноправии всех народов в составе государства он отмел. Для Владимира Ильича важнее было другое – планы «мировой революции». Он по-прежнему придерживался марксистского догмата, что социализм не может окончательно победить в одной стране, только в мировом масштабе. А значит, предстояло инициировать революции в других государствах. Перспектива войти в состав Российской Федерации им вряд ли понравилась бы, а в «союз равных» – почему бы и нет? Сталин в спорах, как это бывало и раньше, уступил. И победила ленинская формула – «формальное объединение вместе с РСФСР в союз советских республик Европы и Азии». Противоречивая, непоследовательная, но она-то и была принята на пленуме ЦК 6 октября 1922 г.
Хотя даже и этим споры не кончились. В Тифлисе решение ЦК вызвало бурные протесты. Председатель Кавбюро РКП (б) Серго Орджоникидзе за неподчинение партийной дисциплине стал снимать нарушителей с постов. Москву засыпали жалобами на него. Добавился скандал с неким Кабахидзе, который обвинил Орджлникидзе в коррупции и заработал за это по физиономии, что также было использовано для кляуз. В Тифлис была направлена комиссия под председательством Дзержинского. Никакого особого криминала не нашла, в бурную эпоху первых лет советской власти и не такое случалось. Кого там могли удивить отстранения от должности или пощечина?
Но внезапно коренным образом изменилась обстановка в советских верхах. В ночь на 16 декабря 1922 г. у Ленина грянул второй инсульт. И вот тут-то стало ясно, что восстановления здоровья не произошло, полноценным вождем ему больше не бывать. А фигур «первой величины» в большевистской верхушке на этот момент было четыре. Зиновьев – председатель Исполкома Коминтерна, председатель Северной Коммуны (Петрограда), член Политбюро. Каменев – председатель Совета труда и обороны (СТО), лидер Московской парторганизации, член Политбюро. Сталин – нарком двух наркоматов, генеральный секретарь ЦК, член Политбюро и Оргбюро. И Троцкий – наркомвоен, член президиума ВСНХ и Политбюро. Были и фигуры второго, третьего ранга: Томский, Рыков, Бухарин, Молотов, Калинин, Дзержинский, Пятаков… Но реальных кандидатов на власть оказалось двое – Сталин и Троцкий, представлявшие абсолютно разные силы, разные группировки внутри партии.
И между ними пошла борьба. Причем в первом раунде была сделана попытка использовать авторитет отсутствующего, но еще живого Ленина, формально еще числившегося вождем. Проявилось это в виде пресловутого «политического завещания». Любой врач, любой человек, сталкивавшийся со случаями тяжелого инсульта, знает его особенности. Он очень сильно влияет на психику, меняет личность. Больной легко впадает в злость и истерики, становится неадекватным, раздражительным, склонным зацикливаться на каких-то «пунктиках» – и легко внушаемым. Все это мы видим и в работах так называемого «завещания». А внушать, влиять на Ленина мог только один человек – Крупская, постоянно находившаяся при нем. И квартира больного превратилась в эпицентр жестоких интриг, в которых Владимиру Ильичу отводилась всего лишь роль инструмента в чужих руках.
18 декабря 1922 г. пленум ЦК по настоянию врачей принимает решение о строгом соблюдении режима для больного – главной нарушительницей выступала как раз Крупская[84, 157]. Персональная ответственность за выполнение этого решения пленума была возложена на Сталина. На кого же еще, как не на генерального секретаря, если требовалось контролировать высокопоставленных коммунистов? Но Надежда Константиновна постановление игнорирует, 21 декабря принимает диктовку письма для Троцкого. Сталин, узнав об этом, по телефону делает ей внушение, напоминает о партийной дисциплине. Она жалуется мужу, устраивает сцены. И с 22-го на 23-е происходит ухудшение здоровья Ленина, паралич руки и ноги.
Тем не менее не кто иной, как Крупская, настаивает перед врачами, что Ленину надо разрешить понемножку работать. Дескать, он тогда будет чувствовать себя менее ущемленным. И доктора позволяют диктовать по 10 минут в день. А следующим шагом в подковерной борьбе становится отстранение от исполнения обязанностей одной из секретарш Владимира Ильича. Отстраняется Аллилуева, жена Сталина! Она остается в составе секретариата, но для диктовок ее больше не привлекают. Отныне в квартире вождя появляются только секретарши из «команды» Крупской – Гляссер, Володичева, Фотиева и др. После чего и рождаются работы, ставшие «завещанием».
Кстати, когда именно они диктовались, в точности неизвестно. В «Журнале дежурных врачей» и «Журнале дежурных секретарей» обнаружено множество разночтений и нестыковок[157]. Не исключено, что работы кем-то редактировались – они представляют собой машинописные копии, никем не заверенные, нигде не зарегистрированные, без каких-либо пометок, без подлинников стенограмм. 23-24 декабря датирована диктовка, которая позже была названа «Письмом к съезду». Тут всем досталось, Троцкому, Каменеву, Зиновьеву, Бухарину, Пятакову. А особенно Сталину.
30 декабря открывается I съезд Советов СССР, принимает Декларацию об образовании СССР, подписывается союзный договор. Сталин провозглашает: «Сегодняшний день является днем торжества новой России… превратившей красный флаг из знамени партийного в знамя государственное…». Но в этот же день Ленин диктует работу «К вопросу о национальностях и «автономизации». Проект «автономизации» был похоронен три месяца назад! Союз создавался на ленинских принципах, принятых в октябре 1922 г. при его участии. Однако в статье мы вдруг находим: «…Вопрос об автономизации, официально называемый, кажется, вопросом о союзе советских социалистических республик»! То есть, кто-то (и ясно, кто) напел Ленину, будто в его отсутствие Сталин протащил свой старый проект! Снова всплывает и «грузинское дело», причем наряду с Орджоникидзе неизвестно почему оказываются виноватыми Сталин и Дзержинский. Статья вообще откровенно русофобская. Употребляются выражения типа «шовинистическая великорусская шваль», «грубый великорусский держиморда». Логикой и не пахнет. Ленин, прежде боровшийся с националистами, начинает с какой-то стати отстаивать национализм «малых наций» в противовес национализму «больших наций».
4 января 1923 г. следует еще одна диктовка – которую впоследствии объявят дополнением к «Письму к съезду». В ней уже прямо указывается, что Сталина надо удалить с поста генсека, потому что он «груб». Хотя и сам Ленин деликатностью никогда не отличался – можно взять даже процитированные выше фразы о «держимордах» и «швали». Насчет «грубости» Владимир Ильич просто цитирует свою супругу. А она, судя по всему, продолжала подзуживать. Ленин зацикливается на «грузинском деле», раз за разом вспоминает о нем в январе, в феврале, требует материалы[96]. В квартире Ленина из секретарей и секретарш создается «комисия», которая начинает свое расследование, невзирая на то, что вопрос был рассмотрен Политбюро. Крупская не устает напоминать мужу и о старой, декабрьской обиде на Сталина. Как вспоминала М.И. Ульянова, Надежда Константиновна устраивала дикие сцены «была не похожа на себя, рыдала, каталась по полу»[84].
Она добивается своего. 5 марта Ленин диктует две записки. Троцкому, предлагая ему взять на себя защиту «грузинского дела». И Сталину, где указывает на обиду своей жены, требует извиниться и угрожает порвать отношения. Причем эту записку Крупская задерживает на два дня. Чтобы Иосиф Виссарионович не мог извиниться. Хотя Троцкому записку даже не пересылают, диктуют ее сразу же по телефону[157]. На кого работала Надежда Константиновна, очевидно – на Льва Давидовича. Понятно и то, кто должен был подыграть ей – в выпадах против Сталина она постоянно апеллирует к Каменеву и Зиновьеву. Но она перестаралась. Ленин переволновался, и 7 марта случился третий инсульт. Вождь утратил дар речи и окончательно выбыл из игры.
Кому править на Руси?
На календарях было 21 января 1924 г. В сумрачном, пропахшем лекарствами особняке в Горках кто-то вскрикнул. Кто-то сдавленно зарыдал. А кто-то уже накручивал рукоять телефона. И понеслась по проводам траурная весть – умер Ленин… Страна замерла в неясном тревожном ожидании. По городам и станциям люди вчитывались в страницы газет. По деревням обсуждали новости, привезенные односельчанами. На заводах, фабриках, в воинских частях и учебных заведениях собирались митинги. В Москве, несмотря на лютые морозы, десятки тысяч людей выстаивали по несколько суток для прощания с телом вождя. Обмораживались, грелись возле костров, разожженных на улицах. Кто-то втайне злорадствовал. Кто-то искренне переживал утрату. И все невольно гадали – а как оно будет дальше? Раньше цари умирали, оставляя наследников. Потом были перевороты и революции. Сейчас впервые в русской истории вопрос о власти должен был решиться как-то иначе. Как?
Впрочем, к тому моменту, когда сердце Ленина перестало биться, этот вопрос в значительной мере был уже решен. Сталина Троцкий явно недооценил, оказался в плену собственного самомнения и гордыни. Мог ли с ним конкурировать какой-то серенький «ремесленник», ленинская марионетка? Да и чего, казалось бы, опасаться Льву Давидовичу? За ним стояли могущественные силы «мировой закулисы». Ее эмиссары действовали в самых высших эшелонах советской власти. Получат команду, где уж удержаться Сталину?
И такая команда прошла. Весной 1923 г., накануне XII съезда партии, в «Правде» вышла статья Радека «Лев Троцкий – организатор победы». Характеристики – «великий умственный авторитет», «великий представитель русской революции… труд и дело которого будет предметом не только любви, но и науки новых поколений рабочего класса, готовящихся к завоеванию всего мира»[208]. Подобная публикация в центральном органе партии не могла выйти без благословения Бухарина. Партийцам откровенно подсказывали, чью сторону принимать. Петроград еще не стал Ленинградом, а Гатчина в 1923 г. превращается в Троцк. Ясное дело, не по инициативе Сталина. Один этот факт показывает, насколько сильны были «оборотни» в советских верхах.
В преддверии XII съезда произошел и вброс первой порции «завещания». Но не «Письма к съезду», как иногда считают, а статьи «К вопросу о национальностях и «автономизации», бичующей Сталина, Орджоникидзе, Дзержинского. Через Фотиеву она попала в Политбюро. И все же сторонники Троцкого просчитались. Впоследствии Лев Давидович утверждал, будто съезд стал его триумфом, и он со своим экономическим докладом (который считался третьим по рангу) затмил первый, политический – Зиновьева, и второй, организационный – Сталина. Документы съезда говорят обратное. Масса «серых» делегатов из вчерашних военных, рабочих, крестьян в экономических выкладках не разбиралась. Для них вопрос стоял иначе – за кем идти? А Сталин был ближе, предпочтительнее. «Бомба» со статьей тоже не сработала. Партийцы ее восприняли как анахронизм, дело прошлого. Ну а что касается обвинений в «великорусском шовинизме», то они могли придать Сталину только дополнительную популярность. Ведь на словах партийные низы были, конечно, за «интернационализм» – но неужели им на деле нравилось засилье «интернационалистов» и инородцев? XII съезд стал триумфом отнюдь не Троцкого, а Сталина.
Но если на съезде свалить его не удалось, тут же последовали новые атаки – уже иными методами, кулуарными. Внутри ЦК, внутри Политбюро. Крупская неожиданно «вспомнила», что у нее имеется еще одна важная работа Ленина. Та, что потом была названа «Письмом к съезду» – хотя ее вбросили в политический обиход после съезда[157]. А в июле-августе 1923 г. был нанесен следующий удар. В период отпусков Зиновьев, его помощник Евдокимов, Бухарин, троцкист Лашевич – командующий Сибирским военным округом, собрались под видом пикника в пещере под Кисловодском. В «пещерном совещании» участвовал также Ворошилов, но открестился от решений, которые там принимались. Были приглашены, но не приехали Фрунзе и Орджоникидзе. В это время на Кавказе находился и Троцкий. На совещании его не было, но нетрудно заметить, что собравшиеся действовали в его пользу.
Были выработаны требования реорганизовать партийное руководство. Либо отобрать у Секретариата ЦК функции управления, сделать его чисто служебным органом по пересылке бумаг, либо ввести в Секретариат Троцкого и Зиновьева – нейтрализуя Сталина. Иосифу Виссарионовичу послали письмо, фактически ультиматум. И в нем впервые упоминалось «письмо о секретаре» – ленинская диктовка от 4 января, та самая, где Владимир Ильич требовал сместить Сталина с поста генсека. Теперь Иосифа Виссарионовича шантажировали этим документом. Кроме Зиновьева, Бухарина и Троцкого в заговоре наверняка участвовала Крупская – письмо могло попасть к участникам «пещерного совещания» только через нее. А Каменев в данный период оставался в Москве со Сталиным, вроде бы принял его сторону, отыскивая компромиссы. Но, учитывая его связи с Троцким и Крупской, смело можно предположить, что и он играл в заговоре свою роль. Советчик Сталина, который в нужный момент подведет…
Это был один из самых опасных моментов для власти Иосифа Виссарионовича. Он лавировал, выражал готовность пойти на уступки. И схитрил. Договорились ввести Зиновьева, Троцкого, Бухарина не в Секретариат, а в Оргбюро. Формально Сталин «поделился» властью, но Оргбюро ведало не ключевыми вопросами, а всевозможной «текучкой».
Однако интриги верхушечной борьбы заслонили собой международные события. В Германии разразился жесточайший экономический и политический кризис. Курс марки обвалился в тысячу раз, промышленность была парализована, заводы останавливались. Налицо была «революционная ситуация», которую ждали большевики. И Троцкий загорелся. На заседаниях Политбюро доказывал, что наступил момент «поставить на карту все» – то бишь само существование советского государства[7]. Строил планы, что нужно раздувать революцию у немцев, Англия и Франция, конечно, не будут сидеть сложа руки, двинут на Германию войска. СССР поддержит революцию, тут-то и произойдет решающее сражение.
А при этом сам Троцкий автоматически выдвигался на роль даже не российского, а уже общеевропейского вождя! Тут уж все интриги вокруг реорганизации партийных органов просто теряли смысл. Но и спорить с идеей «мировой революции» было нельзя, она оставалась краеугольным камнем марксизма-ленинизма. Политбюро проголосовало «за». В Германию направлялись колоссальные средства, поехали десятки тысяч активистов Коминтерна, агентов, инструкторов. Представители Наркомата иностранных дел вели секретные переговоры с Польшей о пропуске красных войск через ее территорию – за что ей обещали отдать Восточную Пруссию[15]. Впрочем, большевики держали «камень за пазухой». Тайно было решено, что и Польшу надо «революционизировать». В ней началась полоса терактов, стачек, забастовок. Коминтерну была дана команда начинать революцию и в Болгарии[145]. Троцкий уже видел себя новым Бонапартом. Подчиненные ему дивизии выдвигались к западным границам.
Но Сталин рисковать Советским Союзом ради призрачных «мировых» целей вовсе не желал. И тем более не желал ввязываться в европейскую драку ради амбиций и возвышения Троцкого. Однако в данном случае противником Льва Давидовича стал не только Сталин. Его действия противоречили и планам… «мировой закулисы»! Революция в Германии требовалась ей в 1918 г., чтобы выиграть войну, но не в 1923 г. Западные финансовые магнаты уже получили свое, они хотели спокойно «переваривать» плоды достигнутых успехов и грести прибыли.
Троцкий перешел дорожку своим хозяевам. И стоит ли удивляться, что в бурной деятельности по подготовке европейского пожара вдруг пошли сплошные сбои, накладки? А Каменев, Зиновьев, Бухарин переметнулись теперь на сторону Сталина, и в решающий момент Политбюро приняло постановление, что подготовку закончить не успели, революционную ситуацию в Германии переоценили, поэтому шансов на успех нет[7]. Восстание было отменено.
Троцкого срыв таких блестящих перспектив привел в бешенство. Он обвинял Сталина и других членов Политбюро в трусости, в политических ошибках. Злость подтолкнула его к активным действиям, и он ринулся в схватку. Идейным знаменем кампании стало противопоставление «бюрократов» и «революционеров». Утверждалось, что «бюрократы» оторвались от партии, предают революцию и ведут ее к «термидору» (большевики часто употребляли сравнения с Французской революцией, а «термидор» – это ее перерождение, переворот, когда буржуазная Директория свергла и уничтожила якобинцев). И чтобы избежать этого, Троцкий требовал расширения партийной демократии. Правда, в устах Льва Давидовича, всегла проявлявшего себя крутым диктатором, призыв к «демократии» звучал абсурдно, но какая разница?
Атака развернулась в Москве и Питере, где сосредоточилось значительное количество «интернационалистов», а антибюрократические лозунги позволяли привлечь на свою сторону часть мелких партийцев, недовольных своим положением, молодежь. Троцкисты вели агитацию мощно, горлопанисто. Использовали ленинское «завещание», ходившее в списках. И в общем-то натиск имел все шансы на успех, если бы… расклад в «верхах» оставался таким же, как в августе. Однако после германской авантюры те же самые эмиссары зарубежной «закулисы», которые прежде действовали против Сталина, изменили свою позицию на 180 градусов – против Троцкого. Те же Зиновьев, Каменев, Бухарин выступили против него единым фронтом со сталинистами.
И подловили Льва Давидовича очень просто. Сделали вид, будто соглашаются с его требованиями. Демократии желаете? Пожалуйста. Была объявлена общепартийная дискуссия. Троцкий вдохновился, выпустил брошюру «Новый курс». И попался. Из его брошюры можно было дергать цитаты и бить его же. Даже название «новый курс» можно было трактовать как иной, не ленинский. Льву Давидовичу припомнили прежние разногласия с Владимиром Ильичем, на него обрушилась вся пресса. А раз дискуссию объявили общепартийную, значит, участвовали в ней не только столицы, а провинция, где позиции Троцкого были чрезвычайно слабыми. Итоги дискусии должна была подвести XIII партконференция, открывшаяся 16 января 1924 г. Но задолго до ее начало стало ясно, что Лев Давидович проиграл. И на конференцию он предпочел не явиться, сослался на болезнь. А его сторонников разгромили подчистую, заклеймив троцкизм как «ревизионизм» и «антиленинский уклонизм».
Ну а дальше происходит весьма загадочная история. 18 января, в день закрытия конференции, Троцкий неожиданно срывается с места и уезжает в Абхазию, якобы лечиться и отдыхать. А 21 января умирает Ленин…. Отметим, что о состоянии здоровья Владимира Ильича Троцкий не мог не знать. Его личный врач Федор Гетье входил в число докторов, обслуживающих больного вождя. 18 января, в день отъезда, Гетье дважды посетил Троцкого. А о смерти Ленина Лев Давидович узнает, доехав до Тифлиса. Однако на похороны он не возвращается, отправляет по телеграфу некролог и продолжает путь в Сухум…
Позже в своих воспоминаниях он напишет, что против него составился «заговор», причем в качестве «предателей» и «заговорщиков» будет клеймить не столько Сталина, сколько… Каменева и Зиновьева (что само по себе интересно). Троцкий будет утверждать, что «заговорщики» его преднамеренно обманули, сообщили ему: «Похороны в субботу, все равно не успеете, советуем продолжать лечение». А на самом деле похороны были в воскресенье, мог бы и успеть[182]. Это откровенная ложь. Обратите внимание, Троцкий оперирует не числами, а днями недели. Потому что если взять числа, сразу видна нестыковка. От Москвы до Тифлиса он ехал с 18 до 21 января – три дня. А похороны Ленина состоялись 27-го. Даже если ему солгали и назвали 26-е, до них оставалось 5 суток! Он успевал в любом случае. Выходит, сам не захотел.
Уже в 1940 г. Троцкий выдвинул новые обвинения, опубликовал в американской газете «Либерти» статью «Сверхборджиа в Кремле». Ссылаясь на Федора Гетье, писал, что Ленин быстро поправлялся, вскоре мог вернуться к делам, и тогда туго пришлось бы Сталину. Но Владимир Ильич был отравлен. А его, Троцкого, обманули насчет срока похорон, чтобы он не сумел провести расследование. Конечно, все это тоже ложь. Об улучшении здоровья Ленина нам известно лишь из одного источника, от самого Троцкого. И озвучил он свои обвинения лишь тогда, когда не было в живых Гетье, Крупской, и никого из тех лиц, на кого он ссылается, кто будто бы мог подтвердить его слова. Все данные биографической хроники Ленина, журнала врачей, воспоминания профессоров, лечивших его, показывают, что «улучшение» было весьма относительным. Ленин даже не научился говорить, мог лишь повторять слова, вспоминать их по надписям и картинкам. А с октября 1923 г. снова пошло ухудшение.
В таком состоянии Владимир Ильич не мог представлять угрозы ни для Сталина, ни для кого бы то ни было. А вот на обвинениях в насильственной смерти можно было сыграть. И такая попытка действительно имела место! Как уже отмечалось, после первого инсульта у Ленина возникла мысль о самоубийстве. Возвращался он к этой идее и в декабре, после второго приступа, просил Фотиеву достать яд. А 17 марта, после третьего инсульта, Крупская неожиданно обратилась к Сталину. Дескать, Ленин требует дать ему яд, и сделать это должен именно Иосиф Виссарионович[180]. Между прочим, по «Журналу дежурных врачей» видно, что никаких просьб 17 марта Ленин высказать не мог! Он в этот день только мычал. Значит, инициатива исходила не от него, а от самой Крупской. Но Сталин на удочку не попался. В тот же день, 17 марта, он направил записку Каменеву и Зиновьеву, а 21 марта еще одну, всему Политбюро, извещая о случившемся. Сообщал, что Крупская настаивала на том, чтобы дать Ленину яд, но он, Сталин, отказался выполнять подобное пожелание. И Политбюро (в том числе Троцкий) одобрило его действия[84, 180].
Могли ли Ленину «поспособствовать» уйти из жизни? Полностью исключать подобную вероятность нельзя. Но в январе 1924 г. отравление было для этого совсем не обязательным. Достаточно было очередной нервной встряски. И она, скорее всего, имела место. Почему-то исследователи не обращают внимания на еще один известный факт. 19-20 января Крупская читала мужу решения XIII партконференции[208]. Конференции, разгромившей троцкизм – а читала женщина, горячо симпатизировавшая Троцкому. Ну как тут было не выплеснуться эмоциям? Не прокомментировать по-своему?
Когда же вождя не стало, у Льва Давидовича открылись возможности для очень крупной игры. У него имелся такой козырь, как «политическое завещание». У него была армия. И действительно, она могла стать орудием переворота. Начальник политуправления Красной армии Антонов-Овсеенко развернул троцкистскую агитацию в частях, назначил на февраль партконференции в военных училищах. Прозрачно намекал, что «армия может стать гарантом единства партии» и «призовет к порядку зарвавшихся вождей». Сторону Троцкого твердо держал командующий войсками Московского округа Муралов. И доклады ГПУ свидетельствовали о брожении в училищах, частях Московского гарнизона, о разговорах насчет выступления в поддержку своего наркома. Из Смоленска прикатил в Москву командующий Западным фронтом Тухачевский. Он вел переговоры с обеими сторонами – и с противниками Льва Давидовича, и с троцкистами Антоновым-Овсеенко, Пятаковым, Радеком. Зондировал, кого выгоднее поддержать, кто больше посулит[208].
