Валерий Пушной
Тень от загородного дома
2
Прошла неделя. Вся эта история в памяти Глеба и Ольги уходила на второй план. Она, правда, до сих пор все еще видела перед собой лицо парня в зеленой рубашке и его удивленные глаза, когда тот наткнулся взглядом на ствол пистолета. Особенно в тот момент, когда его ударила пуля. Куда ударила, Ольга не обратила внимания – не до того было, но это и неважно теперь. Его лицо надолго отпечаталось в ее памяти, хотя с каждым днем становилось менее страшным. В этой истории было много непонятного для Акламина. Одно лежало на поверхности: что покопаться придется основательно, чтобы распутать преступление. Вопросы вызывало изначальное поведение парня в зеленой рубашке. Ведь было бы проще из кустов выстрелить в Римму – пистолет для этого имелся. Она на площадке находилась совершенно одна. Практически он ничем не рисковал. В доме шло веселье – никто бы не услышал выстрела. Он мог скрыться абсолютно незамеченным. Однако вместо этого парень пошел на риск и выскочил с ножом, обнаружив себя. В общем-то, нелогичное поведение. Навскидку получалось, что для него важнее было ударить ножом, нежели выстрелить. Так Римма воочию видела своего убийцу, что-то открывая для себя. А выстрел… что выстрел? Неизвестно кто, за что и откуда. Стало быть, пострадавшая на этот вопрос вполне может ответить нечто определенное. Если, конечно, захочет. И если эта версия имеет под собой почву. А если такой почвы нет? Тогда доставай мочало и начинай сначала. Информации пока минимум. Как ни перекручивай ее слева направо или справа налево, ничего больше не выжмешь. И все же прежняя мысль не давала покоя. Ведь парня в зеленой рубашке не остановило даже появление на крыльце Глеба и Ольги. Наоборот, он как будто специально делал все на виду у чужих глаз. Конечно, если бы Корозова с женой случайно не оказалось в этот момент на крыльце, это могло бы все равно произойти. И, может, с летальным исходом. Римму просто позже обнаружили бы с ножевыми порезами, возможно, другие люди. Но случилось то, что случилось. Он засветился. Глеб помешал парню. У него сорвалось, и он был вынужден предпринять еще одну попытку. Такое упорное желание во что бы то ни стало прикончить Римму настораживало Акламина. И все вопросы, которые возникали в связи с этим, он обратил к Римме, когда пришел к ней в больницу. Ждал хотя бы некоторой ясности. Надеялся, что ясность появится. После операции Римма лежала в четырехместной палате. Была еще слаба, но говорить понемногу уже могла, правда, быстро уставала от разговоров. Поэтому врач – подвижный молодой человек в очках с лукавым огоньком в глазах, – войдя вместе с Аристархом, предупредил:
– Вы покороче. Только самое главное.
– Хорошо, – сказал Акламин.
Подойдя к кровати Риммы, врач бодро спросил у нее:
– Ну, как настроение сегодня, больная?
– Нормально, – отозвалась та, пытаясь улыбнуться, но улыбка не очень получилась.
– Соседки по палате не шумливые? – спросил еще и посмотрел на женщин, сидевших в халатах на своих кроватях.
– Нет, – однозначно ответила Римма, поправив руками легкое одеяло сверху.
Три женщины поднялись, как по команде, одергивая свои халаты, и неторопливо зашаркали подошвами тапочек по полу к выходу. Одна из них, с сединой в волосах и полным лицом, проговорила:
– Да вы что, доктор, мы тут как мышки-норушки. Она у нас на попечении. Что ж, мы не знаем, как бывает после операции? Почитай все здесь проходили эту науку.
– Это точно, – подтвердила вторая, чуть сутуловатая, с пучком волос на затылке и серьгами в ушах.
У третьей, пухленькой и шустрой на вид, вдруг тапочка соскочила с ноги. Женщина ойкнула, наклонилась за нею. Сунула ногу, выпрямилась и смущенно обронила:
– А как же? Смотрим за нею. Не думайте, доктор, с нами она не пропадет, мы вам подсобим, можете положиться на нас.
И одна за другой они вышли за двери.
– Хорошо, хорошо, – дважды повторил врач, глядя на Римму. – Температура нормальная, скоро на щеках румянец появится.
Опять стараясь улыбнуться, Римма настороженно опасливо глянула на Акламина. Врач поймал ее взгляд и пояснил:
– Это из полиции. К вам. Поговорите! – И быстрым шагом вышел из палаты.
Придвинув стул, Аристарх сел, глядя ей в глаза, достал записную книжку:
– Постараюсь коротко, – сказал и следом спросил: – Вы знаете того, кто напал на вас? Видели его прежде когда-нибудь?
– Нет, – ответила тихо Римма, вид ее по-прежнему был настороженным, будто она боялась вопросов. Холодность ее красоты особо подчеркивалась этой настороженностью.
– Да вы расслабьтесь, – посоветовал Аристарх. – Вопросы самые обычные.
– Я ничего, – отозвалась она, сжимая губы и не смотря ему в неулыбчивые глаза.
– Вы запомнили его внешность?
– Нет. Я не разглядела его.
– Хотя бы что-то.
– Когда было разглядывать и запоминать? Все так быстро произошло, – осторожно сказала она более длинную фразу, после которой несколько раз глубоко вздохнула, показывая, как неприятно и страшно вспоминать о том, что произошло с нею.
– Я вас понимаю, – проговорил он. – Но это моя работа. Я должен задать вам вопросы, чтобы найти того, кто покушался на вас. Вы ведь не хотите, чтобы он гулял на свободе?
– Мне все равно, – ответила она.
– Ну почему же все равно? Пока он не пойман, есть опасность, что он повторно совершит на вас покушение.
– Вы думаете? – прошептала она испуганно.
– Разве вы не убедились в этом, когда он напал на машину, в которой вас везли в больницу? – произнес Акламин, серьезно всматриваясь в ее лицо. – Может, все-таки что-то вспомните?
– Я ничего не помню, – тихо повторила Римма и сомкнула веки, словно его вопросы пугали ее и уже набили оскомину.
Видя, что разговора не получается, что она упорно уходит от ответов на вопросы, что нет смысла задавать другие, Акламин спрятал записную книжку в карман пиджака, сказал:
– Ладно. Выздоравливайте. Поговорим позже. – Поднялся со стула и шагнул к выходу.
Она проводила его тоскливым взглядом. Ее поведение показалось Аристарху довольно странным. Как будто она боялась говорить с ним. По словам Ольги, она хорошо видела, как Римма, обернувшись, смотрела во все глаза на парня, когда тот приближался к ней с ножом. Не разглядеть его, не запомнить какие-то детали внешности было просто немыслимо. Акламин был озадачен. Чего боялась Римма? Хотя Аристарх уже имел фоторобот на этого парня, но ответы Риммы могли дать более полную картину происходящего. Однако никаких ответов не последовало. Римма ничем не помогла.
После операции она быстро пошла на поправку. Через две недели уже передвигалась по палате и даже начала просить врача, чтобы тот выписал ее. Но получала отказы. Вела себя так, словно боялась находиться в стенах больницы. Всякий раз вздрагивала, когда открывалась дверь в палату и появлялся какой-нибудь посетитель к соседкам. Ее принимались успокаивать. Кивая в ответ, она продолжала оставаться в напряжении. И постоянно просилась на выписку. По ней видно было, что ее преследовал страх, и с каждым днем он нарастал. Особенно с наступлением темноты на улице. Никто не понимал, в чем дело. Она же молчала. Лечащий врач тоже обратил на это внимание и пытался внушить, что ничто в больнице ей не угрожает, что нельзя так изводить себя, что из-за этого хуже идет лечение. Римма кротко вздыхала и просилась домой. Врач пальцами опускал ниже на нос очки и смотрел поверх них, сомневаясь, что дом лучше больницы.
– Конечно, мой дом не крепость, – говорила она в ответ, – но мне кажется, что там я буду чувствовать себя лучше.
Врач возвращал очки на переносицу, видя, что убедить Римму не удается. И отходил от ее кровати. Несколько раз Римму посетил Млещенко. Он всем говорил, что чувствовал перед Риммой моральную ответственность за то, что случилось в его доме. Хотя, если говорить начистоту, то дом в это время еще не приобрел нового уюта, потому что еще не дышал теплом нового хозяина, не пропитался его запахами. Будучи новым приобретением Млещенко, по духу дом еще дышал чужой жизнью. И даже не духом Риммы, а духом ее погибшего мужа. Перед продажей дома Римма остро ощущала присутствие в нем духа бывшего мужа. Когда ходила по комнатам, чувствовала это в каждом углу. Муж с любовью строил его, с любовью фантазировал, с любовью планировал, с любовью занимался отделкой и обсуждал вопросы меблировки. И дом платил ему той же любовью. Потому Млещенко, говоря о своей моральной ответственности перед Риммой, иногда проговаривался и произносил фразу, что все случилось не в «моем доме», а «в его», словно он чуял дух того, кто построил дом. То ли такие оговорки были случайны, то ли Млещенко как бы оправдывался, пытаясь подчеркнуть, что не успел еще основательно ощутить себя полновластным хозяином. Тем не менее посещения им больницы были частыми, как будто он искупал свою вину, хотя никакой вины за ним не наблюдалось. Что же касается Глеба и Ольги, они посетили Римму один раз. В этой истории их связывало лишь то, что они стали невольными свидетелями нападения и потом сопроводили в больницу. До тех пор было шапочное знакомство. Глеб знал ее погибшего мужа, но с Риммой им с Ольгой встретиться пришлось лишь где-то когда-то по случаю. Теперь и вспомнить трудно, где и когда. Придя в больницу, проведали сначала водителя Николу с раненым охранником, затем отправились к Римме. Войдя в палату к Дригорович, выложив на тумбочку фрукты для нее, Глеб придвинул стул Ольге. Сам встал сбоку. Разговор с Риммой не заладился сразу. Она немало была удивлена их посещению. Не ждала. А потому смотрела пугливыми глазами отчужденно. И вместе с тем с заметным любопытством окинула с ног до головы красивую фигуру Ольги и ее легкий наряд: сиреневый топ с кружевом, темную узкую по бедрам юбку с фалдами понизу, босоножки на высоком каблуке и украшения на шее, ушах и руках. Соседки по палате поднялись с кроватей и бочком-бочком молчком пошаркали за двери. Пухленькая замыкала шествие, с любопытством поглядывая на Ольгу и Глеба. И даже когда закрывала дверь за собой, обернулась, жадно впитывая в себя Ольгино обаяние и, по всей видимости, сожалея, что ее природа не наделила такой фигурой и подобной красотой. Как обычно бывает в таких случаях, разговор начался со стандартных фраз:
– Как ты себя чувствуешь, Римма? – спросила Ольга.
И получила стандартный ответ:
– Нормально.
– Мы вот тут принесли фруктов, чтобы подкормить тебя витаминами. – Кивком головы показала в сторону тумбочки.
– Спасибо. Не стоило беспокоиться. Мне уже лучше, – равнодушно посмотрела на фрукты Римма.
– Родственникам сообщили, что ты перенесла операцию? – спросила Ольга.
– Зачем? – как будто испуганно насторожилась Римма.
– Ну как же? – простосердечно удивилась Ольга. – Ты же чуть не погибла.
– Но не погибла же, – словно ощетинилась та.
– Могло быть и иначе, если бы мы случайно в тот момент не оказались на крыльце, – вставил слово Глеб.
– Возможно, – согласилась Римма, скользнула глазами по лицу Глеба, по его белой рубашке и остановила взгляд на пряжке ремня. Потом отвернула голову и уставилась в потолок. Помолчала и закончила: – Возможно, если бы не вы, то меня наверняка убили бы.
– Но за что тебя убивать? – Ольга изумленно смотрела на ее застывший профиль, как будто видела на нем страх и обреченность, заставлявшую почувствовать жалость к Римме.
– Не знаю, – ответила она и взглянула так, как смотрят дети, обиженные на учителя за то, что тот задавал вопрос, на который не выучен урок.
– Но как же? – спросила Ольга и растерянно оглянулась на Глеба. – Ведь должна же быть причина!
– Должна, конечно должна, – кивнул Глеб, – но мы ее не знаем.
– Как вы думаете, поймают его? – неожиданно спросила Римма тихим тревожным голосом.
В этот миг Глебу показалось, что тревога на ее лице выражала явную неопределенность. Понять, чего она боялась больше – того, что его еще не поймали, или того, что его поймают, – было невозможно. Ответ Глеба был таким же неопределенным:
– Это вопрос к полиции.
Римма была примерно тех же лет, что и Ольга. Это сейчас она пребывала в бинтах с грустным испуганным видом. Но тогда, на торжестве у Млещенко, в глазах горел огонек, который она искусственно приглушала некоторой вдовьей печалью, зажимала себя, старалась быть сдержанной, хотя чувствовалось, как из нее ключом била энергия. Время шло, и жизнь неминуемо брала свое. Римма вновь становилась такой, какой все знакомые знали ее до смерти мужа. Ее холодная красота останавливала на себе взгляды мужчин. Роковая красота. В старинные времена из-за подобных женщин мужчины стрелялись. Ее мужу, наверно, жить с нею было нелегко. Узнать этого теперь никто не может. Но при его жизни многие были убеждены, что Римма от него не просто погуливала, а гуляла с таким аппетитом, что клейма на ней уже негде ставить. Однако никто не удивлялся тому, что муж все это терпел. Казалось, что от такой красавицы можно было стерпеть что угодно. Его загадочная гибель была полной неожиданностью. Эта гибель обескуражила многих, кто ожидал совершенно другого развития событий, кто считал, что рано или поздно муж прихлопнет Римму за разгульный образ жизни.
Сейчас, после покушения на нее, кое-где перешептывались, что это дело рук кого-то из ее прежних любовников. Однако перешептывания были за пределами открытых разговоров и воспринимались как брюзжание злопыхателей. По крайней мере, Глеб и Ольга к сплетням относились скептически. Шлейф злопыхательств, за кем бы он ни тянулся, всегда попахивал смрадом. Любые злословия со временем засаливались, грязь нарастала и била по ушам, отвращая от себя нормальных людей.
Корозовы были далеки от всяческих пересудов, да и от самой Риммы были далеки. Ее жизнь им была неинтересна. Живет человек, да и пусть живет, как может.
Они шли от Риммы на автопарковку, когда неожиданно столкнулись с Млещенко. Тот был в костюме, застегнутом на все пуговицы. Ворот рубашки косо выбивался впереди. Иван нервно то и дело поправлял его. Угадывалось, что у того на душе было скверно, словно мутный осадок давил на нее. Млещенко протянул руку для пожатия. В глазах стояло выражение глубокой досады.
– Грустно, Глеб, – сказал Иван после нескольких слов приветствия.
Пожав ему руку, Корозов заметил:
– Хорошо, что хорошо закончилось.
Помолчав в раздумье, Млещенко покачал головой, заунывно пробормотал:
– Сомневаюсь, что все закончилось. – Сделал продолжительный и неспокойный вздох. – Неведомо, чего ждать дальше.
Это замечание поразило Глеба. С чего бы вдруг Иван так беспокоился? Ведь он в этой истории был сбоку припека. Имел к ней опосредованное отношение.
– Тебе-то что за дело? – спросил, вскинув брови, крепче прижимая к себе локоть Ольги. – Или ты что-то знаешь либо догадываешься?
– Нет! – торопливо произнес в ответ Иван.
Голос прозвучал так ошарашенно, что всякий, кто не знал сути происшествия, мог вполне подумать, что покушение совершено на Ивана, а он не мог сообразить, откуда ветер дует и как защититься от него. Все это вновь привело Глеба в замешательство. Ему интересно было бы узнать, что именно в этой истории так сильно беспокоило Млещенко. Забота о Римме или нечто иное?
– Да, неприятно, что это произошло возле твоего дома, на твоем участке, но ведь все живы! – сказал он. – И потом, это связано не с тобой, а с Риммой, которая для тебя, насколько мне известно, чужой человек. Зачем канючить, ходить смурным и копаться в чужом белье?
– Может, ты и прав, – растерянно, со странным волнением на лице согласился Иван, пожал плечами, что-то хотел сказать еще, но махнул рукой и двинулся дальше, не оглядываясь. Разговор остался как бы незавершенным, а тема разговора все равно продолжала беспокоить Млещенко, прочно засев у него в голове.
Недоумевающе Ольга посмотрела вслед Ивану. Глеб шагнул к парковке, увлекая ее за собой.
Возле автомобиля прогуливался водитель. Молодой парень, совсем не похожий на Николу. Крепко сбитый, с хорошим лицом, в светлой рубахе и джинсах. Сделал несколько шагов навстречу, затем вернулся к машине. С первого сиденья выскочил охранник и открыл дверь для Ольги.
– Куда едем? – спросил водитель после того, как все сели и он, прыгнув за руль, глянул на охранника рядом, а потом на Глеба через зеркало заднего вида.
Надо было заехать в три места. Глеб подумал, с какого начать, и назвал маршрут. Но Ольга попросила изменить направление, вспомнив, что собиралась забежать в магазин за какой-то мелочью по просьбе домработницы.
– Ну а зачем менять маршрут? – пожал плечами Глеб. – По пути остановимся в любом торговом центре.
Получив согласие Ольги, они отъехали от парковки. Никто не обратил внимания, что за ними с той же парковки тронулась серая автомашина. Миновали две улицы и три поворота, выкатили на проспект. Проехав немного, подкатили к торговому центру. Приткнулись напротив центрального входа. Комплекс был большим, сплошь стекло. Много разных вывесок. Широкое с несколькими ступенями крыльцо. Сквозь двери туда и обратно снует народ. Ольга легко выскочила из салона автомобиля:
– Я быстро, Глеб! Подожди в машине!
– Может, вместе, Оленька?
– Я мигом! Туда и обратно! – и побежала к дверям.
Следом на парковку подкатила серая машина. Из-за руля вышла невысокая девушка с густым загаром и выгоревшими на солнце волосами. С внешностью, которая сразу не бросается в глаза. Одета в короткое цветное платье. Пискнула сигнализацией и торопливо направилась за Ольгой. Резвым шагом, как, впрочем, и многие, поднялась по ступеням крыльца. Ольга вошла в торговый зал первого этажа. Кругом внутри подсветка. Торговые секции сверкают зеркалами, стеклом и белой плиткой. Товар как на ладони. Смотри и бери. Можешь брать даже не глядя. Не забывай только оплачивать. Оглядевшись, она припомнила, где продается то, зачем пришла. И направилась к лестничным маршам, чтобы подняться на второй этаж. На межэтажной площадке ее догнала загорелая девушка с невыразительной внешностью. Легонько тронула за плечо:
– Ты Ольга?
Вопросительно взглянув на девушку, та приостановилась, ответила:
– Да. А ты откуда меня знаешь?
– Да я не знаю. Вот, хочу познакомиться. Давай познакомимся. Меня зовут Дарья! – Девушка встала перед Ольгой, уверенно посмотрела прямо в красивые с дымчатым оттенком глаза и протянула руку для пожатия.
Машинально Ольга подала свою. Взгляд незнакомки впился в нее, притянул словно магнитом. Она попыталась отвести глаза, но ей не удалось. Дарья чуть-чуть подтолкнула Ольгу к стене:
– Отойдем в уголок, не будем мешать людям.
Та хотела спросить, что нужно ей, но язык словно пристыл к нёбу, не поворачивался. Она податливо отступила к стене и почувствовала, как сознание стало проваливаться во что-то мягкое и пушистое. Это состояние безмерного покоя нравилось, Ольга точно купалась в густом облаке блаженства. А Дарья в эти мгновения негромко журчащим, как лесной ручеек, голосом говорила:
– Ты чувствуешь, как тебе приятно и как всю тебя охватывает состояние безумного счастья!
– Да. – Ольга прижалась плечом к стене. Ее губы сами произносили слова, опережая мысли.
Не отпуская руку Ольги, Дарья продолжала:
– Ты можешь на меня не смотреть. Меня не надо помнить. Ты меня никогда не видела раньше и не видишь сейчас. Прикрой глаза.
Послушно Ольга выполнила это. Дарья отпустила ее руку. Собой заслонила от людей, проходивших мимо по лестнице, делая вид, что они о чем-то секретничали. Впрочем, Дарья задавала вопросы, которые были не для чужих ушей:
– Ты запомнила человека, который хотел убить Римму и в которого ты потом выстрелила?
– Запомнила, – отозвалась Ольга. Находясь под гипнозом, она отвечала медленным, слегка тянущимся, как резина, голосом.
– Ты сообщала полиции описание его внешности? – четко и коротко спрашивала Дарья.
– Да, я сказала Аристарху.
– Кто такой Аристарх?
– Начальник оперативников.
– Зачем ты выстрелила?
– Я испугалась, что парень в зеленой рубашке убьет меня и Римму.
– Ты не должна была сообщать в полицию. Ты допустила ошибку. Забудь о парне в зеленой рубашке. Ты никогда его не видела и не помнишь его внешности, – внушала Дарья.
– Я не помню, – подтвердила Ольга все тем же тянущимся голосом.
Пальцами Дарья коснулась бриллиантового колье на шее Ольги. Оно определенно понравилось ей. Глаза загорелись.
– У тебя на шее обыкновенные стекляшки, – сказала она. – Эта мишура не для тебя. Зачем ты это надела? Сними, отдай мне, я выброшу.
Покорно потянувшись руками к замку на шее, Ольга расстегнула и подала колье Дарье. Та с удовлетворением приняла и положила в свою сумочку:
– И серьги у тебя – дешевенькие побрякушки. Тебе стыдно носить это. Тоже сними, они тебе не нужны. Они позорят тебя.
И опять Ольга безропотно сняла с ушей серьги с бриллиантами и отдала Дарье. И та тоже бросила к себе в сумочку:
– И перстни с пальцев сними, они мешают тебе. Это простая дешевая бижутерия. Избавься от дешевки.
И золотые перстни с драгоценными камнями Ольга сняла с пальцев, а Дарья быстро выхватила их из ее руки:
– Теперь загляни в кошелек. Он набит пустыми бумагами. Зачем ты их носишь? Разве кошелек для этого предназначен? Давай я их выброшу!
Снова безответно Ольга подчинилась. Достала из сумочки кошелек и отдала деньги Дарье. Та спрятала их, поймав глазами банковскую карту:
– А это что у тебя? Ах, вижу, это твоя визитка, – сказала Дарья, показав на карту. – Дай мне свою визитку и назови ее код.
Запустив пальцы в сумочку, Ольга назвала код и протянула карту ей. Дарья схватила ее и, положив руку Ольге на плечо, смотря ей в глаза, произнесла:
– Сейчас я пойду! Ты спокойно постой тут пять минут. После этого иди дальше по своим делам. Ты зачем пришла в магазин?
– Домработница попросила, – сказала Ольга.
– Ты помнишь только просьбу домработницы. Кроме этого, забудь обо всем. Забудь меня совсем! Забудь, что ты говорила со мной! Ты никогда со мной не встречалась и не видишь теперь. Ты ничего мне не отдавала. Ты вообще никому ничего не отдавала. Помни лишь о просьбе домработницы. И все! Через пять минут ты разомкнешь глаза и пойдешь дальше как ни в чем не бывало.
– Я пойду, – тупо повторила Ольга, лицо ее было безмятежным, глаза прикрыты.
Убрав руку с ее плеча, Дарья живо двинулась вниз по ступеням. Ольга осталась стоять на месте, прислонившись плечом к стене, смежив веки. Дарья вышла на улицу, мельком глянула на автомобиль Корозова и резво прощелкала каблуками к своей машине. Проворно скользнула в нее, и авто откатилось от парковки.
Через пять минут Ольга пришла в себя, очнулась, отбросив томящее приятное чувство. В уши ударил шум людской суеты. По ступеням вверх и вниз мимо двигались посетители торгового центра, не обращая на нее внимания. Она встряхнулась, оторвала плечо от стены и сначала медленно, но потом, прибавляя шаг, пустилась по лестнице вверх. В голове у нее осталась лишь просьба домработницы и более ничего. Скорым шагом Ольга пробежала по торговому залу, нашла нужный отдел с необходимым товаром и остановилась у стеллажа. Перебрала руками товар, показала продавцу:
– Мне вот это. Упакуйте.
Взяв товар, продавец упаковала на прилавке. Ольга достала из сумочки кошелек. Раскрыла и растерянно уставилась в него: в кошельке было пусто. Она беспомощно огляделась, будто проверяла, не обронила ли деньги где-то рядом. Но поблизости с нею пол был чист, блестел белой крупной плиткой. Продавец, женщина в возрасте с чуть усталым видом, терпеливо ждала. Ольга опять перетряхнула весь кошелек. Хоть шаром покати. Поискала карту. Тоже нет. Ничего не могла понять. Совершенно ничего. Забыть деньги дома не могла, исключено. Выронить не могла. Уж если выронила бы, то весь кошелек. Однако тот здесь и пуст, как пустое ведро. Ошеломленно посмотрела на спокойно ожидающего продавца:
– Извините, деньги в машине оставила. Я сейчас вернусь, – круто развернулась и стремительно направилась к выходу.
Почти бегом пробежала по залу, спустилась на первый этаж и промчалась к выходу. Выскочив на улицу, кинулась к автомобилю. Глеб встретил ее возгласом:
– Чего так бежишь? Успеем везде, не торопись.
Нервозно сев в салон авто, Ольга ошалело выпалила:
– Ничего не пойму, Глеб! Совсем ничего! Кошелек совершенно пуст. Хотела расплатиться за товар, а в кошельке ни копейки денег. И карты нет. Ты, случайно, не залезал в мой кошелек, не брал деньги? – спросила на всякий случай, хотя хорошо знала, что Глеб никогда не прикасался к ее кошельку.
– Конечно не брал. Ты, вероятно, забыла их дома. У меня есть, – улыбнулся он и потянулся к барсетке.
– Да ничего я не забыла! – возмутилась она. – Я даже не прикасалась к нему! Никогда такого не было, чтобы он полностью был опорожнен! Я же последние дни ничего не покупала! Что это? – спросила она озабоченно.
Достав свой портмоне, Глеб протянул ей карту:
– Возьми вот.
Настроение у нее было испорчено, она уже не хотела возвращаться за товаром. Спросив у жены, где отдел и за что заплатить, Глеб протянул карту охраннику, продолжая считать, что Ольга что-то напутала и деньги найдутся. Весело крякнув, охранник открыл дверь авто и кубарем выкатился из салона. Она улыбнулась нерадостной улыбкой, с лица не сходило выражение недоумения. Глеб взял жену за руку, погладил с тыльной стороны ее ладонь, успокаивая:
– Не огорчайся, Оленька, найдутся деньги.
Но она чувствовала не огорчение, у нее было какое-то дикое состояние изумления, глухое непонимание, словно провал в памяти. Помнила, как вошла в торговый центр, как выбирала потом товар, но как поднималась на второй этаж – вылетело из головы, словно отрезало. Приглядевшись, Глеб обратил внимание, что на шее у Ольги не было ожерелья, которое утром она надевала на себя и которое было на ней, когда она отправлялась в торговый центр.
– Ты сегодня какая-то сама не своя, – поглаживая ее руку, произнес он. – Зачем ожерелье сняла, оно тебе к лицу?
Нервно схватившись за горло, она ощупала шею и грудь. Колье не было. Ольга провела руками по всему телу, точно искала, куда оно могло провалиться. Глянула на сиденье, на Глеба, и в глазах вместо растерянности и изумления вспыхнула дикая ошалелость:
– Я не снимала его, – прошептала едва слышно.
– Но ведь оно было на тебе, – напомнил Корозов.
– Было, – подтвердила механически Ольга.
– Тоже потеряла?
Снова пробежав руками по всему телу, думая и надеясь, что оно провалилось в вырез топа, Ольга напряглась:
– О чем ты говоришь, Глеб? Я не могла его потерять. Там такой замок, даже захочешь – не потеряешь.
– Может, сняли, а ты и не заметила?
– Да ко мне никто не подходил. Я только наверх поднялась и быстро вернулась к машине.
– А для вора много времени не надо, если он профессионал.
– Прекрати ты, Глеб, какой вор? Ко мне даже никто не приближался, я нигде не останавливалась. А в отделе народу, кроме меня, никого не было.
Машинально схватившись за мочку уха и тут же другой рукой взяв вторую мочку, Ольга широко распахнула глаза. Еще не успела осмыслить всего, но тело уже обдало жаром. Ладонями зажала уши, не веря, что на мочках нет сережек. Оторвалась от ушей и, глянув на пальцы, обомлела. Перстней также не было. Ощутила, как огнем полыхнуло лицо. Щеки просто закипели жаром. Глаза расширились еще сильнее. Рот раскрылся, точно собрался выдать целый поток слов, но выпустил всего один длинный и монотонный звук, похожий на вой. В глазах заметался испуг и страхом расползся по всему телу. Она долго не могла прийти в себя и смотрела на мужа с таким ужасом, что Глеб почувствовал жалость к ней:
– Да плюнь ты на это колье, Оленька! – попытался успокоить. – Ну, потеряла и потеряла, выкинь из головы, как будто его и не было!
Никаких слов Ольга все еще не могла произнести, только руками показывала мужу на свои уши и на пальцы, но Глеб не понял ее конвульсивных движений, обнял за плечи, прижал к себе:
– Успокойся, все это не стоит твоих волнений.
Наконец женщину прорвало. Язык, который, казалось, прирос к нёбу, зашевелился. Сначала тяжело и медленно, произнося слова неразборчиво. Но потом, захлебываясь, голос ее понесся по салону, как водопад:
– Ты не понимаешь, Глеб! Ты не понимаешь! Посмотри, посмотри, посмотри! С ушей исчезли серьги, и перстней на пальцах также нет! По-твоему, их я тоже потеряла? Все разом потеряла! Вот так просто шла и теряла! А сзади кто-нибудь топал за мной и подбирал! Они все пропали, Глеб! Они все пропали! Испарились! Сгинули!
– Как это? – Тут уже недоумение поползло по лицу Корозова.
За рулем притих водитель, изредка кося глаза на зеркало заднего вида. Все, что он слышал, было странно и необъяснимо.
– Как это можно все сразу потерять? Как я могла так потерять? – спрашивала Ольга. – Разве ты не понимаешь, что это невозможно? Невозможно! Невозможно! – застонала она.
Что можно было ответить на это? Действительно, невероятно. Но с другой стороны, сами по себе исчезнуть тоже не могли. Загадка. Глеб озадаченно напружинил мускулы и ответил, теряясь от оторопи:
– Согласен, что невозможно. Но раз их нет, не улетучились же они, Оленька. Значит, все-таки потеряла.
– Я же не сумасшедшая, Глеб, – обиделась она. – И с головой у меня пока еще все в порядке? – глянула вопросительно. – А может, не в порядке, раз я ничего не могу понять? Может, не в порядке? Что с моей головой, Глеб? Я, кажется, схожу с ума! Неужели я сошла с ума? Скажи, я похожа на сумасшедшую? Скажи, я сумасшедшая?
– Успокойся, Оленька! – сказал Глеб. – Ты не сумасшедшая. Просто надо успокоиться и все осмыслить. Все вспомнить по порядку. Успокойся. Разберемся, во всем разберемся. Обязательно разберемся.
– Да, да, да, да, надо разобраться, надо разобраться! – как заведенная, твердила Ольга и вопросительно заглядывала в глаза Корозову, будто ждала, когда в них появятся ответы на все вопросы.
До конца дня, пока они не легли спать, у нее не было настроения. Никакие мысли не приходили на ум. Ни плохие, ни хорошие. Дома, естественно, деньги не нашлись, а украшения – и тем более. И это особенно угнетало Ольгу. Глеб тоже ломал голову, пока ему на ум не пришла мысль о цыганах. А почему нет? Эта братия способна каждого облапошить. И он спросил:
– А ты случайно цыган возле себя не видела в торговом центре? Не крутились они поблизости? От них можно ждать чего угодно. Заговорят в два счета. Сделают свое дело – и поминай, как звали.
– Какие цыгане, Глеб? – грустно поморщилась она. – Какие еще могут быть цыгане?! – вздохнула, поправляя подушку.
Оба заснули, не найдя никаких ответов.
