Валерий Пушной
Надломленный мозг
– Прорываться надо, Глеб! Дорога впереди свободна!
Отбросив травмат, Корозов распорядился водителю:
– Никола, в машину! – И прыгнул в салон.
Отстреливаясь, водитель метнулся за руль, завел мотор. Охранник с острым взглядом сел рядом. Машина тронулась. Червяк, Мышонок и Пегас палили по ней безостановочно. И в ту секунду, когда казалось, что все позади, пуля настигла водителя. Он упал лицом на руль. А авто стало проседать на один бок из-за пробитой шины. Оглянувшись на Корозова, охранник выдохнул:
– В воду, Глеб! С моста!
– Дай мне ствол водителя! – потребовал Корозов.
– Стрелять нечем, Глеб. В воду! – повторил парень.
Автомобиль уткнулся в бордюр и остановился. Охранник и Глеб выскочили из машины, метнулись к ограждению моста. Не раздумывая, под пулями нападавших прыгнули вниз. Течение реки снесло их под мост. Вынырнув, сплевывая воду, они подплыли к опоре моста.
– Подождем здесь, – сказал Глеб. – Выплывать из-под моста опасно. Сверху стрелять начнут. Надеюсь, что кто-нибудь из водителей уже позвонил в полицию.
– Бандюки скоро уберутся. Такие дела долго не делаются. Не захотят попасть под раздачу полиции! – отозвался охранник, фыркая водой.
И он был прав. Пегас видел, что время стало работать против них, махнул рукой, зло скомандовал:
– В машину! Линяем!
Быстро сев в машину, подельники покинули мост. Пробка перед мостом после этого стала рассасываться. Из близстоящих к автомобилю Корозова машин к раненому водителю подбежали люди. Кто-то пробежал дальше, склонился над охранником. Потом его с дороги осторожно перенесли к ограждению моста. Женщина в розовой блузке и черной юбке позвонила в скорую, долго объясняла, что произошло. Мужчина в вельветовом пиджаке наклонился над ограждением, всматриваясь в воду, крикнул вниз:
– Эй, там, под мостом, есть кто-нибудь живой? – прислушался.
Ответа не последовало. Он оглянулся на других, столпившихся у ограждения, пожал плечами. И тогда все, как по команде, прибились к ограждению и закричали на разные голоса:
– Тут все закончилось!
– Если есть живые, отзовитесь!
– Тут больше никто не стреляет!
В ответ ни звука. Мужчина в вельветовом пиджаке буркнул:
– Бандитские разборки.
Девушка в красном топе и джинсах опасливо предположила:
– Может, под мостом тоже бандиты. Если они, конечно, живые.
– Двое, которые сами прыгнули, наверняка живые, – заметил рядом с нею парень в салатовой рубашке, узких бордовых брюках и длинных серых туфлях.
– Чего ж они не выплывают? – удивилась девушка, но ни от кого не получила ответа.
Зато женщина в розовой блузке выдохнула, сжимая в руке телефон:
– Надо бы в полицию сообщить.
– Да уже сообщили, – сказал мужчина в вельветовом пиджаке. – Сразу, как только они стрелять начали друг в друга.
К этому моменту подкатил Исай. Выскочив из машины, он одного из двух охранников, что были с ним – чубатого, – отправил к автомобилю Корозова, второго, белобрысого, к раненому, которого люди перенесли к ограждению. А сам шагнул к кричащей толпе, повисшей на ограждении моста:
– Что вы там высматриваете? – громко спросил.
К нему повернулся парень в салатовой рубашке:
– Ты знаешь, так все быстро произошло, что толком никто ничего не понял. Создали пробку на дороге, открыли стрельбу друг по другу! Одного подстрелили – он свалился с моста. А двое вон из той машины, – показал на автомобиль Корозова, – сами сиганули вниз. У одного-то, может, дух вон. А двое должны быть живыми. Если, конечно, плавать умеют. А там – кто их знает. Кричим – не отзываются.
– Не умели б плавать – не прыгнули бы! – добавил мужчина в вельветовом пиджаке. – Не каждый решится с моста махнуть.
– Когда по тебе стреляют, не только с моста скакнешь, – усмехнулся парень.
Подошел белобрысый охранник, сказал начальнику охраны, показывая на лежавшего у ограждения:
– Живой. Ранен.
От машины Корозова подбежал чубатый, тоже проговорил:
– Водитель ранен, Глеба и второго охранника нет!
Стало ясно, что с моста спрыгнули Глеб с охранником. Исай наклонился над ограждением, прокричал:
– Глеб! Это я, Исай! Вы живы? Отзовитесь! Это я, Глеб, Исай! Глеб, ты слышишь?
Услыхав голос начальника охраны, Корозов распорядился:
– Ответь!
Отфыркиваясь, охранник подал голос:
– Живые!
– Плывем к берегу, – скомандовал Глеб.
Оттолкнувшись от опоры моста, они поплыли. На поросший травой берег вышли, тяжело дыша. Вода ручьями стекала с одежд. Сели на землю, отдыхая. Глеб произнес, пытаясь шутить над собой:
– Никогда не приходилось купаться в костюме и туфлях. Нелегкое это дело, оказывается! Правда, мышцы хорошо развивает. Лучше всякого тренажерного зала. Что скажешь? – Посмотрел на охранника.
Вытирая лицо руками, тот буркнул в ответ:
– Зато живые, Глеб.
– Ты молодец. Правильно сообразил! – похвалил Корозов, приглаживая ладонью волосы. – Главное – вовремя. Иначе сейчас одежда наша была бы в дырках. Как тебе это нравится?
– Совсем не нравится, – отозвался парень, улыбаясь скупо.
– Вот и я о том же, – усмехнулся Глеб, полез по карманам, вытащил мокрый телефон, промокшие документы, покачал головой и опять рассовал по карманам, ничего не говоря. И так, не проронив больше ни слова, они сидели до тех пор, пока не подкатила машина Исая. Начальник охраны подбежал:
– Не ранены?
– Как там ребята? – в свою очередь задал вопрос Глеб, поднимаясь на ноги.
– Живые, – ответил Исай, откидывая челку с высокого лба и потирая его пальцами. – Скорая приехала за ними.
– Парни хорошо отработали, – выговорил Корозов. – Особенно вот он. – Показал на охранника рядом. – Смелый и смышленый парень. Хорошую премию заработал. Все они заработали.
Смущенно кашлянув, охранник переступил с ноги на ногу.
– Набери мне Акламина! Мой телефон промок, – попросил Исая.
– Я уже позвонил ему, – ответил тот. – Оперативники едут. – Между тем набрал номер и протянул телефон Глебу.
– Аристарх, – проговорил Корозов, когда Акламин ответил на звонок. – Ты где сейчас? Рядом с Ольгой? Как она там? Нормально? Ей пока ничего про меня не говори! Сам потом скажу. От Исая знаешь, что на Узком мосту на меня напали. Была бойня. Двоих моих парней ранили. Твои опера, наверно, уже подъехали. Я не на мосту сейчас. Мне пришлось искупаться. Вот стою на берегу мокрый, как курица. Нападение на Ольгу и на меня, я уверен, – это одна разработка. Есть кое-какие новости. Подъезжай сюда сам, буду ждать!
В это время молчаливая и неторопливая медсестра скорой тщательно и аккуратно перебинтовывала Ольге ногу. Акламин подошел, сказал:
– Мне надо отъехать по работе, Оля, оперативники останутся здесь.
– Что-нибудь с Глебом? – сразу заподозрила и заволновалась она.
– Да нет, с чего ты взяла? – не меняя выражения на неулыбчивом лице, спокойно произнес Аристарх.
– Он не ответил на мои звонки, – сказала она и потянулась к сумочке за телефоном.
Оставив в музыкальной школе оперативников, Акламин выехал к Узкому мосту. Там, имея показания Ольги, выслушав Глеба и опросив очевидцев, заключил:
– Ты прав, Глеб: это звенья одной цепи. Возле музыкальной школы Ольга видела то же страшное лицо, что и ты здесь. Ну, с которого в роддоме сорвала маску. Они всё рассчитали и хотели одним махом убрать свидетелей. Но не получилось. Не исключено, что попытаются повторить.
Грязная и мокрая одежда создавала дискомфорт. Солнце подсушивало ее, что вызывало у Глеба еще большее желание быстрее переодеться.
3
Поздним вечером этого дня муж Инги, получив телефонный звонок, мгновенно натянул на себя зеленую рубаху с джинсами и через час примчался по указанному адресу. На ватных ногах взлетел по истертым ступеням лестничных маршей на этаж к нужной квартире. Светильник неярко освещал площадку. Ощущая дрожь в коленях, отдышался перед деревянной некрашеной дверью. На лбу выступил пот. Он смахнул его ладонью, пригладил рыжевато-русые волосы. Дрожащей рукой потянулся к черной кнопке звонка. Позвонил недлинно, но твердо. Дверь открыл шустрый парень среднего роста в синей бейсболке, надвинутой на глаза, который на АЗС заправлял машину мужу Инги и которого после взрыва нигде не оказалось. И хотя на этот раз на нем не было робы заправщика, а были джинсы и черная рубаха, муж Инги сразу узнал его. Вздрогнул от неожиданности, замер, не решаясь переступить через порог. И тогда парень поторопил:
– Чего мнешься? Входи! Ждем! Время вышло! – Голос у него был звонкий, разбитной, как будто его оторвали от праздничного застолья или от веселой пляски вприсядку под хорошую мелодию.
Невольно глянув на часы, муж Инги растерянно пробормотал:
– Я, как сказали, минута в минуту. – И шагнул через порог.
Шустро закрыв за ним дверь, парень подтолкнул его в спину, направляя в освещенную комнату. Не успев разглядеть темную прихожую, он по покрытому линолеумом полу ступил в комнату. Увидал голый пол и большой коричневый диван, а на нем – свою жену в халате с ребенком на руках. Кинулся к ним, припал на колено, обнял:
– Инга, как вы? С вами все в порядке?
Глаза у жены были сухими, но красными и испуганными. Видно было, что она с усилием сдерживала слезы. И, право же, ей хотелось ответить мужу на его вопрос, но ее перебил другой голос, жесткий и уверенный, который заставил всех вздрогнуть. Муж Инги оглянулся на голос и только теперь увидал, что в комнате они не одни. У окна с задернутыми плотными шторами стоял мускулистый широкоплечий человек с раскосыми глазами. Широкое лицо повернуто в их сторону, но на кого он смотрел, определить было сложно. На нем хорошо сидел красивый в тонкую полоску костюм.
– В порядке, в порядке! – сказал Сихонов вместо Инги. – Я всегда держу свое слово!
– Я вас не знаю, – оторопело проговорил муж Инги, хлопая припухшими глазами.
– Ты и не должен знать! – усмехнулся Тимур. – Не всякому псу надо обо мне слышать!
Не отрывая рук от жены, муж Инги нерешительно произнес:
– Я сделал, о чем меня просили. Мне обещали вернуть жену и ребенка.
– Кто тебя просил, пес? – повысил голос Сихонов. – Я тебе приказал привести Ротёмкина на АЗС! А чтобы ты был умнее, бабу твою в заклад взял с твоим приплодом.
Оставаясь в том же положении, муж Инги покорно согласился:
– Да, но я все сделал, как вы приказали. Я привез его в указанный день и час, а сам ушел. Отпустите жену и ребенка со мной.
Покорное упрямство мужа Инги, его простоватое лицо обыкновенной формы и рыжеватые волосы раздражали Тимура, он повел головой:
– Я еще не решил, что с ними делать!
Оторвавшись от жены, муж поднялся на ноги и повернулся грудью к Сихонову, загородив собой Ингу с ребенком. Ощутил, как сзади она испуганно тронула его рукой, но ни слова не произнесла. В голову пришло, что она изрядно напугана этим раскосым человеком, потому скованна и безмолвна. В душе у него начал подниматься протест: ведь он сделал все, что от него требовали. Привез на указанную заправку своего хозяина в тот день и час, как сказали, поставил машину к колонке, какую ему назвали, и ушел в кассу, как велели. Признаться, он сделал это только после того, как выкрали из роддома жену и ребенка. До этого упорно не соглашался, пока не был поставлен в безвыходное положение. А потом произошло все то, что произошло. Он не ожидал, что именно так все произойдет. Как угодно, но не так. Для него это было потрясением. Хотя, как бы все ни происходило, в результате именно он подставил своего хозяина. И Сихонов напомнил ему об этом, жестко и уверенно сказав:
– Ты сам виноват! Долго ломал комедию. В результате вынудил меня пойти на крайние меры! Это из-за тебя она здесь с младенцем! А теперь у меня нет уверенности, что ты, пес, будешь держать язык за зубами! Свидетелей я не жалую! – он громко позвал: – Коршун, войди!
Из темной прихожей в комнате возник шустрый парень. Козырек бейсболки приподнят. Муж Инги сбоку увидал его нос с горбинкой и подумал, что, действительно, парень похож на коршуна. Тимур распорядился:
– Закончи дело!
Улыбаясь, Коршун вынул из рукава нож и подступил к мужу Инги. Тот, признаться, не ожидал такого исхода и очумело уставился на Тимура. Лицо Сихонова было злым и тяжелым, взор раскосых глаз неуловим. У мужа Инги похолодело на сердце. В голову ударило, что это приговор. Коршун играл ножом перед самым его носом. За спиной мужа притихла Инга, видя, что здесь никто не хотел им помочь. Вступиться за нее, кроме мужа, было некому. Ужас прошел по телу. Но сквозь этот ужас она заметила, как муж расправил плечи и сделал глубокий вдох. Она почувствовала, что он станет защищать ее. И она не ошиблась – муж сжал кулаки. Когда-то, еще в школе, он занимался в секции борьбы, признаться, недолго – уже успел забыть, как это было. Но сейчас его мозг вдруг вспомнил главное правило борца: никогда не сдаваться, стоять до конца. Тем более что тут была не спортивная игра на мате, а нож не был бутафорским. Он изготовился. Замахнувшись, Коршун намерился нанести удар ему в шею. Смертельным холодом заиграло лезвие ножа. Но муж Инги неожиданно увернулся, перехватил кулак с ножом, рванул на себя, перебросил Коршуна через бедро и заломил руку. От боли в суставе тот взвыл, роняя нож. Этот бросок удивил Тимура, даже показался ему этакой изюминкой в разборке. Он усмехнулся и прищелкнул языком:
– Вона как! Да ты, пес, с прикидом! А посмотрим, сможешь поймать пулю? Зубами! – И, откинув полу пиджака, повел рукой за спину к пистолету.
Краем глаза увидав, как рука Сихонова скользнула назад, муж Инги отчаянно закричал ей:
– Беги, беги!
Подхватившись с дивана, прижимая к груди младенца, она кинулась к дверям. Ударив Коршуна по голове, ее муж прыгнул на Сихонова. Тот выхватил пистолет, но не успел воспользоваться. Муж Инги поймал его руку и вывернул. Тимур ожесточенно рванулся, но лишь больше причинил себе боль. Пальцы разжались, пистолет выпал. С остервенением смяв Сихонова, муж Инги не оглядываясь, запнувшись о Коршуна, ринулся к входной двери. Там копошилась его жена, трясущимися руками пытаясь открыть замок. Он повернул ключ в замке, распахнул дверь, вытолкнул ее вперед:
– Беги! – крикнул ей в затылок.
Она без оглядки пустилась вниз по лестнице, муж несся следом, прикрывая собой. В комнате с громкой бранью поднялся на ноги Сихонов, подхватил с пола пистолет, зло глянул на Коршуна и решительно кинулся вдогонку. Выскочил из квартиры, когда муж Инги находился на межэтажной площадке. Его спина в зеленой рубахе в полутьме подъезда расплывалась перед глазами Тимура. Он выстрелил не целясь. От удара в спину ноги парня стали подкашиваться. Провожая взглядом жену, которую не видел Тимур, он выдохнул:
– Беги! Не останавливайся! – Схватился за поручни лестницы, но не удержался на ногах, рухнул.
Не оборачиваясь, Инга летела сломя голову по ступеням, как сумасшедшая, к дверям подъезда, не видя, но чувствуя, что пуля поразила мужа. От двери Тимур заметил, что попал в беглеца, услышал, как упало его тело, и тут же вернулся в квартиру. Презрительно смерил с ног до головы раскосым взглядом стонущего Коршуна, поднявшегося с пола, приказал:
– Не выжимай слезу! Топай, прибери на лестнице! Бабу догони. Да не зашиби смотри – она мне еще нужна будет!
Боком Коршун выскользнул за дверь.
После падения с моста в воду Квазимодо остался жив. Он вынырнул, не веря, что так удачно все получилось, притом что одна рука совсем неуправляема. Видимо, злое желание жить вытолкнуло его наверх. Пыхтя, глотая воздух и выплевывая воду, стал загребать здоровой рукой. Он и при двух руках пловцом был не ахти каким, а тут вдруг откуда что взялось – смог одной рукой удерживать тело на плаву. Иногда вода захлестывала с головой и чудилось, что все, ему крышка. В глазах начинали двоиться и троиться черные круги. Но он, сцепив кривые зубы, ногами толкал тело из воды и продолжал загребать рукой, которую почти не чувствовал. На мосту продолжалась перестрелка, до Квазимодо в те минуты не было никому дела. Выбиваясь из сил, он подгреб к берегу, с трудом выполз из воды, давясь рвотой. Потом дополз до первых кустов, забрался внутрь, лег, отдыхая и смотря на солнце в небе. Чуть отдышавшись, закусив губы, пополз дальше на берег. Нужно было скорее смываться отсюда, пока не появилась полиция. Добрался до первых деревьев, огляделся. Стрельба на мосту прекратилась. Квазимодо поднялся на ноги и торопливо, хромая, побежал вон. Вдоль реки располагались старые частные, с завалинками, заборами и огородами дома, выстроенные, наверно, еще во времена Ильи Муромца. Выбрав взглядом ближайший дом, Квазимодо вошел в ограду. Во дворе – никого. Он машинально здоровой рукой провел по карманам, нащупал нож, вытащил, ступил на невысокое крыльцо без перил. Миновал небольшие сени с обувью при входе и одеждой на вешалках, и распахнул скрипучую дверь в дом. Внутри его встретили удивленно-настороженные взгляды двух женщин и девочки лет десяти. Квазимодо, закрыв за собой, придавил дверь спиной. Глазам открылась небольшая тесная горница с окном, столом, стульями, тумбочкой, зеркалом и печкой. Дощатый крашеный пол устлан цветным половиком. Квазимодо был страшен: исковерканное природой лицо, бешеные глаза, мокрая лохматая голова, мокрая одежда, кровь, стекающая на пол вместе с каплями воды, нож в руке. Женщины и ребенок напуганы. Ноги Квазимодо подкосились. Прижавшись спиной к дверному косяку, он сел у порога, подал голос:
– Не шебаршиться! Убью! Тихо!
Испуганно отступив к столу, женщины и девочка сели на стулья и притихли. Квазимодо подышал, прохрипел:
– Перевязать плечо!
Боязливо переглянувшись, женщины пошевелились. И одна из них – та, что старше, плотная, с большой грудью, гладкими короткими волосами, которые никогда не знали особенных причесок, в цветном фартуке поверх домашнего неяркого халата, – поднялась с места. Настороженно подошла к неожиданному и нежелательному гостю, притронулась к его мокрой рубахе. Он поторопил:
– Ну! Давай!
– Надо рубаху снять, – испуганно отозвалась она. Квазимодо откинул голову к двери, выдохнул:
– Рви, не жалей!
Подхватившись с места, женщина, которая моложе – худая, в просторном домашнем платье, с волосами, собранными на голове в пучок, с лицом молодым, но каким-то рано потускневшим, с морщинками у глаз и губ, – сунулась в тумбочку, достала ножницы и протянула старшей:
– Вот. Возьми.
Взяв ножницы, та стала аккуратно резать рукав, но Квазимодо прикрикнул:
– Стриги, баба, быстрее! Не тяни резину!
Заспешив, женщина быстро срезала рукав и располосовала половину рубахи. Вторая вытащила пузырек с йодом, кинулась помогать, стала легонько смазывать рану. Квазимодо заскрипел зубами и пробурчал:
– Лей больше!
Вздрогнув, молодая женщина брызнула прямо из пузырька. Квазимодо вытаращил глаза и выругался. Женщина отступила к девочке, прижала к себе, как бы закрывая ее уши, чтобы не слышала мата. Квазимодо хмыкнул:
– Пусть слушает! В жизни пригодится!
Потом женщины откуда-то из-за печки вытащили тряпки и, как смогли, перевязали рану. Квазимодо после этого некоторое время сидел и молчал, прикрыв глаза. Когда открыл, молодая женщина проговорила:
– Мы все сделали. Можете идти. – И тут же пожалела, что произнесла эти слова, потому что Квазимодо глянул на нее таким бешеным взглядом, что у нее все внутри оборвалось, она готова была взять их обратно. Однако вылетевшее слово уже не поймаешь.
Ответ огорошил ее. И не только ее, но и ту, что старше. Они содрогнулись, плюхнулись на стулья и обомлели, когда Квазимодо выдал:
– Я останусь здесь! – И воткнул нож в пол. – Не двигаться! Убью! Сам решу, когда уйти! А сейчас закройте все двери на засовы и зашторьте занавески! И чтобы – ни звука! Никто не должен знать, что я здесь!
– Да кто ж узнает? – успокоила та, что старше. – У нас никого не бывает. И кто из-за забора увидит, что в доме делается? – Между тем вскочила, задвинула занавески на окне и, проскользнув мимо Квазимодо в сени, закрыла на засовы двери. Вернулась на свое место.
Потянулись минуты, потом часы, в течение которых женщины ждали. Слабея, Квазимодо то терял сознание, то, приходя в рассудок, собирал себя в кулак, угрожал женщинам. И часто просил пить. Ему давали воду. Он хрипел, дышал сбивчиво. В это время оперативники обследовали мост и берег – искали тело Квазимодо. Вызвали водолазов, но ничего не обнаружили. Прошли по близлежащим домам. Дважды заходили во двор, стучали в двери и окна дома, где прятался Квазимодо, но тот, сжимая нож, показывал его женщинам, чтобы те молчали. И они молчали. Вечером Квазимодо запретил включать в доме свет, попросил лист бумаги с карандашом, в полутьме царапнул несколько слов и прохрипел молодой женщине:
– Подойди ближе с девчонкой!
Помедлив, та увидала, как он злобно потянулся за ножом, и торопливо подошла к нему вместе с дочерью. Квазимодо вцепился в руку девочке, рванул к себе, а женщине протянул свернутый листок, проговорив:
– Пойдешь туда и скажешь, что я жду, приедешь с ними. Но если побежишь в ментуру, девке твоей копец! Голову отрежу! – Он посадил возле себя всхлипывающую девочку и прижал к ее горлу нож.
Трясясь от испуга, та, что старше, прижимая руки к груди, выронила поспешно:
– Беги, Ксюха, беги скорее с этой запиской!
Скованная страхом, молодая женщина не могла сдвинуться с места. Было нестерпимо подумать о том, чтобы оставить дочь в руках бандита и на ночь глядя куда-то бежать. Но разве был у нее сейчас выбор? Разумеется, она могла бы вырвать ребенка из рук Квазимодо, но чем все это закончилось бы, предположить невозможно. Да и времени на предположения нет. Ужас происходящего именно в этом. Ксюха оглянулась на ту, что старше, как бы выражая надежду, что она защитит ребенка, подхватилась, кинулась за печку, переодела платье и вернулась к двери. Квазимодо пропустил, провожая тяжелым взглядом. Опять в доме потянулось нудное молчание. За окном сгущались сумерки, в доме становилось все темнее. Уверенный, что Ксюха не побежит в полицию, ибо не станет рисковать жизнью дочери, Квазимодо оттолкнул плачущую девочку от себя. Она кинулась к сидевшей на стуле женщине. Та обхватила ее, и они обе застыли. В темноте лишь изредка раздавались всхлипывания ребенка. Без всякой задней мысли, без дум о полиции, гонимая одним желанием скорее избавиться от незваного гостя, Ксюха, запыхавшись, бежала к остановке, ехала на автобусе, нервно боясь, что тех, к кому отправил ее бандит, может не оказаться дома. И тогда неизвестно, что произойдет дальше. В темноте с трудом, по наитию, потому что нигде не было таблички с номером и названием улицы, нашла дом, указанный в записке. Обыкновенный серый панельный с несколькими подъездами. В сумерках мрачноватый, несмотря на ночное освещение вдоль подъездов. На дверях – перечень номеров квартир в подъезде. Нашла нужный, но войти удалось не сразу. Взволнованно дождалась на скамейке, когда появится кто-нибудь из жильцов и откроет кодовый замок. Вошла внутрь вслед за двумя девочками. Сердце билось как сумасшедшее. Обогнав девочек, стала подниматься вверх по лестнице. Только бы на месте были адресаты! В тусклом освещении площадки дверь квартиры показалась покрытой паутиной, как будто ее не открывали сто лет. Ксюха мотнула головой, протерла глаза – фу ты, нормальная дверь, никакой паутины. Мерещится уже! Нашла глазами кнопку звонка, потянулась к ней рукой. И женщине повезло – дверное полотно распахнулось. В освещенном проеме возник парень, похожий, как ей почудилось, на бомжа. Обросший бородой и спутанными волосами, с устойчивым луково-водочным запахом. В трусах и накинутой на голые плечи рубахе. Ноги тонкие, кривые, волосатые. Через порог взял из ее рук записку, прочитал и кликнул кого-то, обернувшись назад. Подошел второй парень такого же пошиба. В одних трусах без майки. Заплывшее и заросшее лицо, толком не разглядишь глаз. Долго вглядывался и в Ксюху, и в записку, точно не мог разобрать писанину, хотя женщина знала, что коряво написанные слова вполне нормально читались. Наконец он хмыкнул и отошел от двери. А тот, что открыл ей дверь, сказал:
– Жди! – И захлопнул.
Оставшись на площадке, она ждала долго. Успела рассмотреть все дверные полотна, все полы, ступени на лестничных маршах, стены в поблекшей краске, местами с выбитой штукатуркой. Устала стоять на одном месте. И даже не устала, а нетерпение, мысли об оставленной в руках бандита дочери подгоняли ее. Думая, что о ней забыли, она снова потянулась к кнопке звонка, но вместо этого постучала в дверь костяшками пальцев. Однако никто не открыл. Ксюха постучала громче, и только после этого дверь вновь отворилась и на пороге вырос все тот же парень с луково-водочным запахом, но уже без рубахи на плечах:
– А, это ты? – сказал он. – Жди! – И опять закрыл.
Снова продолжилось ожидание. Но скоро это вывело женщину из себя. Непонятно, что происходило. Она кулаком забарабанила в дверь. Вновь недовольно выглянул мужчина:
– Сказал тебе, жди! – И стал прикрывать дверное полотно.
Но женщина настойчиво удержала дверь, упрямо прокричала:
– Он не может ждать! Он ранен!
Отступив, парень пропустил ее. Она вошла в квартиру. Кислые запахи ударили в нос. Она сморщилась. Кинула взгляд по грязному полу прихожей, по стене с крючками, на которых висела какая-то одежда, похожая на лохмотья. В углу в кучу свалено грязное тряпье. Парень закрыл дверь и пошел в комнату. Она заглянула туда же. Увидала на грязном столе серию пустых бутылок и объедки, на стульях и по полу разбросаны женская и мужская одежда. А на разложенном зеленом диване две голые полупьяные девушки кувыркаются со вторым парнем. Другой мебели в комнате нет, стены в облезлых неопределенного тона обоях, окно без штор, тюля, занавесок. Заметив Ксюху, одна из девушек, с длинными свалявшимися потными волосами, большой грудью и широкими бедрами, привстала на диване, весело позвала:
– Иди к нам! – И, замотав грудью, взвизгнула, показывая, как им тут хорошо.
Передернувшись, Ксюха отступила в прихожую. Войдя в комнату, парень, впустивший Ксюху, столкнул с дивана на пол напарника, досадливо бросил:
– Пошли! Иначе Квазимодо головы отрежет!
Поднимаясь с пола, его напарник недовольно буркнул, как будто квакнул по-лягушачьи:
– Он же подстрелен – может, подохнет? Куда спешить?
– Ты скорее подохнешь, чем он! – сказал парень и влепил напарнику по уху, приводя в чувство. – Давай, давай, собирайся! – Начал поднимать с пола свои вещи и надевать их на себя.
– Эй, а мы-то как? – подхватилась вторая девушка – худая, с тонкими ногами, с плоской грудью и без выраженных бедер.
– Собирайте манатки, если не хотите, чтобы Квазимодо вышвырнул вас голыми! – квакнул парень, потирая ухо.
Спрыгнув с дивана, девушки кинулись за своей потрепанной несвежей одеждой. Худая, натягивая ее на себя, недовольно сверкнула глазами в прихожую, выговорив Ксюхе:
– Откуда ты появилась? Не было печали – черти накачали! Приперлась! Людей от веселья оторвала!
Впятером вышли из квартиры. За дверями подъезда девушки мгновенно растворились в темноте. Трое сели в побитые «Жигули», которые были приткнуты возле подъезда. Парень с луково-водочным запахом – за руль, его напарник – на переднее пассажирское сидень, Ксюха – назад. Поехали. Когда в темноте остановились у дома женщины, парень с переднего сиденья повернулся к ней и попросил квакающим просящим голосом:
– Ты это… ничего не говори Квазимодо.
– Зачем мне это? – пожала та плечами.
Под тупым хрипом Квазимодо, помогая ему в темноте подняться с пола, парни стали оправдываться. Он, явно осознавая, что они выкручиваются, заткнул им рты:
– Не мычать! Знаю я вас!
Пройдя в темноте к столу, Ксюха обняла кинувшуюся к ней дочь. Напоследок, видя только силуэты женщин у стола перед окном, Квазимодо с угрозой произнес:
– Если развяжете языки о том, что было, всех порежем! – И пошел из горницы.
После этого женщины молчали, как будто в рот набрали воды. Молчали, когда к ним в дом пришли опера, молчали и после, даже между собой никогда не вспоминали об этом происшествии.
Утром следующего дня Пегас, Мышонок и Червяк опять стояли навытяжку перед (Тихоновым. Среди них не было Квазимодо. Пегас, пряча глаза, докладывал Тимуру, как Квазимодо подстрелили, как он свалился с моста. Уверял, что все концы в воду. Раскосые глаза Сихонова смотрели на всех сразу и ни на кого конкретно. Это держало в напряжении. Тихо Тимур напомнил, что два дня, которые они просили, истекли. Старательно Пегас пытался перевести стрелки на пропавшего Квазимодо – ведь это именно тот просил два дня. Провал на мосту он упорно валил на подельника. Если бы тот раньше времени не показал свою рожу, все было бы тип-топ. Между тем Тимур не слушал его – у него было испорчено настроение. Его не интересовало сейчас, кто был виноват в провале, ему нужен был положительный результат. А то, что он получил, ставило ему крепкие подножки. За спиной у Сихонова стояли два крупных подручных, на голову выше него. Чуть в стороне от троицы неудачников мялся с распухшей вывихнутой рукой Коршун. С ним Тимуру тоже было все ясно: Коршун провинился по самые уши – потерял Ингу с ребенком. Когда выскочил из подъезда, ее уже след простыл. Метался в темноте из стороны в сторону, но нигде не нашел, как будто сквозь землю провалилась. Он даже не догадывался, что она была совсем рядом с ним. Просто заскочила в подвал, дверь которого оказалась открытой. Плотно прикрыла ее за собой. Стояла и ждала, и прислушивалась. А чтобы ребенок не издал ни звука, не обнаружил ее, она в темноте дала ему грудь. Он схватил сосок и стал тянуть молоко причмокивая. Не солоно хлебавши, Коршун вернулся назад. Она услыхала через дверь его характерное кряхтение, и это кряхтение потопало вверх по лестничному маршу. Подождав еще, Инга осторожно вышла из подвала и припустила бежать что было духу. Те, кто в темноте случайно видел ее бегущей, наверняка подумали, что у девки не все дома. Чтобы так бездумно бежать с маленьким ребенком на руках, надо быть совсем без головы. Никого из провинившихся Сихонов не оправдывал. Выдохнул:
– Проиграли свои жизни, псы!
– Тимур, дай шанс! Без Квазимодо! Мы закончим дело! – выступил вперед Пегас, вытирая о штаны потные ладони.
– Шанс я вам дам! – недобро усмехнулся Сихонов. – Но из вас выжить должен только один! – Повернул лицо к двум подручным, стоявшим за спиной, и посмотрел непонятно на кого из них.
Тогда один выступил вперед, вытащил три ножа и протянул Пегасу. Тот сделал вид, что ничего не понимает, но глядел на Сихонова умоляюще. А Тимур слегка качнул головой, давая понять, что выбора у них нет. Вытащив пистолеты, подручные Сихонова направили стволы на троицу неудачников. Вся группа стояла на грязной площадке перед старым полуразрушенным домом, в котором уже давно, кроме бомжей, никто не обитал. Но сейчас и бомжей было не видно – все вокруг точно вымерло. Только утреннее солнце ласкало лица, и так хотелось жить и радоваться солнцу, лету, небу, облакам, что дрожь пробирала до пяток. Эта дрожь была не чем иным, как душами, ушедшими в пятки. Била кондрашка, не попадал зуб на зуб. Но отступать Пегасу и его приятелям было некуда. Пегас взял ножи и раздал подельникам, оставив один себе. Мышонок покрутил нож в руке, посмотрел на Тимура и двух здоровяков рядом с ним, проговорил:
