bannerbannerbanner
Целитель. Двойная игра

Валерий Петрович Большаков
Целитель. Двойная игра

Полная версия

– Не спишь?

– А? – Марина вырвалась из своих размышлений и опустила взгляд. Встрепанный Ершов сидел напротив, протирая глаза.

– Не спишь, говорю?

– Выспалась, в общем-то, – сухо ответила «Росита». – Долго еще?

Зевая, Гриша посмотрел на часы.

– Подлета-аем… Знаешь, до меня только сейчас дошло, почему именно нас перебросили на «хлопковое дело»… – он протяжно зевнул, да с хряском, отчего смутился и забормотал: – Информация наверняка от Михи, а круг посвященных не должен расширяться…

– Похоже, в общем-то, – кивнула Исаева, делая вид, что ничего не заметила. – А тебя не смущает, что нам выдали «лицензию на убийство»?

– Ничуть, – серьезно ответил Ершов. – Ты ушла когда, я насел на Елисеича. Мно-ого забавного узнал! В солнечном Узбекистане такое творится, что стыдно звать его советским!

Марина хотела ответить, но тут огромный самолет просел, теряя высоту и спирая дыхание.

– На посадку идем… – закряхтел Григорий.

* * *

Полусекретный военный аэродром схоронился под Ташкентом, а чтоб совсем уж запутать вероятного противника, у рулежек грелись «кукурузники».

Над единственной взлетно-посадочной полосой дрожал горячий воздух, а вдоль высокого забора буйно цвела сирень. Жара!

Едва «бобик», качая длинной штыревой антенной, скатился по рампе, к Марине вразвалочку подошло пополнение – двое смуглых парней, одетых в мешковатые штаны и балахонистые, выцветшие энцефалитки. Аккуратные бородки добавляли фактурности добрым молодцам, похожим, как горошины в стручке. Только одного отличала короткая стрижка, а другой и вовсе сбрил волосы, блестя на солнце загорелым черепом.

– Салом! – жизнерадостно поздоровался бритоголовый, и Ершов метнул в него ревнивый взгляд.

– Привет! – Исаева плавно и томно заправила крупную прядь черных волос, выбившуюся из прически, насмешливо стрельнула глазами в сторону Гриши и сказала шутейно: – Специально так постриглись, чтобы я вас не путала?

Добрый молодец с наголо обритой головой рассмеялся, блестя белыми зубами.

– Угадали! – весело сказал он. – Я – Рустам. Рустам Рахимов.

– Умар Юсупов, – просипел стриженный.

Девушка заломила брови домиком:

– А больше вы ничего не хотите мне сказать?

Умар приложил к сердцу пятерню, немо извиняясь, и загундосил простуженным голосом:

– Когда алеет восток, тени длиннее всего.

– К полудню они исчезают, – выдала Марина отзыв, туманно улыбаясь румяными губами.

– Но на закате протягиваются вновь! – горячо договорил бритоголовый, и чуть порозовел.

– Я – Марина, а вот он – Григорий.

Исаева сунула пальцы в кожаный чехольчик от рации. Нахмурилась, похлопала себя по карманам… Над переносицей у нее сложилась сосредоточенная морщинка.

Ершов молча, унимая в себе мавра, пожал руки пополнению.

– Люди, – озабоченно воззвала Марина, – а мою рацию никто не видел?

– Растеряша! – бросил Григорий с благодушным укором.

– Так ведь только что в руках держала! – обиженно оправдываясь, сказала девушка и горестно вздохнула. – Вот что я за человек…

– Может, в самолете оставила?

– Ты думаешь, я помню? – расстроенно повела плечом «Росита». – Может… В общем-то.

– А что за рация? – заинтересовался Рахимов.

– Да «Тюльпан»! – с досадой воскликнула Исаева и обреченно махнула рукой: – Все, потеряла, наверное…

Спецгруппа с сочувствием смотрела на своего командира.

– Ищем! – обронил Ершов, шагая к «Ильюшину», чьи турбины еще свиристели, перелопачивая теплый воздух.

Пополнение рьяно взялось за поиски, пытливо хлопая дверцами «бобика» и даже заглядывая под машину. Больше всех шебутился Рахимов, а удрученная «Росита» стояла прямо посередке суматохи, как в глазу бури, и наблюдала за мужским хороводом.

– И что у меня за натура такая? – гримаска, мелькнувшая на лице Марины, сменилась горьким изгибом губ. – Скажи: «Ворона!»

– Щас мы все найдем! – суетился Рустам, но тут Григорий показался на рампе, победно взмахивая рацией с тангеткой.

– Нашел! – крикнул он. – Эта?

– Эта, эта! – быстро закивала девушка, бережно принимая «Тюльпан», словно живой цветок. – Рахмат! Я правильно сказала?

– Правильно! – умилился Рахимов. – Ха тогри!8

Ершов посмурнел, а Исаева, быстро блеснув на него глазами, нагнулась, чтобы туже затянуть шнурки.

– Садимся, – нетерпеливо подвел черту Гриша и мотнул головой в сторону «бобика». – Кто поведет?

– Давайте, я, – сказал Умар с хрипотцей, косясь на девушку.

– Давай, – кивком согласился Рустам. – Покажешь хоть дорогу к базе.

– Базе? – удивленно замерла Марина в неудобной позе.

– Да так, пара сборно-щитовых домиков в горах, – охотно пояснил Рахимов. – Раньше там обитали геологи.

Исаева понятливо кивнула, выпрямляясь.

– Едем!

* * *

За Ташкентом потянулись бескрайние зеленые поля и маки по обочинам. Даже не верилось, что на календаре – середина апреля.

Правда, на перевале Камчик резко похолодало – сказывалась высота, а кое-где на безлесных склонах еще лежали ноздреватые шапки снега. Хмурые отвесные скалы словно вздыбились, наросли, закрывая полнеба, а в шаге от дверцы обрывалась пропасть, курившаяся туманами.

– Даже стекла запотели, – озабоченно сопел Умар, водя тряпкой по лобовому.

– Скоро потеплеет! – гарантировал Рустам.

Юсупов взялся за руль обеими руками, и Марина отмерла.

«Фу-у…»

Путь вниз, в раздолье Ферганской долины, был куда веселее.

«Уазик» бодро урчал, одолевая спуск, а по сторонам все радовало глаз – буйное разнотравье в долинах, целые луга красных тюльпанов, веселенькие рощи орешника и арчи на склонах гор, непроходимые заросли-тугаи вдоль бурливых речушек, а строй пирамидальных тополей издали отмечал кишлаки.

Вскоре холмы разгладились в равнину, зеленую от посевов хлопчатника – ровные грядки-агаты уходили налево и направо, сливаясь в сплошные поля цвета арбузной корки. В междурядьях горбатились хлопкоробы, вороша кетменями9 подсыхавшую почву.

– Умар, – девушка без устали вертела головой, поглядывая и вперед, и по сторонам, – мы прямо на базу?

– Я бы предложил завернуть в Кизил-Палван, – сдержанно проговорил Юсупов. – Мой родной кишлак. Увидите здешнюю натуру…

– Давай, – согласилась Исаева, внимательно наблюдая за Умаром в зеркальце заднего вида. Парень глянул – и затвердел лицом. – Давно там не был?

– Больше года, – разлепил губы водитель. – В Кизил-Палване правит клан Насриддиновых. Это знатный род, а главный в нем – Карим-ака. Сволочь та еще…

– Знать? – хмуро спросил Ершов. – В СССР?

Рустам невесело рассмеялся.

– Здесь свои порядки, Григорий, – серьезно проговорил он. – Снаружи – советский глянец, а внутри частенько продолжают жить, как до революции. Всей разницы, что нынешние ханы и баи вешают на грудь звезды Героев Соцтруда, да носят красные книжечки депутатов…

– Как Адылов! – резко сказал Умар, сворачивая на проселок. – Карим Насриддинов – его верный опричник. У Карима меньше бойцов, чем у Ахмаджана, не такие связи в Ташкенте и Москве, но каждый вассал мечтает стать сеньором…

– Бойцы? – Григорий заметно напрягся.

– Бойцы, – хладнокровно кивнул Юсупов. – Аскеры! Накачанные дембеля, бывшие милиционеры или уголовники. Опасный сброд. Подъезжаем!

Водитель кивнул за окно. Там, в окружении молодых топольков, расплывалось серое типовое сооружение, приземистое, с полукруглым верхом, сложенное из железобетонных панелей и блоков. А рядом, на обширном дворе, прямо на асфальте, лежал хлопок прошлогоднего урожая – гигантская усеченная пирамида из грязной ваты, разворошенная с краю, где копошились мужички в одних штанах да тюбетейках, набирая охапки «белого золота».

Исаева проводила глазами блестящие спины, коричневые от загара, и на миг ощутила себя незваной пришелицей, вторгшейся в чужую жизнь. «Они тоже свои! – упрямо мотнула она челкой. – Советские!»

Потянулась единственная улица кишлака, извилистая и пыльная. Ее замыкали два ряда неровных дувалов, сложенных из глины. На их неровных, побеленных боках расплывались рыжие потеки. Порой дувалы прорезались темными подворотнями-долонами. Марина тихонько хмыкнула – такое впечатление, будто смотришь «Клуб кинопутешествий»!

Она азартно крутила головой, и в памяти задерживались отдельные картинки, словно кадры, вырезанные из документального фильма. Вот крохотный базарчик с дырявыми навесами из брезента, плоховато удерживавшими тень. Возле «ЗиЛа»-автолавки приценивалась пара старушек в атласных туниках, с платками, намотанными на головы, и почему-то в галошах. Сурово насупленный малолетка вел ослика, нагруженного валежником и рублеными ветвями. Под сенью единственного дерева застыли старцы-аксакалы в тюбетейках и стеганых халатах, высохшие, словно мумии.

Азия!

А вот в глинобитной, припорошенной пылью стене распахнулась узкая калитка, и перед Исаевой промелькнули покосившиеся сарайчики, крытые толем. На улицу пугливо выглянула молодая женщина в замасленном халате. Босая, она держала на руках брыкавшегося голыша, а сбоку к ней жался малыш постарше в изгвазданной майке до пупа.

Со двора тянуло такой неприкрытой бедностью и бедой, что у «Роситы» мурашки пошли.

– Это Зарина, – негромко прокомментировал Юсупов, сводя брови. – В позапрошлом году пережила выкидыш. Беременную, ее послали собирать хлопок…

 

– «Освобожденная женщина Востока», – процедил Ершов.

Тоскливый образ мелькнул и пропал, а «бобик» выехал на круглую площадь, где под густыми чинарами ютилась чистенькая, беленькая чайхона – пара потных толстяков сидела за дастарханом, уминая плов, жирными пальцами роясь в казане.

Марину передернуло.

Развесистые деревья прикрывали собою арык – глубокую канаву с журчавшей водой. У мутного потока хватало сил вращать водяное колесо-чигирь, переливавшее влагу в ржавый желоб.

Рядом, в уродливом одноэтажном здании, размещалась автостанция, напротив тянулось длинное сооружение барачного типа, увешанное разномастными вывесками – там и милиция пристроилась, и кишлачный совет, и еще что-то официальное.

Но Исаева не замечала убогого прибежища советской власти, она разглядывала огромный дом, выстроенный на пригорке. Как феодальный замок, он возвышался над кишлаком – пышный дворец среди бедных хижин. Домина не прятался за дувалами, он нагло и кичливо выставлял напоказ добротную крышу из рифленого железа, затейливые арки окон, галерею с резными колоннами, прятавшую в тень веранду-айван. Из-за высокой каменной ограды выхлестывали черешни и туи, украшая скромный быт председателя колхоза им. К. Маркса.

– Это там проживает гражданин Насриддинов? – неласково усмехнулся Ершов.

– Там, – набычился Умар.

– Надо будет зайти к нему в гости. Проведать трудягу!

«Уазик» свернул в узкий переулочек, профырчал мимо обшарпанного ларька, где разливали керосин, и вскоре выкатился на ухабистую грунтовку, уводящую в предгорья Кураминского хребта.

Дорога почтительно вильнула, обходя старый мазар10 с обрушенным куполом-гумбезом, и перед «бобиком» стеклянно заблестел широкий, но мелкий ручей.

Водную преграду машина одолела сходу, подняв веера брызг, сверкающих на солнце, и тут же, словно вспугнутая птица, из-за прибрежных кустов выскочил худой, бледнокожий человек в одних штанах, рваных и засмальцованных, да и припустил бегом.

– Это же Суннат! – заполошно воскликнул Рахимов.

– Не может быть… – растерялся Умар, но его нога будто сама вдавила педаль газа в пол. – Крикни ему!

Беглец запетлял, изнемогая, и Рустам, быстро завертев ручку на дверце, опустил стекло.

– Сунна-ат! – крикнул он неожиданно тонким голосом. – Это я, Рустам! Да стой же ты!

Суннат пошатнулся и упал в траву. Умар резко затормозил, нещадно пыля, и Рахимов выскочил из «бобика». Юсупов с Ершовым кинулись за ним грузной трусцой.

Марина, выйдя последней, лишь покачала головой. Беглеца отличала не просто худоба – он был изможден, вызывая в памяти жуткие фото из лагерей смерти – впавший живот, ребра наружу, костлявые руки. Запаленно дыша, Суннат лопотал на узбекском, а в черных глазах все еще мерцал тающий испуг.

Хмурый Умар помог ему встать на ноги.

– Это Суннат Джураев, – он кхекнул, прочищая горло, и постарался завершить фразу ровным голосом: – Мы с ним в одной восьмилетке учились. Он бежал из папского11 зиндана… Тюрьма у Адылова такая, как у ханов или эмиров была!

– Что ты, как переводчик, прямо… – пробормотал Суннат, смущаясь своего вида. – У меня по русскому всегда «четверки» и «пятерки» были…

– И за что вас так? – участливо спросила Исаева.

Глаза Джураева забегали.

– Не бойтесь, – проворковала девушка, успокаивающе кладя руку ему на плечо, сухое и жилистое. – Это «воины» Адылова?

Суннат сокрушенно кивнул.

– Адылов – наш враг! – Ноздри Рустама гневливо раздулись.

– Главное, – зловеще усмехнулся Ершов, – что мы его враги. Он этого не знает пока, но ничего, известим. При личной встрече!

– Едемте с нами, Суннат, – мягко сказала Марина. – Укроем вас, подлечим, накормим. Только поймите правильно: отпустить вас мы сразу не можем, в общем-то. Нельзя, чтобы о нашей группе узнали.

– Поехали, Суннат! – Умар выдал Джураеву тельняшку из своих запасов. – Держи.

– Да не надо… – промямлил «пленный».

– Держи! – настоял Юсупов. – Не выеживайся, тут все свои. Наши!

– Опера, что ли? – недоверчиво проговорил Суннат, натягивая «тельник».

– Бери выше! – ухмыльнулся Рахимов с отчетливой гордостью. – Куда выше!

– Да я что… – вздохнул Суннат, сникая. – Я ничего… Вымотался так, что… Только как же я с вами в одной машине? Вонять же буду…

– А мы Маринэ-апа пересадим вперед! – рассмеялся Рустам. – Залезай!

Исаева послушалась и устроилась рядом с водителем, а мужчины стеснились на заднем сиденье. Юсупов выжидать не стал, сразу тронулся с места, набирая скорость – двигатель обиженно заревел.

– Вы спрашивали, Маринэ-апа… – громко сказал Суннат, привычно не договаривая. – Я работал агрономом два года, пока… В общем, не стал подписывать документы на большую партию хлопка. Тот был третьесортным и даже хуже, но мне приказали оформить его, как первый сорт, посулив большую «премию». Я поднял шум – не продаюсь, мол, а о мошенничестве в область доложу! – Он тяжко вздохнул, а губы дернулись в кривоватой усмешке. – Дурак был… В Намангане меня и повязали. Вернули в Пап, бросили в адыловскую каталажку. Ползимы там отсидел… Подкоп рыл ржавым кетменем, хоть и без черенка, а все ж… Как раз этой ночью бежал. Бегу, и сам не знаю, куда…

На пару минут повисло молчание, лишь мотор натруженно взрыкивал, одолевая подъем. Склоны да взгорья выгибались все круче, зарастая глянцевитой зеленью, а воздух яснел, оставляя мутноватую дымку низовьям.

– Мы, в общем-то, как те разведчики в тылу врага, – серьезно проговорила Исаева, не оборачиваясь. – Пленных не берем, а свидетелей охранять… как-то, знаете, недосуг. В общем-то, лучше всего… – затянула она, соображая. – Станете пятым!

– Да я только за! – Джураев потер ладони, успокаиваясь. – Хватит с меня, натерпелся.

– Вот и отлично. Скажите: «Уговорили!»

– Уболтали! – хохотнул Рустам.

Полчаса поднимался «бобик» в горы, петляя между скал и рощиц стлавшейся арчи, пока не прикатил к давно покинутому убежищу геологической партии. Ничего особенного: три щитовых домика-балка сгрудились вокруг ржавой цистерны и покосившегося дощатого навеса, а к крайнему балку жался здоровенный сорокафутовый контейнер, которым пользовались, как складом.

Юсупов загремел ключами, отворяя завизжавшую стальную дверцу.

– Ага, подкинули подарочки! – глухо донесся его довольный голос из глубин контейнера. – Оружие, лекарства… одеяла… Ага… Рация, консервы… Все здесь! Марина, что вам принести? «Стечкин» подойдет?

– А ПэБэ есть? – оживилась девушка.

– ПэБэ? Щас… Несу!

Умар вышел на свет и торжественно вручил Исаевой спецкобуру.

– Пользуйтесь!

– Спасибо, – улыбнулась Марина, вынимая ПБ – «пистолет бесшумный». Он походил на «Макарова», но чисто внешне. И глушитель тут разборный – передняя насадка хранится в отдельном кармашке кобуры. Цепляется она быстро – и огонь по врагам рабочего класса! Правда, стрелять совсем уж без шума не выйдет – бывает слышен лязг затвора. Но это пустяки, главное, что у ПБ баланс хороший, даже с массивным «глушаком».

– Обживаемся, ребята, – отрывисто сказала Исаева, пристраивая кобуру под легкой курткой, – разбираем «подарочки». Гриша, налаживай связь. Умар, на твоей совести генератор. Тут бензиновый движок?

– Дизелек, – с готовностью откликнулся Юсупов, – но справный, не заезженный.

– Действуй, – Марина обвела взглядом дальние заснеженные горы и долину, что крылась в падымке испарений, как восточная красавица за вуалью. – Завтра в рейд.

Вечер того же дня

Москва, Старая площадь

Выслушав четкий доклад начальника оперативного отдела, Пельше успокоился и даже подобрел. С такими кадрами не бывает проблем, только задачи!

Благодушествуя, председатель КПК спустился в цековский буфет подкрепиться – полчаса у него точно есть.

– Сделайте мне, пожалуйста, пару бутербродиков. С паюсной икрой и… Это что за рыбка?

– Севрюга горячего копчения! – прощебетала миловидная буфетчица.

– Вот, и с нею тоже. Посчитайте еще кофе с молоком и… Кекс свежий?

– Свежайший, Арвид Янович!

– И его. Сколько с меня?

– С вас восемьдесят семь копеек!

Отдав рубль и забрав по монетке сдачу, Пельше уединился за столиком в углу, сдвинутым к мощной квадратной колонне. Он любил такие вот краткие моменты покоя, когда удавалось на время сойти с дистанции, отдышаться в перерывчике, собираясь с силами и мыслями.

До условленного часа оставалось семь минут, когда Арвид Янович неторопливо поднялся на «запретный» пятый этаж. Он сам продемонстрировал недреманным стражам служебное удостоверение – особый штамп стоит, доступ разрешен.

– Мне назначено, – сухо обронил председатель КПК.

Офицер охраны дал «добро», и Пельше бочком скользнул за створку высоких дверей 506-го кабинета – обширной зальцы метров трехсот площадью. И огромный ее «стол-аэродром» для совещаний, и прочую мебель, двери и даже рамы с подоконниками смастерили из светлого ореха, словно в противовес сталинским вкусам – вождь предпочитал дерево благородных темных тонов.

Арвид Янович поежился и вздохнул.

Как будто по давнему обычаю, он скосил глаза налево, где, задернутая плотными шторками, во всю стену висела панель с десятками карт, свернутыми в рулоны. Еще каких-то тридцать лет назад тут раскручивались пятикилометровки,12 исчерканные синими и красными линиями фронтов, а нынче всё магистрали рисуют, да города новые… Мир.

Нескромно распахнутая дверь в комнату отдыха подпускала взгляд к трюмо, у которого стригли и брили генсеков, начиная с Иосифа Виссарионовича. Отразившись в зеркале, показался Брежнев в отлично сшитом костюме, как всегда вальяжный, а нынче еще и подтянутый.

– Арвид Янович, здравствуйте! – в глазах у Генерального под тяжелыми набрякшими веками искрили веселенькие огонечки. – Чем порадуете?

– Делом по объекту «Ностромо» занимается Бруно Хинкис… – внушительно начал Пельше.

– А он точно наш? – хмыкнул Леонид Ильич.

Председатель КПК не сразу понял, но на счет «два» его восковые, как будто неживые губы изломились улыбкой.

– Бруно – эстонец. Человек проверенный, и не раз, едва ли не лучший из моих оперативников. Ему удалось выяснить, что поисками «Ностромо» занимается спецгруппа КГБ во главе с Борисом Ивановым и другим доверенным лицом Андропова – Игорем Синицыным. Есть основания полагать, что к работе спецгруппы привлекается Питовранов. Что важно, Хинкис выявил зону поисков – это город Первомайск в Николаевской области…

– Знакомые места! – оживился хозяин кабинета. – Что еще новенького?

– «Ностромо» – всего лишь кодовое название операции. Самого предиктора зовут «Михой».

– Миха? – мохнатые брови генсека полезли вверх. – Мишка, что ли?

– Вообще-то, «Миха» – это еврейское имя. Что-то вроде «Посланника божьего». Но возможны варианты. Да, и самое важное – в конце месяца в Первомайск, на усиление поисковой группы, перебросят бригаду специалистов. Хинкис – один из них.

– Отлично! – хлопнул в ладоши Брежнев. – Отлично… Продолжайте в том же духе, Арвид Янович!

Глава 2.

Четверг 17 апреля 1975 года, день

Первомайск, площадь Ленина

Вакарчук бесцельно слонялся по скромно обставленному номеру – казенный стол, продавленное кресло, выцветшие обои и люстра о трех рожках, засиженная мухами. Обычное убежище командированных.

Дверь никто не запирал и окно без решеток, но этот «полулюкс» – его тюремная камера. В коридоре дежурит молодой человек спортивного сложения – надо полагать, чутко охраняет кадку с фикусом, что раскинулся у аварийного выхода…

Еще один «пан Спортсмен» оккупировал диван в фойе, и делает вид, будто просматривает свежий выпуск «Прибужского коммунара» – местной газетенки.

– М-м-м! – замычал Степан, словно мучимый зубной болью, и простонал: – Да что же это за жизнь такая?

 

Арест чудился ему концом света. Все грезы и чаянья смело одним махом, стоило тому накачанному капитану предъявить свое удостоверение и вежливо сказать: «Гражданин Вакарчук, пройдемте с нами!»

Чекисты знали о каждой мелочи, отпираться бессмысленно…

Бессильно шаркая разношенными тапками, агент «Вендиго» приблизился к окну. Раздраженно отдернул цветастую занавеску, и прижался виском к крашенной раме. Медленно провел ладонью по холодному стеклу.

«Бежать? Куда? – заторможено пресмыкались рваные, несвязные мысли. – И как? Да и зачем? Все равно найдут… «Шпиён». Вот ведь…»

Кривясь, Степан созерцал малолюдную площадь, переводя взгляд с серого памятника Ленину на кинотеатр «Октябрь», и обратно, как будто тренируя зоркость. Скосил глаза влево и вниз. Почти до жестяного подоконника доставали гнутые неоновые трубки, складывавшиеся в буквы. «Гостиница «Первомайск».

Вакарчук устало смежил веки. Это конец…

В дверь коротко постучали, и «шпиён» вздрогнул.

– Да-да! – нервно откликнулся он.

Порог номера переступил мужчина интеллигентного облика, в аккуратном костюме и безупречно подобранном галстуке. Очки придавали его лицу строгость, одновременно усиливая умный и внимательный взгляд.

– Здравствуйте, Степан Панасович, – спокойно сказал гость и улыбнулся уголком рта: – Да, вы не ошиблись, я – офицер госбезопасности, хотя мою гражданскую натуру уже, наверное, не переделать. Именно поэтому представлюсь своим настоящим именем: Игорь Елисеевич.

– Это такая методика? – криво усмехнулся агент «Вендиго». – Располагать противника к доверию?

– А вы для нас больше не противник, – невозмутимо парировал Синицын, и жестко добавил: – Как только вы согласились с нами сотрудничать, то стали двойным агентом, через которого мы дезинформируем ЦРУ. Можете списать мою болтливость на «такую методику» или разгильдяйство штатского, но никакого секрета я не выдал, да и вы все прекрасно понимаете. Присядем?

Игорь Елисеевич занял кресло у стола, а Вакарчук демонстративно оседлал обшарпанный стул, складывая руки на спинке. Он остро ощущал неуют, и в то же время, где-то в серой мгле унылости замерцала робкая искорка надежды.

– Степан Панасович, – резко посерьезнел Синицын, – меня послали сюда, в Первомайск не для того, чтобы вести работу с вами… хотя и для этого тоже. На месте я отвечаю за всю операцию, связанную с Михой…

– Признаться, Игорь Елисеич… – Вакарчук глянул исподлобья. – Простите, что перебиваю, но меня куда больше Михи волнует моя собственная персона. Она мне, знаете ли, дорога.

Игорь Елисеевич понятливо кивнул.

– Скажите… – он чуть помедлил, словно решаясь на что-то, а затем договорил, глядя на двойного агента со значением: – А чего вы хотели, когда дали себя завербовать американцам? Цель вы какую преследовали, соглашаясь на измену родине?

– Ну да, я предавал родину, – скучно сказал Степан. – Не хотел, просто… А, ладно! – он сморщился, и запальчиво выплеснул: – Что я, не понимаю, как всё выглядит? Плохиш продался буржуинам – вот тебе и весь сказ!

– А это не так? – взгляд Синицына стал испытующим.

– Нет, – буркнул агент «Вендиго», и продолжил с вызовом в голосе: – Можете не верить, но я был готов даром передавать секреты на Запад, лишь бы меня вытянули туда хоть когда-нибудь, через год или через десять лет, не важно! Это и есть то, чего я хотел по-настоящему! – Помолчав, он сказал на полтона спокойней: – Вот вы. Вы бывали за границей? Я имею в виду, в капстранах?

– Бывал, – наклонил голову Синицын. – Видел тамошний блеск. И тамошнюю нищету.

– А вот я не видел! – с жаром сказал Вакарчук, разводя руками. – Но очень хочется! Очень!

– Интересно… – Игорь Елисеевич пристально глянул на «двойного агента», подумал и заговорил, тщательно подбирая слова: – Вот что я вам скажу, Степан Панасович… Вы меня удивили! Я понял, что вы, если и враг нам, то какой-то… не настоящий, что ли. Ведь у предателей родины, как правило, два мотива – деньги или идея. Ну, или то и другое вместе. А вот ваша мотивация отдает наивностью. Я бы даже сказал, инфантильной наивностью. Меня это немного примиряет с содеянным вами. Немного потому, что передача совсекретных сведений о новейших боевых кораблях на Запад – это в любом случае тяжкое преступление и урон нашей обороноспособности. А что до вашей персоны… Степан Панасович, если вы будете с нами активно сотрудничать, то можно ожидать не только послаблений, но даже исполнения ваших скромных желаний.

Вакарчук вопросительно повел бровью.

– Да-да, – доверительно признался Синицын. – Существует и такой вариант вашей будущности, в котором вас обменяют, скажем, на нашего разведчика, вычисленного ФБР. Или, что куда лучше, переправят за рубеж, как агента. Вы якобы сбежите от преследований чекистов, не забыв прихватить с собой кипу документов высшего уровня секретности. Разумеется, это будет умно сработанная «деза»… – Он ненадолго задумался. – Не спорю, ваше поведение за границей может быть разным. Здесь вы клятвенно пообещаете преданно служить СССР, дабы загладить свою вину, а там заложите нас, отказавшись дезинформировать американцев…

Степан коротко вздохнул, словно всхлипнул.

– Тем не менее, – надавил Синицын, – такой вариант вполне возможен. Решать, конечно, буду не я, но от меня зависит ваша характеристика, которая ляжет на стол руководства. Вы умны, дерзки, но и осторожны, способны перевоплощаться и держать удар, сохранять хладнокровие в ответственные моменты. Сносно знаете немецкий, бегло разговариваете по-английски, а это большой плюс. Да, вы серьезно оступились, но если хорошо постараться, ошибку можно исправить…

– Я… – хрипло каркнул Вакарчук, прочистил горло и сказал: – Я готов.

– Вот и хорошо, – сдержанно кивнул Игорь Елисеевич. – Итак. Вчера мы изъяли закладку, предназначенную для вас, и… – Синицын чуть развел руками, одновременно приподнимая плечи. – Хочу ознакомить вас с новым заданием ЦРУ. Вам надлежит завербовать Миху!

Степан встрепенулся.

– Мне как-то не верится, – медленно проговорил он, – что вы сами не вышли с Михой на контакт. Или… Постойте… А-а! Так это будет ложная вербовка?

– Именно! – утвердительно кивнул Синицын. – Для начала американцы хотят убедиться, что товар, за который они готовы выложить большие деньги, реально стоит того. Цэрэушники проверяют Миху, запрашивая, что такого интересного произойдет в США весной, летом и осенью. Ну, с этим мы сами как-нибудь… – Игорь Елисеевич потер подбородок, соображая. – Вот что. Сегодня и завтра у нас перерыв, так сказать, на вербовку, а потом сделаете закладку – в красках опишете, как уламывали «объект», напуганный слежкой КГБ. Надо будет обязательно упомянуть, что вы помогаете Михе скрываться от преследований. Ну, мы еще с вами поработаем над текстом! К-хм… А-а… как вы оповещаете кураторов с Чайковки?

– Звоню курьеру по телефону, – пожал плечами Вакарчук, – и спрашиваю о чем-нибудь. Ну, скажем: «Это третья квартира?» Или сообщаю, что бабушка приедет четвертого вечером, не забудь, мол, встретить. Как правило, мне отвечают: «Вы ошиблись номером» – это значит, что информация получена. Главное, назвать числительное. Тройкой обозначается схрон на кладбище, четверка совсем в другом месте – на старой котельной, что за медтехникумом. Хм… Я полагаю, курьера вы уже вычислили?

– Вычислили, – небрежно кивнул Синицын, – но не трогаем. Пригодится еще.

– Мне кажется… – начал Вакарчук неуверенно, но, вспомнив про «активное сотрудничество», твердо договорил: – Я почти уверен, что курьер еще и радист – передает мои шифровки на коротких волнах, потом принимает ответ и делает закладку уже для меня.

– Ах, вот оно что… – протянул Игорь Елисеевич. – Что ж, это многое объясняет. Да, пока не забыл, – сказал он, поднимаясь. – Мы хитрым способом оформили вам длительную командировку, так что проблем на заводе быть не должно. Работаем!

Пятница 18 апреля 1975 года, день

Московская область, Усово

Черненко терпеть не мог, когда Брежнев попросту звал его Костей. Спору нет, такое обращение отдавало доверием и говорило о дружеской приязни Генерального, но Константина Устиновича оно коробило – глубинная крестьянская натура, не чуждая тщеславия, восставала против небрежного отношения к нему, самому влиятельному человеку в ЦК.

Черненко помотал седой головой, усмехаясь своим мыслям.

«А что? Разве неправда? – погордился он маленько, красуясь перед собой. – Как говорят англичане, свита делает короля!»

Константин Устинович мягко улыбнулся, вспоминая, с какой чванной снисходительностью относились к нему члены Политбюро и секретари ЦК КПСС. Что для них какой-то заведующий Общим отделом? Серенькая канцелярская крыска!

А Черненко и впрямь никогда не лез в первые ряды, скромно держался в сторонке, ни на что не претендуя. Зачем? Он и без того был третьим человеком в стране!

Завотделом сошел с натоптанной дорожки, чтобы провести рукой по темной пахучей хвое. Угадал – это не елка, а пихта. Иголочки мя-ягкие, совсем не колются… А дух какой… Шаловливый ветерок прошелся по парку, клоня верхушки. Березки и даже столетняя липа взволнованно зашелестели, а Константин Устинович поправил шарфик – берег больные легкие.

Стоило вернуться на аллею, как мысли потекли по старому руслу. «Бумажная душа!» – ласково звала его жена, даже не подозревая, что в шутке крылась изрядная доля правды. Всю жизнь Константин Устинович перебирал бумажки, и они, чудилось порой, наделили его своей тайной силой и властью.

Он истово верил в могущество канцелярии, в животворящие способности указов, циркуляров и директив. А ведь все документы ЦК КПСС – все! – вплоть до тех, что решали вопросы войны и мира, проходили через Общий отдел, ложась Черненко на стол. И уже по его велению, по его хотению одну бумагу придерживали, а другой давали ход, подсовывая на подпись генсеку.

Леонид Ильич был очень доволен работой завотделом – «Костя» никогда не грузил его, отбирая время. Напротив, облегчал жизнь, грамотно советуя или напоминая о важном. Вот, дескать, это решение стоит согласовать поскорее, подпишите вот здесь… И вот здесь… А следующий документ я бы рекомендовал отослать на доработку. Сырой, дескать.

8Рахмат (узб.) – Спасибо. Ха тогри (узб.) – Да, правильно.
9Кетмень – нечто среднее между мотыгой и тяпкой.
10Мазар – могила, скромный мавзолей. Священное место.
11Пап – райцентр в Наманганской области, центральная усадьба колхоза им. В.И. Ленина, председателем которого являлся Ахмаджан Адылов.
12Карта масштаба 1:500000.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru