Валерий Петрович Большаков
Целитель-10
Глава 5
Воскресенье, 20 апреля. Раннее утро
Мальборк, улица Пястовская
Когда мы вышли из подворотни, на улице стало чуть-чуть светлее. Неужто наши блужданья в подземельях замка отняли столько времени?
Черное небо потихоньку набирало синевы, а восточный край небосклона набухал сумраком, обещая зарю. Смутно очертились башни и высокие острые крыши Мариенбурга. Так я и не побродил по рыцарской общаге…
Предрассветная тишина не прятала даже шорохи, и отдаленный гул моторов услыхали все.
– Кому-то не спится, – хмыкнул Юваль.
– Спорим, воякам? – в Умаре проснулся азарт, тут же сменившийся настороженностью. – Сюда, вроде…
Из-за угла вывернула парочка бэтээров и БДМ – словно двое здоровенных парнюг провожали хрупкую барышню. Лучи фар мазнули по стенам домов, по темным окнам, и закачались на асфальте. Взревывая моторами, броневики болотного цвета подкатили к нашей гоп-компании и замерли, сыто клокоча.
Десантники, рассевшиеся на броне, мигом нацепили голливудские улыбки, а коренастый белобрысый офицер с пыхтением полез из люка. Грузно спрыгнув на землю, он небрежно сунул берет под погон с тремя крупными звездочками. Наверное, чтобы не мешать русой челке падать на глаза.
– Успели-таки! – сверкнул он зубами, и четким, заученным движением бросил ладонь к виску. – Полковник Кондратьев. Здравия желаю, товарищ Машеров! Мы за вами. За всеми гражданскими! Мне приказано доставить вас на аэродром, так что извините, автобусов не держим!
– Ничего, – проворчал генсек, – в тесноте, да не в опасности.
– Эт-точно! – ухмыльнулся Кондратьев.
– Разрешите ваши документы, товарищ полковник, – вежливо обратился Рустам.
Офицер серьезно кивнул.
– Правильно, бдительность прежде всего, – он передал бумаги с печатями Рахимову, и обвел спецназовцев спокойным взглядом. – Благодарю за службу, товарищи. Вы не только освободили заложников, но и спасли репутацию страны – о захвате Генерального секретаря ЦК КПСС не сообщали…
– …И не надо! – перебил его Машеров. – Едем.
Рустам молча вернул бумаги, и козырнул, отступая на шаг, как бы становясь в строй. Мавры сделали свое дело.
– По машинам! – гаркнул полковник.
– Товарищ командир, разрешите! – воскликнул юркий сержантик. Его белая нарукавная повязка с красным крестом напомнила мне школьные годы и строгих девчонок-санитарок, не пускавших в класс нерях. – Врачей нет, так хоть так… Вот! – он вытащил из рюкзачка несколько бутылочек. – Тут тонизирующий витаминный настой для космонавтов. Пейте!
С помощью Кондратьева он раздал «витаминчики», даже «царевичам» досталось. Мою порцию протянул сам полковник, и залихватски подмигнул: всё путем!
– Вкусненько! – заценил Ромуальдыч. – На «Байкал» смахивает…
– По машинам!
Выглотав настой, я вернул посуду бойкому сержанту, и поплелся, куда сказано – на усталость наложилась слабость после сеанса целительства. Просто никакого, меня усадили в БДМ с трафаретным изображением белого орла и номером «102».
«Как у «тридцатьчетверки» в «Четырех танкистах»…» – сонно подумал я, устраиваясь на сложенном брезенте.
– Будет шумно! – оскалился мехвод, повернувшись.
– Шумите…
Меня засасывало в теплое болото сновидений.
Там же, чуть раньше
Вернувшись, Елена устроилась за рулем «Волги» и длинно вздохнула. Сомнения лишь трогали ее легким касаньем – уголовники Вихуры скоро уподобятся мальчуганам Юзека. Спецназ свое дело знает.
Тянуло, конечно, в гущу, но она там точно лишняя…
Лишь теперь фон Ливен ощутила чужое присутствие, и накрыла рукой «Беретту». Впрочем, вопрос ее звучал спокойно, без тени раздражения:
– Кто вы?
Темная фигура на заднем сиденье шелохнулась.
– Извините, мадам, – мужской голос таил в себе нотку иронии, – привычка давней и глупой юности! Я вовсе не хотел вас пугать, но… мне стало интересно. Слишком много народу сошлось этой ночью. Ваше лицо я разглядел… Позвольте представиться: Рехавам Алон. То ли раввин, то ли полковник.
– Скорее, второе, – усмехнулась Елена, расслабляясь. – Наслышана о вас… рабби. Так это ваши ребятишки порезвились в мезонине?
– Мои. А…
– Нет, я не имею к тем «гориллам» никакого отношения, – ответила девушка, не дослушав вопрос. – Это люди Юзефа Шавелло.
– М-м… Вот как… А то мои «гвардейцы» лишь сообщили, что нейтрализовали четверых неизвестных.
– Троих, полковник, – улыбнулась Елена с оттенком превосходства. – Самого Юзека добила я.
– К-хм… М-да… – донеслось сзади.
– Меня зовут Елена фон Ливен, действую по заданию КГБ… Это я на тот случай, если вам вдруг придет в голову сделать контроль мне самой.
– Мадам! – голос Алона исполнился укоризны. – Как вы могли такое подумать! Ну, раз у нас ночь откровений… Меня попросили спасти заложников… Хотя бы одного из них.
– Петра Мироновича? – приподняла бровь девушка.
– Михаила Петровича.
– Мишу?! – возрадовалась фон Ливен.
– К-хм… Ну, да. Однажды он спас меня самого.
– И меня!
– М-да… Нити судьбы сплетаются так причудливо… О! – заелозил ночной гость. – Выходят! Быстро они…
Елена жадно всмотрелась – люди в комбезах мешались со штатскими, хотя выправкой отличались все. Ну, почти… Вон те двое молодых – явные шпаки.
– Миша жив! – облегченно выдохнул Алон. – О, Ливлата ранило…
– А вон Машеров! Выходим?
– Стойте!
По темной улице загуляли яркие лучи фар, и целый взвод бронетехники перегородил улицу. Буквально в двух шагах от «Волги» спрыгнул ладный полковник ВДВ, засовывая берет под полевой погон.
– А, это, наверное, за Машеровым, – догадалась фон Ливен. Она уже изготовилась открыть дверцу, как вдруг замерла. Бравый десантник отдал честь, прикладывая ладонь не по уставу. В памяти сразу всплыли сценки муштры на полях Форт-Брэгга. – Это же… Ч-черт… Это же Майкл Андерсон, агент ЦРУ!
– Берите выше, – процедил Алон. – Майк – резидент в Польше!
– Надо… – рванулась девушка.
– Сидеть! – шикнул моссадовец. – Вмешаемся – возникнет заварушка, и многие полягут! На броне десяток ряженых морпехов, а они хорошо обучены убивать!
Напряженный, шепча страшные проклятья из Каббалы, он внимательно следил за происходящим.
Проверяют документы… Пьют что-то… Рассаживаются… Миша залезает в БМД… Трогаются…
Дождавшись, пока бэтээры отъедут, Алон каркнул:
– Пошли!
Елена выскочила первой, и закричала:
– Это захват! Американцы это! А десантник без берета – резидент ЦРУ!
– Ах, я ишак! – зашипел спецназовец восточной наружности.
– По машинам! – скомандовал Алон.
За руль «Волги» упал Иван Второй, рядом плюхнулся тот самый азиат, а девушке достался широкий подлокотник, иначе не поместиться. Израильтяне набились в «Полонез», и обе легковушки, шаркнув шинами и газуя, бросились в погоню.
Тот же день, позже
Польша, окрестности Эльблонга
Томаш Платек чувствовал себя одураченным, но ситуация его даже забавляла. Ситком, да и только.
Цели своей он добился («И добил!» – мелькнуло в голове), а то, что ветер случайности снова спутал его судьбу с Мишиной, вызывало к жизни подзабытый азарт. Ничего не мешало остаться в Мальборке, но он-таки увязался за русскими, словно всерьез играя роль личного шофера генсека.
Не хотелось их бросать – уж очень подозрительными казались нежданные перевозчики. Почему полковник отдавал честь без берета? Это ведь у любого служивого из России – на уровне рефлекса! А почему на броне – орел Войска Польского? Что, у Северной группы войск СССР бронетранспортеры закончились? Неувязок и зазоров хватало, все их можно объяснить, каждое по отдельности, но, собранные в кучу, они вынуждают хмурить лоб в раздумьях и перебирать версии. Дедукция ему в помощь…
Томаш сдвинул манжет, и глянул на «Командирские». Пять минут прошло, как БТР замер на обочине. Десантники попрыгали с брони, и мехвод удалился, на пару со стрелком…
– Глухо, как в танке, – проворчал Машеров, заметно нервничая.
– Может, выйдем? – неуверенно спросил Чесноков.
– Да, наверное. Чего зря сидеть?
Через броню глухо донеслись шаги, и люк звучно лязгнул, отпираясь. Внутрь просунулся Вайткус.
– Никого, Мироныч! – со злостью обронил он. – Мы одни на трассе! Я в амбразуру подглядывал – там автобусик стоял. Вот весь еттот десант на нем и умотал!
– Десантники не настоящие, – вынес вердикт Платек.
Майор витиевато заматерился, а Генеральный брюзгливо скривил губы:
– Цирк уехал, а клоуны остались!
– Не все, – помрачнел Арсений Ромуальдович. – Володька с Витьком со мной, а вот Миши нигде нет!
Тот же день, позже
Вислинская коса, Морска-Криница
Разбудило меня солнце. Я проморгался, протер глаза – и похолодел. Вокруг меня шатался и подвывал автобус – наверное, местный «Ельч». А БМД? Она мне приснилась, что ли?
Сознание цеплялось за дурацкие измышления, лишь бы не признавать дурацкого факта – мою тушку во сне кантовали. И перегрузили…
Не думая, я отер ладонями лицо. Ага. Не связан. Это уже плюс. А муть какая в голове… Будто всю ночь самогон хлестал.
«Тонизирующий настой!» – зло скривились мои губы.
Сдерживая стон, я покрутил головой, и осмотрелся. «Ельч» катил по узкому шоссе, все пассажиры – бравые парни, стриженные «туго и упруго». Выправка в них чувствовалась даже в положении сидя. Утрешние десантники? Возможно, хотя лиц их я не рассмотрел в потемках.
Тут на меня оглянулся давешний полковник, прикинутый, как турист, и добродушно оскалился.
– Доброе утро! – весело крикнул он. – Как спалось?
– Вашими молитвами, – вытолкнул я. – Куда вы меня везете?
За окнами тянулись две бесконечные панорамы. Слева распахивалось море, пробующее по-летнему голубеть, справа высились сосны, запуская корни в мелкий желтый песок.
– На курорт! – воскликнул Кондратьев.
Кондратьев ли?
– Как вас звать по-настоящему? – брякнул я наугад, переходя на инглиш.
Дежурная улыбка сползла с полковничьих губ, трансформируясь в серьезное, даже немного торжественное выражение. Легко поднявшись, мой визави пересел ко мне.
– Меня зовут Андерсон, – отрекомендовался он, – Майкл Андерсон.
– Цэрэушник, что ли? – я пренебрежительно выпятил губу. – Резидент?
Андерсон сделал вид, что нисколько не уязвлен моим тоном, и даже выдавил снисходительную улыбку.
– Да, мистер Гарин, я представляю Соединенные Штаты Америки. Когда стемнеет, где-то там, – он махнул в сторону моря, – всплывет атомная субмарина «Халибут». У пляжей Гданьского залива мелко, но в полумиле от берега глубины достаточные, пятьдесят-семьдесят метров. Вас доставят на борт атомарины, и вы отправитесь в свободный мир!
– А я там ничего не забыл, мистер Андерсон, – глумливо усмехнулся я. – Тоже мне, нашли переходящее Красное знамя!
Рукоятка «Кольта», блеснувшая под пиджаком резидента, так и просилась в ладонь.
Какова диспозиция? Ага…
На диванчике впереди меня покачивался всего один «десантник», правда, могутный – плечи чуть ли не в два обхвата, шея толще головы. Сзади расселось двое.
Автобус как раз сбросил скорость, прокатываясь по улице курортного городишки, пустынного до самого лета. Такое впечатление, что осенью жители уехали вместе с отдыхающими.
Осталась позади окраина, замелькали причалы, а дюны с правой стороны устремились к небу, громоздя песчаные горы на десятки метров вверх.
– Подъезжаем, – мурлыкнул резидент.
Я вонзил костяшки пальцев в ту область его крепкой шеи, где бился жгутик сонной артерии. Сильный удар прикончит моего похитителя, а мне достаточно, чтобы он поплыл, впадая в грогги. Получилось.
Подхватывая левой никнущее тело, правой я выхватил пистолет. Сидящего впереди бугая саданул рукояткой по затылку, не экономя. И тут же направил «Кольт» на задних.
– Сидеть! – рявкнул я на хорошем английском. – Иначе пристрелю этого говнюка!
Морпехи – а кто ж еще? – замерли, переваривая полученную информацию. Андерсон застонал, зашипел, и я сунул ему ствол ниже подбородка.
– Вставай! И не дергайся! Иначе запачкаешь салон мозгами!
Водитель затормозил и остановился.
– Открывай!
Взвизгнув, хлопнув, дверцы распахнулись.
– Пошли, погуляем!
– Вы совершаете непоправимую ошибку, мистер Гарин, – прохрипел цэрэушник, задирая голову.
– Переживу!
Я спустился на ступеньку, подтягивая резидента, когда морпех напротив решил сыграть героя-одиночку. Он даже успел достать свой красивенький револьверчик, огромный «Магнум», а вот на то, чтобы вскинуть огнестрел и нажать на спуск, времени не хватило.
Я истратил патрон первым – кровью забрызгало стекло, а убитый морпех мягко кувыркнулся на пол. Немая сцена.
– Сказал же – сидеть! – зарычал я, изображая плохого русского парня из голливудских стрелялок, и выбрался наружу. Свежий морской воздух мигом развеял пороховой дым, а запах йода смешался в коктейль с густым хвойном духом.
Визжа тормозами, остановилась «Волга». Из нее чёртиками выпрыгнули «царевичи», Рустам и Умар. Последней показалась Елена фон Ливен, вооруженная «Береттой» – и ослепительной улыбкой.
– Миха, держись! – взревел Рахимов, бросаясь ко мне, и я с облегчением оттолкнул Андерсона. Резидент выстелился на песке, и поднял руки, не вставая – лежачего не бьют…
– Наши! – осклабился я. – Красные!
И опять рявкнул мотор. Мятый «Полонез», дрифтуя, остановился в заносе. Юваль… Ари… Имени четвертого я не знал, а Ливлат слабо махал мне с заднего сиденья. Зато во всей красе явил себя Рехевам Алон.
– Миха! – вскричал он, улыбаясь во все тридцать два своих и вставных. – Как же я рад вас видеть!
– А уж я как!
Сухая ладонь рабби сжала мою с неожиданной силой.
– Докладываю! – оживленно затараторил он. – Все живы и здоровы, едут на аэродром в Ольштыне! А, нет, вру – не все! Томаш… как его…
– Платек, – подсказал я.
– Да! Платек остался.
– У него свое задание, – улыбнулся я. – И свой путь.
– «Царевичи» – раздался зычный голос Рустама. – Пакуйте этих!
– Есть!
– Умар, отгони автобус, а то вид портит. Знаешь, куда? К нашим погранцам! Доложишь всё, вызовешь подкрепление… Генлейту отзвонишься!
– Есть!
– Обязательно!
– Да понял, понял…
– Р-распустились! Юваль! Поспрашивай нашего дорогого гостя!
– Я есть дипломат! – возмущенно завопил Андерсон.
– А мы-то не знали… – сокрушенно вздохнул Рахимов. Пнул «дипломата», и заорал: – Выкладывай всё, как на полиграфе! Иначе… – он зловеще улыбнулся: – Будем резать, будем бить…
Ари Кахлон молча щелкнул пружинным ножом, небрежно поводя лезвием.
– Люблю гласность! – расплылся я, и присел на облупленный лежак, забытый с осени.
– Миша, – мягко сказал Алон. – А вам домой не пора?
– Успе-ею… – меня потянуло на зевоту. – Надо ж кино досмотреть. Поп-корна нет, так хоть под сухпай…
Тот же день, позже
Нью-Йорк, Пятая авеню
– Заходите, Фри, – сказал Вакарчук, посмеиваясь. – Будьте, как дома!
Громадная квартира, раскинувшаяся на весь этаж, подавляла богатством и роскошью. Степан нарочно обставил жилье антикварной мебелью, устлал пол драгоценными коврами, сотканными в Исфахане и Тебризе, завешал стены подлинниками всяких Гейнсборо, да Караваджо. Привыкай, наследничек…
Фримен Уиллет бродил по комнатам, словно в музей угодил.
– Спасибо, сэр, – подал он слабый голос. – Это… непередаваемо! Понимаете… В детстве… Я тогда жил у бабушки с дедушкой, на ферме в Канзасе. Правда, оказалось, что никакие они не родственники, но оба по-настоящему привязались ко мне, особенно бабушка Элспет. Да и дед Джубал… Мы с ним катались на тракторе, и чинили его, и сажали кукурузу… А домик там маленький совсем. Глубинка! По воскресеньям мы наезжали в городишко по соседству, на дедушкином пикапе, уже тогда стареньком. Был скромный шоппинг, и пончики, и яблочный пирог… – Фримен вздохнул. – Как это не удивительно, я скучаю по тем временам. Да, бедненько, простенько, но кукурузное поле – это же настоящие джунгли! А у ручья я соорудил настоящий индейский типи. Только вместо оленьих шкур накрывал кусками брезента – дед дал… А потом был универ, и комната на троих студиозусов. Оболтусов. Понимаете, у меня никогда не было даже собственной комнаты! А тут…
– Фри, – мягко сказал Вакарчук, – эта квартира – твоя. Купил я, да, но это всё пустяки. Вот, покончим со всякими формальностями, и ты как бы вступишь в наследство. Тогда и вернешь. Кстати, парой счетов ты сможешь воспользоваться уже завтра…
Уиллет встрепенулся.
– Нет-нет, – иронично улыбнулся Степан, поднимая руку, – это не намек! Просто… Твои дед с бабушкой… Неважно, есть или нет между вами кровное родство! Главное, что они любили тебя, а ты любил их. Вот и все. И они же еще живы…
– О-ох… – покраснел Фримен. – До чего же стыдно… Я даже не подумал! Получается… я могу помочь им?
– Можешь, Фри. Я бы даже сказал – должен. Не хочу грузить тебя, но оплачивать иные долги бывает так приятно!
– Ох, ну да! Они так обрадуются! – оживился Уиллет-младший. – Дед, помню, всё мечтал переехать на Гавайи, позагорать под пальмами… – молодой человек растерянно смолк.
– Вот и купи им коттедж! – надавил Вакарчук. – Где-нибудь в предместьях Гонолулу, или подальше, поближе к природе. А лучше всего – съезди к ним сам, и возьми с собой! Вместе и выберете! Не думаю, что ты опозоришься, кичась деньгами – Фримен Дитишем вырос нормальным работягой со Среднего Запада. А другая фамилия… Подумаешь! Если характер крепок, его даже золото не разъест!
– Сэр… – в голосе Уиллета зазвучала настойчивость. – Скажите, только честно… Вы считаете, это деньги погубили отца?
– Честно… – невесело хмыкнул Степан. – Богатство портит, Фри, если не следить за собой. Это как с радиацией – балбес подхватит лучевую болезнь в первый же день, а умный будет осторожен, и проработает годы с каким-нибудь плутонием без вреда для себя. Если честно, я думаю, что старый Седрик подцепил такую заразу, как вседозволенность, и всю свою жизнь боролся с утверждением, будто его всемогущество – иллюзия.
– А это так? – пытливо спросил Фри.
– По-моему, так… – задумался Степан. – Понимаешь, богатство дает власть, но этой властью надо уметь пользоваться. Вот ты отправишься в Канзас, чтобы обрадовать своих стариков. Да? И это правильно! А закоренелый индивидуалист станет думать только о себе, и таких дел наворотит… Твой отец влез в политику, как Наполеон, как Гитлер и прочие эгоисты, ставшие политическими бандитами. Седрик мог устроить жизнь миллионов людей к лучшему, а принес им лишь смерть и муку… – он смутился. – Прости, Фримен, я что-то ударился в дедовские назидания! Ты только… Вот только не надо отягощать свою карму отцовскими грехами! Уиллет-старший сделал свой выбор, а ты сделай свой.
– А я уже выбрал, – твердо заявил Уиллет-младший, и смущенно улыбнулся.
Вечер того же дня
Вислинская коса, Морска-Криница
Стемнело, и мы разожгли костер. Даже два – в одном, прогоревшем, пекли картошку, а другой окружили, следя за трепещущими флажками огня.
– Не надо обчищать всю картофелину, – учил я Елену премудростям пионерского жития. – Подгоревшая кожура не горчит…
– Да там же сажа! – изумлялась фон Ливен.
– Подумаешь! Так даже вкуснее!
Я разломил дымящийся корнеплод, и сунул внутрь кусочек задубевшего масла. И быстренько в рот, пока не растаяло.
«Вкус… Спесфис-ский!»
После банки тушенки, что я умолол в одиночку, картошка шла на десерт.
– Кому чайку с дымком? – блеснул очками Иванов.
– Мне! – я быстро протянул кружку, заодно строго отчитав Бориса Семеновича: – Вот от вас я такого не ожидал, товарищ генерал-лейтенант! Лично заявиться на опасное мероприятие!
– Объявлю себе выговор в приказе, – хмыкнул генлейт, щедро плеснув горячего, душистого и терпкого.
Елена хихикнула, и шепнула мне на ухо, прижимаясь плечом:
– Прямо помолодел!
– Я даже знаю, из-за кого!
– Чего там шушукаетесь? – добродушно забурчал Иванов.
– Гневно осуждаем происки империалистов, – отчеканил я.
– Скоро уже, – успокоил нас Борис Семенович.
– Товарищ генерал-лейтенант, – материализовался из тьмы громадный старшина из спецназа Балтфлота, – сообщение от наших. Яхта «Аквила» на подходе. Подлодка «Халибут» в миле отсюда – подвсплыла, одна рубка торчит.
– Готовность? – хладнокровно осведомился Борис Семенович.
– Полная! – осклабился старшина, и растворился во мраке.
– Борь, а почему этих громил «парусниками» зовут? – спросила фон Ливен, сосредоточенно дуя на чай.
– А они все из 561-го ОМРП, – Иванов зашуршал фольгой, отламывая кусочек шоколадки, – а сам пункт – в «Парусном». Это тут недалеко… Ладно, давайте закругляться, не будем мешать секретной операции!
Мы закидали костер песком, и отошли к соснам – деревья шумели негромко и тревожно.
– Вижу-вижу! – Елена запищала, как девчонка.
Лодку можно было и не заметить в темноте, а вот яхта вовсю белела. Подошла тихонечко, спустив грот со стакселем, «парусники» ловко приняли швартовы, и…
Дальше всё происходило в таком быстром темпе, что разглядеть и понять было невозможно, сплошное мельтешение. Минуты не прошло, а фигуры спецназовцев уже темнели на палубе «Аквилы».
Скрученную и ошалевшую команду «Царевичи» разложили, устраивая допрос, а яхта отвалила от причала, держа курс на «Халибут».
– Меня волокут, – фыркнул я, и даже Иванов затрясся от сдерживаемого смеха.
Понедельник, 21 апреля. День
Минск, улица Подлесная
Ректор подмахнул мое командировочное удостоверение, и я спустился в фойе, свободный и легкий, как воздушный шарик.
Машеров убыл еще вчера, спецбортом в Москву, а Ромуальдыч дожидался меня, болтая с Кивриным о делах насущных и посторонних.
– Здорово мы отдохнули! – воскликнул Володька. – Никогда еще у меня не было таких насыщенных выходных!
– Да уж, – благодушно хмыкнул Вайткус. – День за три!
– Жалко, что к морю не съездил, – завздыхал аналитик, косясь в мою сторону. – Не видал, как наши там – на абордаж!
– Да никто не видал, – утешил я его. – Темно было.
– «Халибут» в Балтийск отбуксировали, – проинформировал Ромуальдыч. – В «Правде» тиснули, на первой странице! «ТАСС уполномочен заявить…»
– Ох, и вони будет… – затянул я, довольно жмурясь.
– Миша! – разнесся вопль, и ко мне подбежал Корнеев, счастливый, всклокоченный и явно не в себе. – Миша, Ядзя живая! Ее ранили только, она сейчас в больнице, в реанимации!
– Здорово! – обрадовался я. – Вот это здорово!
– Миш! – Витька весь ходуном ходил, не в силах стоять смирно. – Можно я отпуск возьму? Без содержания! Я здесь побуду, дождусь! Ядзю еще из комы не выводили, а сидеть с ней некому… Ну, ты ж понимаешь! Можно?
– Мы тебе больничный оформим, – улыбнулся я. – А диагноз еще Хайям поставил: «Влюбленный болен, он неисцелим…»
– Так можно, да? – возликовал Корнеев.
– Ступай себе, старче, будет тебе отпуск!
И одним счастливым человеком на планете стало больше.
