Валерий Касаткин
Избранное. Том 5. Детективные повести и рассказы
ПТИЧЬИ ГНЁЗДА
Я в самолёте «Боинг-777». Рейс Москва – Хьюстон. Высота полёта десять тысяч метров над уровнем моря. Скорость полёта 900 километров в час. Позади девять тысяч километров пути, который пролёг над Россией, странами Прибалтики, Балтийским морем, Скандинавскими странами, Великобританией, Атлантическим океаном, Гренландией, Канадой. И вот уже как полчаса я любуюсь с высоты безоблачными Штатами. Мою душу переполняет восторг. Я не могу поверить, что мои ноги вот-вот пойдут по земле, которая казалась недоступной для простого белорусского мужика. Восторг в душу добавляли предусмотрительные, постоянно улыбающиеся стюардессы-сингапурочки, которые что-то постоянно предлагали из закусок, фруктов, спиртных напитков, соков. И я, конечно, впервые дорвавшись до такого сервиса, ни разу милым девушкам не отказал. А поэтому они с ещё большим рвением предлагали мне всё, что у них было в наличии.
Но вот поступила команда открыть шторки на окнах, убрать всё лишнее из-под ног, пристегнуться и приготовиться к посадке. Через полчаса щёлкнули шасси, а потом произошло еле заметное их касание с землёй. Все с облегчением вздохнули, и салон загудел английскими звуками, из которых я мог перевести лишь «спасибо», «пожалуйста» и «всё в порядке», из-за чего я лишний раз упрекнул себя за легкомыслие в молодые годы.
Через некоторое время, успешно пройдя паспортный контроль, где я сказал офицеру заученную фразу «ай спик инглиш э литл», «май дотэр ливз хиер», что означает «я говорю по-английски мало», «моя дочь живёт здесь», я отправился за багажом, где на контрольном пункте меня поджидал первый сюрприз. За какие-то грехи меня отправили на ручной досмотр. Там чёрная улыбающаяся женщина, прежде чем проверить содержимое чемодана, поинтересовалась, что в нём находится. Я, как мог, сказал: книги, подарки, одежда. Женщина мило улыбнулась и попросила чемодан поставить на конвейерную ленту, а потом, пригласив меня к телевизору, спросила, что за странные предметы я перевожу. Предметы я узнал сразу и радостно закричал: «Это эпл, эпл!» (То есть яблоки). Таможенный офицер улыбнулась, открыла чемодан, достала оттуда десять яблок, завёрнутых в газету, и выбросила их в мусорный бак. Мне ничего не оставалось, как мило улыбнуться и сказать «спасибо, я очень рад этому». Мне также хотелось объяснить милой американке, что эти яблоки я вырастил в собственном саду и вёз их дочери, чтобы ими похвастаться, но я в очередной раз сожалел, что «ай спик инглиш э литл».
В то время пока я приводил чемодан в порядок, другой офицер проверял багаж вьетнамца, и что-то там ему не понравилось, поскольку он вызвал подкрепление. Через пару минут пришёл сотрудник таможни и, осмотрев подозрительные вещи, увёл вьетнамца куда-то для дальнейшего разбирательства. Из речи таможенников я лишь понял одно слово «птицы».
А потом я оказался в объятиях дочери и, сидя уже в её машине, восторгался необычными, чужими пейзажами, домами, дорогами с запутанными мостами, развязками, в которых, казалось бы, простому смертному никогда не разобраться. Я ехал и от избытка чувств на американский манер произносил «вау, вау, вау!», что означало «вот это да!» Когда я рассказал дочери о яблоках и вьетнамце, то она очень серьёзно на меня посмотрела и сказала, чтобы я больше такого не делал, поскольку яблоки – это контрабанда с вытекающими отсюда всеми последствиями, а для вьетнамца такие последствия, очевидно, уже наступают. Ведь он незаконно, по всей видимости, привёз в США гнёзда птиц саланган семейства стрижиных. Эти гнёзда рестораны принимают по тысяче долларов за фунт, а порция супа из них стоит сто зелёных. Дочка похвасталась, что пробовала этот кисель из слюны. Теперь я уже посмотрел на дочь и сказал «вау».
После месяца пребывания на американской земле восторг у меня начал проходить. Мне было пятьдесят пять лет. Дочка подала на меня документы для получения грин-карты в связи с воссоединением семьи. Процесс этот обычно занимает год, но меня не прельщало сидеть всё это время без дела и смотреть в окно на пустынный город, где за день, бывает, не увидишь ни одного человека, поскольку все жители Хьюстона находятся или на работе, или в машинах, или в школах, или дома, но только не на улицах в качестве пешеходов или пассажиров общественного транспорта, который курсирует лишь в самом центре города. Я сделал вывод, что Хьюстон – это город без души, поскольку по его улицам не бродят, не снуют люди. И мне стало интересно: что же это за населённый пункт? Из достоверных источников я узнал, что Хьюстон является энергетической столицей мира, крупнейшим международным портом. Важнейшими объектами города с населением почти в семь миллионов человек являются космический центр и крупнейший в мире Техасский медицинский центр, есть также в сити и памятник Юрию Гагарину. Ознакомившись с этим и другим, я понял, что без машины и американских водительских прав в этом конгломерате делать нечего.
Дочка, угадав мои мысли и настроение, однажды вечером сказала:
– Вот тебе наши правила дорожного движения, сам их переводи, сам и учи, а потом будем их сдавать.
Я попробовал возразить:
– Когда я жил ещё в СССР, то даже тогда ни правила, ни вождение не сдавал, воспользовавшись служебным положением, а здесь, не зная языка, не имея блата, сдать тест, тем более на компьютере, будет для меня, мягко говоря, проблематично.
Дочка на это лишь улыбнулась.
После этого разговора я засел на целых две недели за перевод правил и кое-что узнал. Например, что в дорожном движении есть такое понятие, как «гипноз дороги». Есть и «бочки», которые предупреждают о препятствии и об опасности. На этом моё изучение правил дорожного движения закончилось, поскольку закончилось моё терпение. Дочка, видя моё состояние, однажды утром в семь часов мне подмигнула.
– Папа, сегодня сдаём тест.
Я опешил.
– Ты что, доченька, с луны свалилась?
– Все сдают, и ты сдашь.
– Но как?
– Садись рядом со мной. Я купила за пятьдесят долларов специальную программу, согласно которой от тебя потребуется всего лишь правильно назвать голосовой пароль на английском языке.
В семь тридцать процесс по сдаче правил по-техасски начался. Диктор из компьютерной программы попросил меня повторить за ней пять цифр. В данном случае я блеснул знанием английского языка, и программа включилась. Сначала был процесс обучения. Через час диктор снова попросил назвать пароль. Избавившись от первого волнения, я чётко назвал нужные цифры. Ещё через час мне опять пришлось демонстрировать знание английского языка и доказывать компьютеру, что это именно я участвую в процессе обучения и сдаю правила. Так продолжалось до семи часов вечера. Что говорить про меня, если уже дочка теряла терпение и валилась от усталости.
В семь часов пять минут в компьютере высветились слова «контрольный тест». Диктор попросил меня назвать пароль. Я взволнованным, хриплым, уставшим голосом повторил названные цифр, после чего на мониторе появился контрольный тест из тридцати билетов с вариантами ответов. Дочка перекрестилась.
– Поехали.
Я тоже перекрестился.
– С Богом.
Дочка стала быстро выбирать варианты ответов, а через десять минут она попросила сжать кулаки. Я сжал и затаил дыхание. Через минуту компьютер выдал, что тест сдан без одной ошибки.
Ровно через неделю после таких моих страданий по обыкновенной почте пришёл сертификат о том, что я сдал правила дорожного движения и теперь имею право сдать вождение. Моя реакция на это выразилась словом «вау».
На следующий день я с дочкой поехал в офис записываться на экзамен по вождению. Просидев час в очереди, мы попали к одному из десяти окошек. Миловидная женщина улыбнулась и сказала, что мне надо посмотреть в прибор сначала одним глазом, потом другим и назвать предложенные цифры и цвета. Я с некоторым затруднением с заданием справился, после чего сотрудник офиса меня сфотографировала и спросила, разрешаю ли я свои органы в случае аварии со смертельным исходом использовать в медицинских целях. От такого неожиданного вопроса я вздрогнул и посмотрел на дочь. Та одобрительно кивнула головой. Я перекрестился и, где надо, расписался. На этом медицинская комиссия закончилась. Я, конечно, сразу же вспомнил, как я проходил белорусскую комиссию для водителей, и поёжился. Особенно мне запомнился психиатр, который пытался увидеть в моих глазах психическое заболевание и признаки алкоголизма. Но дочери я лишь сказал «вау», что означает «вот это да».
К экзамену по вождению пришлось тоже подготовиться. На специальной площадке, где должно было произойти это действо, я несколько раз совершил параллельную парковку задним ходом с соблюдением всех параметров.
Через месяц после сдачи правил я приехал на машине дочери в установленное место и стал ждать. Вскоре вышла приятная афроамериканка среднего возраста. Она поздоровалась, попросила меня повключать все, какие есть, приборы в машине, потом села рядом со мной на переднее сиденье и, посмотрев в зеркало, улыбнулась. Я тоже улыбнулся, посмотрел в зеркало, даже потрогал его рукой, поняв намёк контролёра, и сказал, что я из России и мало говорю по-английски, но очень хочу получить американское водительское удостоверение, поскольку собираюсь ещё поработать на благо США. Женщина сказала «гуд» и дала команду трогаться. Первым заданием в экзамене была задняя парковка, которую я выполнил с честью. Потом я минут десять покатался по оживлённой улице и вернулся на стоянку. Женщина сказала «гуд» и попросила меня следовать за ней в офис, где выписала мне временные американские права.
Ровно через неделю, когда по обыкновенной почте мне пришли настоящие постоянные права, я непроизвольно воскликнул «вау», что означает «вот это да!»
ХОХОТУНЧИК
К моменту получения грин-карты, то есть по прошествии одиннадцати месяцев с даты, когда было подано заявление на воссоединение с семьёй, а именно с дочерью, у меня уже сложилось некоторое представление об Америке, об американцах и об их образе жизни. И вот однажды январским хьюстонским вечерком, когда температура воздуха соответствовала белорусскому лету в самый жаркий его период, я вспомнил про книгу об Америке, которую купил в маленьком городке в маленьком книжном магазине, и подумал: желание побывать в США, которое возникло тогда в глубинах моей души, никогда и никуда не исчезало. Оно на подсознательном уровне толкало меня к цели. И вот теперь, когда я прожил в великой стране определённое время и узнал некоторые особенности жизни американского общества, у меня появилось желание записывать уже самому кое-какие интересные наблюдения в свой персональный компьютер, и для этого было и время, и настроение. Единственное, что меня волновало, так это предстоящее интервью в официальном офисе в связи с получением грин-карты. Кое-что я уже знал про интервью из рассказов некоторых моих друзей, приобретённых в Хьюстоне. Они меня успокаивали, говоря, что не припомнят случая отказа в получении вида на постоянное место жительство в США. Несмотря на это, напряжение в моей душе сохранялось. Когда подошёл к концу год ожиданий, однажды в один из выходных дней дочь пригласила меня к телефону и сказала, что со мной хочет поговорить некое официальное лицо. Я с волнением взял мобильник, поздоровался и услышал вопросы, заданные вежливым женским голосом на английском языке: где я нахожусь в данный момент, дату рождения и могу ли я доверять дочери вести разговор от моего имени? Когда я ответил на эти вопросы, женщина меня поблагодарила и отключила связь.
В течение последующего месяца состоялось ещё два таких разговора. А спустя ещё неделю на моё имя по обыкновенной почте пришла зелёная карточка, которая делала меня почти равноправным гражданином США, за исключением возможности голосовать на выборах разных уровней. Но зато я приобретал право на трудоустройство, на свободный выезд из страны и свободный в неё въезд без мучительных открытий виз. Единственным условием в данном вопросе было то, что я должен был находиться на территории США не менее шести месяцев в году.
Держа в руке грин-карту, я тогда воскликнул «вау», что означало «вот это да!»
Моя жена процесс воссоединения с семьёй в связи с некоторыми обстоятельствами параллельно мне проходила на родине через Варшаву. Этот процесс тоже благополучно закончился с получением грин-карты уже в Хьюстоне. Это событие мы решили как-то по-особому отметить. И как раз в это время подвернулся такой подходящий случай. Один из друзей дочери пригласил нас на вечеринку. Когда мы оказались на месте, то особенным по белорусским меркам оказалось уже то, что в теремке на четыре спальни со всеми удобствами оказалось человек двадцать молодых людей разных национальностей. Встретила нас мать хозяина дома, монголка, нашего с женой возраста, с отпечатком советского прошлого на лице, с необычным именем Тула. При виде нас монголка не могла скрыть радости, предвкушая приятное общение с себе равной. Мы ответили искренней взаимностью. Тула представила нам сына, рождённого в браке от чеха в Чехословакии, и сообщила нам, что её муж в последние годы своей жизни работал шеф-поваром в одном из американских ресторанов, но два года назад умер.
На кухне суетился вьетнамец лет тридцати, который, со слов Тулы, хотел превзойти её по приготовлению пельменей. Через некоторое время к нам подошла русская девушка родом из Москвы и с удовольствием с нами поговорила. У меня с ней нашлась общая тема для разговора, поскольку в Москве жила моя тётя с дочкой, и я сам когда-то служил в Московском Кремле.
Людей с белой кожей в компании было всего четыре человека, включая меня, жену и дочь. И надо заметить, что в Хьюстоне чисто белых проживает 25% жителей, чёрных 23%, латиноамериканцев 43%. И, конечно, в таком обществе не мог не родиться чёрный мальчик с голубыми глазами, которого я однажды увидел в магазине. И наша компания пестрела цветами от чёрного до трудно сказать какого.
Другой особенностью вечеринки было то, что на каждом столике стояли бутылки с вином и даже с водкой, что не присуще чисто американским компаниям, где для гостей открывалась одна-две бутылки с вином. В первый час мероприятия спиртным командовал хозяин дома, следивший за тем, чтобы у каждого гостя что-то было налито в фужере. Но потом, когда были готовы пельмени, все перешли на самообслуживание.
Тула со спиртным не скромничала. Я тоже пытался от неё не отстать. В итоге вскоре я, жена и монголка запели «Катюшу».
Ещё одной особенностью мероприятия было то, что компания постоянно обновлялась. Кто-то приходил, кто-то уходил. Веселье нарастало. Мы уже раз пять под руководством Тулы спели «Катюшу». Но особенно весело было в группе, состоящей из трёх девчат и одного парня, который при каждой сказанной фразе кем-либо из девушек разражался хохотом до слёз. Иногда парень сам что-то рассказывал и снова хохотал. Тула, находясь под воздействием расслабляющих средств, разоткровенничалась и сказала, что этот хохотунчик является женой вьетнамца, колдующего над пельменями, и призналась, что когда узнала об этом, то почему-то после каждой встречи с парочкой мыла руки с мылом и всё в доме протирала чистым влажным полотенцем, но теперь привыкла и даже стала очень их уважать за добрые сердца и весёлый, неунывающий нрав. К тому же парочка усыновила двухлетнего мальчика.
В какой-то момент хохотунчик подошёл к нашей компании, налил всем по полному фужеру вина, сказал «пей до дна» и рассмеялся. Я такому тосту был только рад и, показав большой палец, воскликнул «вау». Потом, не глядя на жену, исполнил пожелание нетрадиционного парня.
Ближе к ночи в дом пришли ещё четыре парня, которые светились дружелюбием, услужливостью. Тула нам подмигнула и сказала: они тоже «голубые». А потом, выпив ещё по бокалу вина с нетрадиционными ребятами, которые собрались на дискотеку, на посошок я, жена и Тула громче, чем обычно, спели «Катюшу» и получили за это заслуженные аплодисменты от разноликих, добродушных, слегка наивных американцев.
После этого было ещё раз пять на посошок и столько же исполнений «Катюши» и «Подмосковных вечеров».
В тот вечер нам с женой действительно удалось по-особому отметить получение заветных грин-карт.
ГРИБНОЙ ПРОФЕССОР
Я рыбак, и от этого никуда уж не деться. Таким меня родила мать, такое состояние души передалось мне по наследству от далёких и близких предков. И, сколько себя помню, я всегда искал момент, чтобы половить рыбку в любом водоёме и даже в более-менее приличной луже. И когда я попал в Америку, душа потребовала своё, а я ей безропотно подчинился. Прежде всего я купил удочку и поехал на автомобиле на бесплатный прудик, которых в Хьюстоне имеется достаточное количество. Когда я прибыл на один из них, администратор водоёма предупредил меня, что я могу ловить рыбу сколько душе угодно, но выпуская её обратно. С собой можно взять лишь один экземпляр форели, если повезёт её поймать.
Через некоторое время я забросил удочку с червяком на крючке, и сразу же на него набросилась голодная стайка маленьких американских окуньков. Вскоре запас моих червей иссяк. Так и не поймав ни одной рыбки, я перешёл на разного рода блёсенки, воблеры, но форель на них тоже не соблазнилась. Зато мной заинтересовался аллигатор, который лежал на противоположном берегу в метрах двадцати от меня и которого я сначала принимал за бревно. Чудище, не доплыв до моего берега метров пять, остановилось и уставилось на меня своими холодными глазами. Я перестал шевелиться. Трёхметровый аллигатор тронулся с места, а потом вылез на берег недалеко от меня. Я быстренько схватил фотокамеру и со словами «утютютю» стал приближаться к страшилищу и делать селфи на его фоне. Когда до аллигатора оставалось метра четыре, живое сучковатое бревно подняло голову, открыло пасть и замерло, наверное, не ожидая такой наглости от белорусского рыбака. Ближе познакомиться с хозяином пруда я не рискнул.
Потом администратор, очевидно, меня отчитывал, указывая на предупреждающий плакат с изображением крокодила. Я виновато стоял с опущенной головой и говорил «айм сори». После этого случая я на бесплатные водоёмы, где такому профессионалу, как я, не удалось поймать ни одной рыбки, больше не ездил и стал подумывать о платных рыбалках. Тем более в трёх минутах ходьбы от дома дочери находилось огромное Хьюстонское озеро с каналом. Но для спокойной рыбалки на нём нужна была лицензия. Долго не думая, я отправился за ней в специализированный магазин, где, заплатив около пятидесяти долларов, мне выдали разрешение (с указанием, почему-то, в нём цвета моих глаз) сроком на год.
В этот же день я побежал на канал, и, как говорится, новичкам везёт. Не успел я забросить удочку с калифорнийским червём, как клюнул знаменитый американский сомик-кетфиш килограмма на полтора. Эта рыба редко срывается с крючка, поскольку почти сразу же заглатывает его вместе с насадкой. Моя душа ликовала от пойманного экземпляра. В тот день я поймал девять штук большеголовых, с тремя шипами, кетфиш. А потом в последующие дни они мне стали надоедать, к тому же я обколол об их острые иголки все руки. И я обратил свой взор на озеро. Единственная незапрещённая тропа вела к единственному незапрещённому месту на берегу водоёма.
Через некоторое время я оказался там и без проблем поймал всё того же сомика. Я был разочарован. Тем более, что, доставая крючок из шершавой, как тёрка, пасти, я снова обкололся. Потом всё-таки в результате экспериментов мне удалось поймать красавца-баса граммов на восемьсот. Но после него клёв вообще прекратился. Я вернулся на канал, ширина которого была метров пятнадцать, и был поражён увиденным: вода в нём кипела от всплесков и виражей огромных карпов, которые к тому же чуть ли не выпрыгивали на берег. Почти рядом с ними плавали щуки-аллигаторы, и тоже солидных размеров.
Когда через несколько дней нерест карпа и чудо-юдо щуки в канале завершился, в нём стала клевать разнообразная рыба, зашедшая из озера на откорм. Тропу же к главному водоёму вскоре какой-то собственник перегородил металлической решёткой, очевидно, выкупив последний кусок свободного берега. Правда, на озеро можно было попасть в городском парке, но ловить там рыбу под прицелом сотни глаз отдыхающих меня не прельщало.
Целый год, внедряясь в американский образ жизни, я довольствовался рыбалкой на канале и в ней преуспел, поскольку за этот период я выловил, скажу без обмана, около пятисот килограммов кетфиш, басов, тилапии, солнечника, одного карпа на двадцать килограммов и двух щук, которые сохранились в первозданном виде с момента образования Земли. Половину рыбы я роздал друзьям, остальную едим до сих пор, доставая её из морозильника с разрешения дочери-эколога, поскольку место, где обитала пойманная рыба, считается самым чистым в Хьюстоне. Сама же дочка в пищу употребляет рыбу, выловленную у берегов Аляски. И надо заметить, экологам очень трудно живётся из-за того, что много знают того, что лучше нам не знать.
На следующий год я лицензию продлевать не стал, но ловить рыбу не прекратил. В данном случае сказалась русская натура, которая отличается от законопослушной американской.
Вскоре я стал ездить на Мексиканский залив. Рыбалка там оказалась более увлекательной и непредсказуемой. Один раз, зайдя по шею в воду и не боясь акул, я умудрился поймать ската килограммов на пять, которого потом сам лично жарил и в одиночку ел. Мои близкие не рискнули поиграть в русскую рулетку. Но я назло врагам выжил и теперь могу похвастаться, что мясо ската по вкусу напоминает акулье.
А однажды зять организовал для меня рыбалку у берегов Мексики на небольшом корабле, оборудованном различными рыболовными снастями и баром со спиртным. Процесс рыбалки заключался в опускании очень толстой лески с кальмаром на очень большом крючке на дно рифа и вытягиванием огромных рифовых красных окуней. За время рыбалки я таких выловил штук пятьдесят, но по закону себе разрешалось взять всего лишь два самых крупных экземпляра, остальные выбрасывались в океан на съедение акулам и дельфинам, которые постоянно кружили возле корабля. Кстати, моей соседке по рыбалке удалось поймать почти двухметровую акулу. Мы сфотографировались на её фоне и отпустили монстрика в родную стихию. Кроме акулы, более опытными рыбаками были пойманы и другие дикобразы океана.
В настоящее время я мечтаю отправиться на охоту за марленами и парусниками и надеюсь, что моя мечта скоро сбудется, поскольку я прожужжал об этом все уши всем моим близким и друзьям. Они уже начали сдаваться.
Жена к моему увлечению в целом относится положительно и сильно не ворчит, поскольку домой я всегда прихожу трезвый и с богатым уловом питательной и полезной рыбы. Сама же моя благоверная предпочитает тихую охоту. Но в Хьюстоне с этим, оказывается, большая проблема. Лесов много, но они все в чьей-то собственности и ограждены колючей проволокой. Здесь нет такого ощущения, как в Беларуси, где «всё кругом колхозное и всё кругом моё». Это, во-первых. Во-вторых, большую часть года здесь солнце жарит всё живое и неживое. Лишь осенью, когда начинается сезон дождей и чуть-чуть похолодает, на лужайках, на газонах, в парках появляются моховики, шампиньоны и даже сыроежки и опята. Некоторые русские осмеливаются их собирать и потом, отварив в десяти водах, приготавливают из них грибные супчики. Американцы этого не понимают, и, более того, они в ужасе от этого, потому что самым любимым грибом у них является шампиньон, купленный в магазине и употребляемый ими в сыром виде.
Есть три мероприятия, в которых американцы, особенно выходцы из Латинской Америки, любят участвовать. Первое связано со сбором клубники на поле фермера, который проводится в мае. Следом за ним в июне открывается сезон на чернику, которая растёт на двухметровых кустарниках. А осенью проинформированные и приглашённые граждане едут к русской женщине за хурмой, которой в огромном саду насчитывается около десятка видов. Особенностью этих мероприятий, где я лично побывал, является то, что ты можешь есть ягоды и фрукты бесплатно столько, сколько душе угодно. Ну, а то, что собрал для домашних целей, будь добр оплати, но по цене в два раза меньшей, чем в магазине. Наша семья эти мероприятия не пропускает. Заготовленной витаминной продукции нам хватает до следующих сезонов.
Но хочу вернуться к грибной теме. Однажды осенью я решил сделать жене подарок в виде поездки в какой-нибудь грибной лес. С этой целью я изучил хьюстонские грибные дела и пришёл к не очень утешительному выводу: оказывается, за белыми грибами народ едет аж в штат Колорадо за две тысячи миль от дома, в горы на высоту в два километра, где климатические условия приближены к российским. В данной ситуации я подумал: дай Бог, чтобы белые грибы хотя бы нам приснились. Потом я узнал, что всё-таки есть один парк под Хьюстоном, где можно походить по лесу в поисках грибочка. Я ещё кое-что узнал про этот лес и решил в него не ехать, отправив туда жену и дочку.
Когда грибники вернулись домой, жена поведала мне некоторые подробности прогулки по свободному грибному лесу. Из её рассказа мне стало известно, что когда они приехали на место, то там уже было много любителей тихой охоты, стоящих кружком вокруг профессора по грибам, который пугал горожан страшными случаями отравлений ядовитыми дарами леса. Когда инструктаж закончился, вся толпа по команде рванула в лес. Жена с дочерью, побродив среди сосен и другой американской растительности примерно с час и найдя три гриба, вернулись к профессору, который сделал испуганное лицо и сказал, что грибы ядовитые, подлежащие немедленному выбросу. На этом грибная история закончилась. Правда, дочка, услышав от профессора, что за грибами лучше ехать в Канаду, теперь начала туда собираться, пообещав и меня прихватить с собой за тысячу долларов. Хотя за такие деньги я мог бы скупить все грибы в местном магазине и наслаждаться их вкусом всю оставшуюся жизнь.
Немного позже я принял окончательное решение: вместо Канады и Колорадо слетать в родную Беларусь и набродиться там до изнеможения по лесам, которые по богатству даров не сравнятся ни с какими другими в мире, и в них нет колючей проволоки и грибных профессоров.
