Валерий Гуров
Гридень 6. Собиратель земель
Арон степенно, разложив все по полочкам, со своими суждениями и наблюдениями, повествовал в красках о своем путешествии и его итогах. Это был именно рассказ, а не доклад. Арону можно писать книги, насколько порой образно он описывал и быт и настроения у северо-западных славян.
Если подытожить то, о чем рассказал Арон, а после сжато и по-армейски содержательно доложил Лис, можно сделать вывод, что я поторопился налаживать союзные отношения. Славяне-язычники не только не видят полноту угрозы, что нависла над ними. Для них то, что саксонцы и мекленбургцы начали боевые действия – всего лишь усобица, которая не несет стратегического значения. Тем более, что Щетин Никлоту удалось взять, отчего у славян царят шапкозакидательские настроения. Руяне так бьют во всю немюцев на море, пиратствуют очень даже удачно.
Однако, «натиск на Восток» начался и уже либо биться на дальних подступах к русским землях, и чужими руками, или же сражаться на своих землях. Разница существенная и в ресурсах, и в вопросе демографии.
Но все это видел я, а никто иной. В другой реальности полоцкий князь разрешит создать авантюристу епископу Альбрехту миссию католиков в устье Двины, рассчитывая на торговлю с Европой. Но очень скоро там возникла крепость Рига, и она стала наполняться крестоносцами, начавшими экспансию. В этом мире я такого допустить не мог. Потому и хотел начать коллаборацию с вендами, чтобы они не только подольше продержались, но и оттянули на себя удар немцев, предоставляя возможность Руси усилиться на землях балтских племен.
Вместе с тем, экономическая составляющая моего предложения была столь заманчива для относительно плохо развитых в металлургии вендов, оценена и принята, что при отсутствии политической дальновидности, сыграла роль жажда заполучить задешево многое. Как же! Отдать бедняков, которых будут учить и одевать за счет Братства – весьма привлекательно. Вот и были присланы для затравки пять сотен молодых парней, которых нужно еще полгода откармливать и прививать правильные физические нагрузки, прежде чем начать обучение военному делу, тому, что есть в Братстве.
Но и на том спасибо. И главное, что предложение прозвучало. Начнутся проигрыши славян, они будут знать, к кому обратиться за помощью, а нам стоит не прогадать. Начнется полномасштабная немецкая экспансия, а тут уже подготовленные вендские воины, обученные составлять вагенбурги, вооруженные арбалетами, с мечами и в кольчугах. И даже пять сотен – это сила. Ведь известно, что пятьсот опытных воинов к которым присоединяются пять сотен новобранцев, уже скоро превращаются в тысячу опытных бойцов.
– Что по граду на Двине? – спросил я, когда стало понятно с помощью вендам со стороны Братства.
Это будет малая поддержка, пока вендов «петух не клюнет» за причинное место. А вот крепость на Двине нужно уже ставить, чтобы столбить за собой не только западный отрезок, на самом деле, более удобный, из «варяг в греки», но и не пустить туда крестоносцев. Если поставить цепь замков, то вполне под силу обложить балтские племена данью. Пусть это сделает Полоцкое княжество, если только оно будет оставаться в полном подчинении Киева, но для всей Руси только выгода.
– Руяне хотят в этом участвовать, – с большим энтузиазмом, чем говорил прежде, сказал Арон. – Если мы создадим крепость и место для их кораблей, то готовы и строить корабли у нас и отдавать гребцов в Братство, даже с принятием православной веры. Руяне в вопросе веры более сговорчивы.
– Хорошо. Как решиться вопрос с престолонаследием Юрьевичей, срочно отправляем туда свои отряды и незамедлительно строим крепости. Сразу три, – озвучил я решение.
Что еще даст Рига, или Славгород, как в этой реальности будет называться город? По крайней мере, ослабление Новгорода и, как следствие, менее кровавое его вхождение в русское государство. Пока Великий Новгород выбивался из системы русской государственности. Мало того, неровен час, так новгородцы войдут в орбиту внимания папы Римского. Я знал, что в иной реальности этого не произошло, несмотря на то, что всякой ереси в Новгороде хватало. Но быть уверенным, что подобного не случится сейчас, нельзя.
А вот наличие такого конкурента, как Славгород, Новгород не выдержит, если торговать через Двину. Вот тогда и можно «бросать кость» новгородцам. Да они уже просчитают ситуацию, как только узнают о строительстве крепостей в том регионе. Поймут, что к чему, так как в Новгороде мало кто болел скудоумием.
– Так значит… – я посмотрел на всех собравшихся. – Лис, ты забираешь себе на учение пять сотен вендов. Пока только легкие упражнения, но выдай им одежду и копья. Кормить вдвойне от остальных. Доходяги нам не нужны. Поселить их пока в ратных палатах пешцев, что ушли в поход. Арон, ты занимаешься расчетами на производствах. Мне нужны четкие данные сколько товара есть, сколько мы заработаем, если будем продавать на Руси, что выиграем при торгах в Византии и Венгрии.
Раздав приказы, нагрузив всех работой, я отправился проведать своих родных. Но… вот будто Господь не дает мне наслаждаться жизнью, а постоянно указывает на то, какое именно у меня предназначение и чтобы не расслаблялся больше дозволенного.
Глава 3
– Воевода, прибыл десяток от Весняна, сотника крылатых, что пошли с Андреем Юрьевичем под Торжок, – доложил десятник пограничной стражи.
– Подробности! – потребовал я, понимая, что произошло нечто важное.
– Сказали, что должны сами с тобой говорить, – пожал плечами десятник.
Все же забежав в спальню к жене и сыну, а также пяти мамок и кормилицы, которые так же тут уже и дневали, и ночевали, поцеловав своих родных, я отправился навстречу к десятку от Весняна, к посту. Все равно думал отправиться во Владово, это будет почти по дороге от того поста стражи, где меня ожидают.
Веснян был одним из тех молодых, да ранних, которого я прочил не только в сотники, он и так уже таковым являлся, а собирался наделить званием витязя-брата. Если все срастется, и Боброк через год-два станет все же тысяцким, ну, а на витязей у меня нет лимита, нужно подтягивать кадры, которые всем мне обязаны, а не переданы «в наследство» от Ивана Ростиславовича Берладника. Или первоначально не были серьезными командирами, пришедшими в Братство целым сплоченным отрядом.
Я знал, что просто так отправлять десяток сотник Веснян не станет, здесь либо произошла битва, либо что-то иное неординарное. По сути, его сотня лишь обозначала присутствие в войске Андрея Юрьевича, подтверждая то, что Братство за него. Но наделять Владимирского князя еще большим количеством братьев и послушников я не хотел, да и не имел полноценной возможности.
Младший воевода Никифор мог бы иначе поступить, пользуясь моим отсутствием, когда нужно было принимать окончательное решение о степени поддержки Андрея Юрьевича. Но, нет, Никифор все правильно сделал. Вообще, кем бы он не был, этот мой заместитель, пусть даже остался, чтобы шпионить для Ивана Ростиславовича Берладника, он оказывается более чем полезным и нужно давать ему большое направление, чтобы не отвлекаться. Например… Славгород? Или Пермский край?
Но сейчас думать о больших перспективах как-то не хотелось, что-то не давало развернуться в фантазиях и прикидках. Все больше в голове возникали мысли, на что я могу надеяться в случае силового давления на Братство. Именно сейчас, так как при подходе основного войска, я становлюсь весьма сильным игроком в любой партии.
Максимум, на что я мог бы рассчитывать сейчас в своих землях – это чуть более двух тысяч ратных, из которых более тысячи – это пришлые, среди которых крайне мало тех, кого можно было бы уже сейчас определить в опытные воины. Поток иноков-воинов почти иссяк, а приходят лишь неимущие, часто плохо физически развитые и почти не умеющие обращаться с оружием. Научим, откормим, но нужно время.
Я отправлял письмо митрополиту Клименту Смолятичу. Не то, чтобы жаловался на то, что о Братстве все забыли, но напомнил, что мы работаем, делаем немало, а предстоит еще больше и все во благо церкви нашей Православной и величия единой Руси. А еще там же я указывал и о своей роли в том, чтобы митрополита Климента не дергали византийцы с его самовыдвижением на митрополичий стол. Мало того, изложил и свое видение становления на Руси патриархии. Уверен, деятельный Климент сейчас разошлет чуть ли не призыв к Крестовому походу. Не то, чтобы в благодарность, а как нужное для его дел. Жду ответа.
– Доклад! – потребовал я, как только добрался до пограничного поста и застал там десяток из сотни Весняна.
– Сотника схватил князь Ростислав Новгородский… – начал доклад десятник.
Выслушав порцию информации, я направил коня в сторону, не хотел, чтобы подчиненные видели на моем лице сомнения. А я сомневался. Человеку свойственно ошибаться, и я уже совершил ряд ошибок, играя в политические игры. Благо, что здравых и правильных решений все же оказалось больше и сейчас у меня хотя бы оставался выбор.
Можно подчиниться, а я уверен, что Ростислав Новгородский, ставший Владимирским князем, будет меня прогибать. Что это даст? Время, которое для меня сейчас играло важнейшую роль. Расклады сильно поменяются, когда прибудет мое основное войско.
С другой же стороны, я и сейчас не мальчик для битья. Если собрать воедино все силы, что имеются, выйдет до двух тысяч ратных с разной степенью подготовки, но неизменно хорошо вооруженных. Это все же хорошо, что много из трофейного оружия было оставлено на складах и не продано, не переплавлено в сельскохозяйственный инвентарь, как планировалось ранее.
В пользу второго варианта развития событий, в условиях силового развития событий, говорило и то, что даже среди селян ни в одной деревне владений Братства на Ростово-Суздальской земле, нет тех, кто не знает принципы владения оружием и что такое арбалет. Есть и вполне профессиональные артели охотников, которые владеют луком со стрелами.
В пользу сопротивления может говорить и тот факт, что и на землях, отданных Никифору, и во Владово, и в других местах, есть крепости. Они не смогут вместить всех людей, и женщин с детьми придется отправлять в лес, где есть заимки и шалаши, что не разрушены после попытки восстания местных черемисов. Есть еще отряд союзных черемисов, правда, рассчитывать на то, что их придет больше трех сотен, не приходится.
Эти крепости могут выдержать атаки и даже иметь возможность проводить вылазки, поражать врага многочисленными, а у нас еже более пятидесяти пороков, катапультами и даже из конструкций по типу требуше. Есть порох. И можно очень быстро еще больше его наделать, так как часть ингредиентов я из Византии привез, а тут, на месте, уже наладили выпаривание селитры.
Так что, кажется, что вариант сопротивляться – вполне перспективный. Но это не так.
Нужно учитывать степень подготовки воинов. Больше половины вообще новички, много и тех, кто тренируется менее года. Условные горожане с крестьянами могут взять копье в руки, могут пустить арбалетный болт в сторону противника, однако, сопутствующие потери из числа ремесленников и крестьян меня не устраивают совсем. Ремесленники – это уже обладатели уникальных технологий и смерть того же мастера Маски-Михаила, главного специалиста по инвентарю и инструменту, – это откат в развитии назад, серьезный откат. Тоже самое и крестьяне, которых научили использовать новаторские инструменты с инвентарем, они уже несколько освоили новые принципы обработки земли. Кем мне потом землю возделывать?
Мало того, меня сильно беспокоил именно политический момент. Тут, как сказали бы шахматисты, может образоваться «вилка», то есть любой мой ход способен оказаться проигрышным и требовать фигуру. Некроется ли здесь первая попытка скинуть Братство, как это должно произойти в будущем с тамплиерами? Не ждет ли меня «костер правосудия»?
Вот оно, казалось, что очевидное решение – сопротивляться Ростиславу Владимирскому! Но Изяслав заключает со старшим сыном Юрия Долгорукого союзное соглашение, и тогда я… Вне закона. Ату его, воеводу, как и все Братство! Забирают мои производства, воинов, все растаскивают, укрепляясь для новой усобицы. Пусть даже я выигрываю сражение, и не одно. Но дальше что? Никаких перспектив. Князем не стать.
Или я иду на поклон к Ростиславу Владимирскому. Вот так ломаю себя через колено, свой характер, гордость, и кланяюсь Юрьевичу… Неприятно, но ради большого дела, пойду и не на такое. Но, что могу получить взамен? Обвинение со стороны Изяслава, что я за его спиной заключаю какие-то союзы, усиливаю его врагов.
Так что действовать нужно нелинейно, так, чтобы для местных элит не было привычным. И благо, есть некоторые задумки. И для этого мне и пригодятся старые наработки, которые еще закладывались на заре становления Братства, еще до бунта Степана Кучки.
– Бумагу и перо с чернилами! – выкрикнул я, будучи уверенным, что на пограничном посту будет все это.
И все нужные принадлежности, действительно, нашлись. Дело в том, что дежурный десятник обязан был записывать все имена прибывающих на мои земли, как и убывающих из них, переписывать имущество и цели поездки. Может быть, я и развожу излишний бюрократизм, но так выявляются многие статистические данные, получается старостам держать на контроле торговлю, а также мы уже словили с десяток разных шпионов, что стремились попасть на мои земли именно при пересечении границы. Не ожидавшие даже примитивных форм и методов проверки, местные «Штирлицы» сыплются на мелочах.
– Десятник, ты берешь свой десяток, одвуконьбыстро, четыре дня тебе для этого, спешишь в Любечь… Нет, еще два десятка возьмешь. И письмо лично в руки великому князю отдашь. Задание ясно? – сказал я.
– Не поспею, – с сомнением сказал десятник.
– Тогда найду того, кто успеет, а ты послужишь в рядовых ратниках, – жестко припечатал я.
Лицо служивого скривилось в испуге.
– Не серчай, воевода, я понял тебя. Нынче же все сделаю. Спать не буду, коней лучших возьму в сотне, – спешно говорил десятник.
Я оставил пост и поехал во Владово. Уже не так сильно гнал коня, потому как нужно было узнать подробности и психологическую подоплеку произошедшего у сопровождающего меня десятника сотни Весняна. И здесь я получил новые вводные, которые несколько изменяли обстановку. Хотя, нет, существенного изменения не случилось, лишь только сильно увеличивались масштабы ситуации.
Отрадно было слышать то, что часть ратников из бывшей дружины, как и ближние гридни убитого Андрея Юрьевича, в ближайшее время прибудут ко мне и, возможно, усилят Братство. Я прекрасно знал не только об уровне подготовки немалого количества бойцов дружины Андрея, но мог говорить и о личных качествах многих из этих воинов.
Не сказать, что все гладко и все такие идейные, мягкие и пушистые. Вместе с тем, они управляемые и профессионалы. А еще им идти некуда, многим из них. К Изяславу? Вряд ли, они там будут на последних ролях, как, впрочем, и у Ростислава Юрьевича. А я найду, чем заманить. У меня должностей и званий в резерве хватает.
Получалось, что я смогу усилиться до нескольких тысяч профессиональных воинов, что должно было вселить уверенность. Но…
– Сколько? Сколько? – переспросил я.
– Более десяти тысяч ратных, – повторил цифры десятник из сотни Весняна.
Эй, историки! Те, которые говорили, что Русь не могла собирать более тридцати тысяч воинов суммарно со всех княжеств. Как вам такие цифры? Всего-то Новгород, пусть и с двумя тысячами шведов – уже десять тысяч воинов. И я не хочу уже силового варианта. Нужно постараться сохранить эти силы, направить их в нужное русло. Это будет Пиррова победа, если победа и случится.
Я ехал во Владово, хотя логичнее было бы в Воеводино, там сейчас должен быть Ефрем, там центр принятия решений. Но мне нужен неожиданный ход и за ним я ехал.
– Что это? – удивленно спрашивал я, когда подъезжали к Владово.
– Не могу знать, – по-уставному отвечал мне сопровождающий десятник.
Мой вопрос не требовал ответа, по крайней мере, от тех людей, которые постоянно были со мной и не могли знать, что такое может происходить на церковном подворье, к слову, также небольшой крепости.
А там кругами, вокруг новой деревянной церкви, рядом со строящимся каменным храмом, ходили люди в монашеских одеяниях. Причем, половина всех людей в рясах были женщины. И это смущало еще больше. Монахинь я встречал пока только в Киеве. А, нет, приезжали через мои земли какие-то женщины в Суздаль. Но они не монахини, а только стремящиеся ими стать.
Подъехав к воротам церковного подворья, я спешился, хотя обычно делал это у терема. Непонятные гости одним своим присутствием не допускали вольностей, ранее уже ставшими правилом.
– Почему мне не доложили? – прошипел на первого же десятника, которого встретил у ворот подворья. – И что происходит? Кто эти люди?
– Так отправили к тебе, воевода, посыльного. А эти пришли со стороны Москвы, к нам шли, – растерялся служивый. – Главная у них баб… матушка-монахиня.
– Воевода! – закричал дьячок, один из трех, которые служили теперь при отце Спиридоне.
На меня все сразу обратили внимание. Вперед вышла женщина, явно в годах, если судить по морщинам на лице, рядом с ней были три монаха, на которых ряса смотрелась, как могла бы и балетная пачка, то есть, несуразно. Это были воины. Рослые, с волчьими внимательными взглядами. Они, казалось, во всех видят угрозу для этой женщины, то есть ведут себя ровно так, как должны действовать телохранители.
Я пошел навстречу делегации, стараясь демонстрировать свободные руки, мол, без умысла. Поймал себя на мысли, что ситуация забавляла. Я – хозяин всех этих земель, глава всех людей в округе более чем на пятьдесят верст у себя же дома действую будто чужой человек. И, как только разберусь в ситуации, поспешу изменить положение дел. Если я не покажу, что хозяин, то имею ли право так называться?
Но кто эта женщина? У митрополита Климента также есть охрана, вот в таких же рясах ходит, что и сопровождение старухи, а под этими одеяниями у митрополичьих псов панцири с пластинами, да мечи булатные. Кстати, бойцы знатнейшие, просил даже митрополита, чтобы парочку таких прибыли ко мне для, так сказать, обмена опытом.
– Не признал ты меня, воин? – с усмешкой спросила…
Кто? Кого я должен был узнать? Если какая княгиня, так одежда на ней была бы иной. А еще крест… Женщине передали полуметровый крест, он был в золоте, с драгоценными камнями, наверняка тяжелый, но в руках на вид хрупкой женщины, тяжесть предмета стиралась.
– Не признал, матушка, – сказал я, теряясь, как именно обращаться к этой даме в монашеском одеянии.
– Аль не слыхал ты обо мне, вьюнош? – спросила женщина, все же настаивая на том, чтобы я назвал ее имя.
И как относиться к тому, что меня назвали юношей? От мужика такое обращение терпеть нельзя, я, как-никак, но глава могущественной организации. Да я уже отец!
– Не серчай, воевода, для меня ты вьюнош ибо не ты так уж сильно молод, но я сильно стара, – женщина улыбнулась.
И от этой улыбки повеяло какой-то теплотой, я бы даже сказал… святостью, прости Господи. Так и было, будто от матери шла любовь.
– Матушка, так кто ты? – спросил я после некоторой паузы.
– Ефросинья я, порой Полоцкой матушкой кличут, – представилась женщина.
Я поклонился в пояс. И этот поклон никак не мог быть расценен, как-то, что я роняю честь. Ефросинья Полоцкая была той, кого еще при жизни считали, если не святой, то праведной женщиной. Она, внучка славного полоцкого князя Всеслава Брячиславовича, не только имела серьезный вес в церкви, но влияла на принятие решений в политике. То, что ее в иной реальности канонизировали, я знал, но то, что она заинтересуется Братством, не подумал. А нужно было и подумать.
Зачем, по сути, она мне нужна? Как я считал ранее, так и незачем. Этот мир мужской, а со всеми важнейшими мужами я не просто знаком, я уже повязан рядом обязательств и договоренностей. Но она тут, и мне, конечно, интересно, зачем. Не связано ли это с противостоянием между братьями-Юрьевичами? Если так, и митрополит посылает свой «примеритель», то нужно внимательнее отнестись к делегации самой влиятельной из ныне живущих женщин, наверное, так и есть.
– Матушка, а чем вызван ваш приезд? – спросил я.
– А, что воевода, прогонишь? – усмехнулась Ефросинья, а ее телохранители напряглись и полезли правыми руками под рясу, явно не для того, чтобы почесать себе пузико.
– Оставьте нас! – повелительным голосом сказала женщина, и все ее окружение попятилось назад.
Отдав крест, которым Ефросинья явно гордилась и, вроде бы и не зачем, показала мне, опираясь на посох, онапошла вперед к выходу из подворья.
– Воевода, ты иди за мной, поговорим, – сказала Ефросинья, не оборачиваясь в мою сторону.
С такой женщиной поговорить важно и интересно для меня, но я не сразу сделал шаг в сторону преподобной Ефросиньи. Все же я прибыл сюда для другого, для разговора со Спиридоном. Но, как видно, обстоятельства таковы, что даже очень срочный вопрос стоит отложить.
– Я прибыла на тебя посмотреть, – начала говорить Ефросинья Полоцкая, как только мы вышли за ворота церковного подворья. – Была я у митрополита, так он многое про тебя рассказывал. А тут люди твои через Полоцк шли к балтам и далее к вендам. Знаю я, что был ты в Константинополе, а еще, что печешься о русской церкви православной. Знаю, что за твой кошт строится в Суздали женский монастырь, все знаю, уже немало богоугодного ты сделал. Вот и решила съездить, посмотреть, да икону прикупить.
– Откуда, матушка, про иконы знаешь? – спросил я.
– Я многое знаю, – сказала Ефросинья, остановилась, поймала мой взгляд и словно в душу заглянула.
Несмотря на то, что я неведомым образом очутился в этом мире, все равно не склонен верить в мистификации. Вот в Божий промысел верю. От взгляда Ефросиньи я ощущал теплоту и, словно рентгеновские лучи пробивали меня насквозь. Несмотря на то, что я никогда не ощущал тех самых рентгеновских лучей, именно такие образы приходили на ум.
– Ведаешь ли ты вьюнош, кто дорогу тебе указывает? – через некоторое время спросила Ефросинья.
Стараясь не показывать своих эмоций и отношения к заказанному женщиной, я ответил, что не в курсе того, о чем она говорит.
– Али не признаешься, али и сам не ведаешь. Вот только мудрости моей хватает, чтобы сложить воедино поступки твои и ту помощь, что Господь тебе дарует. За два года братство православное стало той силой, что, коли надо, так и на Руси головою станет. И ты… – с лукавым прищуром в глазах говорила Ефросинья, но я ее перебил.
– Не стращай меня словами. Сравнивать не хочу тебя, матушка, с … – я не посмел в присутствии монахини произнести слово «Лукавый».
Ефросинья улыбнулась, и вновь от нее повеяло теплотой и добром.
– Вот то меня и смущает, что у молодого мужа нет соблазна стать выше, чем он может. Тогда мне не ясны думы твои. Зачем все это? – спросила Ефросинья и показала рукой куда-то вдаль.
Я объяснил старушке свои мотивы. Старался быть убедительным. И в ходе разговора я понял истинную цель, зачем прибыла Ефросинья. На самом деле, первопричиной были не иконы, которые я пока не продавал, не даже знакомство со мной или выявление, не вселился ли в меня какой-нибудь пророк или, напротив, прислужник Лукавого. Она прибыла разузнать мои мотивы. И прислал ее митрополит.
Правда я для нее, так, дополнение к серьезному делу. Климент опасается, что на Руси назревает новая усобица и хочет призвать Ростислава Новгородского на поклон в Киев. Это было еще до того, как в противостоянии Юрьевичей все же победил старший брат. Чего-то мне не досказали, но суть, я думаю, что уловил.
Опасения митрополита мне так же понятны. До меня доходят сведения, как передвигается огромный караван из войск и еще большего числа людей нератных, что устремились в Братство. Масштабы этого движения должны быть столь велики, что не могут не вызвать недоумение на Руси. Митрополит – человек не глупый, более того, еще более дальновидный, чем кто-либо из князей. Вот он и заслал ко мне Ефросинью с проверкой.
Нужно было мне все же больше делиться, а еще, приобретая землю, уже сейчас начать раздавать их великому князю.
– Но, что тебя так гложет, воевода? – спросила Ефросинья.
Я рассказал. Без особых подробностей, несколько приукрасив ситуацию, конечно же, в свою пользу. Из моего рассказа вышло так, что Ростислав Юрьевич собирается идти против Братства, а я, чуть ли ни смиренно уповаю лишь на волю Господа и на поддержку митрополита с великим князем.
– Я поговорю с Ростиславом. До меня уже дошло то, что свершилось братоубийство. Вот встречусь с епископом Ануфрием, и мы вдвоем с ним станем увещевать Ростислава. То не твоя забота, – сказала Ефросинья, протягивая мне руку для благословения.
– Благослови, матушка, – сказал я, целуя руку преподобной Ефросиньи Полоцкой.
На помощь великой женщины уповай, но не сиди сиднем, а действуй! Так что, как только у меня получилось временно избавиться от общества Ефросиньи, посыпались приказы. Оставалось только вдумчиво поговорить со Спиридоном.
