Валерий Гуров
Гридень 4. Взлет
Глава 2
Нас обложили по всем статьям. Происходившее более всего напоминало осаду, в том понимании, какое у меня имеется из опыта этого мира, ну и фильмов из будущего. Ни разу не сидел еще в осаде, не приходилось и осаждать. Все когда-то впервые. Проживи две жизни и все равно найдется то, что приходится познавать.
Но мы готовы. Главное, что эта готовность психологическая. Решить стоять до конца – это намного больше, чем сидеть за толстыми, неприступными стенами, и только ждать удобного момента, чтобы сдаться. Да, против нас собралось большое войско. Да, мы не сможем вот так сидеть сиднями долго, несмотря на то что еще соль есть, воды хватает, еды раздобыли, ну а стрел с арбалетными болтами, особенно стрел, очень много.
И пусть эти метательные орудия частью те, которые затрофеили, не особо подходили, не столь важно. Баллистические данные постольку-поскольку, ибо если наступил момент, когда лучники будут бить прицельно, то пиши пропало, враг у ворот. Впрочем, есть у нас огневые позиции для прицельной стрельбы, ну так и стрел нужного «калибра» на этих стрелков найдется.
Площадка, которая была нами выбрана составляла где-то чуть больше трех гектаров, плюс место у болотистой заводи было отведено для конных. Этого, для такого большого скопления воинов, да с большим обозом, с конями, крайне мало. Так что я себя ощущал шпротиной, которая в банке. И тогда оставался вопрос о том, есть ли у наших противников отпрывашка, или удобный нож, чтобы вскрыть консерву. Не знаю, как у кого, но у меня, если открывать шпроты ножом, редко получалось не обляпаться в масле.
Думаю, что наши противники уже поняли, что вскрыть наши укрепления и не обляпаться, у них не получится. Вряд ли считают пришедшие вражины, что у нас есть шанс выстоять и победить. Тут вопрос стоит только в том, сколько они потеряют воинов перед решающей битвой с войском Изяслава Мстиславовича.
Даже при самых скромных расчетах, потерять в штурме тысячу ратников – это не мало, это очень даже существенно. Тем более, что и травмированных будет много. Особенно, если первый штурм начнется уже сегодня.
Дело в том, что мы срезали верхний грунт склона и залили его водой, успели даже немного глины накидать. Там сейчас такая топка и одновременно скользко, что милости просим. Не придется даже слишком много тратить боеприпасов, можно и камнями забросать, бревнышки скатить.
Ну и это не единственные сюрпризы. Когда, если считать с пленными, почти две тысячи людей работают, то можно горы свернуть при наличии инструмента иправильной организации труда. Мы гору не свернули, напротив, использовали ее рельеф по максимуму, но соорудили и ловушки и препятствия.
Но не все так радужно. Хотя где тут вообще радость и единорожки на радуге? Мы в осаде и не факт, что скоро придет помощь. Пусть и были отправлены русичи-пленные к князю Изяславу Мстиславовичу, да и раньше вестовые ускакали, я не верил, что в ближайшие часы, дни, придет подмога. Писал в грамотке, чтобы прислали хотя бы конные отряды, чтобы те отвлекали врага и не давали сконцентрироваться только на мне. Но как оно будет? Одному Богу известно.
Вот и молились мы, благо были знатоки, как службы ведутся, да какие молитвы прочитать нужно. Иноков-братьев, выходцев из монастырей, хватало. Людям нужно понимать, что они под защитой высших сил, это предает уверенности. Разве викинги не были людьми, не боялись? Еще как! Вот только им с детства внушалось, что после смерти все будет хорошо, если только умереть с достоинством. Верили, как верят и христиане, что в рай попадут. Пусть у викингов специфический рай-вальхалла, где пьют и деруться, но кто к чему стремиться. Потому людям чуть проще идти на смерть.
– Ладьи! Ладьи! – закричали на наших укреплениях.
Я посмотрел на реку и увидел, как из-за излучины выплывают корабли. Сомнений не было, что это вражеские судна. Во-первых, они шли с севера, во-вторых, у Изяслава не было кораблей, он не брал свой флот в поход. Надеяться на то, что придет помощь из Киева, так же не приходится. Так что враг перекрывает нам выход к воде. Вполне грамотно, если бы только не одно «но». Мало того, что мы обезопасили себя, создав резервуары с водой, так и выход к заводи, где бьют два ключа с чистейшей и холодной водой, перекрыть можно только лишь в случае прорыва нашей обороны.
– Может сожжем? – предложил Геркул, стоявший рядом со мной и смотрящий на приближающиеся ладьи.
– Подумаю, – скупо ответил я.
Грекулу все не терпится использовать в бою собранные катапульты. Он так загорелся этими механизмами, собранными, на самом деле, по вполне понятным на Руси технологиям, что хочет хоть в кого-то, но кинуть или камней, или горшок с горючей жидкостью.
– Пять, – констатировал я, когда корабли вышли из-за излучины.
Пять кораблей – это очень даже хорошая цель. Мало того, у меня появились мысли, чтобы частью их спалить, но, а частью, так и завладеть плавательными средствами. Как? Нужно думать. Но кораблики ладные, а еще это возможность перемещаться. Например, даже иметь связь с Изяславом, если он все-таки выдвинулся на помощь. Ну а что ему еще остается делать, как не идти на север, где и сконцентрировался его главный враг?
– Алексей, – обратился я к своему дядьке. – Поставь лучников и покажи, что мы не позволим ладьям приближаться к берегу.
Просто демонстрация, что корабли учтены, как фактор, ну и отдавать полностью реку под их контроль, мы не намерены. Правда, с ладей так же будут стрелять, но показывать зубы уже нужно начинать, только не переводя перестрелки в сражение.
Время… нам нужно выжидать и рассчитывать на то, что придет помощь, а после принять свое участие в сражении, которое неминуемо будет, почему бы не на этом месте. Это самый напрашивающийся план. Но дадут ли нам время?
– Геркул, как учились с тобой. Наладь сон и смены воинов. Питание обязательно должно быть почасовым, два раза в день. Пока еды хватает. Ефрем определит нормы. А еще я жду от вас предложений, как захватить хотя бы два корабля, – сказал я, отправляясь спать.
Предыдущую ночь бодрствовал, лично контролировал не только строительство, но, как это не звучало сюрреалистично, но промыслы. С собой у меня было два бредня, больших, под сорок метров каждый, так что еще до рассвета начали ловить рыбу, понимая, что пока нет врага, этот ресурс вполне можно накопить.
Столько рыбы я не видел за всю свою жизнь не разу. Тонна? Две? Три? Не знаю, не успевал оценить объемы, так как был организован целый конвейер, где двадцать человек тягали бредни, ну а человек пятьдесят сразу же чистили рыбу, другие тут же ее солили. А еще мы добыли три десятка уток и вырезали, вот такие мы «геноцидники», большую семью бобров в заводи.
Так что жить можно, сражаться так же. Даже достаточно питаться и много спать. В этом времени и так заведено днем спать, так что проблем с тем, чтобы уснуть ни у кого не возникало. Ну а правильная организация порядка в осаждаемом объекте – это залог удачного сопротивления.
– Геркул! – выкрикнул я вслед удаляющемуся витязю. – И настой шиповника всем воинам дать, обязательно.
«Витаминчик С не повредит, точно», – подумал я.
Были те воины, кто стал кашлять, выглядели вялыми и уставшими более должного. Усталость ли так подкосила иммунитет бойцов, или же то, что все рвутся напиться ледяной воды в жаркую погоду, но факт налицо. Не хватало какого ротовируса в лагере, но, вроде бы от этой заразы Бог миловал. Однако, поддержать организмы витаминами было бы неплохо. Есть еще мед, шесть бочек, но он на крайний случай, да и перед боем думал раздавать воинам его с овсяной кашей. Пусть у моих ратников будет чуточку больше энергии, чем у врага, может улучшенная реакция и выносливость кому и спасет жизнь.
– Скоро переговорщики будут, – сказал Ефрем, неизменно следующий за мной.
– Будут, не могут не быть, – подтвердил выводы десятника я. – Но тебе пока наказываю посчитать все наши припасы, людей, распределить норму выдачи еды на неделю и на месяц.
– Сделаю, – отвечал, поднаторевший в хозяйственных делах, воин.
Месяц… Не приведи Господь нам столько тут стоять. Но лучше иметь цифры в голове, да и на бумаге, чем дождаться голода. Это сейчас только кажется, что большое количество развешенной на веревках рыбы, как и той, что засаливали в бочках, много. На самом деле, почти девять сотен воинов съедят все запасы меньше чем за неделю, если дать волю, даже с кониной и со всем овсом, с остатками ячменя.
– Тысяцкий, там рынды твои лепешек напекли с доброй рыбкой, икры достали, как ты любишь, поснедай, – сказал Ефрем, удаляясь.
Вот словно мамочкой стал десятник после того, как прочувствовал свою вину, что не уберег ни меня, ни коня Самсона, моего любимчика. Нога моя уже сносно, сильно не болит, ходить могу, все-таки ушиб получил, синяки от попаданий стрел сходят, а гипперопека от Ефрема все не заканчивается. Но нужно быть глупцом, чтобы отказаться от хорошего обеда. А ржаные лепешки со стерлядью и икрой в прикуску – отличный сытный обед, особенно в наших условиях.
Но поесть оказалось недосуг, тем более поспать.
– Переговорщики! – прокричали с передового наблюдательного пункта, которым является одна из трехпостроенных вышек у стены.
Это и обзорные площадки, высотой в метров семь каждая, ну и рабочие места для лучших лучников. На вышке могут расположиться сразу четыре стрелка, что уже немало и дает возможности прицельно стрелять на расстояние до ста метров, с возвышенности пускать стелы вниз более сподручно, чем наоборот. Им то и будут даны с избытком стрелы нашего «калибра».
Через некоторое время ко мне подошли троемужчины, ну а четвертого привели. Геркул, Алексей – это мои, получается, замы, Аепа, все не сидится ему, так же пожелал участвовать в переговорах. А привели Изяслава Стародубского.
– Князь, ты чего хочешь? – обратился я к Изяславу, чтобы решить с ним и перейти к насущным делам.
– Отпусти меня под слово, как это сделал с половцем Козлом Сотановичем, – попросил Изяслав Давидович.
– Но ты же не Козел? А я не баран, чтобы отпускать тебя именно сейчас, когда ты смог рассмотреть все наши укрепления. Так что побудь в яме. Там и безопасно, да и сытно, тебя кормят лучше, чем моих воинов, – отмахнулся я от князя и его, не взирая на возмущения стародубскоговластителя, увели.
Но позже нужно будет обязательно сделать выговор тем, кто охраняет ценного пленника. Если мне нужно поговорить с Изяславом Давидовичем, так я об этом обязательно скажу, ну ежели молчу, так пусть себе и сидит, червякам рассказывает о своих желаниях. Это все пиетет перед князьями. Поддались, видимо, на уговоры отвести ко мне.
– Друг мой, славный воин Аепа, по здорову ли ты, кабы идти с нами на переговоры? – спросил я, мягко намекая, что не особо-то и нужен мне в качестве парламентера ханский сын.
– По здорову. Я иду с тобой! – безапелляционно ответил Аепа.
Я не стал усложнять ситуацию и требовать, приказывать. Хочет? Пусть идет, но пришлось напомнить кипчаку, что я главный и мне говорить прежде всего, как и решение принимать.
– Там… Там… Богояр, – растерянно сказал Алексей, всматривающийся в тех троих воинов, которые выехали из лагеря мятежников и остановились в чуть более, чем ста метрах от подножия холма.
Переговорщиков от противника было трое. Одного я не мог не узнать. Да, это был отец. Опять он появляется в моей жизни и вновь, как встречаемся, так родитель на другой стороне правды находится. Вот как тут быть? Чувств сердечных не питаю, но Богояр, как я посчитал, стал исправляться, проявил заботу обо мне. Та соль, что он прислал мне, до сих пор помогает. К примеру, даже сейчас мы солили рыбу и конину именно отцовской солью. И теперь нам убивать друг друга. А ведь мог родитель и дальше не помогать, выгодный он «папочка».
– Если ты, Алексей, будешь так реагировать на моего отца, который сейчас нам враг и выступает в качестве переговорщика, то лучше останься тут, – сказал я.
– Прости, племянник… тысяцкий-брат, я сдержусь. В бою поквитаюсь, – сжав зубы, сказал Алексей.
Через пять минут мы уже направлялись к парламентерам. Нарочито, с большим и показным трудом, спускались с холма. Нечего знать врагу, что конница имеет выход из-за нашего укрепления. Враг может об этом узнать, но только когда донесут такие сведения те, кто сейчас на ладьях бросили камни и встали на середине реки. Вот им, речникам, должно быть видно.
Все мы, включая и Аепу, восседали на мощных конях с притороченными к седлам перьям. Половец так же пожелал на такой вот «красоте» проехаться. Чувствую, что скоро в степи резко поднимутся цены на перья от крупных птиц, что все и каждый начнет цеплять себе «красоту». Нужно что-то придумать, чтобы такое украшательство, не лишенное и практического смысла, было только у Братства.
Сын половецкого хана был в добротном доспехе, частично пластинчатым с умбоном на груди, но в этом он уступал нам, особенно мне. Панцирь для человека знающего, а тут многие знатоки, будет иметь большую цену, чем любой доспех, который сейчас есть на Руси и у половцев. Так что пусть думают вражины, стоит ли против нас идти, если такие доспехи имеем. Может и не тысячу с собой на тот свет заберем, а все три.
– Ты выглядишь старше своих лет, тысяцкий Владислав Богоярович – как только мы приблизились к парламентерам, начал разговор Игорь Ольгович.
– А ты уже видел меня, князь, когда просил половецкого хана кинуть меня в яму и там сгноить, – отвечал я, припоминая эпизод в Шарукани.
Краем глаза я увидел не до конца мне понятный блеск в глазах Богояра. Будто он злиться. Если так, то на кого? На меня, что позволяю себе так свободно говорить с предводителем войска мятежников и предателей Русской Земли? Или отец разозлился от того, что с его сыном поступили подло и в яме томили?
– Но ты сбежал. Может это я дал тебе такую возможность? Ведь это именно мои люди тебя освободили. Из сотни моего человека… Он рядом с тобой нынче, – усмехнулся новгород-северский князь.
– Смуту внутри моего окружения хочешь посеять? Намекаешь, что родной дядька мой Алексей Святославович твой человек? – Лешко хотел встрять в разговор, но я протянул в его сторону руку с раскрытой ладонью, давая понять, что нечего тут своими эмоциямифонтанировать.
– А что дядька роднее отца стал? Но вот он, твой родитель! – усмехаясь, Игорь Ольгович указал на Богояра. – Не учили слушать отца?
– Учили. И Русь любить учили, не вести дружбу с врагами земли нашей, то же учили. А что до отца моего. Ты прав, князь, нет более прочных скреп, как между отцом и сыном. Ты подумай над этим! – теперь уже была моя очередь усмехаться.
Подставил я Богояра знатно, намекая, что он, если будет выбор, то выберет меня. Но это же око за око. Хотел стравить меня с Алексеем, получил зернышко сомнений начет своего приближения. Хотя, при всех заслугах Богояра и его, вероятного, богатства, он не может быть в команде Игоря Ольговича. Скорее всего, Богояравыискали среди войска, что привел ВладимиркоГаличский, и взяли на переговоры, чтобы показать мне моего же отца и склонить к чему-то. Неплохо все же работают у врага, что узнали, что именно я им противостою.
Игорь Ольгович сделал знак Богояру и тот начал говорить.
– Сын, ты не на правильной стороне. Изяслав Мстиславович не по правде забрал киевский стол, а подло. Так же мы его обвиняем в умышленном убийстве великого князя Вячеслава Ольговича. Так что справедливость на нашей стороне, но ты помни, что я сказал тебе в Киеве, тогда, после Круга, когда я убил Мирона, – сказал Богояр.
Шестеренки в моей голове закрутились, и я стал вспоминать, что именно говорил отец. «Влад, ты сын мне, помни!» – последние слова Богояра, те, что он сказал перед расставанием, врезались в сознание. А еще Богоярпередавал в письме, что несмотря ни на что, он будет на моей стороне… несмотря ни на что… Сейчас отец намекает, что может и хочет предать своих хозяев и переметнуться на мою сторону? Или это плод моей фантазии? Хотя, однажды предавший, уже изучил кривизну дороги к новому предательству.
– Отдай тело Изяслава Давидовича! – потребовал Игорь Ольгович.
Я порадовался тому факту, что в моем окружении, да и во всем войске нет предателя, который смог бы слить информацию о положении дел в нашем стане. Если бы таковой был, то мятежники узнали, что их родич живой.
– Он жив… сдался на мою милость, – решил все же я открыть правду.
– Вот как? – без грамма радости, даже скорее наоборот, отреагировал на новость Игорь Ольгович.
– Часть русичей из его дружины… – я запнулся. – Это вам знать не нужно.
Глупо получилось, но в последний момент я подумал, что не стоит знать мятежнику, что более ста русичей были отправлены пленными к Изяславу Мстиславовичу. Может организоваться погоня, а отряд, снаряженный одвуконь, всяко за день может нагнать пленных, которых охраняют всего-то четыре десятка воинов.
– Знаком, что ты готов далее говорить будет то, что ты отпустишь князя Изяслава Давидовича. Но помни, что я милостивый до первой выпущенной стрелы с твоего холма. Сейчас твои люди смогут уйти куда захотят, но только на север, чтобы не к преступнику Изяславу. С Братством я намерен вести добрые отношения, но после присяге мне и мою роду всех братьев. Ты можешь стать во главе Братства, так как мой друг Владимир Галичский не намерен оставлять в живых своего врага Ивана Берладника. Думай! – сказал новгород-северский князь и было дело начал разворачивать своего коня, чтобы уезжать.
– Три дня подумать. Мне нужно поговорить с людьми, – сделал я попытку потянуть время.
– Ха! Ха! – рассмеялся князь. – Ты рассчитываешь на то, что потянешь время и придет Изяслав? Не глупо. Но и я не глупец, чтобы оставлять перед сечей с преступниками у себя под боком твой полк. Так что, я смету тебя, и убивать стану долго, чтобы ты понимал… День. Завтра пополудни я отправлю людей на приступ.
Ничего не отвечая, я развернул коня и отправился к себе, на место или моей гибели, или славы, может и такое быть, что на место славной гибели. К Ящеру такие мысли! Меня ждут лепешки с рыбой и черная икра. Ну и поспать. Думаю, что ночь уже будет огненно-жаркой, а день, так и вовсе адским пеклом. Для наших противников.
Глава 3
Стоян слушал Ефрема с невозмутимым взглядом, даже с показным безразличием. Этот воин был слегка высокомерен, порой и более, чем немного, но, что уже прогресс, не в общении со мной. Тот десятник, что некогда вытянул меня из зиндана в Шарукани знал себе цену, с которой было сложно спорить. Сложно, но можно.
Десятник Стоян прибыл с Алексеем и первоначально так и вовсе скепсиса у воина было немало. Он не принимал Братство, как структуру, достойную и равную, к примеру, княжеской дружине, будь даже князь какой захудалый, как, к примеру Лукомльский.
Но все меняется и пренебрежение нашей организацией уступило место интересу. Стоян со своими воинами приступил к тренировкам, на которых проявился высокий уровень подготовки его бойцов. Несколько специфический, а по нынешним временам, так и чуть ли не уникальный. Навыки бойцов заключались в том, что можно было бы назвать в будущем «спецназ», или группой захвата.
После боя, который с моей легкой руки и меткого слова, окрестили «Битва отроков», Стоян и его десяток, как и еще шесть воинов, примкнувших к этой компании, стали частью общей системы моего воинства. Я хвалил себя за то, что в случае со Стояном и его людей не попер буром, не стал наказывать, требовать безусловного подчинения, остановил и Алексея, проявлявшего рвение навести порядок в своей сотне, а применил психологические приемы.
Выждав время, не реагируя на откровенный саботаж, я показал и Стояну и всем остальным, что они не пупы земли, что тот же Боброк в подлом бое выстоит против матерого воина-десятника, что и случилось, а сотник Боброк даже пару поединков у Стояна выиграл. Ну а после размялся и я. Я тогда не щадил ни Стояна, ни его людей, которые на паре стоянок при переходах и глаз мне подбили в спаррингах и зуб выбили.
Но таков мужской коллектив. Тигр всегда должен доказать, что он главный, если только у этого тигра нет фамилии Рюрикович, которая даже в еще оформляющемся сословном русском обществе играет немаловажную роль. Между тем, князья нынче такие, что тренируются за двоих, чтобы не упасть в грязь лицом.
– Вам понятно? – спросил я у Стояна и его десятка.
– Да, тысяцкий, – задумчиво отвечал Стоян.
– Что тебя смущает? – поняв, что есть сомнения у десятника, спросил я.
– Огонь греческий пригодился бы нам при обороне. Я видел, как он остановил приступ тяжелых ратников. Жалко тратить на корабли это, – признался Стоян в своей жадности.
– Попробуй сохрани! – сказал я.
Через час, когда только-только начал алеть рассвет, к берегу реки, со стороны заводи, где было обильно кустов, подтянули плоты. Всего смастерили двенадцать таких плавательных средств, на каждом из которых размещался десяток воинов, отобранных, кто более остальных демонстрировал хорошие навыки в подлом бою, владел искусством метания ножей, лучники.
Плоты располагались чуть выше по течению, что давало возможность зайти вражеским кораблям с кормы. Это минимизировало возможности противника дистанционно расстреливать приближающуюся для себя опасность. Между тем, на плотах были щиты, которые должны были держать стрелу, ну и палицу.
– Доволен? – спросил я Геркула, когда послышался плеск воды от спускающихся в Днепр плотов.
– Посмотрим, – скупо отвечал витязь.
Довольство Геркула могло быть связано с тем, что уже скоро он опробует катапульты в бою.
Три катапульты были готовы к использованию и Геркул приготовился дать команду обслуге на атаку. В чаши катапульт были загружены камни, булыжники весом в полкилограмма и более. Каждый механизм должен был выпустить от десяти до пятнадцати таких снарядов. На глаз замеряли расстояние, постарались учесть то, что камни полетят с горы, так что можно рассчитывать на частичное накрытие уже с первого залпа.
Вот уже плоты стали выворачивать в направлении вражеских кораблей, выходя из кустов и лавируя между особо заросших водорослями мест, но мы не пускали камни. Не было видно паники, суеты на вражеских кораблях, что давало возможности подойти ближе и получить чуть больше шансов на победу.
Через минуты три после начала выдвижения плотов, на кораблях послышались крики и стали зажигаться факелы, несмотря на то что сумерки уже вполне позволяли рассмотреть цели.
Я ухмыльнулся, посмотрев в сторону Геркула, предоставляя возможность распорядится именно витязю.
– Отпускай веревки! – истошно заорал грек, что было явно избыточно и хватило бы и менее эмоциональной команды.
Раздался глухой звук, рычаги катапульт резко выровнялись и в небо устремился поток камней. Все завороженно пытались провожать взглядом снаряды, ставшими плохо заметными в предрассветных сумерках.
– Есть! – раньше, чем донесся треск ломающихся корабельных досок, отреагировал Геркул.
Не все, но с десяток камней в разных степенях, ударили по вражеским кораблям. Где-то был сбит припущенный парус, иные ударялись в ладьи по ватерлинии, несколько камней угодили на палубу и явно враг уже понес потери. Но большинство камней, все же угодили в воду, не причиняя вреда неприятелю.
– Поправки! – использовал введенной мной слово Геркул. – Вторая натяжка до третьей отметки и порок налево сдвинуть на полпальца [Порок – общее название катапульт и баллист на Руси].
В свете факелов было более чем отчетливо видно, что враг опешил от такого камнепада, вероятно, сейчас решают, что делать. Тут у них три варианта: самый лучший, для нас, это, конечно, чтобы неприятель сдался; второй – продолжать сопротивление, имея шансы на победу, но так… призрачные. Был и третий вариант – попытаться сбежать.
По последнему сценарию у неприятеля все бы получилось, пусть и не сразу, так как понадобится время сесть за весла, а речные воины только пробуждались, да и весла были сложены внутри кораблей, ну и достать канаты с привязанными к ним большими камнями. Каждый корабль скинул таких по пять-семь штук. Можно отрубить канат, но тогда лишиться весьма даже ценного каната, как и возможности для корабля в дальнейшем становиться «на якорь».
А еще в нашу пользу работало элементарное упрямство и отвага врага. Как известно, сложно найти ту линию, когда заканчивается отвага и начинается безумство.
– Бей! – прокричал Геркул уже через минуту после первого выстрела.
Слаженно работают расчеты порожников. Но мы все действия отрабатывали до автоматизма и пока одни еще только крутили рычаги, создавая натяжение, другие подготовили камни, которые оставалось только вложить в чашу.
Теперь камни полетели чуть лучше и уже было видно, что один корабль, получив пробоину чуть ниже ватерлинии, вот-вот начнет набирать воду. Пара камней влетело в людей, иные ломали щиты, крушили палубы.
– Два с огнем, давай заряжай! – принял я решение, глядя на то, что на некоторых кораблях суеты стало в разы больше.
Может удастся психологически сломить противника и тогда все будет куда как легче закончить с пущей для нас выгодой. Ну а что может больше деморализовать, как вид горящего корабля-систершипа?
Между тем, оставалось еще метров сто двадцать от передового плота до ближайшего корабля. Неприятель уже стал стрелять стрелами навесом по приближающейся для него катастрофы. Наши щиты держали эти стрелы.
– Лучники! – это закричал Алексей, который уже вышел с более чем сотней лучников к самой реке, находясь до поры в укрытии.
Корабли расположились почти на середине реки, чуть смещаясь к противоположному берегу. Это метров двести, двести двадцать. Расстояние для стрелы не то, чтобы и полностью безопасное, однако, зачастую, по такой относительно узкой цели, как ладья, стрелять – это только стрелы тратить. Так обычно, но не сейчас, где, наряду с камнепадом, даже свист стрел может сыграть свою роль, учитывая, что стрелять нам можно почти безопасно. Лучнику на ладье куда как сложнее работать, учитывая еще и узкое пространство и толчею на палубе.
– Мы готовы! Посмотришь, тысяцкий-брат? Нет у меня уверенности, что выставили правильно пороки, – нерешительно говорил Геркул.
Витязь знал, что такие снаряды, как достаточно массивные горшки с зажигательной смесью, это штучный боеприпас. Бить по скоплению врага в полевом сражении – это одно, там порой свободного квадратного метра нет от наступающей неприятельской тьмы. А тут, по кораблям, еще попасть нужно.
Я подошел, прикинул… Был бы миномет, с четкой массой снаряда, с до боли знакомой баллистикой, так еще и ладно, тут же только на глаз.
– Меньше тряпки сделай! – решил я уменьшить время замедлителя.
Учитывая то, что ветер в полете еще более ускорит время сгорания пропитанных тканевых отрезков, есть возможность, что снаряды взорвутся в полете, тогда, по инерции движения, что-то, да попадет на корабли. Учитывая, что дождей не было уже как дней семь, а солнце не прекращало палить, вражеские судна могут вспыхнуть, как спичка в иной реальности. Хотя, бывали такие спички, что исчиркаешь весь коробок, а ни одной не зажжешь.
– Бей! – не так уверенно, как раньше, скомандовал Геркул и снаряды полетели.
Один горшок взорвался в метрах тридцати от ближайшего корабля и это выглядело феерично. Вот так и могут рождаться легенды про магов-волшебников, которые кидаются файерболлами. Огненные росчерки устремились на корабль и тот моментально стал гореть. Смесь такова, что и водой ее не так и легко потушить, если только не залить полностью. А то, что нужно иметь для вот таких нужд на кораблях песок, вряд ли кто-то задумывался раньше.
Второй снаряд перелетел… жаль. У самой воды он разорвался, жидкость попала в воду, но несколько в стороне, так что не повлияет на ход боя, даже продолжая гореть на реке. Но то, что из двух снарядов один попал в цель, пусть и частично, уже успех.
– Перезаряжай огнем с поправками! – принял я решение.
Да, останется только шесть горшков, но враг об этом знать не может, так что будут идти на штурм, осознавая, что в любой момент может прилететь огонь. Человек, особенно в этом времени, когда для борьбы с этой стихией не хватает ни средств, ни организации, боится огня. Недаром поговорка сохранилась: «бояться, как огня».
Тем временем, плоты, большая часть из них, так как три все же не справились с управлением и их сильно отнесло в сторону, ближе к нашему берегу, приблизились к первому вражескому судну. С берега перенесли стрельбу от этого и ближайшего корабля к тем, что находились рядом с горящим плавательным средством, стремительно превращающегося в «неплавательное».
Арбалетчики и лучники, которые находились на плотах, по большей части все же последние, стали более интенсивно работать по противнику, не давая тому и носа показать из-за щитов. На корабле мало того, что было меньше людей, чем на окружающих его плотах, так стрелять было не совсем удобно, потому что плоты заходили с кормы.
Но сейчас, когда наши примитивные доставщики десанта стали обступать корабль, интенсивность ответной стрельбы увеличилась. Вот только, для вражеских лучников все равно было неудобно стрелять, так как для того, чтобы разрядить свой лук, мало того, что нужно подойти вплотную к борту корабля, так и нагнуться. А тут уже можно нарваться и на палицу, летящую в стрелка.
Цепляясь баграми и закидывая веревочные петли даже на вражеских воинов, четыре плота пристыковались к кораблю. Другие, борясь с течением, продолжали выцеливать противника из луков, находясь поодаль. Просто не хватало места возле одной ладьи, но, если того потребует ситуация, иные могли пристыковаться к плотам и так перебраться к врагу. Атаке подвергся только один корабль, так как было принято решение поодиночке выбивать врага, держа остальные судна в напряжении от каменного и огненного обстрела, беспокоя обстрелу с берега.
Быстро перекинув мостики, союзные войны, решительно, не проявляя никакой толики сомнений, устремились на палубу вражеского судна. Я заметил, как на одном из кораблей, том, что стоял недалеко от ныне уже догорающего, стали подымать канаты с камнями, а где их и напрочь рубили. Ничего не сделать, убежит. Или нет?
– Бей! – прокричал Геркул и два кувшина устремились как раз к тому самому, замыкающему рейд вражеских кораблей, судну.
– Хвала тебе Боже наш Исус Христос! – выкрикнул Геркул, опередив всплеск моих эмоций на мгновение.
Я так же закричал от радости под воздействием переполняемого организм адреналина. И было чего. Два кувшина, попали в цель. Один, ударился о борт и моментально поджег его, ну а второй, взорвавшись в воздухе, почти что над кораблем, одарил судно большинством огненных подарков, что устремились вниз, расчерчивая остатки сумерек, приближая ясное солнечное утро.
