Валерий Горшков
Пазори
Голова продолжала шуметь. На этот раз боль концентрировалась не только в затылке, но и на лбу, где пальцы нащупали здоровенную шишку. Должно быть, ударился о руль. И ведь водительская подушка не сработала.
Всмотрелся в пробегающие по снегу зелёные отблески сияния. Небесные огни извивались лисьим хвостом и подобно ему скрывали все следы. Вдали от дороги посреди поля я увидел тёмное пятно.
– Любимая?!
Перелез через ограждение, скатился по откосу трассы в поле и заспешил к пятну. Казалось, впереди кто-то неподвижно лежал. Когда до него оставалось несколько метров, сзади раздалсись рёв двигателя, визг тормозов и оглушительный удар, за которыми последовали стон и скрежет металла.
Обернувшись, увидел проносящуюся сквозь облако искр фуру. Большегруз снёс мою перевёрнутую машину и разорвал на несколько частей, разметав их во все стороны. Проскользив ещё с десяток метров на застопорившихся дымящих колёсах, тягач остановился. Трал с рыжим строительным контейнером по инерции повело вперёд и развернуло. Покачнувшись, он протяжно промычал и замер.
Из контейнеровоза выпрыгнул перепуганный водитель и заметался от одного огрызка металла к другому, хватался за голову и материл на чём свет стоит и меня, и своего начальника, и себя, и ещё почему-то Гоголя. И чем ему Николай Васильевич не угодил?
С облегчением от того, что ошибся, но в то же время разочарованно от дальнейшей неизвестности, я оглядел лежащее посреди поля бревно и двинулся обратно к трассе. Водитель уже куда-то звонил, сбивчиво рассказывая про аварию.
Оказавшись у отбойника, я услышал из открытой двери тягача сначала призывы привести Вия, а затем просьбу внутреннего голоса философа не глядеть. Вопрос с проклятьем Гоголя отпал сам собой – дальнобойщик слушал аудиоспектакль «Вий», запуская который, похоже, как раз и не заметил моё авто.
Водитель услышал мои шаркающие шаги и обернулся.
– Господь Вседержитель! – вскрикнул он, едва не выронив телефон. – Ты жив?! Чудо как есть!
Мужчина начал безудержно креститься.
– Вы не видели женщину? – спросил я.
– Там ещё кто-то был? – содрогнулся дальнобойщик.
Он даже замер с тремя пальцами перед помертвевшим лицом, так и не закончив очередное крестное знамение.
Я снова попытался позвонить жене. Телефон оставался отключённым. Куда же она могла деться? Ответа у меня не было, но новый вопрос появился, едва я увидел покорёженную пассажирскую дверь. Когда я очнулся, она была открыта. Однако открыть её можно было только снаружи. Внутри-то ручка сломалась. Может от удара сломался замок? Было ли изначально разбито стекло?
Не без труда приподнял дверь и уставился на замок. Выглядел целым. Если кто-то снаружи помог Ане выбраться, то почему оставил в машине меня? Вдруг её похитили? А кто?
Послышался едва уловимый звук сирен. Вдали замелькали синие с красными точки проблесковых маячков. В ожидании их приближения, ходил между обломками собственного авто. Уставился на валявшийся на асфальте в тёмной луже масла двигатель. Выглядел так, будто его аккуратно вытащили из-под капота, перенесли и положили сюда.
В отражателе передней фары лениво извивалась крохотная инверсия ослабевающих лисьих огней в небе.
Коробка с так и не дождавшейся установки новой внутренней ручкой для пассажирской двери лежала между поваленным на бок изодранным водительским креслом и перекрученным глушителем.
В лицо ударил луч фонаря.
– Вы в порядке? – спросил мужской голос.
За ярким пятном света было невозможно рассмотреть приближающегося собеседника. Я прикрыл рукой лицо.
– У меня жена пропала.
Я поднялся и увидел перед собой дорожного инспектора чуть ниже меня ростом. Тот на секунду опустил фонарь, а затем снова поднял его. Опять опустил. Похоже, проверял, как выглядят мои зрачки.
– Вы были за рулём легковушки? Или что это было…
Он оглядел разбросанные вокруг куски металла и пластика. Что-то записал в свой блокнот.
– Да. Мы ехали оттуда, – начал рассказывать я. – Колесо налетело на отбойник. Перевернулись. Я сознание потерял, а как очнулся – жены не было. Она пропала. Я вылез её искать, а тут фура…
Полицейский подсветил фонариком начало отбойника позади нас и присвистнул.
– Каскадёр, блин, – усмехнулся он. – Умудрился же.
– Супруга пропала, – повторил я. – Она ехала со мной.
– Вон чешет с дежурки, с ним это и обсудите, – мужчина указал кончиком ручки на идущего к нам полицейского. – Человеки – дело не моё.
– Константин Спиридонович Папочка? – поинтересовался оперативник, раскрывая и тут же убирая, словно карту в фокусе, своё удостоверение. – Как себя чувствуете? Нужна помощь?
– Нет, спасибо.
– Вы были один в машине?
– С женой, но она пропала… Понимаете, мы ехали с той стороны, я отвлёкся на северное сияние, наехал на отбойник и перевернулся. Отключился. Когда пришёл в себя – Ани уже не было.
Я показал обручальные кольца на безымянном пальце и мизинце, зачем-то добавил: «Вот».
Крякнула новая сирена, и поодаль остановилась карета скорой помощи, пристроившаяся рядом с машиной МЧС.
– Имя? – спросил полицейский.
– Анна Викторовна.
– Во что она была одета?
Вопрос действительно застал меня врасплох. Я понятия не имел. Не обратил внимания.
– Н-неброский пуховик, – пытался вспомнить я. – Серый что ли. Под ним длинный свитер или кардиган, тоже серый такой, почти бежевый, навроде молочного. Утеплённые брюки чёрные. Ботинки, наверное, со шнурками на высокой подошве. Также чёрные. На шее талисман из медвежьего когтя с красным кончиком…
Полицейский с сомнением наблюдал за моей умственной мукой.
– Она беременная была, – добавил я.
Собеседник жестом попросил у дорожного инспектора фонарик и посветил им мне прямо в лицо.
– Да что вы все меня слепите-то? – не выдержал я.
– Пойдёмте, – пригласил он за собой.
Мы подошли к автомобилю скорой помощи.
– Посмотрите его, – приказал полицейский. – Вещества, алкоголь.
Фельдшер открыл боковую дверь, усадил меня внутрь на сиденье и взял в руки крохотный фонарик.
– Вы издеваетесь что ли? – отмахнулся я. – Может сделаете что-то? У меня жена пропала вообще-то!
Послышался кашель. Рядом со скорой стоял ещё один полицейский. На плече у него висел автомат, который тот любовно погладил. Выдержав паузу, фельдшер всё равно включил фонарик и изучил мои глаза. Сначала заглянул в один, затем перешёл ко второму. Пятно света перекрыло изображение и пронзило мозг насквозь, выжигая сознание.
Вновь себя я обрёл в больничной палате. Пищали какие-то приборы, маска на лице подавала кислород. Оглядевшись, я увидел на стене кнопку вызова персонала и вдавил её. Подождал с полминуты. Нажал ещё раз. Через минуту пришлось давить опять.
Наконец в коридоре послышались шаги и внутрь зашёл дежурный врач с чёрной папкой в руке.
– Можно было ограничиться одним нажатием, – сказал он. – Как себя чувствуете.
– Ничего, только голова тяжёлая.
– В затылке? – уточнил он.
Мужчина снял очки и принялся протирать их кончиком халата.
– Да, а как вы догадались?
Мой вопрос доктор проигнорировал. Продолжил полировать линзы очков.
– Как давно у вас такие боли?
– Головные днём сегодня появились, – попытался вспомнить я. – В затылке вот после аварии…
Он посмотрел на меня с недоверием. Набросил очки.
– Что же, раньше никогда ничего не болело? – усомнился он. – Сознание не теряли? Эпилептических приступов не было?
– С чего бы это?
Судя по гримасе, которую скривил врач, мой вопрос показался ему глупым.
– Как давно вы обследовались?
Его вопросы, оттягивающие главное, начали раздражать.
– Да в чём дело, чёрт вас дери?! – взъярил я.
Доктор поправил очки и достал из принесённой с собой папки снимок головы.
– Это ваш череп, – объяснил он. – Видите вот это круглое образование на затылке? Вот, белое пятно.
Он обвёл пальцем белый кружок размером с шарик для пинг-понга, разместившийся внутри задней стенки черепа.
– То, что вы видите – внутричерепная остеогенная саркома, – сказал он. – Костное злокачественное образование прямо в мозге.
Было не очень понятно, зачем он мне рассказывал об этом.
– Так выньте его оттуда, – сказал я.
– Случай неоперабелен. На более ранней стадии это было бы возможно, но не в таком запущенном состоянии…
– Да я полгода назад проходил обследование! Разве за шесть месяцев может вырасти такая опухоль?
Врач отложил в сторону снимок и сжал мою ладонь. Я отдёрнул руку. Совсем не хотелось жалости к себе. Чувствовал себя отлично и не нуждался ни в чьём сострадании. При этом отрицать очевидное было глупо.
– И сколько ещё можно протянуть с этим? – спросил я.
– Трудно сказать, – пожал плечами доктор. – Рост может замедлится, может ускориться. Нужно следить за динамикой, понять возможности вашего организма…
– Сколько?! – рявкнул я.
– Рассчитывайте на год, – сдался врач.
Сенгакоця (II)
Поток воспоминаний оборвался новым звоном колокольчиков. Где-то неподалёку чиркнула спичка, пахнуло серой. Заклокотал огонь, начали потрескивать дрова в печке. На неё поставили что-то металлическое. Должно быть, чайник.
– Я – палеоантрополог, – проговорил я, позабыв о шёпоте. – Но по-прежнему не помню, где нахожусь.
Голос мой звучал натужно, словно связки повреждены. Машинально помассировал шею. Опять тонко задребезжали язычки колокольчиков.
– Слышите? – спросил я. – Колокольчики…
– Не обращай на них внимания, – шепнул собеседник. – Что было потом?
Мне пообещали год жизни, а затем… На каждую попытку память отзывалась пустотой – всё равно, что камешки кидать в пересохший колодец в надежде услышать плеск воды.
– Это же не больница, – подметил я.
Не могла же больница быть с печным отоплением и дощатым полом. Где-где, а не в Москве и области точно. Ведь так?
– Вот, это должно помочь, – прошептал незнакомец, вкладывая мне в руку какой-то связанный в кольцо шнурок.
По весу чувствовалось, что к нему было что-то подцеплено. Подтянув тесёмку, обнаружил на конце холодную гладко наполированную и изогнутую полумесяцем подвеску. Ощупал повторно. Кулон сужался к концу и оканчивался острием.
– Коготь! – наконец понял я. – Это же медвежий коготь! Такой был у Ани!
Воспоминание второе: На пути в Тамбей
С момента пропажи Ани минуло уже два с небольшим года. Если быть точнее – два года и тридцать два дня. Всё это время о ней не было никаких новостей.
В день аварии местность прочесали спасатели и добровольцы. В течение следующих суток полиция проверяла ближайшие к месту происшествия дорожные камеры и системы видеонаблюдения придорожных кафе и заправок. Результата не было. Взялись и за меня. Сначала у них возникли вопросы, потом они трансформировались в допросы. Дошло и до обысков. Кому-то из оперативников пришла в голову мысль, что я убил жену, тело спрятал, а на дороге специально устроил ДТП, дабы запутать следствие. Никаких доказательств этой теории они, конечно же, не нашли.
Больше всех сделали волонтёры – развесили по области объявления о пропаже, разместили их в социальных сетях, несколько дней искали следы Ани вокруг места аварии, постепенно удалившись от него почти на сотню километров. Дальше, говорили они, было искать бессмысленно.
Несколько раз звонили неизвестные и говорили, что видели её, но результата их слова не приносили. Однажды какая-то женщина даже представилась Аней, утверждала, что её похитили и увезли куда-то в Африку. Незнакомка настойчиво, с каким-то странным акцентом, просила переслать ей деньги на обратный билет. А когда поняла, что не получит их – прокляла.
Но несмотря ни на что, я не переставал верить в её возвращение. Вздрагивал от каждого шороха за дверью. Нёсся открывать, не глядя в глазок, после любого звонка. Впускал в подъезд всех, кто набирал нашу квартиру на домофоне. Всегда брал трубку.
Вот и в этот раз, едва стоявший на зарядке возле дивана телефон пискнул, я, сшибая расставленные на полу банки и бутылки, подлетел к нему и принял вызов.
– Алло! – излишне резко бросил я. – Не молчите! Аня, это ты?!
Увы, это была далеко не Аня.
– Здравствуйте, Константин, меня зовут Виктория! – поздоровалась преисполненная воодушевлением девушка. – Скажите, а у вас есть мечта?
– Не думаю, что вы сможете мне с ней помочь, – ответил я, намереваясь положить трубку.
– Почему же? – не согласилась собеседница. – Мы можем всё! Расскажите о своей мечте…
Звучало сомнительно, но от этих слов где-то глубоко внутри натянулся нерв надежды. Хотелось верить, что вот он, настоящий шанс.
– Я хочу к своей жене, – признался я.
– Легко! – обрадовала меня жизнерадостная звонившая. – Вы сможете к ней поехать куда угодно благодаря нашему кредиту! Я представляю банк…
– Вам повезло с воображением, – оборвал я и бросил трубку.
Пытаясь не думать о своей наивности, поболтал несколько открытых алюминиевых банок, стоявших тут же на покрытой почти сантиметровым слоем пыли полочке. В одной что-то осталось. Запрокинув голову, высосал безвкусные подонки, так и не определив, что именно и какой свежести пил.
Я почти не покидал дом. В университете мне предоставили бессрочный отпуск и предложили психолога, которому я так ни разу и не позвонил. Не видел смысла. Чем бы он мне помог? Научил бы относиться к исчезновению супруги как к данности? Бессердечной сволочью становиться не хотелось. Подсказал бы, как принять произошедшее? Я был не готов смириться. Поставить в этой истории точку, признаться, что свершившееся необратимо, для меня значило бы предать Аню. И не только её.
Она ведь была на тридцать четвёртой неделе беременности. Это значило, что сейчас где-то нашему ребёнку могло быть уже год и десять с половиной месяцев. Платон. Интересно, какой он и насколько похож на нас?
Прикрыл глаза, чтобы представить, а затем зажмурился изо всех сил, пытаясь выдавить начавший вырисовываться образ. Он бы неминуемо принёс слёзы, а плакать мне уже не хотелось.
Чтобы отвлечься, схватил с подоконника засохший бутерброд с загрубевшим куском сыра, и начал грызть. Есть мешала отросшая, спутавшаяся с лохматыми усами борода. Волоски то и дело попадали в рот и застревали между зубами. Вкус у моего завтрака оказался странным, точно жевал сухарь с куском мыла, но мне было всё равно. Так даже лучше. Это отвлекало.
Не умер от голода я только благодаря Валере. Коллега периодически приносил мне продукты, стучал в дверь, объявляя о своём приходе, называя число с месяцем, и спрашивая, жив ли я. Получая ответ, он оставлял пакет на коврике. Мы с ним ни разу за это время не увиделись, но мне и не нужно было. Да и ему, похоже, тоже – хватало понимания, что я ещё дрыгаюсь. Мотивации его я не понимал, но был ему благодарен.
В какой-то момент челюсти устали бороться с твёрдым батоном, и я отшвырнул его остаток обратно на окно, решив доесть в другой раз. Снаружи шёл снег. Такой же пушистый и неспешный, как два с лишним года назад.
Со стороны кухни почудился шорох. Я прислушался. Не запер дверь после последнего прихода Николаевича, и сейчас кто-то рыскал по шкафам в поисках ценностей?
– Кто там? – спросил я, не двигаясь с места, чтобы лучше слышать обстановку.
Ответом стало чавканье. Неспешное. Протяжное. Будто жующий обладал несоизмеримыми с человеческими по размеру челюстями. Собака? Откуда тут взяться собаке?
Предположение пришлось отбросить, когда послышалось порыкивание. Не походило ни на собаку, ни на кого бы то ни было ещё, знакомого мне. Слишком звонко и продолжительно.
Вооружившись торшером, медленно двинулся к кухне, стараясь опускать кончики пальцев между обёртками от еды и пустыми банками от напитков. Босые ноги мгновенно вспотели, и при каждом шаге к ним липли новые комья пыли.
Чем ближе я подбирался к неведомому обжоре, тем явственнее чувствовал источаемый им смрад. Запах был настолько едким, что сравнить его можно было разве что с болотными газами.
Оставался ещё шаг, когда вставленным в розетку шнуром торшер отдёрнуло назад, и тот, с лёгкостью выскользнув из взмокших ладоней, покатился по полу, разбрасывая грохочущие бутылки в стороны.
На безвестную зловонную тварь шум произвёл неожиданное впечатление. Она перестала жевать. Бежать? Заглянуть? Звук нового рыка проскрёб по спине, выдавливая из кожи мурашки.
– Чудовищ нет, – твёрдо сказал я и шагнул навстречу вони.
Передо мной стоял открытый холодильник. На полке лежала давно откупоренная бутылка испорченного кефира, который тягучими сгустками капал на кафель с чвакающими звуками. Порыкивал напряжённый двигатель холодильника, из-за незапертой дверцы пытавшийся теперь охладить ещё и комнату.
Заниматься уборкой не было желания, однако зловоние не оставляло выбора. И всё же сделать это мне не позволили.
В дверь кто-то позвонил. Прямо со шваброй в руках подскочил к ней и дёрнул за ручку. Она не была заперта. На пороге стояла незнакомая шатенка в безразмерном пальто верблюжьего оттенка и кожаном коричневом кепи.
– Вы ошиблись, – сказал я и попытался закрыть дверь.
– Постойте! – попросила она. – Нам нужно поговорить. Это важно!
– Для меня – нет, – отрезал я и захлопнул створку.
Звонок повторился.
– Я ваша соседка снизу! – провибрировала дверь приглушённым голосом девушки. – Вы меня заливаете!
Чертыхнувшись, бросился в ванную, едва не упав на повороте. Щёлкнул выключателем. Свет сдавил привыкшие к полумраку квартиры глаза. Рядом с раковиной, за унитазом и под ванной было сухо. Чем я её затопил-то, кефиром?
За исключением налипших на чашу раковины и борта ванны щетины, волос и хлопьев высохшей грязной пены, проблем обнаружить не удалось. Разве что, скисшая старая мочалка, пованивающая в углу на полочке.
– У меня всё в порядке, – крикнул я, вернувшись в прихожую.
– Разрешите убедиться? – попросила соседка.
Оглядев своё запущенное жилище, понял, что приглашать сюда кого-то было бы небезопасно как минимум для его психики.
– В квартире беспорядок, – признался я.
– Ничего, я тоже далеко не дева по гороскопу, – отшутилась девушка. – Так и будем разговаривать через дверь?
Поколебавшись, приоткрыл створку.
– Вы не поняли, – сказал я. – У меня тут прям катастрофа. Два года без уборки.
– Так пустите или нет? – настояла она.
Я сдался. Открыл настежь дверь. Вопреки моим ожиданиям, увиденное за моей спиной на неё не произвело значительного впечатления. Казалось, она ожидала худшего и даже была разочарована.
– Ванная там, – подсказал я, указав на дверь.
Собеседница шагнула в квартиру и уставилась на меня, улыбаясь во весь рот. Искать протечки она не спешила.
– В чём дело? – не понял я. – Не беспокойтесь, там чище всего, я туда редко захожу… По запаху от меня, думаю, это и так понятно.
– Знаете, я на самом деле не ваша соседка…
По одежде можно было сразу догадаться, что она не та, за кого себя выдавала. Кто станет наряжаться, когда у него с потолка течёт?
– Так, вон, – бросил я, открывая дверь и попытавшись выставить нахалку.
Та упёрлась ногами в порог.
– Вы что, меня совсем не помните, Константин Спиридонович? – хохоча, спросила она. – Я думала вы шутите…
Повторно всмотрелся в её припорошённое едва заметными веснушками лицо без макияжа. Что-то отдалённое угадывалось, разве что, в её глазах. Вспомнить так и не удалось.
– Я – ваша бывшая студентка, – подсказала она, поняв, что память меня подвела.
Яснее от её слов не стало. Мало ли я выпустил студенток за свою, пусть и не длительную, но весьма продуктивную практику.
– Лукерья! – сдалась она.
– Да ну, – не поверил я и отстранился, чтобы получше её разглядеть. – Лука? Вы сильно изменились за два года…
Я помнил её совсем другой – с обилием готической косметики, в невзрачном оверсайзе и с чёрным каре. Длина волос осталась примерно той же, а вот цвет преобразился в естественный.
– Вам так лучше, – сказал я. – Настоящая леди.
– Спасибо, – поблагодарила она. – Константин Спиридонович, я к вам по делу.
– Что-то с Валерием Николаевичем? – предположил я.
– Нет, папа в порядке, – успокоила она. – Это по поводу работы. Я лечу на Ямал, там нашли месячного мамонтёнка в потрясающем состоянии – лучше Любы…
– Поздравляю, Лука, – прервал её я. – А зачем мне об этом знать?
Ископаемые животные меня особо никогда не интересовали. Хотя находка, о которой говорила моя бывшая студентка, действительно могла оказаться сенсацией. У знаменитого месячного детёныша шерстистого мамонта по прозвищу Люба не хватало всего-то копытцев, одного уха и части хвоста. Она считалась самым хорошо сохранившимся из обнаруженных мамонтов несмотря на то, что ей сорок две тысячи лет. Как же тогда выглядел экземпляр в более лучшем состоянии – как спящее животное что ли?
– Я бы хотела, чтобы вы…
– Нет-нет-нет, – запротестовал я. – Моя специализация – палеоантропология… Была. В любом случае мамонты – это не ко мне.
Поймал себя на мысли, что расскажи она об обнаружении стоянки древних людей, я всё равно бы не согласился никуда ехать. Не было желания возвращаться к прежней рутине без Ани в своей жизни.
– В том-то и дело, что мамонтёнок – лишь часть находки, – тем временем рассказывала Лукерья. – Вокруг него что-то вроде ритуального ненецкого захоронения. Как минимум, пять тел.
– На Ямале? – уточнил я. – Обрядовое захоронение?
Она кивнула.
– Не говорите ерунды. Неудачная шутка.
– Это не шутка, а уникальная находка! – настаивала бывшая студентка. – Мамонт и люди, принесённые в жертву одновременно!
– Если бы вы внимательнее слушали лекции Анны Викторовны или своего отца, то знали бы, что ненцы не делали ритуальных погребений. В древности они приносили в жертву людей, но забирали лишь их головы, а тела скармливали собакам.
– «Уникальная находка» – не мои слова, а моего отца.
– И почему он считает, что это сделали ненцы, а не, скажем, случайно забредшие на Ямал вогулы или ханты?
– Он сказал, это точно не манси и не остяки, – не согласилась Лука. – На них остатки одежды с ненецким орнаментом.
– Она-то как сохранилась?
В вечной мерзлоте, конечно, ткань не истлела бы и за тысячи лет, но в том то и дело, что выкопать могилу в замёрзшей почве практически невозможно. А потому в тундре практикуют надземные захоронения.
Согласно погребальным обычаям ненцев, усопших оставляли в скреплённых вертикальными и горизонтальными балками гробах на возвышенностях. Над головой умершего вешали ритуальный колокольчик, а рядом с гробом оставляли его перевёрнутые нарты.
Когда Лука сказала о захоронении, я полагал, что тело мамонтёнка случайно попало на место родового кладбища, и сумевшие уцелеть под осадками и на ветру останки людей ничего ценного для науки не представляли. Однако, судя по всему, речь шла о чём-то другом. И детёныш мамонта, и люди были именно закопаны в вечной мерзлоте. Но кем и с какой целью?
Лукерья извлекла из своего клатча пару фотографий и протянула мне одну за второй.
– Вот этот ломанный треугольниками орнамент вроде бы с мужской одежды, – вспоминал я из рассказов Ани о её исследованиях культуры народов Ямала – селькупов, хантов и ненцев.
На фото запечатлели последовательность из двух с половиной зубчатых завитков, отдалённо напоминающих оскал хищника.
Лука развернула листок с рукописными пояснениями.
– Верно, вот, папа написал, это «сармик' ня'» – волчья пасть, – подтвердила она и указала на второе фото с изображением разветвлённых сломанных линий. – А тут локоть лисицы – женский узор «тёня' салик»…
– Они точно были принесены в жертву? – всё ещё сомневался я.
– Тела располагаются вокруг мамонтёнка по кругу в неестественных позах, словно пытались покадрово изобразить походку.
Всё это звучало слишком неестественно для реальности. Подобных ритуалов ни мне, ни, я уверен, моим коллегам встречать не приходилось. Да что там говорить, даже коренные ненцы наверняка не сохранили знаний ни о чём похожем.
– И ещё, вот это было у одной из жертв, – она протянула мне кулон, сделанный из медвежьего когтя.
Время настолько хорошо отполировало украшение, будто его покрыли лаком. Не верилось, что коготь – ровесник мамонтов. Скорее походил на тот самый оберег, который носила Аня. С той лишь разницей, что цвет этого выглядел естественным, а у моей супруги кончик талисмана был покрыт красным лаком для ногтей.
– Прошу, поедемте! – взмолилась Лукерья. – Мы сможем описать новый ритуал, изучить взаимодействие людей и мамонтов.
Звучало очень заманчиво, особенно по той причине, что тема мамонтов в культуре народов севера всегда привлекала Аню. Она бы от такой возможности не отказалась.
– А иначе, если не мы, находку отдадут кому-нибудь другому, – давила Лука. – Все документы на вас я уже получила в университете.
– Каким образом? – удивился я. – А, папа… Почему же он сам не поехал?
Проигнорировав мой вопрос, она погладила меня по предплечью.
– Приведите себя в порядок, а я помогу вам с сумкой, – сказала она.
– Походная одежда в том шкафу, – указал я. – А вы что, в таком прикиде на Ямал собрались?
– Моя сумка внизу, – сказала она.
– Если в ней что-то тоньше моей одежды, возьмите комплект Ани, вам подойдёт.
Закрывшись в ванной, изучил в зеркале своё одичавшее и осунувшееся лицо. Кожа обзавелась морщинами и обвисла, смазывая контуры черепа. Не знал, из-за чего больше я стал настолько измождённым – от стресса, или же саркома брала своё. Признаться честно, полагал, что она прикончит меня уже год назад, как и предсказывал доктор, но по какой-то причине опухоль этого не сделала.
При помощи триммера избавился от безобразной бороды и бесформенной причёски. С короткой колкой щетиной на щеках и голове я стал выглядеть совсем доходягой. Так посмотришь со стороны – и примешь за погибающего от голодовки.
Горячая ванна стала особым наслаждением, даже несмотря на то, что наполнял её без предварительной чистки. Откисая в пене и клоках собственных волос, слушал, как в комнате суетилась Лука. Хлопала дверцами шкафов, шуршала одеждой, натыкалась на шелестящий и звенящий мусор. Не стал снимать с шеи цепочку с кольцом Ани. Решил, что теперь, что бы ни случилось, всегда буду носить его с собой. Столько, сколько потребуется, пока она не вернётся.
Нежиться было некогда. Наскоро оделся в более-менее сносные вещи и, проверив, что собрала Лукерья, покинул квартиру впервые за долгое время. В использовании ключа для запирания двери снаружи чувствовалось что-то сюрреалистическое. Дело вовсе не в том, что я давно закрывался лишь изнутри. Создавалось впечатление, будто я заточаю там самого себя, предаю, обрекаю на что-то необратимое. Размышления об этом прервал внезапный спазм в затылке. Мир на мгновение померк. Да, это всё были не мои мысли – опухоли. Скоро она заберёт не только мой разум, но и тело.
– С вами всё хорошо? – забеспокоилась Лукерья, подхватывая меня под руку. – Вы побледнели. Взмокли.
Она провела ладонью по моей шелестящей щетине и потрогала лоб.
– Это от обилия свежего воздуха, – соврал я. – Идём.
Такси ожидало внизу. Водитель не стал помогать с сумкой, поэтому взял её с собой в салон, пристроив на заднем сиденье между собой и Лукой. Вышло удобно – можно было опереться на неё локтем.
– И подлокотник не нужен, – подумал я вслух.
– На заднем сиденье не предусмотрено, – бросил водитель, точно я высказал какую-то претензию.
За окном мелькали улочки, растворяющиеся в пару автомобильных выхлопов, стоков, дымящихся сквозь решётки люков, и дыхания спешащих по делам пешеходов.
– Ваш билет, – Лукерья протянула мне его и подышала в ладони. – Зябко, правда?
Я не мог согласиться – температура казалась комфортной. Зато таксисту было, что сказать.
– Печка и так на максимум, – огрызнулся он.
Лука подняла мою сумку и пристроила к двери, а сама пододвинулась ко мне поближе и обняла за руку. Конечно, такое внимание льстило, однако у меня не было ни желания, ни права играть в эти игры.
– Слушайте, давайте будем держать дистанцию? – попросил я Луку.
– Может тогда за руль сам сядешь, умник? – прорычал водитель.
– Да завались ты там, а, – цокнула языком Лукерья, закатывая глаза и отсаживаясь. – Задрал причитать как бабка.
На это мужчина ничего не ответил. Казалось, слова моей спутницы его совсем не задели. Он продолжал рулить всё с тем же видом величайшего презрения ко всему, искажённым лёгкой улыбкой.
– Простите… – всё равно извинился я за Луку, ошибочно полагая, будто та уязвила его.
– Не отвлекай от дороги! – рявкнул таксист.
Лукерья сдержала смешок.
– Сам не отвлекайся, одну звезду влеплю! – достав телефон, пригрозила она.
– Да пошла ты! – с искренней улыбкой и максимальной теплотой в голосе парировал водитель.
– Тебя туда же, – хмыкнула Лука, а затем поставила отметку «приятная беседа» и максимальную оценку обслуживания в приложении.
Дальнейшая дорога до самого «Домодедово» прошла в тишине. Таксист довольно насвистывал какую-то детскую песенку. Умиротворённая Лукерья ковырялась в телефоне. И только мне одному было не по себе. Чем ближе к аэропорту мы подъезжали, тем сильнее росла внутренняя тревога. Когда же мы остановились у входа в аэровокзал, волнение усилилось настолько, что обездвижило меня. Внутренний голос призывал не выходить, попросить таксиста развернуться и помчаться прочь. Рационального в этом желании не было, скорее говорила привычка сидеть взаперти и ничего не делать.
– Выметайтесь уже, – попросил таксист. – И пятёрочку мне там оформите.
– Не дождёшься, – отмахнулась Лука, оставляя чаевые.
– Что б вы там оба расшиблись в таком случае побольнее, – ответил он. – Крутого пике.
Дождавшись, пока я извлеку из багажника жёлтый чемодан своей бывшей студентки и захлопну крышку, водитель вдавил газ и со свистом сорвался с места.
– Я разучился с людьми общаться, или что это вы с ним устроили?
– Нам в терминал «C», – вместо ответа скомандовала Лука. – Поторопитесь.
Разминувшись с теми, кто улетал из зимы в лето, мы направились к самолётам, увозящим из игрушечной зимы средней полосы в настоящую северную.
В зоне ожидания я увидел отца Лукерьи на костылях. Точнее, костыли стояли рядом с креслом, в котором он развалился, делая пометки в книге. На левой ноге от колена вниз у него чернел ортез. Выглядел Валера недовольным, но при этом тепло поприветствовал меня.
– Думал, ты выглядишь хуже, – сказал он и протянул руку, не поднимаясь.
Пришлось наклониться для приветствия. От Валеры, как всегда, пахло каким-то ненатуральным лосьоном после бриться. Он постоянно перебарщивал с ним. Давно хотелось сказать, да всё не знал, как потактичнее это сделать.
– Это всё вашими стараниями, – ответил я на рукопожатие. – А с вами что?
– Да так, – отмахнулся он, откладывая в сторону книгу. – Это всё наша общедомовая ледовая арена на парковке.
На желтоватого оттенка обложке книги между его именем сверху и названием «Альянс» снизу был изображён мужчина посреди пустыни, рассыпающийся на ветру в песчинки.
– Хочешь почитать? – спросил он. – Новая, про преодоление предрешённости жизни и силу идеи.
