Валерий Астапов
Тревожность у детей
Нормальная и невротическая тревога
Психологическая проблема тревоги имеет еще один аспект исследования – установление различия между нормальной, рациональной тревогой и патологической, невротической тревогой.
Психиатры до недавнего времени рассматривали любую тревогу как невротическую, не принимая во внимание особенностей внешней ситуации, которые могут естественным образом обусловливать тревогу.
Эту точку зрения критикует Тиллих (1995), который полагает, что в теории много путаницы именно из-за отсутствия четких различий между экзистенциальными и патологическими формами тревоги. Установить такие различия невозможно одним лишь глубинным психологическим анализом. Без онтологического понимания человеческой природы невозможно создать стройную всеобъемлющую теорию лишь на основе исследований, проведенных психологами.
В целом философы и психологи-экзистенциалисты рассматривают тревогу как неотъемлемую часть человеческой жизни, а невротическую тревогу – как явление, возникающее на ее основе вследствие фрустрации в самоутверждении.
Кьеркегору (1993) принадлежат слова о том, что способность человека к свободе порождает тревогу. Во всякой ситуации, когда у человека есть возможность совершения какого-либо действия, потенциально присутствует тревога. Невротическая тревога возникает в результате неспособности человека реализовать эту свободу в ситуации нормальной тревоги. Тиллих (1995) рассматривает патологическую тревогу как следствие неспособности «Я» выдержать экзистенциальная тревогу.
Для экзистенциалистов практически любая человеческая активность связана с тревогой и, потенциально, с невротической тревогой: индивидуализация и конфликт между симбиотической привязанностью и отделением, принятие ответственности, осуществление выбора, поиск смысла и т. д. Одним словом, просто существовать – уже достаточная причина для беспокойства.
Allport (1961) следующим образом описывает экзистенциальный взгляд на проблему: «Человек обнаруживает, что его «бросили» в этот океан непостижимого мира. Ему едва удается удержаться на поверхности, чтобы не попасть в скрытые течения страха и водовороты острой паники. Он живет в бурных водах нестабильности, одиночества, страданий, преследуемый призраком смерти и небытия» (с. 120).
Психиатры довольно долго игнорировали проблему различия между нормальной и невротической тревогой. Хорни считает, что различие между невротической тревогой и общей тревогой (Urangst) заключается в том, что последняя является выражением человеческой беспомощности перед лицом реальной опасности (болезни, лишений, смерти, сил природы, врагов), тогда как в первой беспомощность в основном является следствием репрессированной враждебности, а в качестве угрозы выступает предвосхищаемая враждебность окружающих.
Kelman (1957) также заявляет, что испытывать тревогу – вполне естественно для человека. Говорить же об иррациональности тревоги возможно только в плане ее источников, функций, отношений к ней человека.
Ostow (1959) отмечает, что общим для реалистической и невротической тревоги является их тенденция к актуализации, когда Эго захлестывает поток инстинктивной энергии или появляются признаки, что это произойдет. Для реалистической формы тревоги характерно воздействие внешних факторов в виде травматической ситуации и событий, ее повлекших. А для невротической формы тревоги характерно воздействие потока инстинктивной энергии или факторов, его обусловивших, что трактуется как прорыв слабо репрессивных влечений. Реалистическая тревога побуждает субъекта к поиску путей спасения от угрожающего объекта, но и в случае невротической тревоги субъект уходит от борьбы.
Так же, как и при разведении тревоги и страха, отделить нормальную тревогу от невротической гораздо легче теоретически, чем практически. Реакция на реальную, объективную угрозу – страх, но если к нему добавляется оттенок тревоги и событие приобретает бессознательную значимость для субъекта, то реакция приобретает невротический характер. Вопрос о том, существует ли «общечеловеческий феномен» тревоги – это присущее человеку и лишающее покоя знание о незащищенности его жизни является отдельной и до сих пор не решенной проблемой.
Почему среди людей существуют такие большие различия в отношении к субъективно интерпретируемым источникам тревоги (Urangst), в подверженности их воздействию? Различие, сделанное Фрейдом (1986), заключается в том, что нормальная тревога есть реакция на внешнюю угрозу, а невротическая – на какое-то «побуждающее требование».
May (1950) также утверждает, что нормальная тревога свободна от вытеснения и не задействует механизмы психологической защиты, тогда как невротическая тревога требует вытеснения и действия различных механизмов ограничения активности и сознания.
Подавление угрозы имеет своим результатом то, что индивид не знает источника своего опасения. Блокирование сознания, которое происходит при невротической тревоге, делает индивида более уязвимым по отношению к угрозе и таким образом усиливает невротическую тревогу.
Нормальная тревога есть реакция на угрозу ценностям индивида, которые он считает единственными для его существования как личности. При этом, как указывает May (1950), тревога как реакция:
– недиспропорциональна реальной угрозе;
– не включает подавление или другие механизмы интропсихологического конфликта;
– поэтому не требует невротических защитных механизмов, но может быть ослаблена на уровне произвольного осознания, если необходимо изменить объективную ситуацию.
Как и любая рациональная тревога, она может быть использована конструктивно. Ранк (1924) подчеркивает, что нормальная тревога присуща всем переживаниям на всех возрастных периодах жизни индивида. Если эти потенциально формирующие тревогу переживания преодолены успешно, то они ведут не только к относительно большей независимости ребенка, но и к восстановлению отношений с родителями и с другими людьми на всех уровнях. Тревогу в этих случаях следует рассматривать скорее как нормальную, чем как невротическую.
McDougall (цит. по Rycroft, 1968) придает большое значение тому аспекту тревоги, который не является очевидным, если рассматривать тревогу с ее неизбежной озабоченностью, мучительностью, иррациональностью с точки зрения патологии. Испытывающий тревогу человек чувствует ее не по поводу того, что происходит, он тревожится о том, что может произойти.
Экзистенциалисты, уверяющие нас, что тревога – это неотъемлемый компонент индивидуализации и свободы, иногда сами указывают на истоки тревоги в отношениях между детьми и родителями. Даже если существует онтическая тревога, она так сильно отличается от клинической тревоги с ее межличностными корнями, садомазохистским ядром, вытеснением и защитами, что ей скорее подойдут названия вроде обеспокоенности, осторожности, озабоченности. Отделить такую реакцию от невротической в каждой конкретной ситуации – трудная проблема, поскольку чем глубже исследуешь смысл реакции, тем яснее становится, что не ситуация вызвала оправданное мрачное предчувствие, а сам человек нашел рационализированные причины своей «безобъектной» тревоги.
Интерперсональная концепция происхождения тревоги
Freud (1926) в своей работе «Hemmung, Symptom und Angst» сделал прорыв в изучении проблемы тревоги, но в то же время он придал пониманию этого явления особый уклон, от которого патопсихология до сих пор не может освободиться.
Он сумел увидеть, что тревога имеет ситуационный прообраз в раннем детстве, что эта ситуация психотравматически воздействует на ребенка в силу его беспомощности и размеров опасности и что участие во всем этом матери неоспоримо. Но использование Freud понятия «комплекс смерти» и сделало невозможным установление связи между травматической ситуацией и угрозой, исходящей от матери.
В результате изначально допущенных перекосов позже приходилось пересматривать многие идеи, изменять точку зрения на механизмы тревоги, путаться в двусмысленностях и противоречиях. После длительных блужданий он, наконец, пришел к убеждению о том, что детская тревога связана со страхом наказания и страхом быть брошенным матерью.
В своем первоначальном определении понятия тревоги Freud не учитывал ни фактора Эго, ни межличностных отношений, рассматривая мать как объект, на который направлено либидо ребенка. Тревога оказалась просто нереализованным либидо, результатом трансформации либидо. С ребенком это происходит, когда матери нет рядом с ним, а со взрослым, когда его либидо подавляется либо вследствие ничем не завершающихся случаев сексуального возбуждения, либо вынужденного воздержания. Ни одна из этих гипотез не вызывает полного доверия. В то время как объяснение тревоги, как следствия невозможности реализовать либидо при отсутствии объекта (матери), представляется надуманным, в случае реакции ребенка на посторонних оно выглядит довольно правдоподобно. Присутствие незнакомого человека должно усиливать переживание ребенком факта отсутствия матери в данный момент. То, что ребенок может бояться чужих потому, что наделяет их злыми намерениями, Freud отверг как «несостоятельный теоретический конструкт». Что же касается различий в степени личностной тревожности среди детей, он объяснил их конституциональными различиями, а также имевшим место в детстве «чрезмерным удовлетворением либидо». Таким образом, получается, что как недостаточное, так и чрезмерное удовлетворение либидо дает одинаковый эффект. Утверждение о том, что обильная экспрессия либидо повышает уровень тревоги, противоречит другому положению теории либидо о том, что фрустрация и вытеснение либидо приводят к тревоге.
Затем на смену этой первоначальной теории пришла прямо противоположная: тревога есть причина, а не следствие вытеснения. Что же в таком случае является причиной тревоги? Снова либидо. «Притязания» либидо уже сами по себе создают ситуацию опасности, независимо от последствий их осуществления.
В невротической тревоге «человек испытывает страх перед собственным либидо … Эго пытается уйти от требований либидо и поэтому относится к этой внутренней опасности так, как если бы она была внешней». (Фрейд, 1989, с. 258).
Но Фрейд сделал следующий шаг в исследовании проблемы, выдвинув идею о том, что внутренняя инстинктивная опасность – это компромисс с внешней, реальной ситуацией опасности – родительским наказанием. К примеру, сексуальные импульсы мальчика, направленные на его мать, вызывают в нем тревогу и подвергаются вытеснению, вызываемому опасностью наказания в виде кастрации, исходящей от отца.
Фрейд, по всей видимости, никак не хотел признать того, что стало абсолютно очевидным – связи между тревогой и враждебностью, хотя вначале он писал, «что ближайшая участь аффекта состоит в превращении в страх» (1989, с. 267). В работах Фрейда нет ни слова о трансформации гнева в тревогу. Равно как и о какой-либо внешней угрозе, обусловленной мотивом враждебности. Страх быть брошенным матерью и страх быть кастрированным отцом – плод фантазии. Нет ни намека на какие-либо реально существующие основания для таких представлений, равно как и в случае женской ненависти к матери, что также является одной из тем Фрейда.
Но что обусловливает «травматическую» ситуацию в детстве, чувство беспомощности перед лицом страшной опасности? Позднее тревога служит предупреждением об опасности, то есть сигналом возможности оказаться в травматической ситуации. Однако только ли отсутствие матери составляет содержание ситуационного прообраза? Фрейд также предложил рассматривать роды как еще одну форму травматического опыта. Но для того чтобы быть прообразом, опасность должна быть реальной, чтобы ребенок действительно ощущал исходящую от нее угрозу его жизни. Фрейд довольно скептически отнесся к идее, в свое время выдвинутой Rank (1924), и настаивал на том, что роды являются не реальной психотравмой, а символом отделения. Отделение ассоциируется у ребенка с наказанием, но тогда угроза имеет потенциальный характер, а ребенок видит причину ее возникновения в своей собственной виновности.
Таким образом, Фрейд оставляет без ответа вопросы, имеющие ключевое значение для понимания проблемы базисной тревоги.
Являются ли роды действительно травматическим опытом и прообразом тревоги или они лишь символизируют отделение и в этом смысле не более, чем метафора? Что является внутренней ситуацией опасности у ребенка на\до-Эдиповой стадии – признание либидо или фрустрация его экспрессии? Почему ребенок ощущает сверхсильную угрозу и испытывает тревогу от Эго, и будет защищать его посредством сигнальной тревоги? Почему наказание означает смерть (быть брошенным матерью) и увечье (быть кастрированным отцом)? Если бы Фрейд позволил себе связать тревогу с враждебностью, то есть рассматривал бы ее как реакцию на реальную внешнюю угрозу, он бы избавил себя от длительных и непродуктивных попыток, которые почти не приблизили его к пониманию проблемы.
Заслуга Klein (1948) в том, что она поставила враждебность в центр реакции тревоги. Проанализировав ситуацию детской тревоги, она обнаружила, что первостепенное значение имеют агрессивные импульсы и фантазии, генерализуемые различными источниками, но на определенной стадии детского онтогенеза эти процессы сходятся в одной точке и достигают кульминационной силы.
Тревогу, свойственную маленьким детям, возможно ослабить только воздействием этих импульсов и фантазий, при этом учитывая особую роль, которую играет агрессия в стимулировании тревоги. Ранние процессы интроекции и проекции приводят к появлению в структуре Эго рядом с положительными образами объектов чрезвычайно пугающих и преследующих (пресекьютивных) образов. Эти образы ребенок воспринимает в свете своих собственных агрессивных импульсов, то есть он проецирует свою агрессию на те внутренние образы, которые образуют часть его раннего Супер-Эго. Первые защитные реакции Эго направлены против тревоги, вызываемой этими импульсами.
После того, как Фрейд заявил о концепции инстинкта смерти, Klein пришла к убеждению, что тревогу вызывает опасность, исходящая от этого инстинкта. Страх смерти является причиной тревоги, он не может быть устранен и участвует во всех ситуациях тревоги. Опасность, создаваемая действием инстинкта смерти, ощущается ребенком как атака, как нечто, преследующее его. Следствием такого опыта является представление о внешнем мире как о чем-то враждебном.
Эго направляет импульсы разрушения против первого внешнего объекта, с которым сталкивается ребенок – материнской груди. Ребенок ощущает, что отказ в материнской груди – это возмездие за враждебное отношение к ней с его стороны, и грудь, отказывающая ему в молоке, становится внешним представлением инстинкта смерти. Происходят постоянные флуктуации между страхами внутренних образов и внешних плохих объектов, между инстинктом смерти, действующим внутри и объективирующимся вовне.
Агрессивные импульсы ребенка, благодаря проекции, играют основную роль в образовании им образов преследования, эти образы усиливают пресекьюторную тревогу, которая, в свою очередь, усиливает его агрессивные импульсы.
Klein (1948) устанавливает различия между двумя основными формами тревоги – пресекьюторной и депрессивной. Первая связана с уничтожением Эго, вторая – с причинением вреда внутренним любимым образам и внешним любимым объектам разрушительными импульсами субъекта. Она также различает объективную тревогу, которая является страхом потери матери, и невротическую, определяемую как представление о том, что мать была уничтожена его агрессивными импульсами или находится под угрозой уничтожения.
Некоторые идеи Klein (1948) представляются эксцентричными, но ей более чем кому-либо удалось понять смысл импульсов разрушения и страхов, порождающих детскую тревогу, а также внести коррективы в концепцию Фрейда, лишив ее узконаправленного сведения всех процессов к либидо. Однако существенным недостатком ее теории является отнесение детской агрессивности к инстинкту смерти и понимание роли матери только в рамках механизма проекции и интроекции. Как и в работах Фрейда, мать у Klein не несет ответственности. Позже она несколько изменяет свои взгляды и признает особую роль взаимоотношений между матерью и ребенком, но первичная тревога так и остается продуктом инстинкта смерти.
В то время как Klein много писала о чувстве тревоги при разлучении, она оставила мало замечаний по поводу того, как грудные и маленькие дети действительно ведут себя при отсутствии матери.
А. Фрейд (1993) была одной из первых, кто зарегистрировал такие наблюдения, однако она долгое время не придавала значения этой проблеме. Она указывает, что дети от одного года до трех лет проявляют бурную реакцию на уход, замечая, что способность любить у детей в этот момент оказывается лишенной своего привычного объекта. Их стремление к матери таким образом становится непереносимым и приводит к состоянию отчаяния.
Сформировав свои теоретические взгляды, она предположила, что объяснение привязанности ребенка к матери должно быть отнесено к теории вторичного побуждения, поскольку у грудного ребенка нет иных потребностей, кроме как потребностей тела, а что касается тревоги при расставании, то она является реакцией на боязнь того, что эти потребности тела окажутся неудовлетворенными.
В более поздних работах А. Фрейд описывает отдельные проявления тревоги на ранних этапах развития ребенка, каждый из которых характеризуется определенным отношением с объектом. Так тревога при разлучении (также, как и боязнь уничтожения, голодания, одиночества и беспомощности) считается ею первым этапом развития взаимоотношений с объектом и рассматривается как симбиотическая фаза, являющаяся одной из форм биологического единства матери и ребенка. На последующих этапах развития ребенка имеют место иные формы тревоги, отличные от тревоги при разлучении. Например, позднее сильное чувство тревоги при расставании относится за счет закрепления (фиксации) симбиотической фазы.
Рассмотренные теории контрастируют с более поздними интерперсональными теориями тревоги. Так, Kardiner (1959) и его единомышленники утверждают, что тревога фокусирует внимание сначала на перцепции и только потом на механизмах защиты, ограждающей организм от опасности, идентифицированной на стадии перцепции. Психология «Эго-адаптации» рассматривает эти процессы как функции, сформировавшиеся на самом раннем этапе в результате изолированно действующих внутренних сил организма. По мнению Kardiner, хотя и «возможно отказаться от понятий либидо и инстинкта смерти, едва ли можно отказаться от понятия инстинкта вообще, поскольку реакция тревоги имеет глубокие корни в инстинкте самосохранения и в инстинктивной способности ребенка улавливать материнские импульсы разрушения и яростно реагировать на них» (с. 342).
Со временем положения классического психоанализа подверглись существенным изменениям, хотя основные идеи остались почти незыблемыми. Появилась тенденция к учету в психоаналитическом исследовании новейших достижений возрастной психологии.
Первым свидетельством формирования нового научного направления явились лонгитюдные исследования детей, осиротевших во время войны. (Цит. по Блюму, 1996). В них обращалось внимание на роль катектических реакций и последствия лишения ребенка возможности общаться с матерью. Очень многое для понимания значения отношений между матерью и ребенком сделал Spitz (1965), проанализировавший первые предметные связи ребенка, выявивший функцию эмпатии в первичном отношении кормления.
Необходимым условием правильного развития ребенка, по его мнению, является внимательная опека, надлежащее эмоциональное отношение к нему со стороны матери. Особенно неблагоприятное воздействие оказывает на него отлучение от матери, приводящее к различным нарушениям. Разлука, длящаяся более пяти месяцев, вызывает так называемый госпитализм.
Кроме того, некоторые типы отношений между матерью и ребенком предрасполагают к использованию определенных защитных механизмов, являющихся результатом своеобразного преобразования защитных физиологических механизмов в психологические.
Неблагоприятно сказываются на развитии ребенка и отрицательные черты матери, обусловливающие ее неспособность выступать в качестве должного первичного объекта идентификации и воспитывать его с помощью необходимых запретов и ограничений.
Возникшая благодаря работам Bowlby и Spitz тенденция искать причины неадекватного функционирования индивида в опыте, накопленном ребенком при установлении его первых связей с матерью, прослеживается в работах многих исследователей.
Одной из теорий, сформировавшихся в рамках этого научного направления, является теория Cuttu (1961). Как и Klein причину поведенческих расстройств он видит в конфликте между потребностью в любви и тем, как на нее отвечает окружение. Нормальное развитие возможно благодаря переходу от первоначального чувства любви, направленного только на мать, к чувству симпатии ко всем людям, включая мать. Если мать плохо выполняет свои функции или не умеет вовремя от них отказаться, у ребенка начинают формироваться тревожные отношения с другими людьми или же, если его связь с матерью становится чересчур сильной, у него формируется инфантильный характер. В обоих случаях отмечается регресс поведенческих реакций, формы которого зависят от типа отношений между матерью и ребенком.
Так, например, если ребенок убежден в том, что мать всегда добра к нему, то проявление нелюбви с ее стороны приводит к возникновению у него чувства неполноценности, уверенности, что он «сам плохой», он теряет доверие к ней, реагирует появлением чувства тревоги. Если потребность в любви у него сильна, а дать однозначную оценку матери он не может, ребенок старается или «заставить» ее любить его, или пытается «отыграться» за недостаток любви. Кроме того, если мать опекает ребенка чрезмерно, неадекватно его возрасту, то он прибегает к поведенческим актам с элементами истерии.
Подобным образом рассматривается проблема поведенческих расстройств у детей и представителями швейцарской психоаналитической школы. Так, Walder (1968) полагает, что доминирование матери и изоляция приводят к тому, что ребенок не может выйти за пределы своего внутреннего мира. Внешний мир оказывает ему сильное противодействие. Столкновение с реальностью, происходящее раньше или позже, приводит к возникновению тревоги.
Walder описывает основные клинические синдромы межличностных нарушений в семье, рассматривая тревогу, отмечаемую у ребенка, как неотъемлемый компонент этих нарушений, появление общей деформации семейной жизни.
Rank (1924) как уже указывалось, видит причину возникновения тревоги в травме рождения. Ситуация рождения с неотъемлемым физиологическим и психическим шоком вызывает первичную тревогу. Эта тревога органически присуща индивиду и заявляет о себе во всех ситуациях, чем-то сходных с ситуацией рождения, и прежде всего – в ситуациях, содержащих элемент отделения. Поэтому особенно сильной тревога становится при отлучении от груди матери. Стремление к повторному единению с матерью бывает очень сильным и сохраняется всю жизнь.
Таким образом, по утверждению Rank, все расстройства невротического типа всегда имеют одну и ту же основу, а именно, – тревогу отделения, связанную с травмой, перенесенной при рождении. Эта тревога приводит к тому, что ребенок не чувствует себя в безопасности, оказывается предрасположенным к тому, чтобы быть зависимым, неуверенным в себе самом и правильности своих решений, неспособным проявить свои положительные качества.
В работе Хорни (1993) по данной проблеме устанавливается связь между «базисной тревогой» и «базисной враждебностью», возникающими в отношениях ребенка с родителями. Тревога считается базисной по двум причинам:
– она развивается на раннем этапе жизни субъекта;
– она порождает «невротические тенденции» (или защиты), от которых зависит безопасность человека.
Любая угроза действию невротических тенденций, а также конфликт между ними, который нарушает психическое равновесие, продуцирует тревогу. Угроза воспринимается как потенциальная опасность разрушения основных структур личности потому, что только подчиняясь и следуя своим невротическим тенденциям, личность ощущает себя в безопасности.
Среди внутренних факторов, воспринимаемых как угроза, первое место занимает враждебность, но не потому, что враждебность как таковая вызывает тревогу, а потому, что ее проявление может содержать опасность для жизненно важных ценностей субъекта из-за возможной ответной реакции.
Базисная тревога, согласно Хорни, есть целиком и полностью результат нарушения отношений с родителями (или другими значимыми людьми). Для здорового личностного развития ребенка необходима любовь, понимание и поддержка в его стремлении к индивидуализации. Тревога – это результат конфликта тенденций или потребностей. Типичный конфликт, приводящий к тревоге, – конфликт между зависимостью от родителей, усугубляемый у ребенка ощущением, что его пытаются изолировать и запугать, и враждебными импульсами по отношению к родителям.
Враждебность может быть вызвана у ребенка различными причинами: «… предпочтение других детей, несправедливые упреки, непредсказуемые колебания между чрезмерной снисходительностью и презрительным отвержением, невыполненные обещания и, отнюдь не самое маловажное, такое отношение к потребностям ребенка, которое проходит через все градации – от временной невнимательности до постоянного вмешательства и ущемления самых насущных и законных желаний» (с. 64).
В этих случаях у ребенка развивается «чувство собственной незначительности, беспомощности, покинутости, подверженности опасности, нахождения в мире, который открыт обидам, обману, нападкам, оскорблениям, предательству, зависти» (с.74). Окружающая действительность порождает страх. Поскольку ребенок «лишается уверенности в своей нужности, ценности для других …», он «… будет более ранимым и обидчивым, чем другие, и менее способным к самозащите» (с.71).
Ребенок воспринимает действительность как угрозу своему развитию, своим законным желаниям и устремлениям. Он чувствует, что его могут лишить индивидуальности. Он беспомощен и должен подавлять свою враждебность из-за страха, что его бросят или подвергнут какому-либо наказанию. Эта незащищенность в совокупности со страхом возмездия, который остается несмотря на вытеснение, является одной из причин базисного чувства беспомощности во враждебном мире. Желая освободиться от тревоги, ребенок развивает определенные личностные тенденции, которые приобретают импульсивный характер из-за их обусловленности тревогой. Назначение этих тенденций – безопасность.
Таким образом, мы располагаем достаточно ясной картиной интерперсонального варианта объяснения происхождения тревоги.
Нам бы хотелось обратить внимание на употребление Хорни исключительно слова «родители». Вообще, слова типа «родственники», «друзья» обозначают группу людей, но ведь ребенок устанавливает отношения не с группой как целым, а с каждым человеком в отдельности.
Что касается Хорни, то она игнорирует материнские разрушительные импульсы, которые порождают описываемые ею неблагоприятные ситуации. Поэтому ее так называемая «базисная тревога» на самом деле является невротическим воспроизведением того раннего этапа онтогенеза, когда и возникли страхи, отношения, враждебные реакции, порожденные действительно базисной ситуацией, и потом продолжали поддерживаться постоянным чувством угрозы, исходящей от матери. Отец становится участником борьбы как продолжение материнской угрозы, как союзник ребенка или в качестве того и другого одновременно.
Эта же критика может быть адресована и другим концепциям, рассматривающими генезис тревоги из отношений с «родителями». Для Mowrer (1950) предпосылкой тревоги является «социальная дилемма», возникающая на раннем этапе отношений с родителями. С одной стороны, ребенок зависит от родителей, с другой – он испытывает страх перед ними и уйти от этой дилеммы, а следовательно, от тревоги он не может.
