Валерия Вербинина
Убежище чужих тайн
Глава 2. Дела давно минувших дней
– Мой отец? – тихо спросила Луиза.
Казимир сделал выразительную гримасу, показывая, что лично он в этом не сомневается.
– Это была вовсе не единственная улика, – добавила Аделаида. – Ведь господин Курсин нашел множество доказательств того, что Надежда Кочубей и Мокроусов были замешаны в убийстве. Но следователю не дали довести расследование до конца.
– И чем же все закончилось? – вмешалась Амалия. – Странно, я совсем не помню это дело…
– Как ты можешь это помнить, если ты тогда только начала ходить? – засмеялась Аделаида Станиславовна. – Это же было так давно!
– Но ведь преступление было громкое, его наверняка обсуждали и гораздо позже…
– Обсуждали, – кивнула мать, – года три обсуждали, пока тянулось следствие, но за это время оно всем порядком надоело. Хотя, когда посадили Мокроусова, все оживились…
– О! Так его все-таки посадили?
– Не по приговору суда, а только в предварительное заключение. Чтобы он не убежал за границу, как его любовница. И то, послушать Сергея Петровича, так власть подвергла его немыслимым притеснениям…
– Хуже ссылки в Сибирь, – хмыкнул Казимирчик, блестя глазами.
– И вообще все враги сплотились, чтобы его уничтожить. Если верить господину Мокроусову, так и Луизу зарезали исключительно для того, чтобы ему досадить…
– Мама! – Амалия нахмурилась, взглядом указывая на притихшую девушку в коричневом платье. – Ты так и не сказала, как ему удалось выкрутиться, если все было против него.
– Обстоятельства – да, против, но ты забываешь, что новый следователь как раз был очень даже за, – усмехнулся дядюшка. – Он провел очень кропотливую работу. Те из свидетелей, чьи показания чего-то стоили, вдруг передумали и заговорили о том, что они уже не так уверены в том, что видели. По странному совпадению у этих свидетелей ни с того ни с сего стали появляться деньги.
– Наш Яков, конечно, отказался от подкупа, – объявила Аделаида. – Но теперь оставалось одно его свидетельство против всех остальных. В конечном итоге новый следователь нашел убийцу – это оказался бывший слуга Мокроусовых Егор Домолежанка, которого Луиза уволила. Правда, выходило так, что Домолежанка ждал больше месяца, прежде чем отомстить, но кого волнуют такие мелочи? Никого не интересовало и то, что он в тот вечер был в другом месте, где его видели два или три человека. Несмотря на все эти обстоятельства, он признался в убийстве и был сослан в Сибирь, а следователь получил благодарность за успешное раскрытие дела.
– Почему же Домолежанка признался, если был не виноват? – спросила Амалия.
– Его жена и трое детей ютились в плохонькой избушке с его родителями, старшими братьями Егора и их женами, – подал голос Казимир. – А как только Домолежанка сознался, его супруга собралась с детьми и уехала в Черниговскую губернию. Теперь у них там хороший дом, овцы, козы, куры, большое хозяйство. Откуда? Ну разумеется, случайное совпадение, и Сергей Петрович Мокроусов никакого отношения к этому не имеет.
– Хочешь сказать, Домолежанка за деньги взял на себя чужую вину?
– Конечно. Он парень был крепкий, что ему Сибирь? Он еще оттуда к жене вернется, а может, и уже вернулся, и все честь честью, по амнистии какой-нибудь. Родители его супругу не любили, она батрачка была, бесприданница, жены братьев тоже ее клевали. А теперь она сама себе хозяйка и на всех них может свысока смотреть.
– Это ужасно, – сказала Луиза больным голосом. – Если вы правы и настоящий преступник избежал наказания…
– Я все-таки не думаю, что это был Сергей Петрович, – решительно сказала Аделаида. – Зарезать женщину, да еще так жестоко… Нет, мне кажется, он на такое не способен. Мне почему-то кажется, он Надежду покрывал. Ведь неспроста же она сбежала за границу после первого же допроса… Чего ей было бояться, если она невиновна?
– А Сергей Петрович остался, как настоящий рыцарь, и защитил прекрасную даму, которая из-за него попала в неловкое положение, – заметил Казимир. Каждое его слово дышало желчной язвительностью, которая у дядюшки Амалии вообще-то встречалась редко, и Аделаида озадаченно взглянула на брата.
– Это на него похоже? – подняла брови Амалия.
– На него? – фыркнул дядюшка. – Конечно же, нет! Он никогда ни о ком не заботился, кроме самого себя, и признавал только то, что было хорошо для него.
– Казимир его терпеть не может, – сочла нужным прояснить Аделаида.
– А за что мне его уважать? – рассердился дядюшка, поворачиваясь к Амалии. – Между прочим, это ведь я с твоим отцом нашел труп Луизы! Потому что этот подлец Мокроусов перевез тело на землю соседей, чтобы подозрение в убийстве пало на нас!
Тут, очевидно, нервы у гостьи не выдержали. Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Не стоило так говорить, – заметила Амалия вполголоса, в то время как Аделаида Станиславовна бросилась успокаивать мадемуазель Делорм.
– Она хотела знать правду – я ей ее сказал, – отмахнулся бессердечный Казимир, поднимаясь с места. – Мой совет – если не можете выдержать правду, то не стоит заниматься ее поисками…
И, сочтя, что он уже сообщил достаточно, Казимир отвесил гостье короткий поклон и с достоинством посеменил к двери, заложив большие пальцы рук за пояс. Но, к неудовольствию Казимира, Амалия последовала за ним.
– Дядя, скажи, что ты думаешь обо всей этой истории?
– Я о ней вообще не думаю, – мгновенно отреагировал тот.
Через несколько шагов Амалия и ее дядюшка оказались в столовой. Завидев на столе тарелочку с тонко нарезанной ветчиной, Казимир подошел к ней и стал поедать кусок за куском, жмурясь, как кот. Впрочем, он вообще чем-то неуловимо походил на кота: в дни бедности – на тощего, неухоженного и несчастного, а сейчас, когда все было хорошо, – на сытого и довольного собой.
– У меня сложилось впечатление, что ты знал всех действующих лиц этого любовного треугольника, – помедлив, промолвила Амалия. – Я имею в виду Сергея Петровича Мокроусова, Луизу Леман и Надежду Кочубей.
– Господи боже мой, – заворчал дядюшка, доедая ветчину и облизывая пальцы, на что он отваживался только в домашнем кругу, – да ведь это же деревня, понимаешь? Конечно, мы знали всех своих соседей на двадцать верст в округе, и слуг, и крестьян, у кого какие проблемы, кто болен и все такое прочее… – Он опустил руку и прищурился. – А чем тебя так заинтересовало дело Луизы? Уверяю тебя, ничего особенного в нем нет. Грязная история, ничуть не лучше тех, о которых вещает петербургская пресса. Взять хотя бы вчерашнее происшествие, когда прачка нарочно опрокинула чан с кипятком на соперницу, а все из-за того, что им нравился один и тот же лакей…
– Мне жаль эту девушку, – сказала Амалия, думая о сегодняшней гостье. – Я о мадемуазель Делорм. Ей будет очень нелегко…
– Ах, скажите пожалуйста! – вскричал Казимир разъехидственным тоном, театрально воздевая руки. – Подумать только, и что же с ней произошло? Ах, ну да, конечно! В ее жизни объявился безутешный отец, который жаждет осыпать ее золотом. Есть, правда, маленькая закавыка – папаша то ли убил мамашу, то ли не убил. Да какая разница в конце концов? – спросил дядюшка, резко меняя тон. – Мать она в жизни не видела, а если бы та осталась жива, то, скорее всего, наша гостья все равно бы ее никогда не увидела. Папаша, возможно, убийца, но, по крайней мере, у него есть весомые аргументы, чтобы загладить свою вину. Деньги! Много денег! А если кто сейчас скажет, что деньги – это вздор и ничего не значат в этой жизни, пусть отдаст мне все свои капиталы, до последней копеечки! Что? Нет желающих? Все сразу же притихли? – грозно вопросил Казимир воображаемую публику. – То-то же!
Закончив это импровизированное выступление, дядюшка Амалии рухнул в кресло. Он разгладил складки на халате, расправил кисти пояса и вытянул руки вдоль подлокотников, с иронией глядя на племянницу снизу вверх.
– Дядя, нельзя все мерить только деньгами, – сказала молодая женщина серьезно.
– Все – нельзя, – согласился Казимир. – Но многое – вполне можно. – Он прищурился. – Или ты всерьез думаешь, что, если наша гостья каким-то чудом выяснит, кто именно зарезал Луизу Леман, это поможет воскресить жертву?
– Ты опять передергиваешь, – терпеливо сказала Амалия. – Точнее, упрощаешь. Ты ведь прекрасно понимаешь на самом деле, почему она здесь. Несправедливость возмущает человека, а уж когда это касается кого-то из близких…
– Справедливость вообще не является условием существования этого мира, – отрезал Казимир, который сегодня, судя по всему, был настроен на боевой лад и вовсе не собирался уступать. – Прости меня, но боюсь, что с точки зрения вселенной нет никакой разницы, существует Луиза Леман или нет.
– Или ты, например, – поддела его Амалия.
– Ну и кто теперь передергивает? – хмыкнул Казимир, откидываясь на спинку кресла. – Боже мой, ты, кажется, восприняла порыв этой дурочки всерьез. Держу пари, что ты уже собираешься ей помогать! – Амалия вспыхнула. – Да пойми же ты, она не хочет узнать правды, потому что та уже ничего не изменит. Да, я настаиваю: никакая правда ей не нужна, но вот эта неприятная иголочка, которая зовется совестью… Вот она и заварила всю эту кашу! И не Луиза Делорм по своей воле прокатилась из Парижа в Петербург – это ее неспокойная совесть притащила девушку сюда. Дальше малышка создаст видимость действий, ничего не добьется и уедет восвояси. Главное – создать видимость, чтобы у чертовой совести был повод успокоиться: ага, ты же видишь, дорогая совесть, я не сидела сложа руки, действовала, но ничего не нашла, поэтому тебе лучше угомониться и знать свое место! А виноват во всем этот дурак Мокроусов! Он всегда был кретином, несмотря на свои замашки хозяина жизни… Кретином он и умрет! Если бы он проявил хоть немного такта, то мог бы подать эту историю совсем иначе или устроить так, чтобы дочь вообще ничего об этом не узнала. Но у этого человека, – нараспев проговорил Казимир, и его глаза сузились, – просто поразительный талант из всех возможных вариантов выбирать самый скверный. И ладно бы страдал от этого он один – нет, окружающим почему-то всегда еще хуже! Ты заметила, я надеюсь, у дочери все в жизни было прекрасно, пока он не появился?
– Скажи, – не утерпела Амалия, – у тебя есть какие-то причины его не любить?
– Это был 1864 год, – придушенным голосом напомнил Казимир. – Напоминать, что было накануне? Польское восстание на западе Российской империи. А моя сестра замужем за русским, и живем мы среди русских помещиков. Каждый вечер встречались или у кого-то из соседей на вечере, или за картами, или за ужином. Среди них попадались очень даже разные люди, но думаешь, хоть кто-то из них прохаживался насчет нашего с сестрой польского происхождения или шутил по поводу того, почему мы до сих пор не удрали в Париж вместе с зачинщиками мятежа? Только один человек позволял себе такие выходки: Сергей Петрович Мокроусов, и он страшно гордился своим остроумием.
– Ты мог вызвать его на дуэль, – хладнокровно заметила Амалия и стала с интересом ждать, как именно изворотливый дядюшка попытается оправдать свое категорическое нежелание выходить к барьеру. Однако она недооценила коварство своего родича.
– Я не успел, – не менее хладнокровно парировал Казимирчик. – Это сделал твой отец.
Амалия открыла рот:
– Папа стрелялся с Мокроусовым на дуэли?
– Ну да. Твоего отца, вообще говоря, было нелегко вывести из себя, но Мокроусову это удалось.
– Я правильно понимаю, что после дуэли этот любитель шуток утратил к ним интерес?
– Скажем так: теперь он остерегался задевать твою мать и меня, зато отыгрывался на других.
– Маму? – Амалия нахмурилась. – Чем она ему не угодила?
– Адочка была красавицей, да она и сейчас красавица, – объявил Казимир. – А Мокроусов был уверен, что все женщины от него без ума и стоит ему только пальцем поманить любую, все будет как он захочет. А твоя мать его высмеяла, при всех, очень зло высмеяла. Ух, как он взбесился – надо было видеть, как засверкали его глаза! Луиза подошла что-то у него спросить, а он взял поднос с едой и швырнул ей прямо на подол нового платья. И поверь мне, это не было что-то из ряда вон выходящее – такие фокусы он проделывал постоянно. Говорю тебе об этом, чтобы ты не питала на его счет иллюзий, когда он появится.
– Насколько я поняла, он сейчас в Париже. С какой стати ему приезжать сюда?
– Да с такой, что, когда ты убийца и твое преступление кто-то берется расследовать по новой, ты поневоле будешь волноваться, – пожал плечами дядюшка. – Или он убийца, или сообщник – третьего не дано. И не надо меня убеждать, что Яков уже старый, в сумерках видел не того человека или вообще ошибся. У Якова всю жизнь было орлиное зрение!
Глава 3. Особняк
– Должен признаться, я не понимаю, чем тебя так заинтересовала эта история, – заметил Александр Корф на следующее утро, когда жена рассказала ему о визите Луизы. – Обыкновенная уголовщина, а то, что в ней оказался замешан дворянин, вовсе не делает ему чести. Впрочем, если правда то, что я о нем слышал в свое время, рано или поздно все бы неминуемо закончилось чем-нибудь подобным.
– А что ты о нем слышал? – спросила Амалия с любопытством.
– Он получил очень хорошее образование, – сказал Александр, – много путешествовал по Европе и из одной такой поездки привез с собой домой эту Луизу Леман. Сергей Петрович жил с ней, а также время от времени и с другими женщинами, потому что привык ни в чем себе не отказывать. Впрочем, всякий раз он все равно возвращался к Луизе. Потом он встретил Надежду Белозерскую, которая незадолго до того вышла замуж за Виктора Кочубея. Надежда была не то чтобы красавица – рыжеватая и низкорослая, с тяжелыми скулами, – но при всем при том умела себя подать, мужчинам с ней было очень интересно. Виктор ее надежд не оправдал, потому что много пил и проматывал деньги в карты, она переключилась на Мокроусова. С его связями, если бы он захотел на ней жениться, он бы мог добиться того, чтобы ей быстро дали развод. Тут Луиза, очевидно, встревожилась. У нее самой были виды на Сергея Петровича, и она вовсе не собиралась возвращаться домой, оставив его сопернице. Что было дальше, тебе уже рассказали. За убийство в конце концов осудили бывшего слугу, и он даже сознался в этом, но я не думаю, чтобы хотя бы дюжина человек из хорошего общества приняла его слова за чистую монету.
– То есть мы опять возвращаемся к тому же, – вздохнула Амалия. – Сергей Мокроусов или Надежда Кочубей? Вот в чем вопрос!
– Да нет там никакого вопроса, – сказал Александр уже с досадой. – Пойми же ты наконец: они оба виноваты, и совершенно неважно, кто из них именно убил Луизу физически. Мужняя жена не должна вешаться на шею постороннему мужчине, пусть даже у него не было бы любовницы, а порядочный мужчина не должен так обращаться со своими женщинами, как Сергей Петрович.
– Может быть, ты и прав, – задумчиво заметила Амалия, глядя на букет в фарфоровой вазе, стоящей на столе, – но для Луизы Делорм все-таки есть большая разница в том, кто убил ее мать, отец или кто-нибудь другой.
– И что она намерена предпринять по этому поводу? – довольно сухо спросил Александр.
– Она сообщила мне, что была у французского посла и обсудила с ним свою ситуацию…
– Наверняка изрядно его при этом озадачив, – хмыкнул Александр.
– Возможно, но не будем отвлекаться. В посольстве ей показали кое-какие бумаги, ведь Луиза была французской подданной, и посол следил за ходом следствия. Также посольские служащие выяснили, что мой дядя Казимир живет в Петербурге, и мадемуазель Делорм решила с ним об этом поговорить. Его имя упоминалось в материалах по делу.
– Скажи, почему бы ей не удовольствоваться официальным результатом расследования?
– Может быть, потому, что никто в него не верит? – вопросом на вопрос ответила молодая женщина.
– Послушай, Амалия…
– Я тебя слушаю, Саша, и очень внимательно.
– Тогда я буду откровенен. Мне нет никакого дела до Луизы Леман, до ее дочери и… словом, ты меня понимаешь. Даже по рассказам взрослых я помню, что эта история вылилась в чудовищный скандал. Грязь сплетен и домыслов забрызгала не только самого Мокроусова, который это вполне заслужил, – пострадали и его сестры, совершенно приличные люди, и мать, которая вскоре после этого умерла, и вся семья Кочубеев, – только из-за того, что их имя связывали с Надеждой, а уж что говорили о ней самой, даже и повторять не хочется. Прости меня, но когда я слышу, что кто-то собирается вновь раскапывать это дело, я начинаю думать, а на кого грязь польется в этот раз. Ты как-то очень наивно смотришь на вещи…
– Вовсе нет! – Упоминание о наивности рассердило Амалию хуже любого оскорбления.
– По крайней мере, я надеюсь, ты не дала мадемуазель Делорм никаких неосторожных обещаний?
– Мм… Я сказала, что если она захочет увидеть место, где все произошло, и поговорить с людьми, я не буду ей мешать.
– С какими еще людьми? – спросил Александр тяжелым голосом, буравя жену недоверчивым взглядом.
– Со слугами в нашем имении, слугами в соседней усадьбе, где жила Луиза. Ну и вообще со всеми, кто хоть что-то может знать и рассказать.
– Поразительно, просто поразительно, – промолвил Александр после паузы, растирая рукой лоб, словно у него вдруг заныла голова. – Когда мама приглашает тебя на бал или вечер, у тебя вечно нет времени. А помогать какой-то авантюристке…
– Она не авантюристка, – твердо ответила Амалия, – и вообще, знаешь ли, я ее зауважала. Другая на месте Луизы согласилась бы на удочерение, взяла бы деньги Сергея Петровича и не слишком бы размышляла о том, кто убил ее мать и почему…
Зеленое петербургское солнце заглянуло в окно, увидело двух молодых, красивых, светловолосых людей – одного с военной выправкой, другую в платье цвета бледной бирюзы, – и, устыдившись, принялось разгонять облака, которые таращились на свои отражения в Неве и никак не хотели уходить.
– Амалия, – решился Александр, – прости, но я против того, чтобы ты занималась этим делом.
Тут Амалия сделала то, за что ей потом было немножко стыдно, и даже не немножко, а гораздо больше. Нет ничего плохого в том, чтобы пойти на тактическую хитрость – если речь идет об обмане несимпатичного человека; но обманывать близких – плохо, и она прекрасно это знала.
– Саша, умоляю тебя, о каком еще деле идет речь? – с неудовольствием промолвила Амалия. – Двадцать лет прошло! Что мадемуазель Делорм может сделать? Ну, поговорит со следователями, прочитает с моей помощью протоколы дела, если их вообще ей выдадут, съездит на место, посмотрит на овраг, где нашли тело ее матери… Понимаешь, из-за того, что его обнаружили на моей земле… Хорошо, на земле, которая принадлежала моему деду, генералу Тамарину, – если я откажусь ей помогать, это будет выглядеть…
– Подозрительно? Перестань!
– Не подозрительно, а так, словно моей семье есть что скрывать. И потом, мало ли что ей могут наговорить о нас в мое отсутствие? Лучше уж я буду рядом…
Но Александр был вовсе не так прост и уж, во всяком случае, не принадлежал к людям, которых легко провести. Интуитивно он чувствовал, что эта драма, которую сам он считал грязной и недостойной, чем-то поразила воображение его супруги. Еще бы – нечасто все-таки любовный треугольник заканчивается убийством, да еще таким, где об истинном виновнике приходится только гадать. И еще у него мелькнула мысль, что если бы жена была увлечена его делами, она бы и думать не стала о какой-то чужестранной мамзели, притащившей к ее порогу ворох своих проблем.
– Хорошо, поступай как знаешь, – промолвил Александр после паузы. – Я только надеюсь на твое благоразумие. Как дела у Миши?
И они заговорили о сыне, который в это время сладко спал у себя в детской, и говорили долго, так что в это утро Амалии не представилось случая упомянуть о доме на Английской набережной, который ей приглянулся.
«Ничего, съезжу туда сама и все осмотрю, – подумала она, когда Александр уехал на службу во дворец. – Свой дом – это все-таки не то же самое, что квартира, где ты зависишь от других жильцов. Кому-то нравится играть на пианино, в то время как твоему ребенку надо спать, он просыпается, плачет, ты начинаешь сердиться, отправляешься к соседям выяснять отношения, слышишь в ответ, что от хорошей музыки ребенок плакать не может и тому подобный вздор… Одно это начинает выводить из себя, я уж не говорю о более серьезных конфликтах. В отдельном доме, по крайней мере, такого не будет…»
Она отправилась за дядей, и вдвоем они поехали осматривать особняк.
В одиночку, как вы догадываетесь, молодой замужней женщине заниматься этим было бы не слишком прилично.
Бывают ладно скроенные люди – и точно такие же бывают дома. Особняк понравился Амалии сразу же, окончательно и бесповоротно. Он был двухэтажный, большой, но не громоздкий, и располагался крайне удачно. Кто-то из предыдущих хозяев выкрасил дом в темно-розовый цвет, оставив колонны белыми, и это сочетание белого и почти малинового пленило нашу героиню. В саду росли именно те деревья и кусты, которые она любила, причем росли именно там, где надо было. Они не заслоняли вид из окон комнаты, которую она мысленно предназначила для себя, и не цеплялись ветвями за одежду, как назойливые нищие попрошайки.
– Что скажешь, дядя? – спросила Амалия, наконец обратив внимание на то, что дядюшка ведет себя непривычно тихо.
– Хороший дом! – благоговейно промолвил Казимир.
Тут, пожалуй, уместно будет сказать, что Казимир и его сестра лишились родителей в юном возрасте и скитались по опекунам, которые в конце концов присвоили все их состояние, так что можно сказать, что своего дома у Казимира давно не было; но, очевидно, стремление иметь нечто подобное оставалось. И пусть это будет не совсем свой дом, то есть не родовое имение, где жили и умирали поколения предков, но – черт возьми!
Амалия задумалась. С одной стороны, ясно, что для такого особняка жильцов найти не просто и, стало быть, она может не спешить; с другой стороны, если он понравился ей, то вполне может понравиться кому-нибудь еще, и если она будет медлить, то не исключено, что вообще его лишится. Вообще иметь свой собственный (пусть и съемный) дом было настолько соблазнительно, настолько заманчиво, что Амалия решилась.
– Я хочу сделать сюрприз Саше, – сказала она. – Но без его согласия я не могу ничего подписывать, поэтому сделаем так: формально ты снимешь особняк на свое имя. Хорошо?
– А мне тут будет предоставлен уголок? – спросил Казимир с беспокойством.
– Дядя! Неужели Невский тебе больше не по душе?
– Квартира – это квартира, а дом – это дом, – парировал Казимирчик. – Да еще на Английской набережной! Господи боже мой, наконец-то я почувствую себя человеком…
Амалия ограничилась тем, что приподняла тонкие брови. Как уже говорилось выше, она не одобряла дядюшку – возможно, потому, что на самом деле плохо его знала.
– Вы никого не сможете сюда водить, – сказала она внушительно. – Никаких карт, компаний, случайных знакомых… И никаких женщин.
Она была уверена, что при этих словах дядюшка переменится в лице, и весьма чувствительно переменится; но воодушевленный перспективой иметь собственный дом, Казимирчик даже бровью не повел.
– Ну что ж, без женщин еще никто не умер, – объявил этот бессердечный эгоист, пожимая плечами. – Можно мне комнату с видом на Неву? Я хочу видеть, как по реке идут корабли…
По правде говоря, Амалия предпочла бы поселиться в новом доме только с мужем и маленьким сыном, и ее вполне устроило бы, если бы дядюшка и мать продолжали жить на Невском проспекте; но так как именно Казимир должен был заключать вместо нее договор, она понимала, что руки у нее связаны.
«Впрочем, он все равно долго не продержится… Такие, как он, никогда не смогут довольствоваться в жизни одним видом из окна!»
«Господи боже мой, – думал тем временем воодушевленный Казимирчик, – до чего же мне повезло с племянницей! Всегда выбирает только самое лучшее, будь то муж или, допустим, особняк… Есть, есть у нее голова на плечах! Пусть даже временами ее заносит – ничего, это от молодости, это скоро пройдет…»
И когда пришла его очередь расписываться под договором об аренде, он так залихватски поставил свою подпись, что хвост ее, развернувшись наподобие павлиньего, занял едва ли не половину листа.
