Валерия Вербинина
Девушка с синими гортензиями
– Нет, – ответила мадемуазель Алис.
– Если захотите прочитать, копии статей у меня, – заметил мсье Видаль. – Там еще много всего – о том, как она судилась с одним автором, в чьей пьесе передумала играть, или о том, как отказалась платить скульптору за свой бюст, когда сочла, что тот похож на кого угодно, только не на нее. Но все это оборвалось так внезапно и так трагически, и люди сразу же решили: что-то тут нечисто. Затем еще случилась эта гнусная история – попытка ограбления мертвой. Правда, не знаю, кто отвратительнее – воры, залезшие в гроб, или наследнички бедной Жинетты, жадные родственнички, которые в 1912-м устроили аукцион и продали ее вещи, все, вплоть до шляпок и постельного белья. В те времена я только начал работать в «Пари-суар», и так получилось, что мне пришлось описывать оба дела – и ограбление на Пер-Лашез, и аукцион. И знаете, как только вспомню особняк Друо, толпу зевак, которая целыми днями ломилась на аукцион и ходила среди витрин, жадно все разглядывая и отпуская дурацкие замечания… – Репортер сморщился, как от физической боли, и замолчал.
– Боюсь, Пьер, все это к нашему делу не относится, – мягко сказала мадемуазель Алис. – Простите меня, но то, что вы тут наговорили, – это чистой воды журналистика. Дело не в том, в каких пьесах играла Женевьева Лантельм, а в том, что за человек она была. Рейнольдс, по вашему описанию, получается каким-то подобием Синей Бороды. Я вполне допускаю, что он был мерзавец, вопрос только – до какой степени. Одно дело – быть мерзавцем и нагреть руки на панамской спекуляции и совсем другое – быть мерзавцем, который убил свою жену. Потому что нас интересует именно убийство, и расследуем мы только его. Так что я вижу, что без дополнительных свидетелей нам не обойтись.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду тех, кто хорошо знал двух наших незнакомцев – Рейнольдса и его жену. В первую очередь слуг: лакеев, горничных, секретарей, шоферов. Слуги находятся рядом с хозяевами круглосуточно и знают все, хоть и не подают виду. Затем нам нужны друзья этой пары. И, конечно, враги. Хороший враг в наши дни так же необходим, как хорошие туфли, без него просто шагу не сделаешь. Займитесь этим, Пьер, разыщите имена, адреса и телефоны. А пока давайте-ка спустимся в метро и поедем разговаривать с еще одним свидетелем, Тенаром.
Глава 6
Сестра Мария
Однако разговора не получилось. Когда Пьер Видаль и мадемуазель Алис отыскали жилье Луи Тенара, дверь внезапно распахнулась им навстречу, и на пороге показался высоченный тип в мятом пиджаке, в шляпе, с сигаретой, прилипшей к нижней губе. За плечом типа виднелась заплаканная женщина.
– Это дом мсье Тенара? – спросила мадемуазель Алис. – Мы хотели бы с ним поговорить.
– По поводу чего? – спросил верзила, смерив ее взглядом.
В Пьере Видале взыграл дерзкий репортерский дух.
– Если вы не мсье Тенар, то вряд ли сумеете нам помочь, – насмешливо ответил он.
Тип хмыкнул и предъявил ему удостоверение инспектора полиции Леонара Бриссона.
– Ну, у меня рекомендации получше, – парировал репортер, показывая документ представителя «Пари-суар». – Что случилось, инспектор?
– Мсье Луи Тенар скончался, – ответил Бриссон. Он снова смерил взглядом воздушную мадемуазель Алис с осиной талией и все-таки вытащил изо рта сигарету. – Сегодня утром.
– Что с ним произошло? – спросил Видаль.
Бриссон, не отвечая, переводил взгляд с него на мадемуазель Алис.
– Не хотите говорить – и не надо, – буркнул журналист. – Все равно через час в редакции я все узнаю.
– Его сбила машина, – пролепетала женщина. Затем закрыла лицо руками и расплакалась.
– Я думаю, нам лучше уйти, – сказала вполголоса мадемуазель Алис журналисту.
– А зачем вам понадобился мой муж? – спросила вдова, отнимая руки от лица.
Пьер объяснил, что они ищут свидетелей гибели Женевьевы Лантельм, и, по их сведениям, ее муж как раз в то время служил на яхте «Любимая».
– Ну вы даете! – присвистнул Бриссон. – Это же было сто лет назад! Вам что, писать больше не о чем?
– А разве вам известно, что стало причиной ее гибели? – язвительно спросил журналист.
– Конечно. Да как и всем, – усмехнулся инспектор. – У нее выросли крылья, и она вылетела в окно.
Судя по всему, Бриссон тоже за словом в карман не лез. Вдова меж тем пригласила Видаля и его спутницу войти в дом.
Инспектор сунул сигарету обратно в рот и удалился, пообещав держать мадам Тенар в курсе расследования. Репортер и женщина, называвшая себя его секретаршей, прошли в гостиную. На стенах висели картины, выдававшие стремление хозяев выглядеть солидно, но для людей со вкусом представлявшие собой всего лишь скучную мазню в духе незабвенных Салонов. Видаль огляделся. А неплохо устроился бывший матрос – старинная мебель, неплохой фарфор, да и дом отличный. Неужели…
– Мой муж уже давно не плавал, – говорила вдова, судорожно сжимая и разжимая руки. – Он получил одно за другим два наследства и занялся коммерцией. Дела шли хорошо, и вот…
Мадемуазель Алис подсела к мадам Тенар, взяла ее руки в свои и завела убаюкивающий, мягкий разговор. Она сочувствует вдове от всего сердца, ведь и сама знает, как тяжело терять близких… А от кого Луи получил наследство? Когда? От почти столетней тетушки и холостого кузена, погибшего на войне? Да-да, война – это ужасно. Нет, нет, сейчас ей неудобно говорить о деле, лучше уж в другой раз. Она просит извинения за себя и за мсье Видаля, что побеспокоили мадам Тенар в ее горе.
– Но я… я не хочу оставаться одна! – проговорила вдова, волнуясь. – Мне муж рассказывал о том случае… Ужасная история, не правда ли? Если хотите, могу пересказать то, что слышала от него.
Так Пьер Видаль и мадемуазель Алис узнали версию Луи Тенара: мадемуазель Лантельм была очаровательна, очень мила со всеми, и все ее любили; мужа она не любила и порой давала это понять; в ту роковую ночь Тенар спал и не услышал крика, проснулся уже позже, когда команду подняли по приказу капитана. Яхта бороздила Рейн во всех направлениях, матросы пытались найти тело, но не смогли.
– Мой муж принял за тело корягу, – сообщила мадам Тенар. – А потом Луи кое-что услышал. Он находился поблизости от каюты Рейнольдса, когда утром туда зашел Ролан Буайе. «Леопольд поехал в деревню отправить кое-какие телеграммы, – сказал кузен. – В полицию мы обратимся позже, в Эммерихе». – «Я не хочу полиции!» – крикнул Рейнольдс (голос у него был совсем слабый и больной, добавила мадам Тенар). «Сам виноват, – холодно ответил кузен. – Нечего было убивать свою жену!» – «Что?» – вскинулся Рейнольдс.
«Сейчас не время говорить об этом, – отрезал Буайе. – Не знаю, что там у вас произошло, и не хочу знать, но тебе очень повезет, если на сей раз ты отделаешься испугом!» Рейнольдс вспылил и осыпал его площадной бранью, но кузен не стал слушать – он развернулся и вышел, хлопнув дверью. Вскоре после этой истории, – добавила мадам Тенар, – умерла тетка моего мужа. Луи получил наследство и ушел с яхты. Да и, по правде говоря, он был по горло сыт морем.
– Ваш муж позже встречал кого-нибудь из тех, кто был тогда на яхте? – спросила мадемуазель Алис.
– Кажется, нет, – нерешительно ответила вдова. – Хотя постойте… Мы как-то были на пьесе с Шарлем Морисом в главной роли. Такой симпатичный молодой человек! Муж мне потом сказал: «Честное слово, я теперь боюсь ходить в театр». Но Луи шутил, конечно. Ой, я совсем забыла, муж же дал тогда деньги на похороны… – Женщина смущенно улыбнулась.
– На чьи похороны? – спросил Видаль. Его всегда раздражали глуповатые женщины, которые не в состоянии сосредоточиться на одной теме и все время перескакивают в разговоре с предмета на предмет. Мадам Тенар явно принадлежала именно к этой категории.
– Фонтена или Фонтене, не помню точно фамилию. – Вдова покосилась на Видаля и украдкой поправила прядку каштановых волос у виска. – Он был слугой на яхте. Потом, уже во время войны, с ним случилось несчастье – дом обстреляли из орудий, и на него обрушился потолок. Мужчина стал калекой и, конечно, остался без работы. У него имелись две дочери, которые, правда, не желали знать отца – тот вроде поссорился с их мужьями или что-то еще… Словом, он повесился. Мой муж узнал об этом и оплатил похороны. Сказал, что ему жалко старика, тот был хороший человек.
Стало быть, с дворецким Андре Фонтане уже не удастся поговорить… Видаль нахмурился.
– Про Еву Ларжильер вы, конечно, слышали, – добавила мадам Тенар. – Столько слухов про нее ходило, когда она раздала свои украшения и ушла в монастырь… Правда, актриса уже была немолода, и удержаться на сцене ей было трудно. Но зачем же все сразу отдавать?
И женщина, уже не таясь, улыбнулась Видалю, который явно внушал ей симпатию.
– А о капитане Раймоне Обри вы что-нибудь знаете? – спросил журналист.
– Обри? – Мадам Тенар подняла брови. – Погодите, Обри… кажется, он получил в колониях большое наследство и уехал. По крайней мере, так говорил мой муж. Я не знала, что Обри находился на той яхте, думала, они были просто знакомы.
Еще один наследник, получается…
Пьер Видаль и мадемуазель Алис обменялись многозначительным взглядом.
– А куда именно уехал мсье Обри, не помните? – вкрадчиво спросила секретарша.
Мадам Тенар наморщила лоб.
– В Алжир… Или в Тунис? Я все время путаюсь с Африкой, – пожаловалась она. – С Индокитаем все-таки гораздо проще.
– Главное, чтобы не Земля Адели, – с иронией заметил Видаль, поднимаясь с места.
Он имел в виду французскую территорию в Антарктиде, однако вдова поняла его замечание совсем по-другому.
– А откуда вы знаете, что меня зовут Адели? – с любопытством спросила женщина, хлопая ресницами.
Тут репортер почувствовал, что разговор ступил на чрезвычайно зыбкую почву, кашлянул, покосился на невозмутимую мадемуазель Алис и вспомнил тысячу и одну причину, которая требовала его немедленного возвращения в редакцию.
– О, женщины! – раздраженно воскликнул Видаль, когда со своей спутницей наконец оказался на улице. – Пять минут назад инспектор сказал ей, что она овдовела, а мадам уже готова кокетничать с первым встречным… – Журналист дернул ртом и ослабил ворот рубашки.
– Ну, по крайней мере, мы от нее кое-что узнали, – отозвалась мадемуазель Алис. – Займитесь Тенаром и Обри, выясните все насчет наследств и заодно проверьте сведения об Андре Фонтане. Звоните мне, как только удастся узнать что-нибудь ценное. На сегодня пока все, не смею вас задерживать. Завтра мы продолжим расследование.
Дама тепло улыбнулась Видалю и, поудобнее перехватив сумочку, зашагала по тротуару, а репортер отправился к себе в редакцию.
Он прошел сквозь суматоху и толкотню, которая царила на всех этажах большого здания в барочном стиле, – готовился очередной выпуск газеты. Трещали и звенели пишущие машинки. Автор «подвального» романа – то есть романа с продолжениями, печатавшегося из номера в номер внизу четвертой страницы, – лихорадочно переписывал на краешке стола финал главы, потому что тот не устроил редактора. Секретари метались между кабинетами, принося новые телеграммы о мировых событиях.
– Что там, ребята?
– У меня Москва!
– А у меня Китай!
– Поезд сошел с рельсов!
– Германия не нужна?
В одном из помещений девушка в золотистых кудряшках, коротко стриженная по новой моде, подняла голову, узнала Видаля и улыбнулась.
– Пьер! Вас искал мсье Ремийи.
Ремийи работал в архиве, и именно к нему Пьер обычно обращался, чтобы узнать или уточнить какие-то данные. Видаль свернул на боковую лестницу и спустился в подвал, где сидели архивисты. При его появлении округлый, солидный мужчина поднялся с места. Из жилетного кармана выглядывала золотая цепь часов – такая же округлая и солидная, как и сам архивист.
– Я нашел твоего Жерфо, – сообщил Ремийи. – В Бордо.
– А родственники другого матроса, Шавийара?
– Я связался с морским министерством. Он из Версаля, оказывается. Там есть лавочка мадам Шавийар, существует довольно давно. Вот адрес… Может быть, это его мать. Обри, о котором ты говорил, пока не могу отыскать. Но…
– Поищи его в африканских колониях. Есть сведения, что он получил там наследство.
– Хорошо. Что касается дворецкого Фонтане, то он…
– Покончил с собой, я знаю. Поищи его родных, мне нужно знать, с кем он обсуждал случившееся на яхте.
– Думаешь, это вам поможет?
– Пока самый подробный отчет о деле мы получили из вторых рук, – серьезно ответил Видаль. – Дама оказалась права – ничем нельзя пренебрегать.
– Как вам работается вместе?
– Нормально. Действительно, нормально.
Журналист вытащил из кармана кошелек и положил на стол купюру. Ремийи был настоящим кладезем всяческих данных, но даже кладези нуждаются в поощрении.
– Ты, Пьер, – сказал архивист, пряча деньги, – еще спрашивал насчет Евы Ларжильер. Она теперь сестра Мария. Месяц назад находилась в христианской миссии в Тунисе, но недавно приехала в Париж. Если хочешь ее застать, поторопись – она вот-вот вернется в Африку.
– Ремийи, ты просто чудо! Где я могу ее найти?
– Молодежь, молодежь… Что бы вы без нас делали? Шагу ступить не смогли бы! Бывшая актриса сейчас в монастыре под Парижем. Вот адрес…
Видаль взял листок, прочитал то, что было на нем написано, прикинул, сколько придется добираться до места, и вздохнул.
– Ладно… Слушай, старик, у меня для тебя новое задание. Нужно отыскать всех, кого только можно. Слуг четы Рейнольдс, шоферов, лакеев… ну так далее в таком же духе. Друзей, врагов и прочее. Всех, кто может хоть что-то о них рассказать. Справишься?
– Обижаешь, – пожал плечами Ремийи. – В первый раз, что ли?
– Еще мне нужны точные данные о кое-каких наследствах, – добавил Видаль и объяснил, что именно его интересует.
– На это потребуется чуть больше времени, – заметил Ремийи, проницательно глядя на репортера. – Я же правильно понимаю, что тебе нужны только хорошо проверенные данные?
– Ты просто читаешь мои мысли!
Видаль попрощался с архивистом и поднялся в свой закуток на третьем этаже, где на столе высилась пишущая машинка и стоял телефон, а на стене висели несколько фотографий, открытки и простая цепочка с каким-то железным обломком. Обломок был куском снаряда, который разорвался в нескольких метрах от Пьера, когда тот находился на линии фронта и писал свои репортажи. Видаль снял трубку.
– Номер Элизе 64–37, пожалуйста.
Ожидая ответа, он повернулся на стуле и посмотрел на фотографию хорошенькой кокетливой женщины, висящую на стене. Рядом была другая фотография – молодой и совсем не седой Видаль держал ее под руку, оба счастливо улыбались в объектив неизвестного фотографа. Репортер нахмурился и отвел глаза. Наконец его соединили.
– Алло! Это Пьер Видаль. Я хотел только сказать, мадам, что Ева Ларжильер сейчас в Париже. Вернее, в монастыре под Парижем. Но в ближайшее время собирается вернуться в Тунис, и, если мы ее упустим, неизвестно, когда еще удастся с ней поговорить. Что? Нет, конечно, меня не затруднит. Я думал взять машину у редактора отдела, ведь до монастыря не так-то просто добраться. Вот как… Вы за мной заедете? Через двадцать минут? Хорошо. Тогда я захвачу карту.
Он повесил трубку и стал рыться в ящиках, полных самых разнообразных бумаг. За этим занятием его и застал полный, гладко выбритый брюнет с пухлыми щеками и прекрасными черными глазами, который без стука вошел в дверь.
– Я занят, Жюльен, – коротко бросил Видаль, не поднимая головы.
– Ты занят уже целую неделю, – ответил редактор, изо всех сил стараясь говорить сварливым начальственным тоном. – Пьер, мне нужны мои люди! Кого мне посылать на репортажи?
– Да ладно тебе… – отмахнулся Видаль. – Считай, что я готовлю новый сенсационный материал, и оставь меня в покое.
Он задвинул ящик и распрямился.
– Какая тут может быть сенсация? – сердито спросил Жюльен. – Твои герои уже давно присоединились к большинству… – Редактор скорчил гримасу, высунув язык и закатив глаза.
– Извини, Жюльен, меня ждет дама. – Видаль поднялся с места. – Будь здоров. Потом увидимся.
– Тебя тут искали по телефону, – сказал Жюльен. – Граф де Сертан. Герой войны. Слухи расходятся быстро!
– А, черт… – буркнул Видаль. – Что ему надо?
– Графу стало известно о твоем расследовании, и он настоятельно попросил не беспокоить его жену всякими глупостями.
– Это не мне решать, – холодно ответил Видаль. – Что-нибудь еще?
Прежде чем ответить, редактор выдержал паузу.
– Смотри не обожгись, Пьер, – промолвил он наконец. – Сам знаешь, есть старые дела, которые опасно ворошить.
– В тебе говорит твоя интуиция? – поддразнил его журналист. Несмотря ни на что, они с Жюльеном были хорошими приятелями. А редактор всегда утверждал, что интуиция у него развита отлично.
– Здравый смысл – это интуиция в квадрате, – серьезно ответил Жюльен.
– Отличная фраза! – крикнул Видаль, уходя. – Вставь ее в статью, чтобы не пропала!
Смеясь, он сбежал по лестнице и вышел из здания.
Мадам сказала, что приедет через двадцать минут… Значит, будет через сорок. Таковы женщины. Что ж, как раз хватит времени, чтобы перекусить.
Журналист направился к соседнему бистро, куда обычно заходили все репортеры его газеты. И тут он почувствовал.
Это было то же самое ощущение, которое посетило его несколько лет назад, на войне. Тогда он, сам не зная отчего, вскочил со стула и выбежал из здания. А в следующую минуту в дом попал снаряд. Но Пьер оказался в безопасности – именно потому, что, повинуясь безотчетному импульсу, вовремя покинул опасное место.
Ах, Жюльен, Жюльен! Что ты там твердил об интуиции?
Пьер оглядел прохожих, заметил охранника возле банка, расположенного по соседству, посмотрел на шоссе, по которому тянулся поток машин. В кафе за столиками на открытом воздухе сидели люди и смеялись. Все было как всегда, но неприятное, липкое чувство тревоги не покидало Видаля.
Бистро находилось на другой стороне улицы, а Видаль хотел есть, но ему мешало настойчивое, как наваждение, ощущение, будто кто-то следит за ним, сверлит его взглядом, подстерегает… Кто-то, кто определенно не желает ему добра.
«Не пойду в бистро», – внезапно решил Пьер.
Он вздрогнул и попятился, услышав автомобильный клаксон. Сигнал подала мадемуазель Алис, которая сидела за рулем машины. Почему-то, завидев ее, репортер с облегчением перевел дух.
– Садитесь, – скомандовала псевдосекретарша. – Куда ехать?
Видаль назвал адрес и отдал ей карту.
– Кстати, я захватил с собой досье на Еву Ларжильер, – сказал он. – Полагаю, вам оно может понадобиться.
– Вы замечательный помощник, Пьер, – заметила старая дама. – Вы обедали? Нет? Тогда остановимся где-нибудь по дороге.
Она сдержала слово. За обедом журналист рассказал своей спутнице о том, что в Бордо нашелся еще один свидетель, а в Версале проживает мать другого, и закончил сообщением о звонке графа де Сертана.
– Граф де Сертан – муж горничной Жюли Прео? – хмыкнула мадемуазель Алис. – С чего вдруг такое беспокойство?
– Его отец участвовал в финансовых махинациях, о которых писала наша газета, – пояснил Видаль. – После этого любое упоминание имени графа в прессе вызывает в благородной семье де Сертан разлитие желчи. Кстати, в прошлый раз де Сертан обещал вызвать моего коллегу на дуэль.
– Как мило, – уронила мадемуазель Алис. – Неужели господин граф не в курсе, что дуэли давно вышли из моды?
– А вы по ним скучаете? – улыбнулся Видаль. – Мне всегда казалось, что это чертовски романтично!
– В смерти нет ничего романтичного, поверьте мне, – серьезно ответила мадемуазель Алис. – Кстати, вы что-то говорили о досье на нашу свидетельницу.
Журналист кивнул и вручил ей небольшую тетрадь. Часть страниц была заклеена вырезками из газет разных лет, другие заполнены рукописным текстом.
– Родилась в Тулоне в 1871-м… Ева Ларжильер – сценическое имя, настоящее – Мари-Паскуалин Феретти. Отец – портной неаполитанского происхождения, пьяница, человек необузданного нрава. В один далеко не прекрасный день он поссорился с женой и застрелил ее из револьвера, после чего хотел убить и восемнадцатилетнюю дочь, но не решился и пустил себе пулю в лоб. – Мадемуазель Алис покачала головой. – Полная лишений юность… Ну, с этим все понятно. Начинала в труппе бродячих актеров, потом была блестящая карьера в Париже. Первую главную роль сыграла, заменив актрису, которая накануне премьеры неожиданно скончалась. Критики восхищались выразительным голосом Евы, который мог передать любое движение души. Главная звезда театра «Варьете», с директором которого у Евы был многолетний роман. Короли Испании, Англии и Португалии приходили взглянуть на ее игру. – Мадемуазель Алис листала страницы, едва задерживаясь на них взглядом. – Все это мне уже известно. Жизнь, полная славы и процветания, замки, апартаменты в центре Парижа, запряженные четверкой кареты, затем лучшие автомобили… А в 1918 году она внезапно все бросает, раздает драгоценности, вещи и уходит в монастырь. Вопрос: почему?
– Объяснения могут быть самыми разными, – заметил журналист. – К примеру, именно Ева убила мадемуазель Лантельм, вышла сухой из воды, а потом ее замучила совесть.
– Допустим, – пожала плечами старая дама. – А причина убийства?
– Ева не становилась моложе, – усмехнулся Видаль. – А Лантельм уже в 1908-м отняла у нее главную роль в «Короле», сатирической комедии, которую играли более пятисот раз и которая побила все рекорды кассовых сборов. Кроме того, не забудьте спутника Евы, красавца Шарля Мориса. По свидетельству Филиппа Гренье, он был в числе тех, кто ухаживал за хозяйкой яхты. Что, если Ева попросту его приревновала? Шарль Морис был гораздо моложе ее, и, конечно, Лантельм куда больше подходила ему, чем стареющая звезда.
– Вы так говорите, будто рядом с Лантельм не было ее мужа и она могла распоряжаться собой, – парировала мадемуазель Алис. – Роман актрисы с Рейнольдсом тянулся четыре года, прежде чем она сделалась его законной женой, и что-то мне подсказывает: заставить его жениться было вовсе не просто. Его влияние и связи позволяли ей оставаться звездой и играть те роли, которые хотелось. Сомневаюсь, чтобы она позволила себе всерьез увлечься актером, каким бы красавцем он ни был, да еще на глазах у мужа.
– Сдаюсь, – вздохнул Видаль. – Впрочем, на вашем месте я бы тщательно все взвесил, прежде чем отказываться от этой версии. Если говорить о Еве и Шарле Морисе, то все мои источники в один голос утверждают, что там было не простое увлечение… по крайней мере, с ее стороны.
– Ничего, скоро мы сможем побеседовать с самой мадемуазель Ларжильер и все узнаем точно. Вы уже допили свой кофе? Вот и прекрасно. – Мадемуазель Алис убрала в сумочку тетрадь, которую ей дал Видаль, и поднялась с места.
Монастырь стоял на холме, на который вела узкая неудобная дорога, но мадемуазель Алис так хорошо управлялась с автомобилем, что они добрались до вершины без приключений. Видаль вышел из машины, оглядел толстые высокие стены, маленькие окна, которые недружелюбно щурились на пришельцев. Но цветники во дворе были ухоженные, и во всем чувствовалась заботливая женская рука.
Через двор к гостям уже спешила молодая монахиня.
– Приносим свои извинения, но сегодня часовня закрыта… Вы приехали посмотреть витражи?
– Нет, – заговорила мадемуазель Алис, – мы хотели бы побеседовать с сестрой Марией… той, которая прибыла из Туниса.
– Она никого не принимает, – поспешно сообщила девушка, часто мигая и краснея от волнения.
Мадемуазель Алис вздохнула и достала из сумочки открытку с фотографией молодой женщины в манто и жемчугах, которая сидела на скамейке. В одной руке она держала муфту, а другую положила на высокий подлокотник. Прелестную головку венчала бархатная шапочка с перьями, но глаза у женщины были грустные – такие грустные, словно уже тогда она предчувствовала свою судьбу.
Спутница журналиста перевернула открытку и написала несколько слов на обороте, после чего вручила послание молодой монашке.
– Мне бы хотелось получить ответ, – спокойно, но твердо сказала мадемуазель Алис. И что-то такое было в ее тоне, что юная монахиня почти бегом бросилась исполнять поручение.
– Откуда у вас эта открытка? – не удержался Видаль. – Я думал, они уже давно не издаются.
– Букинистов еще никто не отменял, – с некоторым вызовом в голосе ответила старая дама.
Они ждали. Меж тем солнце стало клониться к закату, и через двор монастыря, захватывая цветники с розами, потянулись длинные тени. Пробежал ветерок, поцеловал лепестки, и в траве завел свою обычную скрипучую песенку одинокий кузнечик. В глубине двора растворилась дверь, и из нее показалась женская фигура.
По тому, как неторопливо она двигалась, Видаль сразу же понял, что это не та молодая монашка, которая выходила им навстречу. Женщина приблизилась – и остановилась. Черты ее лица были, возможно, грубоваты, но уже через мгновение вы забывали об этом, потому что во всем облике монахини главенствовало странное спокойствие. Пожалуй, даже умиротворение, поправил себя Видаль. Взгляд ее больших темных глаз то и дело перебегал с журналиста на его спутницу, которая теперь скромно держалась за спиной Пьера.
– Добрый вечер, – поздоровался репортер. – Простите, что позволили себе вас побеспокоить, но… – Он оглянулся на старую даму. – Меня зовут Пьер Видаль, а это мадемуазель Алис, моя секретарша. Мы хотели бы поговорить с вами о… о девушке, изображенной на открытке. Собственно говоря, – журналист поймал себя на мысли, что непривычно волнуется, и рассердился на себя, – мы пытаемся расследовать ее смерть. И думаем, что вы могли бы нам помочь.
Сестра Мария усмехнулась. Когда она заговорила, голос ее оказался тихим и ровным, но, даже стоя в нескольких шагах, журналист и его спутница отчетливо слышали каждое ее слово.
– Добрый вечер, мсье, и вы, госпожа баронесса. – Глаза Евы Ларжильер блеснули. – Ведь вы баронесса Корф, не так ли? Амалия Корф?
