Валерия Косякова
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Рис. 21. В верхнем регистре изображается Иоанн, получивший трость, подобную жезлу, чтобы измерить храм Божий и жертвенник. Выброшенный за пределы храмового двора юноша в красном – язычник – образ недопустимости оных в церкви. Средняя сцена демонстрирует двух избранных пророков, увещевающих грешников, вследствие чего их обезглавливают, но на третий с половиной день свидетели воскреснут и взойдут на небо. Трубит седьмой Ангел (Откр. 11). Нидерланды, XV в. Paris. Bibliothèque nationale de France. Néerl. 3, fol. 12r.
В 12 главе Откровения является дьявол (восходит к др. – греч. διάβολος, лат. diaboulus – клеветник, обвинитель – возникло при переводе на греческий язык с еврейского ha-satan «сатана»), представший в образе многоголового дракона, ибо лики нечистого бесчисленны. В Средние века дьявол – наиболее распространённое имя высшего духа зла, но в качестве его номинации могли выступать и другие обозначения инфернального пантеона: Люцифер, Вельзевул, левиафан, сатана, дракон и др. Имя Люцифер же – «денница» в синодальном переводе – взято из Ветхого завета (14 главы книги пророка Исаии, переведённой на вульгату), где рассказывается о «сыне зари», попиравшем небо, желавшем быть богоравным, возгордившемся, а потому – низверженном во ад, в глубины преисподней. Образ Падшего в добавок соединился с преданием о «помазанном херувиме» (из книги Иезекииля), соблазнённом собственной красотой и изгнанном из Эдема, – в одного негативного персонажа. Дьявол обрёл ещё одно из многих имён – Люцифер: некогда светозарный и прекрасный, но затем обезображенный патиной гордыни, падший в тартар ангел – князь тьмы. Однако до наступления позднего Средневековья использовать имя Люцифер не любили, оно вызвало массу противоречий между негативной семантикой слова и его позитивной этимологией (лат. lucifer – несущий свет, а свет ассоциировался с Иисусом), поэтому в ранние века было отдано предпочтение «сатане» и «дьяволу».
Рис. 22. Нидерландская миниатюра XV в. изображает Жену, облаченную в солнце. В толкованиях образ апокалиптической Жены получил две основные трактовки – это христианская церковь и/или Богородица, преследуемая Драконом-дьяволом – врагами Христа, Церкви, язычниками, Иродом, Нероном и т. д. Paris. Bibliothèque nationale de France. Néerl. 3, fol. 13 r.
В своём Откровении тайновидец Иоанн продолжает лицезреть и другое апокалиптическое чудовище, которому была дана сила над человечеством: «и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные. Зверь был подобен барсу; ноги у него – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть». Иоанн видел, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелилась.
Рис. 23. Франция, середина XIII в. Paris. Bibliothèque nationale de France, Lat. 14410, fol. 22v.
Рис. 24. Миниатюра из французского Апокалипсиса конца XIII в. изображает народ, присягнувший зверю и дракону Окрас семиглавого барса передаёт идею запятнанности (признак нечистого), а головы обоих существ венчают тёмные лженимбы, означающие дьявола и Антихриста. Paris. Bibliothèque nationale de France. Lat. 14410, fol. 39r.
«И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? И кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно» (13:1–5).
Тринадцатая глава даёт образ и третьего чудовища: «увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил, как дракон. Он действует перед ним со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю. И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив. И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил, и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое', число его шестьсот шестьдесят шесть» (13:11–18).
Весьма непросто разобраться в трёх дьявольских зверях, представленных в 12 и 13 главах Откровения. Изображает ли автор сих кошмарных видений лишь многоликость сатаны и зла в мироздании? Или же за каждым из этих зверей закреплена определённая семантика? По меньшей мере, описание их различно. Появляются в тексте они последовательно и будто принимают один у другого эстафету по осуществлению богопротивной и пагубной деятельности.
Первый зверь – красный дракон преследует жену, облечённую в солнце, и жаждет пожрать её младенца. Семь голов дракона с десятью рогами на них увенчаны семью диадемами, а хвост его увлёк с неба на землю третью часть звёзд. Этот «древний змий, называемый диаволом и сатаною», низвержен с небес на землю со всеми своими ангелами мрака. Здесь не трудно обнаружить аналогию с ветхозаветным низвержением Люцифера.
Второй зверь, выходящий из моря, описан несколько подробнее. В количестве голов и рогов он равен первому зверю, но число диадем его уже возросло с семи до десяти. Дракон передаёт ему свою силу, престол и власть. Второй зверь похож на барса, медведя и льва одновременно. Сходство с этими тремя животными отсылает к ветхозаветному символическому изображению трёх могущественных империй древности: Греции (барс; Дан. 7:6), Мидо-Персии (медведь; Дан. 7:3) и Вавилона (лев; Дан. 7:4). Существует и другое толкование, согласно которому барс олицетворяет лукавство Антихриста, медведь – упорство, лев – высокомерие и алчное честолюбие.
Третий зверь выходит из земли. У него два рога подобные агнчим, говорит он, как дракон, и заставляет людей поклоняться зверю из моря.
Третий – явно продолжает тёмное дело первых двух зверей, подбираясь всё ближе к людям. Именно он обольщает живущих на земле чудесами, например, низводит огонь с неба, а также нанесёт на правую руку или на чело обольщённых начертание дьявольской метки, числа зверя – 666. Предостережение об этом двурогом персонаже как о лжепророке и лжехристе, творящем псевдочудеса, тянется в 13 главу Откровения из 13 главы вехтозаветного Второзакония (Втор. 13:2), а также из Евангелия от Матфея (Мф. 24:24).
Все три апокалиптических зверя наследуют один другому в порядке появления в тексте. Они во многом тождественны, но вместе с тем имеют существенные различия, которые должны о чём-то сообщить читателю. О чём же?
В XX веке со всевозрастающей демократизацией общества и с небывалой дотоле возможностью исповедовать почти любые взгляды, особо явно, ясно и чётко обнажился алгоритм изображения и описания злого, тёмного, сатанинского, дьявольского, организованного не только и не столько как альтернативное, как отличное от божественного, но как прямая зеркальная противоположность последнему, как травестированное, поруганное подобие Бога или извращённая идентичность Христа. Показательным примером может стать одна из девяти заповедей «Сатанинской библии» Антона Шандора Ла-Вея, гласящая: «Сатана олицетворяет месть, а не подставляет после удара другую щеку\» Подобные антитезы или реверсы в представлении зла всегда производят определённый эффект, и поэтому были апроприированы в качестве приёма кинематографом. Например, в фильме «Ребёнок Розмари» Романа Полански главная героиня, в имени которой явно слышится имя Богородицы – Мария, предназначена для вынашивания и рождения дьявольского отпрыска – Антихриста.
Рис. 25. Зверь ставит метку – харагма. Это греческое слово связано с несколькими древними обычаями:
1. Харагмой называли клеймо хозяина, ставившееся на домашних (беглых или преступных) рабах. В контексте Откровения знак на телах, присягнувших зверю маркирует их как собственность последнего. Кроме того, на всех римских монетах изображалась голова и имя кесаря – харагма, свидетельствовавшая, что поклонившиеся принадлежат ему.
2. Преданные воины иногда клеймили себя именем своего полководца. Тогда поклонившиеся зверю – его истовые последователи.
3. Харагма, печать с именем императора, ставилась на каждом договоре купли-продажи. Она маркировала его верховную власть. Отступники же, получающие метку в Откровении, признают власть лукавого. 4. Каждый гражданин Империи должен был участвовать в обряде поклонения кесарю, это выражалось в сжигании фимиама в честь правителя. После обряда человек получал удостоверение о сделанном. Если христианин совершал традиционное прославление и признание императора – верховного жреца (лат. Pontifex Maximus), то он автоматически отрекался от Царя царей – Христа (Откр. 13:16–18). Англия, 1320–1330 гг. Oxford. Bodleian Library. MS Canon. Bibi. Lat. 62, fol. 20v.
Рис. 26. Концентрированная репрезентация событий на одной иллюстрации: дракон, передача власти, зверь и лжеслужение ему вместо истинного Бога, убийство верующих. Образы чудовищных животных из 12 и 13 глав также породили неисчислимое количество разнообразных изображений. Нидерланды, XV в. Paris. Bibliothèque nationale de France. Néerl. 3, fol. 14r.
Возвращаясь к трём апокалиптическим зверям, можно теперь с достаточной долей уверенности предположить, что они представляют собой извращённую модель божественной троицы: Отца, Сына и Святого Духа. Драконоподобный первый зверь назван «древним змием» и был низвержен с небес на землю. Весь его образ, перекликающийся и с эдемским змеем-искусителем, и с мятежным Люцифером, выстроен как кощунственный соперник ветхозаветного Саваофа, как противопоставление Богу-Отцу. Второй зверь – Антихрист – изображён как травестированный образ Бога-Сына: его исцелившаяся смертельная рана намекает на воскресение Христа. В противоположность Сыну человеческому он говорит богохульно и призывает поклонятся не Богу-Отцу, а дракону – его жуткому двойнику. Третий зверь – наследник первых двух и неотторжимая часть чёртовой троицы: с одной стороны, он – лжепророк, уподобляющийся проповеднику, внедряющему слово божие в массы и вербующему адептов, а с другой – подобен Святому Духу, поскольку именно ему «дано вложить дух в образ зверя» (Откр. 13:15).
Подробно описав в 12 и 13 главах трёх дьявольских зверей, в 14 главе Иоанн свидетельствует о великом моменте жатвы мира и человеческих душ: «на облаке cudum подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп. И вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела. И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата. И другой Ангел вышел из храма, находящегося на небе, также с острым серпом. И иной Ангел, имеющий впасть над огнем, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому что созрели на нем ягоды. И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия. И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий» (14:15–22).
В пятнадцатой и шестнадцатой главах описываются кары семи Ангелов чашами, полными гнева Божьего: «Пошел первый Ангел и вылил чашу свою на землю: и сделались жестокие и отвратительные гнойные раны на людях, имеющих начертание зверя и поклоняющихся образу его. Второй Ангел вылил чашу свою в море: и сделалась кровь, как бы мертвеца, и все одушевленное умерло в море. Третий Ангел вылил чашу свою в реки и источники вод: и сделалась кровь. Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце: и дано было ему жечь людей огнем. И жег людей сильный зной, и они хулили имя Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать Ему славу. Пятый Ангел вылил чашу свою на престол зверя: и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания, и хулили Бога небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих. Шестой Ангел вылил чашу свою в великую реку Евфрат: и высохла в ней вода, чтобы готов был путь царям от восхода солнечного».
Рис. 27. Жатва винограда символизирует «жатву» мира. Англия, 1320–1330 гг. London. British Library. Add. MS 17333, fol. 28r.
«И видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя, и из уст лжепророка трех духов нечистых, подобных жабам: это – бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя (образ сквернословия и богохульства также передаётся изображением мерзких жаб, выползающих из ртов, см. рис. 28). Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его… И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон. Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое! И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его. И всякий остров убежал, и гор не стало; и град, величиною в талант, пал с неба на людей; и хулили люди Бога за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая» (16:1-21, см. рис. 29, 30).
Рис. 28. Англия, XIV в.
The Queen Mary Apocalypse. London. British Library. Royal MS 19, fol. 38r.
Рис. 29. Подробное изображение 16 главы: чаши гнева изливаются на мир при Армагеддоне. Армагеддон – место последней битвы сил добра с силами зла в Конце времён – изначально топоним, ставший именем нарицательным. Происходит от древнего города Мегиддо (также: Мегиддон), стратегической точки на севере Израиля – свидетеля многих исторических и ветхозаветных баталий. Нидерланды, XV в. Paris. Bibliothèque nationale de France. Néerl. 3, fol. 17r.
Рис. 30. Бавараская Библия-Оттхайнрих, иллюстрированная в 1530–1531 гг. Матиасом Герунгом, знакомым с творчеством Босха, демонстрирует семь чаш гнева, излившихся на землю, на сатанинскую троицу, хулящую Бога, о чём свидетельствую жабы, исходящие из дьявольских уст. Праведный гнев из ангельских чаш также нисходит на уже завербованных зверем людей, отчего тела их покрываются жуткими язвами, похожими на чумные бубоны. Германия, XV в. München. Bayerische Staatsbibliothek. Cgm 8010, fol. 298r.
Рис. 31. «…с нею блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле. И повел меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя ее, дивился удивлением великим» (Откр. 17:1–6). Франция, конец XIII в. Paris. Bibliothèque nationale de France. FR. 13096, fol. 56r.
Рис. 32. Ад пожирает блудницу вавилонскую. Paris. Bibliothèque nationale de France. FR. 13096, fol. 65r.
Затем совершается кара Великой блудницы вавилонской, сидящей на звере багряном с семью головами и десятью рогами. Однако это не просто женщина, а город, который должен быть сожжён, «стоя издали от страха мучений ее и говоря: горе, горе тебе, великий город Вавилон, город крепкий! ибо в один час пришел суд твой» (18:10, см. рис. 32).
Рис. 33. На белом коне восседает воин, с очами как пламень, одетый в одежды, обагрённые кровью, имя его «Слово Божие», из уст его исходит острый меч. За ним следует небесная рать. В ходе великого сражения добра и зла побеждены зверь и лжепророк, брошенные в огненное озеро, горящее серою. Огненное озеро же на миниатюре смыкается с расхожим образом пылающей пасти ада, в которую со зверем и Антихристом отправляются грешники. (Откр. 19:11–20). Нидерланды, XV в. Paris. Bibliothèque rationale de France. Neerl. 3, fol. 22r.
После этого пройдёт ещё тысяча лет, по окончанию которых будет освобожден из темницы сатана и снова станет совращать народы. Но гнев божий уничтожит его вновь. Собственно, в этой части начинается Страшный Суд: море отдаёт своих мёртвых, смерть и ад отдают мёртвых, чтобы судим был каждый (19–20).
Рис. 34. Другие были убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами (Откр. 19:21). Англия, XIV в. The Queen Mary Apocalypse. London. British Library. Royal MS. 19 В XV, fol. 38r.
Эти главы и составляют центральный корпус видений Иоанна, состоящий из трёх разделов: видение печатей (6:1–8:1), видение труб (8:2-11:14) и видение чаш (15–16:21). Повествование полно апокалиптической символики и единой образности происходящего на земле Апокалипсиса и Страшного Суда. При этом в каждом цикле кар увеличивается масштаб бедствий, заканчивающийся войною сил зла с народом божьим и финальным Судом. Добро противопоставляется злу, Новый Иерусалим – Вавилону.
В окончании Иоанн видит новое небо и новую землю, уже после Суда. Ему даётся созерцание святого града – Нового Иерусалима, приготовленного и украшенного Богом, как невеста для мужа: «се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (21:3–4).
Рис. 35. «И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей.
Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать» (Откр. 20:1–3). Англия, XII в. Winchester Psalter. London. British Library. MS. Nero С IV, 39r.
Рис. 36. Образ Небесного Иерусалима из «Книги цветов» (Liber floridus). Центральная доминирующая башня символизирует Христа. Идею святого града передавали различными способами: Агнцем, стоящим в центре схематичного, кубистического периметра – абстрактного города; Агнцем меж пальмами – древом жизни, райским источником, ангелами и праведниками; непосредственным изображением романского или готического храма, дворца или средневекового города. Франция, XII в. Wolfenbuttel. Herzog August Bibliothek. Cod. Guelf. 1 Gud. lat. 4305, fol. 43v.
Новый Иерусалим – высокий город из чистого золота, подобен чистому стеклу, украшенный разноцветными драгоценными камнями и жемчугом, с двенадцатью воротами, на которых двенадцать Ангелов. Стена кристалловидного города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца. Длина, широта, высота города, возведённого из ясписа (яшма или бриллиант) идеально равны. Сам же град является божественным храмом, местом жизни человека в Боге.
Рис. 37. Немецкий печатный блокбух 1470–1475 гг. иллюстрирует 22 главу Откровения, стих 1–9, рассказывающий о видении Небесного Иерусалима. Иоанн созерзает чистую реку жизни, текущую от престола Бога, и древо жизни. Сам же трансцендентый город бесконечного света напоминает позднесредневековый бюрг – город/крепость. Ниже разворачивается финальный эпилог: благодарение ангела. Oxford. Bodleian Library. Auct. M 3.14, fol. 45r.
Альфа и Омега
Когда же было создано Откровение Иоанна?
Текст Апокалипсиса точно существовал уже в начале II века, его знал Папий Иерапольский и мученик Иустин Философ. Самое раннее прямое свидетельство о тексте содержится у Иринея Лионского, который полагал, что откровение было получено Иоанном в конце правления императора Домициана (81–96 гг.)10. Феофилакт Болгарский же писал, что Иоанна сослали спустя тридцать два года по вознесении Христовом, то есть при Нероне (54–68 гг.). Традиционно исследователи связывают время создания текста именно с правлением последнего. С известным гонителем христиан – властолюбивым сластолюбцем императором Нероном – в Откровении ассоциируется образ «зверя» (17:7-11), на котором сидит «великая блудница», а головы «зверя» отождествляются с семью царями, из которых «пять пали, один есть, а другой ещё не пришёл, и когда придёт, недолго ему быть». В III веке н. э. Викторин Петавийский в своих комментариях на Откровение, основываясь на легенде о воскресении Нерона, соединил образы императора и Антихриста. Согласно популярной богословской версии, утвердившейся в XIX веке, дьявольское число 666 при написании его еврейским алфавитом, в котором буквы имеют свой цифровой эквивалент, составляет словосочетание «Нерон кесарь».
Как и всё, что касается разгадывания символов Откровения – это лишь одна из версий, при тщательном рассмотрении рассыпающаяся подобно зыбким домикам двух братьев-поросят из популярной сказки. Традиционно число зверя во всех переводах составляет знаменитое число дьявола – 666 (χξς). Однако в самой древней известной рукописи Откровения – Папирусе 115 (находится в Музее Эшмола при Оксфордском университете), а также в других древних источниках (Ефремов кодекс, свидетельства Тихония, Иринея и др.), указано число зверя как 616 (χις). В актуальных современных комментариях к Новому завету число 616 уже фигурирует как один из вариантов, а во II веке н. э. Ириней Лионский также знал об этом числе, но счёл его ошибкой, допущенной при переписывании. В древности цифры записывались буквами: посредством нехитрого действия любое число обращалось в набор букв, и наоборот, слово или фраза легко переводились в число. Подобные операции назывались изопсефией (в Каббале – гематрия) и были чрезвычайно популярны в античности. Поэтому вопрос Ефрема Сирина (ок. 306–373 гг.) кажется вполне закономерным: «Ужели имени зверя не знал тот, кто сказал число имени? Сперва известны ему стали слоги, а потом уже разложил имя на буквы; сперва сам в себе произнес имя, а потом, сложив буквы, сказал число, то есть, что из букв составляется шестьсот шестьдесят шесть?»11.
На истолкованиях числа 666 сломалось не одно теологическое копье. Первые богословские рассуждения на тему числовой расшифровки имени зверя датируются II веком н. э. Собственно Ириней Лионский в своём произведении «Против ересей» предполагал несколько имён (чисел), которые в сумме составляли 666: Еванфас, Латинос, Титан. Самой убедительной версией показалось имя мощного и мстительного Титана, с точки зрения Иринея, подобного солнцу и почитаемого многими народами и властями. Толкование Иеронима (унаследованное от Иринея через Викторина) повторяет греческое имя «Teitan», нумерологически переводя его на латынь как «Diclux» – ложное солнце – Антихрист (в латинских комментариях на Откровение это определение будет часто встречаться). Экумений (VI в.) в комментариях на Откровение вывел новые варианты прочтения (Лампеций, Бенедикт), однако он продвинулся дальше, вычитав в заветных цифрах уже не просто имена собственные, но и нарицательные: «буйный», «злой вождь», «истинный губитель», «порочный агнец». Антемоса – «противника чести», Аруме – «я отрицаю», вычислил Примасий (VI в.), в то время как Андрей Кесарийский (VI–VII вв.) предположил, что отсутствие пагубного имени в книге – замысел Божий.
В XIX веке богословы выдвинули гипотезу, что число 666 есть зашифрованное имя «Нерон Кесарь» в еврейском написании. В эпоху Нерона в восточной части Римской империи чеканились монеты с надписью а древнееврейском «ןורנרסק», что означает «император Нерон» (лат. Neron Caesar). Если рассмотреть не сами буквы, а их цифровые значения (согласно правилам древнееврейской гематрии), то их сумма будет равна 666. Странно, но факт – в пользу этой теории говорит и найденный при раскопках в Оксиринхе фрагмент стиха, утверждающий, что число дьявола – 616. Если взять за основу правильное латинское написание «Nero Caesar» (носовой звук «н» в нём не передаётся, в отличие от греческого), то сумма цифровых значений уменьшится на 50 и будет равна 616, поэтому в любом случае (Nron Qsr — 666 или Nrn Qsr – 616) вычисляется император Нерон.
Число зверя – своеобразная мистерия, макгаффин христианства: узнать, какой смысл находится внутри числовой последовательности, невозможно. К примеру, в XX веке немецкий теолог Этельберт Штауфер расшифровал «число зверя» как имя императора Домициана, главного конкурента Нерона за титул Антихриста. Таким образом в зависимости от подсчета и культурно-исторического контекста символика числа в разные эпохи могла указывать на Наполеона, Гитлера, Сталина и т. п.
Император ли Нерон, Домициан, Папа Римский, Мартин Лютер или другой властный правитель, диктатор, деспот, узурпатор или революционер зашифрован в имени зверя, пока выяснить не удалось, но именно из незнания проистекает неизменная актуальность Откровения, позволяющего привязывать символику Антихриста не к какому-то конкретному персонажу, но наделять её новыми, злободневными трактовками. В любом случае, основной пафос маркирования народов связан с идеей поклонения зверю-кесарю как абсолютному правителю или даже – аллегории земной империи в целом, а присяга ей на верность отрицала связь человека с истинным судьей-правителем – Богом.
Исторический контекст создания текста Откровения отсылает к противопоставлению христиан первых веков Римской империи, оппозиция же верных и не верных, правых и не правых по-прежнему является частью человеческой культуры.
Итак, возникновение Откровения в конце I века во многом детерминировано историческими реалиями, поскольку этот текст кодирует образ тогдашнего Рима как упадочного, разлагающегося, погрязшего во грехе царства. Образ Рима в данном случае уподобляется образу Вавилона и отсылает к событиям VI века до н. э. – захвату Иерусалима вавилонянами, зарифмованному со взятием римлянами Иерусалима в 70 году н. э., после которого произошло знаменательное «разрушение Храма».
Выдвигаются и другие, менее популярные гипотезы о времени создания текста Откровения: при Тите, Трояне, Адриане, – но проблема датировки сводится к выбору между ранней (конец 60-х гг., во всяком случае до разрушения Иерусалима в 70 г.) и поздней (середина 90-х гг. – конец I в.) датами12. Более того, усложняет картину и ранняя полемика патристов по поводу авторства Откровения: то отождествление автора с евангелистом Иоанном13, то опровержение этой точки зрения, вплоть до приписывания текста Откровения еретику Керинфу, а Дионисий Великий предлагал видеть в авторе тезку Апостола14. Вопрос авторства Апокалипсиса по-прежнему является не только открытым, но и предоставляющим обширное поле как для сравнительных исследований текстов новозаветного корпуса, фразеологии, христологии, так и для спекулятивных теорий.
Усмотрение параллелей с реальными событиями, с одной стороны, даёт маркеры датировки, но с другой – рискует свести интерпретацию сложного, символического произведения к набору исторических фактов.
Откровение Иоанна Богослова стало последней книгой Нового Завета, резюмирующей ряд иудео-христианских текстов эсхатологического и провиденциалистского характера. Уникальность Апокалипсиса – не только в суммировании на символическом уровне пророчеств на эсхатологическую тематику, но и в том, что Откровение Иоанна как бы закольцевало и тем самым закончило библейское предание о творении, мироздании, истории и человечестве. Отражая начало и подводя итог, Апокалипсис стал альфой и омегой предания и завета. Если в Книге Бытия (первой книге и своего рода прологе всего Писания) представлен процесс творения Богом мира, занявший семь дней, то Апокалипсис (своеобразный эпилог) заканчивает Библию – закрывает книгу бытия человечества. Откровение будто становится зеркальным отражением Книги Бытия, только повествующим не о создании мира, но о поэтапном его сворачивании в процессе апокалиптической хаотизации и Страшного суда. Творение мира сродни инженерному созиданию, конструкции, состоящей из земли, моря, неба, человека, порядка и т. д. Апокалипсис же деструктурирует эту систему, препарирует и разбирает мир по кирпичику, открывая благую бесконечность Нового Иерусалима для праведников и обрекая грешников на вечные адские муки. Райский быт Нового Иерусалима практически сокрыт от тайнозрителя Иоанна, оставаясь непредставимым для ума и недосягаемым для глаза пространством слияния Бога и человека. Поскольку человеческая эмпирика пока ещё не знает такого состояния, то и однозначное описание его невозможно. Опыт Нового Иерусалима – опыт запредельный, внечеловеческий, нематериальный; осуществление дефиниции его может состояться лишь посредством апофатических определений: через отрицание тварности, материи и мира как такового. Представление процесса разборки мира до ничто достигается в Апокалипсисе благодаря не только шокирующим картинам Страшного суда и Гнева Божия, но строгой и стройной структурой текста, скреплённой числовой и знаковой (животных, ангелов, светил и пр.) символикой, усложняющейся в развитии нарратива.
Своеобразие и самобытность Откровения, содержащего различные элементы поэтики пророчеств, речевые обращения, признаки эпистолярного жанра и даже трагедии, более чем очевидны при внимательном чтении.
