bannerbannerbanner
Похищенная, или Красавица для Чудовища

Валерия Чернованова
Похищенная, или Красавица для Чудовища

Полная версия

Глава 9

Мишель проснулась с тяжелой головой, словно та за ночь успела превратиться в чугунный котел. Сказывались волнения минувшего дня и долго мучившая ее бессонница. Да еще эти подозрительные шаги за дверью…

Настроение тоже было не очень. Ей бы радоваться исполнению заветной мечты и скорой помолвке с самым красивым, самым богатым, самым благородным человеком в графстве. В мысленном списке юной мисс этих громких «самым», коими она не переставая награждала Галена, было не счесть.

Ей бы радоваться… да только на сердце было неспокойно. И идея остаться тайной гостьей в Блэкстоуне больше не горячила кровь, не кружила голову, а отравляла разум тревогой. Тем более что сестры Галена ей не рады. А если уж быть откровенной с самой собой – они просто возмущены выходкой брата, а саму Мишель наверняка считают девицей, не обремененной высокими моральными качествами. Да и мистер Донеган неизвестно как отреагирует на присутствие в своем доме гостьи. Наверняка в глазах главы семейства кристально чистая репутация Мишель Беланже окажется запятнана безвозвратно. Даже святые узы брака не смогут ее отмыть.

Мишель заходила по комнате, в нервном волнении кусая губы. Что, если случится непоправимое – о ее пребывании в Блэкстоуне узнают соседи? Гален, понятное дело, ни одной живой душе не скажет. Но согласятся ли хранить тайну Катрина и Аэлин? Хоть изредка эти язвы куда-то же выезжают. К тому же слуги… Это здесь они делают вид, что ничего не видят, ничего не слышат. А вот отправят какого-нибудь бездельника в город или на другую плантацию с поручением, а он возьмет и выложит, что у них, дескать, гостит небезызвестная мисса из Лафлера. Одна, без сопровождения. Даже без служанки!

– А все Флоранс! – досадливо стукнула каблуком об пол Мишель. – Не захотела отдать мне Серафи!

Слухи по округе распространялись со скоростью смерча. Мишель понимала: если кто из соседей прознает, где она находится, для ее доброго имени этот смерч окажется сокрушительным.

Перед глазами возникла мрачная картина: встреча с родителями. Будто наяву увидела Мишель, как по щекам матери катятся слезы – молва опорочила ее дочь. На широком лбу отца, в уголках его темных, таких строгих глаз залегают морщины – он хмурится и втайне жалеет, что Всевышний подарил ему такую беспутную дочь, опозорившую весь их род.

– Ах, что же мне теперь делать?! – Мишель заломила руки.

С одной стороны, не хотелось оставлять любимого ни на день, ни даже на час. С другой – девушка понимала, что лучше бы ей сесть на ближайший поезд до Доргрина, а когда вопрос со старшей сестрой разрешится, она со спокойной душой вернется домой.

– Мне нужно поговорить с ним. Непременно нужно поговорить и все объяснить! Гален и сам должен понимать, как сильно я рискую, оставаясь здесь.

Переполняемая решимостью, она отправилась на завтрак. Правда, при виде любимого почувствовала, что эта решимость куда-то исчезает. Разве хватит ей сил расстаться с ним? Подобно золотой рыбке, сама того не замечая, Мишель снова попалась на крючок его чар.

Она невольно залюбовалась своим избранником. Горделивой осанкой, резким изломом бровей, придававшим его лицу выражение опасной, будоражащей хищности. Губами, которые вчера почти касались ее губ…

Мишель тряхнула головой, прогоняя наваждение. Тяжелая копна темных волос, уложенных под белую сетку, шевельнулась в такт ее движению.

– Присаживайтесь, Мишель, – с напускной вежливостью сказала Катрина, обращаясь к неуверенно застывшей на пороге девушке.

Насилу оторвав взгляд от своего идола, которого, кажется, уже готова была боготворить, гостья заняла место рядом с угрюмой Аэлин.

Сегодня за завтраком им прислуживала та самая служанка, что вчера пыталась поговорить с Мишель. Утром она даже не вспомнила о ней. Куда больше ее теперь пугал не бессвязный лепет какой-то там рабыни, а то, что кто-нибудь в будущем может усомниться в ее девичьей чести. Да и неизвестный под дверью больше не занимал мысли Мишель. Она предпочла бы каждую ночь просыпаться оттого, что кто-то сопит в дверную щель ее комнаты, но при этом оставаться спокойной за свое доброе имя.

– Как вам спалось? – растягивая губы в фальшивой улыбке, с не менее фальшивым участием поинтересовалась Аэлин.

За что получила убийственный взгляд от брата. Наверное, если бы глаза Галена могли стрелять пулями, как из пистолета, голова кузины уже давно превратилась бы в решето.

– Спасибо, отлично, – вежливо отозвалась Мишель.

От нее не укрылось, как дрогнула рука неуклюжей рабыни, когда та накладывала оладьи в тарелку старшего сына Сагерта Донегана.

Но сфокусироваться на этой мысли Мишель не успела, ее отвлекла Катрина, задав очередной каверзный вопрос, который гостья даже не расслышала. Пришлось переспрашивать и сосредотачивать все свое внимание на девицах, явно вознамерившихся продолжить вчерашний допрос. Словно она, Мишель, была подсудимой, а мисс Донеган и мисс Кунис – дотошными прокурорами.

Гален пытался осадить сестричек, но угомонить их оказалось непросто. К тому же по большей части он не слышал журчание девичьих голосов, поглощенный раздумьями и созерцанием Мишель. Которая была для него слаще политых медом кукурузных оладий. Вместо них наследник Блэкстоуна с удовольствием полакомился бы своей смущенной, заливающейся краской гостьей.

После завтрака, ставшего для Мишель настоящим испытанием, Гален предложил ей прогуляться по окрестностям. Она с готовностью согласилась, так ей не терпелось оказаться подальше от мрачного, пронизанного угнетающей атмосферой особняка. Мишель пока и сама не понимала, почему так рвалась на воздух. Ей бы следовало влюбиться в этот дом, как влюбилась в его хозяина, но Блэкстоун ей решительно не нравился.

«Быть может, когда поженимся, уговорим родителей построить для нас новый дом, – спускаясь вместе с Галеном по ступеням веранды, оплетенной растением с темно-зелеными крупными листами, размышляла Мишель. – Пусть он будет небольшим, но светлым и уютным, как наш Лафлер. Я смогу обставить его по своему вкусу новой изящной мебелью. А вокруг дома посажу жасминовые кусты и персиковые деревья. И цветов побольше…»

Блэкстоуну недоставало красок. Даже полуденное солнце было не в силах оживить его угловатый, с резкими очертаниями фасад и подъездную аллею, которая и в этот столь ясный день утопала в тени из-за почти сплетавшихся друг с другом густых крон деревьев. Две боковые аллеи, полукружиями расходившиеся от дома, обрамлял какой-то неказистый жиденький кустарник. Да изредка на фоне зеленых газонов темнели узоры кованых скамеек.

Конная прогулка Мишель понравилась. Она с удовольствием прокатилась по владениям Донеганов, полюбовалась бескрайними полями и бесчисленными трудившимися на них работниками. Успела помечтать о том, что когда-нибудь бо́льшая часть этих земель достанется ее детям, и на какое-то время тревога отпустила ее сердце, вытесненная предвкушением счастливого будущего.

– Вы ведь помните моего брата Кейрана?

Погруженная в мысли о том, где будет лучше построить дом – уж точно подальше от этих жутких болот и поближе к Лафлеру, – Мишель даже не поняла, как они с обсуждения грядущего барбекю у О’Фарреллов, которое она будет вынуждена пропустить из-за того, что якобы гостит у тети с дядей (а лучше б не якобы!), вдруг переключились на еще одного Донегана.

Встрепенувшись, она ответила:

– Помню, но смутно.

Постаралась нарисовать мысленно лицо Кейрана – не вышло. Единственное, что навсегда отложилось в памяти – это дождливый осенний вечер. Такой же сумрачный, как и тогдашнее настроение восьмилетней девочки. Мишель все пыталась уговорить Флоранс взять ее с собой к Лаврасам, к которым собиралась шумная компания, состоявшая из Донеганов, вездесущих О’Фарреллов и еще нескольких девушек, непрестанно хохочущих над шутками парней.

Все они были старше Мишель на несколько лет, но ей это казалось недостаточно веским поводом для отказа. Девочке тоже хотелось провести приятный вечер у камина, поедая жареные каштаны и горячие вафли. Слушать страшилки о духах, прежде населявших Анделиану, о злых колдунах и их опасном колдовстве.

Флоранс уже почти оттаяла, почти согласилась, когда этот противный мальчишка Кейран больно дернул Мишель за одну из косичек и с гадкой усмешкой заявил, что такой сопливой мелочи, как она, не место в компании взрослых.

Это сейчас за возможность провести немного времени с мисс Беланже любой джентльмен готов хоть на дуэли стреляться. А тогда Мишель была обидчивым, капризным ребенком. И даже спустя годы так и не сумела забыть о том, как Кейран посмеялся ей в лицо, а потом, обдав каскадом брызг из ближайшей лужи, помчался к проселочной дороге. Следом за ним, весело переговариваясь, Лафлер покинули и остальные. А она осталась стоять одна под мелко моросящим дождем, глотая слезы и давая себе обещание когда-нибудь отомстить обидчику.

– И как поживает ваш брат? – с натянутой улыбкой поинтересовалась Мишель, а про себя добавила: «Надеюсь, ему сейчас икается».

Донеган неопределенно пожал плечами.

– Надеюсь, хорошо. В последние месяцы мы почти не списывались.

– Долго ему еще учиться?

– До следующей зимы.

«И все же какая у Галена неприятная семейка», – невольно подумалось Мишель.

На обратном пути гостеприимный хозяин показал ей розарий, разбитый за домом. В зелени арок, что уводили к беседке, только-только проклевывались лимонно-желтые, кремовые, как сливки, и ягодно-красные, словно пунш, тугие бутоны. Да в пышных шапках клумб, обложенных серым камнем, то тут, то там виднелись первые, еще не распустившиеся розы.

– Катрина помешана на цветах. Трясется над каждой клумбой, как если бы это был ее ребенок.

– Чудесное место! – Мишель восторженно озиралась по сторонам, представляя, как здесь должно быть прекрасно летом, когда все вокруг утопает в цветах, а в воздухе витает изысканный аромат роз. Маленький островок красоты посреди бескрайнего океана серости и мрака.

 

Мишель никак не находила в себе смелости заговорить с Галеном о своем отъезде. Понимала, что тянуть не стоит, да только хватит ли ей духу стереть своими словами улыбку с красивых губ и погасить блеск счастья в любимых глазах?

Ей следовало сказать все сейчас, пока они наедине сидят в беседке и смотрят друг на друга, не в силах отвести взглядов. Гален поймет. Не может не понять. Самое сложное выдавить из себя первое слово…

Только Мишель набралась храбрости, чтобы с самым несчастным и кротким видом озвучить свое решение, как он легко приподнял ее руку и прикоснулся к чуть дрогнувшей кисти губами. Долгим, обжигающим поцелуем. Таким же обжигающим, как взгляд серых глаз, в которых отражались всполохи желания. Волна из чувств, среди которых преобладали восторг и предвкушение неизведанного, обрушилась на Мишель, и ее уверенность смыло, словно зыбкий песчаный замок.

Сердце в груди стучало все быстрее. У Мишель перехватило дыхание, когда один поцелуй опалил запястье – она и подумать не могла, что кожа на нем такая чувствительная. И что дрожь, пробегающая по телу, может быть столь приятна.

Волю сковали незримые путы влечения, с которыми не было сил бороться. Мишель растворялась в гипнотическом взгляде охотника. Дышала через раз, считая секунды до того момента, как Гален, проложив дорожку из поцелуев по ее руке, заключит Мишель в объятия.

Сердце в груди уже не стучало, а трепетало, словно пойманная сачком бабочка.

– Гален, я хотела поговорить с вами… – прошептала за миг до поцелуя.

Понимая, что на этот раз искушение сильнее любых доводов рассудка, покорно прикрыла глаза. Это сводящее с ума чувство опьянило Мишель не хуже самого крепкого вина.

А вот внезапное появление управляющего, наоборот, отрезвило. Подействовало на затуманенный разум девушки, как ушат ледяной воды. Заслышав тяжелые шаги – под ногами мужчины хрустела каменная крошка, – а потом увидев движущуюся к беседке высокую крепкую фигуру Бартела, Мишель подскочила как ошпаренная и стыдливо потупилась, чувствуя, как щеки заливает румянец.

– Прошу меня извинить, – поклонился Бартел. – Надеюсь, я не помешал.

В ответ управляющий получил убийственный взгляд и резкий, почти грубый вопрос:

– Что случилось?

– Один из рабов… – Он покосился на гостью и выразительно замолчал.

В отличие от Галена, резко подхватившегося, Мишель ничего не поняла. Кивнула только, когда он ей поклонился и, извинившись за то, что вынужден ее покинуть, стремительно двинулся за слугой к дому.

Немного посидев в беседке, приведя в порядок мысли и чувства, Мишель тоже решила вернуться в дом и поискать служанку, разговор с которой вчера прервал управляющий.

Вечно появляется в самый неподходящий момент!

Рабыня обнаружилась в бельевой: раскладывала по полкам стопки накрахмаленного до хруста постельного белья. При виде Мишель пугливо вздрогнула и отвернулась, сделав вид, что расправляет на сложенной квадратом простыне невидимые глазу складки.

– Мы не договорили вчера.

– Не гневайтесь на меня, госпожа, – замямлила женщина. – Просто, увидев вас одну, без сопровождающих, я очень испугалась. Все же вы мне не чужая. Что скажут люди, когда узнают, что вы гостите у Донеганов? Мисс, лучше уезжайте. Скорее уезжайте.

Как соль на рану.

Мишель вспыхнула:

– Обойдусь без твоих советов!

– Пожалуйста. – В голосе рабыни слышалась мольба.

Разумом Мишель понимала, что женщина права, но как же ей не нравилось, когда кто-то тыкал ее носом в ее же ошибки! Тем более какая-то там служанка.

– Сама разберусь, – буркнула строптивица и поспешила прочь.

За обедом Гален отсутствовал, а потому очередное общение с будущими родственницами превратилось для Мишель в самую изощренную пытку. Катрина и Аэлин умели колоть словами, а Мишель была слишком поглощена своими переживаниями, чтобы обороняться.

Сославшись на головную боль, она покинула столовую, не дождавшись десерта. Надеялась, что послеобеденный сон вернет силы и присутствие духа, но уснуть не получилось. Мишель вертелась в постели, неспособная найти облегчение даже в коротком забытье.

Чувствуя, что задыхается в этой комнате, в этом доме, поднялась и, стараясь не шуметь (Катрина и Аэлин наверняка спали), отправилась вниз. Оказаться в беседке, окруженной зеленью клумб, – это было единственное, чего она сейчас желала.

В холле, пол которого был расчерчен, словно шахматная доска, черными и белыми квадратами, Мишель остановилась. Дверь, что находилась справа, вела в огромную гостиную, в которой, если вынести мебель, можно было устраивать балы и приглашать на них всех соседей. Слева располагалась библиотека, в которую Мишель еще не успела заглянуть.

Створки были приоткрыты, и из библиотеки доносились громкие голоса. Гален и Катрина то ли ругались, то ли спорили, а когда Мишель поняла, кто явился яблоком раздора, на цыпочках подкралась к двери, понимая, что просто не сможет сейчас уйти дышать свежим воздухом.

– Ты должен избавиться от нее!

– Я сказал – нет!

Гален чуть ли не рычал, Катрина уже почти визжала:

– Сумасшедший! Ты должен жениться на Флоранс! Должен! Я не хочу умирать! Неужели ты пожертвуешь мной и Аэлин ради сиюминутной слабости?!

Мишель задержала дыхание, а в следующее мгновение почувствовала, как земля уходит из-под ног и сердце, не выдержав острой, испепеляющей боли, останавливается.

Короткая, едва различимая усмешка и фраза, приговором прозвучавшая для нее:

– Конечно нет. Поиграюсь, а когда надоест, отправлю обратно. Ты же знаешь меня, сестренка. Семья превыше всего.

Глава 10

Мишель стояла, забыв, как дышать, и не могла заставить себя сдвинуться с места. В голове противно шумело, мысли путались. А сердце, замерев на какую-то долю секунды, вдруг снова пустилось вскачь.

Когда она услышала гневное:

– Отец прибьет тебя!

Дробь каблуков, заглушаемая ворсом ковра: отчитав брата, мисс Донеган спешила покинуть библиотеку. Мишель и сама не поняла, как сумела сбросить оцепенение. А следом и туфельки, чтобы производить как можно меньше шума. Птицей взлетев по лестнице, добежала до конца коридора и, только оказавшись в гостевой комнате, дала волю слезам. Глаза затянула туманная пелена, и в голове клубилось нечто подобное. Мишель чувствовала, как вокруг нее и в ней сгущается тьма, поглощая то яркое, пламенное чувство, которым она жила последние месяцы.

Всего несколько минут назад она была счастлива. И пусть это счастье омрачалось тревогой за собственную репутацию, то, что Мишель испытывала сейчас, ни в какое сравнение не шло с прежними переживаниями. Ей казалось, что в груди у нее поселился маленький злобный человечек с крошечным, но оттого не менее острым копьем, которым он снова и снова колол ей сердце, и эта боль сводила с ума.

Хотелось кричать, но даже будучи в состоянии, близком к истерике, Мишель понимала, что не может себе этого позволить. Не здесь и не сейчас. Потом, когда окажется дома, вволю наревется на груди у матери, согреется в ее теплых, нежных руках. А сейчас единственное, что она могла себе позволить, – это броситься на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, беззвучно рыдать.

Спустя час или, может, два, когда слез больше не осталось, Мишель заставила себя подняться. Мозг, пытаясь справиться с горьким разочарованием, хоть как-то притушить боль, подсовывал назойливую мысль: может, Гален солгал Катрине? Солгал, лишь бы отделаться от этой липучки.

И тут же на смену столь обнадеживающему предположению, проливавшему бальзам на истерзанную душу, приходило другое. Болезненное, но, увы, более правдоподобное: приворот разжег в нем похоть и страсть, а любви в сердце Галена Донегана отродясь не было.

Мишель гнала от себя эту мысль как могла, потому что пока была не в силах ее принять, но и обманываться больше не собиралась. В силу юного возраста она часто шла на поводу у эмоций, действовала сгоряча. Однако в минуты опасности взбалмошная девчонка внутри нее пугливо пряталась, уступая место другой Мишель, решительной и собранной. Чувства вытеснял холодный рассудок.

Ведь это же она в прошлом месяце на охоте распугала стаю волков, обступивших их со всех сторон. Флоранс от ужаса чуть повод из рук не выпустила и не свалилась с лошади, так и норовившей подняться на дыбы. Если бы не Мишель, предупредительно пальнувшая из пистолета в землю в паре дюймов от самого крупного хищника, кто знает, быть может, у старшей сестры и не было бы помолвки.

– Если любит, отпустит. А нет… Если то, что сказал Катрине, – правда… Тогда мне нужно срочно отсюда выбираться!

Мишель решительно поднялась, кое-как привела себя в порядок: умылась и причесалась. После чего, пожелав себе удачи, отправилась на поиски Донегана.

Наследник Блэкстоуна обнаружился там же, где Мишель видела, а вернее, слышала его в последний раз. «Поиграюсь, а когда надоест, отправлю обратно». Страшные слова. Будто каленым железом обожгли сознание, навсегда отпечатались в ее душе.

Гален стоял к ней вполоборота с книгой в руках. Сюртук был перекинут через спинку кресла, что темнело возле камина. С подлокотника небрежно свисал галстук. В натопленной комнате было жарко, и молодой человек позволил себе некоторую вольность: расстегнул верхние пуговицы рубашки и закатал рукава. Хоть и не должен был делать этого, ведь в доме находилась незамужняя гостья.

Но, как уже Мишель успела заметить, Донегану было плевать на многие правила.

Мрачный, задумчивый и такой опасно притягательный – слишком сильное влияние он оказывал на нее. При виде Галена Мишель смущалась, терялась, тянулась к нему, неосознанно стремясь оказаться с ним рядом. Вновь ощутить жар его прикосновений, услышать глубокий, дурманящий голос.

Кто бы мог подумать, что в иные моменты этот голос может быть таким колючим и холодным.

Мишель зажмурилась, призывая на помощь всю силу воли. Сжав кулаки, так, что побелели костяшки и ногти больно вонзились в ладони – неприятное, но необходимое сейчас чувство помогало не пьянеть от любви в присутствии Донегана, – она шагнула в комнату.

В полумраке черты лица Галена казались более мягкими, и улыбка, коснувшаяся тонких губ, получилась искренней, выражала любовь и нежность. За которыми таилось что-то еще… Какая-то скрытая жажда, темная и опасная, которую Мишель в нем прежде не замечала. А может, не хотела замечать. Вдруг пришло осознание, что она смотрит не в лицо человека, которого даже после столь болезненного прозрения по-прежнему горячо любила, а любуется искусной маской. И лишь глаза в ее прорезях было не спрятать. Они выдавали истинные чувства охотника и его желания.

– Вы плакали? – Маска нежности сменилась выражением заботы и беспокойства.

Для Мишель этот разговор был хуже пытки. Желая с ним поскорей покончить, она выпалила:

– Меня греет мысль, что вы решились на похищение, потому что влюблены в меня. Но я переживаю за свое доброе имя, которое может быть опорочено. Я не хочу, но, боюсь, буду вынуждена уехать. Завтра утром.

Мишель не представляла, как выдержит в этом доме еще одну ночь, но понимала, что в столь поздний час на вокзал ее никто не отпустит.

Взгляд Донегана потемнел. Или, быть может, все дело в пламени, которое то шипело и ярилось в камине, то почти терялось среди почерневших поленьев, и тогда полумрак в библиотеке становился гуще.

Громкий хлопок – это сомкнулись половинки книги, после чего она была отправлена на стол. Разделявшие их несколько шагов Гален преодолел мягко и бесшумно. Неимоверных усилий стоило Мишель остаться на месте, не вздрогнуть под его взглядом и не сгореть от мимолетного прикосновения горячих пальцев, скользнувших по щеке.

Старые ходики лениво тикали на стене, и этот звук был единственным, что нарушал тишину библиотеки. Тик-так, тик-так – отсчитывали они секунды и напряженные удары сердца в груди девушки.

Мишель ждала ответа.

Еще одно касание жестких пальцев, взгляд глаза в глаза, затягивающий, как в омут. И вот наконец висок обжигает дыхание и слышится хриплый шепот:

– Я не могу тебя отпустить.

Мишель шумно сглотнула. По телу одна за другой пробегали волны озноба. Гордо вскинув голову, она снова посмотрела в глаза человека, которого в мыслях назвала «предателем», и теперь боролась с искушением отвесить мерзавцу пощечину. Конечно, леди так не поступают. С джентльменами.

Но джентльменов, как оказалось, в этой комнате не было.

Она постаралась, чтобы голос прозвучал твердо и холодно:

– Я не спрашиваю вашего разрешения, сэр, а просто ставлю в известность. Заставив меня приехать в Блэкстоун, вы навлекли на меня тень позора. И я…

– Я не могу. Тебя. Отпустить, – отчеканил Донеган. Обжигающие пальцы впились ей в подбородок, заставив еще больше запрокинуть голову. И вот Мишель снова в плену опасно потемневших глаз, взгляд которых, казалось, проникал в самую душу и, притупляя страх, оплетал ее тело путами безволия. – Не сейчас. Вы останетесь здесь, мисс Беланже. До приезда моего отца. Может, чуть дольше. Вам все ясно?

 

В голове противно зашумело. А ладонь уже просто-таки зудела – так сильно хотелось ударить негодяя. Зажмуриться, отвернуться, лишь бы перестал ее касаться. Рвануться прочь, убежать, сбросить с себя оковы губительных чар.

Мишель чувствовала себя марионеткой в его руках и ничего не могла с этим поделать. Пыталась бороться с подавляющей силой, но только еще больше слабела. И физически, и эмоционально.

В конце концов короткое противоборство закончилось для Мишель поражением. Опустошенная, она прикрыла глаза и позволила Галену себя обнять. Не отшатнулась, когда он прижался к ее виску губами, после чего, как куклу, усадил в кресло.

– Ты сопротивляешься…

Она больше не видела его лица. Окружающая обстановка – наслаивающиеся друг на друга пятна света. И острый запах гнили, от которого еще больше кружится голова.

Так пахнут демоны или убийцы.

Мишель и сама не поняла, откуда взялось это сравнение. Оно затерялось среди других мыслей, потонуло в вязком болоте, в которое стараниями Галена превратилось ее сознание.

– Забавно. Флоранс я могу внушить что угодно. А тебе… Упрямая девочка. – Гален, лаская, дотронулся до ее щеки подушечками пальцев и сказал вкрадчиво: – Но так даже интереснее. Тем слаще будет победа…

Он еще что-то шептал, перемежая бессвязные фразы с поцелуями, которые не хуже пламени обжигали ей лицо, шею, плечи, но не доставляли ни радости, ни удовольствия.

От прикосновений рук, крепко сжимавших ее за талию, жадно мявших ей бедра, Мишель хотелось вопить. Но вместо криков с губ срывались лишь слабые стоны, еще больше распалявшие охотника.

Она уже готова была умолять его остановиться, когда под сводами библиотеки раздалось оглушительное:

– Это же омерзительно!

Мишель и подумать не могла, что когда-нибудь так обрадуется появлению Катрины.

– Со своими шлюхами, будь добр, уединяйся в спальне! А здесь библиотека!

В какой-то момент Мишель почувствовала, что пальцы Донегана больше не блуждают по ее телу, стремясь коснуться ее везде, где только можно, и он не кусает ей губы, сминая их в бесстыдном поцелуе.

– Пожалуй, я немного увлекся, – без тени сожаления, скорее с насмешкой, отозвался Гален и распорядился: – Побудь пока здесь, Катрина. И как только наша гостья придет в себя, отведи ее в комнату. Будет лучше, если сегодня Мишель поужинает одна.

Раздался шелест юбок, а следом гнетущую тишину нарушил негодующий возглас мисс Донеган:

– Она под внушением? Демоны, Гален! Да что с тобой происходит?! Ты не то одержим ею, не то совсем умом тронулся!

– Дорогая, хватит кусаться и брызгать ядом. Я и так за последние пару дней уже достаточно им насладился. – Приблизившись к зеркалу, слабо поблескивавшему над камином, Гален повязал черный галстук, оправил рубашку, улыбнулся своему отражению и любовно пригладил волосы. Стянув со спинки кресла сюртук, весело добавил, обращаясь к исходящей бессильной злостью сестре: – Я сегодня ужинаю у Беланже. Уделяя внимание одной сестре, не стоит забывать о другой.

Катрина что-то неразборчиво проворчала, но образумить брата было ей не по силам. Мужчины в их семье отличались необузданным темпераментом. Сумасшедшие, отчаянные.

Дикие.

Хищники, которые, казалось, появлялись на свет только лишь для того, чтобы потакать своим прихотям и утолять свои низменные желания. А женщинам… Женщинам в их семье оставалось нести на хрупких плечах бремя проклятия.

И пусть ни она, ни Аэлин не были убийцами, порой Катрина ловила себя на мысли, что за глоток свободы с радостью отняла бы чью-то жизнь, как это были вынуждены делать ее отец с братьями. За возможность хотя бы одним глазком увидеть окружающий мир.

Но ее миром был Блэкстоун.

И она ненавидела этот мир.

Мишель открыла глаза. За окном шумели деревья. Старый дуб, раскинувший узловатые ветви перед окнами гостевой комнаты, не переставая царапал ставни, и в его густой темной зелени раздавалось монотонное уханье филина.

Первые мгновения, пока разум еще не покинуло вязкое марево сна, Мишель бездумно разглядывала лепные узоры, пузырившиеся на гладкой поверхности потолка. Но постепенно образы недавнего прошлого стали заполнять сознание. Она резко села на постели, едва не закричав от опалившего сердце гнева.

Хотя гневом это полыхавшее в груди чувство едва ли можно было назвать. Скорее ей овладело дикое, безудержное исступление. Подвластная ему, Мишель резко подскочила и бросилась к двери.

Совсем не удивилась, обнаружив ту запертой. Только еще больше разозлилась. Принялась толкать створку, остервенело дергать за ручку, даже в сердцах ударила по деревянной преграде ногой. Приходилось признать: двери в Блэкстоуне были сделаны на совесть. Мишель заскрежетала зубами, чувствуя, что еще немного, и взорвется от переполнявших ее эмоций. Ярость, обида, злость искали выход и, не находя, кружили ей голову, сводили с ума.

У Мишель возникло непреодолимое желание что-нибудь расколотить. Фаянсовый кувшин, например, что стоял на туалетном столике. Или вон ту вазу на каминной полке, в которой желтели срезанные утром полевые цветы.

Лишь чудом справилась с искушением, строго наказав самой себе:

– Даже не думай! Разбудив этого мерзавца, сделаешь только хуже.

Распахнув ставни, Мишель окунулась в синюю, полную запахов и звуков ночь. Разочарованно поджала губы – вариант с прыжком приходилось отмести сразу. Она, конечно, мечтает исчезнуть из этого проклятого места. Но только сбежать домой, а не отправиться в лучший мир.

Растущая луна, еще не полная, но уже имевшая округлые очертания, светила высоко в небе в мутном дымчатом ореоле. Серебрила кроны деревьев, зелеными арками смыкавшимися над подъездной аллеей.

Мишель принялась теребить прядь волос, сосредоточенно размышляя. Перелезть через ворота ей труда не составит. А вот спуститься по дереву, уповая на свою гибкость и удачу, было рискованно. Еще рискованнее бежать через лес, через болота в Лафлер. Настоящее безумство! От одной только мысли оказаться глубокой ночью в глухой чаще на нее волна за волной накатывала паника. Но еще большим безумием было бы оставаться здесь и сидеть сложа руки. Превратиться в игрушку, в рабыню для Донегана. Ведь как раз эту позорную участь он для нее и уготовил.

Почувствовав, как снова внутри все вскипает от гнева, Мишель тряхнула головой. Нет, она не будет играть по его гнусным правилам! Сегодня же распрощается с Блэкстоуном! А потом сделает все возможное и невозможное, чтобы расторгнуть помолвку негодяя и ее сестры.

Если раньше Мишель мечтала об этом ради себя, то теперь у нее появился куда более веский повод, нежели собственная влюбленность.

«Нечего делать Флоранс замужем за Донеганом! – решила она. – Да еще и в этом жутком, мрачном поместье».

Найдет себе жениха получше.

И она, Мишель, тоже найдет. Потом. Когда сбежит отсюда и успокоится. И боль, дурацкая, не желавшая никак стихать боль перестанет точить ей сердце.

– И почему я не обратила внимания на слова Мари Лафо? – ворчала она, подвязывая длинную пышную юбку, чтобы не мешала спускаться по дереву. – Ведь действительно же животное… Уф! Так бы и повыдергивала ему клыки. И руки бы поотрывала, чтобы больше не смел до меня дотрагиваться!

Нашарив в темноте туфли, обулась.

В детстве Мишель была бойкой, непоседливой девочкой. Предпочитала игре с куклами общество мальчишек-рабов. Они научили ее и бегу с препятствиями, когда вместе удирали с соседской фермы, где обчищали фруктовые деревья, и лазанью по тем самым деревьям, и много чему еще.

И сейчас Мишель мысленно благодарила друзей детства за то, что в свое время помогли ей преодолеть боязнь высоты. Произнеся короткую молитву Всевышнему, она оглянулась на комнату, в которой испытала самые счастливые и самые ужасные мгновения в своей жизни. Пожелав больше никогда сюда не возвращаться, перекинула через подоконник одну ногу, за ней другую.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24 
Рейтинг@Mail.ru