Валерио Эванджелисти
Цепи Эймерика
2. Инквизитор
Пастор Сен-Дидье недоверчиво посмотрел на молодого священника, чуть ли не бегом проделавшего путь от Папского дворца.
– Как вы сказали, его зовут?
– Эймерик, – посланник пошарил взглядом в сырой полутьме центрального нефа. – Отец Николас Эймерик. Мне сказали, что он здесь.
Нахмурившись, пастор указал на доминиканца, который стоял преклонив колено в проходе, вдали от бегинок, собиравшихся читать розарий.
– Наверное, это тот, кто вам нужен. Он приходит сюда почти каждый день. Но его имя мне было неизвестно. Сколько бы я ни пытался с ним заговорить, он не удостаивал меня ответом.
– Он ведет себя так не только с вами, – рассмеялся молодой священник. – У отца Эймерика много достоинств, но дружелюбие уж точно не из их числа.
И правда. Когда молодой священник подошел к Эймерику и тихонько окликнул его, то получил в ответ весьма раздраженный взгляд, который смутил бы любого, кто сталкивался с инквизитором в первый раз.
– Вы монах Бернат Эрменгауди, верно?
– Именно так. Мы познакомились много лет назад. Да пребудет с вами Бог.
– И с вами. Что вам нужно?
– С вами хочет поговорить Его Святейшество.
Эймерик вздохнул, а потом поднялся.
– Хорошо. Я готов.
Шел 1365 год, и Николасу Эймерику из Жироны исполнилось сорок пять лет. Уже два года он, оставив свой пост Великого инквизитора Арагона, жил в Авиньоне. Приближенные папы относились к нему либо с восхищением, либо с ненавистью – без каких-либо полутонов; за несколько месяцев до этого он написал первые части «Руководства инквизитора», которое через десять лет, после окончания работы, принесет ему славу. Но и первые главы снискали одобрение понтифика, назвавшего трактат самым рассудительным и исчерпывающим руководством по искоренению ереси.
По зловонным улочкам Авиньона, небезопасным в ночное время, в сопровождении молодого священника Эймерик нехотя отправился в Папский дворец, чьи башни возвышались над городскими крышами. Он не любил ни его огромные залы, где чувствовал бесконечное одиночество, ни роскошь лиловых и пурпурных одеяний. Но авторитет папы Урбана был для Эймерика непререкаем, а понтифик, в свою очередь, относился к инквизитору с большим уважением.
Вслед за Бернатом Эрменгауди Эймерик прошел мимо стражи, охранявшей ворота, и стал подниматься по лестнице, ведущей на верхний этаж. В самом ее конце он чуть не столкнулся со спускавшимся вниз невысоким человеком. И только собрался выбранить незнакомца, как вдруг увидел его лицо. Все раздражение тут же куда-то подевалось.
– Сеньор де Берхавель! Какими судьбами?!
– Отец Николас! – как обычно, одетый в черное, нотариус радостно улыбнулся в ответ. – Сколько же лет мы с вами не виделись! Как ваши дела?
– Добровольная высылка из Арагона начинает немного меня тяготить. Однако я собираюсь вернуться в ближайшее время, даже рискуя вызвать неудовольствие короля, – инквизитор вздохнул. – А вы чем занимаетесь? По-прежнему служите нотариусом при инквизиции Каркасона?
– Да, но сейчас понтифик вызвал меня во дворец. Думаю, с той же целью, что и вас…
– Отец Николас, пожалуйста, – голос монаха дрожал от волнения. – Мы не можем опаздывать.
Эймерик бросил на него уничтожающий взгляд.
– Никто не давал вам права распоряжаться моим временем. – И снова повернулся к нотариусу. – С какой же? Я еще ничего не знаю.
Сеньор де Берхавель погладил складочки широкого белого воротника.
– Появились слухи о ереси. Вероятно, вы знаете, какое неизгладимое впечатление на Авиньонский двор произвел в прошлом году визит Амадея VI Савойского. Это большой оригинал, который любит называть себя Зеленым графом. Такой огромной свиты, думаю, не было и у самого императора. Потом он участвовал в турнирах и празднествах, затмив своим блеском всех сановников и прелатов.
– Об этом я слышал. Переходите же к сути, – Эймерик начал проявлять нетерпение.
– В конце визита Зеленый граф открыл Урбану V один секрет, преподнеся его как драгоценный дар Церкви. По его словам, более века в графстве Савойя, местечке Шатийон, тайно проживает община катаров, вероятно, последних уцелевших из секты.
– Катаров? – Эймерик вздрогнул. – Не может быть!
– Граф утверждает обратное. Это потомки альбигойцев [3], которые чудом избежали сожжения в Монсегюре и, преодолев трудности пути, добрались до Альп. Здесь живет уже несколько поколений; их прячут местные жители. Явление действительно интересное, ведь катары считают продолжение рода греховным.
– Если это правда, – нахмурился Эймерик, – то почему Амадей Савойский сам ничего не предпринял? Зачем он беспокоит Папу?
– Вопрос логичный, и он был задан, – кивая, согласился нотариус. – Но Амадей ответил: для того, чтобы вершить суд, недостаточно одной военной силы – ему нужна поддержка церкви. Духовенству его земель не хватает опыта в вопросах ереси. Он утверждает, что только в Авиньоне есть образованные священники, которые прекрасно разбираются в инквизиционном праве.
– Неубедительное объяснение, – покачал головой Эймерик.
– Абсолютно согласен, – Берхавель заговорил чуть тише. – На самом деле им руководят свои мотивы, а вовсе не христианский пыл и великодушие. Шатийон находится во владении сеньора Шаллана, с которым у Савойских давние споры. С 1295 года Шалланы отказались от титула виконтов д’Аосты в пользу Савойских, но по-прежнему остаются самыми могущественными феодалами этой части графства, владеют крупными замками и армией беспрекословно преданных вассалов.
– Как это соперничество связано с еретиками?
– Во время пребывания в Авиньоне, – нотариус перешел на шепот, – Амадей VI выказал особое расположение к Эбайлу де Шаллану, который был в его свите. Даже наградил его рыцарским орденом, специально учрежденным по этому случаю. Но на самом деле Амадей считает Эбайла своим соперником – слишком могущественным, слишком богатым, слишком высокомерным, и жаждет лишить его хотя бы части всех этих преимуществ.
– Разумеется, но как?
– Поэтому Амадей и рассказал Папе о секте еретиков. Если Шалланы проявят готовность бороться с ней, то будут вынуждены допустить на свои земли трибунал инквизиции, то есть подчиниться посторонней власти и отказаться от части своих полномочий. Если же они воспротивятся, то окажутся защитниками ереси и погубят себя.
Обдумав слова Берхавеля, Эймерик спросил:
– А Папа знает обо всем этом?
– Да, с того самого дня, когда Амадей рассказал о катарах. Но он решил потворствовать Зеленому графу. Как вам известно, Урбан давно задумал крестовый поход на земли болгар и сербов, чтобы остановить продвижение турок-османов на восток. Многие выразили готовность присоединиться к его армии, но никто не знает, насколько эти обещания искренни. Если Папа поможет Амадею добиться полного господства на своих землях, тот будет просто обязан отблагодарить его, и в списке участников крестового похода, столь же длинном, сколь и ненадежном, появится хоть одно имя, в котором можно быть уверенным.
– Сеньоры, мы очень задержались… – умоляющим голосом сказал Бернат.
Эти слова вывели Эймерика из задумчивости.
– Вы правы, – ответил он. И кивнул сеньору де Берхавелю: – Мы встретимся снова, и не раз.
– Не сомневаюсь, – улыбнулся на прощание нотариус.
Понтифик принял инквизитора в Большом зале аудиенций, занимавшем два просторных нефа и украшенном потрясающими фресками, часть которых еще не была завершена. Эймерик ценил в Урбане благородство манер, дружелюбие и умение вести разговор в доверительной манере, несмотря на огромную власть, которой тот обладал.
Вот и теперь Урбан жестом остановил Эймерика, собравшегося выразить свое почтение. Спустился с трона, подошел к гостю и повел его направо, в дальнюю часть зала, подальше от сеньоров и сановников, ожидавших аудиенции.
– Как давно вам не приходилось заниматься катарами? – начал понтифик, с легкой улыбкой глядя в суровое умное лицо доминиканца.
– Катарами, Святой отец? – Эймерик изобразил удивление. – Я думаю, они вымерли. Несколько лет назад, исполняя миссию в Кастре, я имел дело с некоторыми из них, но это были лишь остатки секты. В действительности эта ересь исчезла после крестового похода Иннокентия III.
По лицу Урбана с острыми чертами пробежала тень. Он совсем не одобрял радикальные меры, на которые решились тогда епископ Арно де Сито и рыцари-христиане: они истребили всех жителей города Безье – мужчин, женщин и детей, – не разбираясь, были те еретиками или нет. Любое упоминание о случившемся расстраивало понтифика, считавшего это несмываемым пятном на папстве. Но сейчас он воздержался от комментариев, только коротко заметил:
– К сожалению, оказывается, вымерли не все.
Потом передал Эймерику то, что рассказал ему Амадей VI. Чем дольше Урбан говорил, тем больше сомнений выражало лицо инквизитора, как бы тот ни старался их скрыть. Это не ускользнуло от внимания понтифика, решившего предупредить любые возражения.
– Мы и сами не очень верим в эту историю. Однако расследование провести необходимо, по крайней мере для того, чтобы не разочаровать верного друга Церкви, коим является Савойский. Мы можем поручить это вам?
– Я должен отправиться туда, Святой отец? – спросил в ответ Эймерик.
– Да, это кажется нам целесообразным. Вы – инквизитор с большим опытом. Кроме того вы хороший дипломат, а это необходимо, потому что сеньоры тех мест, Шалланы и Савойские, не слишком-то ладят друг с другом. Но есть и еще кое-что.
Урбан, такой же высокий, как Эймерик, подошел и встал прямо перед ним. Их глаза оказались на одном уровне.
– Мы прочитали первую редакцию вашего уважаемого «Руководства» и уже успели дать ему высокую оценку, – понтифик пристально смотрел на Эймерика. – Мы похвалили сдержанность, процедурную строгость и отвращение к любым излишествам. Нам не хотелось бы, чтобы инквизиция действовала старыми методами, наводя ужас жестокостью и прибегая к пыткам. Поэтому мы и направляем в Шатийон столь талантливого судью, как вы.
– Вы мне льстите, Святой отец, – тихо сказал Эймерик, с несколько самодовольным видом опуская глаза.
– Это не похвала, – Урбан был строг. – А констатация факта. Мы не хотим омрачать наше правление кровавыми расправами, столь дорогими сердцу некоторых предшественников. Вы ставите своей целью избавить инквизиционную процедуру от этих перегибов. Вы нас не разочаруете.
Эймерик слегка поклонился в знак полного повиновения.
– Займитесь подготовкой, – в голосе папы послышались ласковые нотки. – Не торопитесь. Потом поезжайте в Шатийон, и, если там действительно есть еретики, устраните их, но воздействуйте больше на душу, чем на тело. Держите нас в курсе приготовлений.
Когда Эймерик направился к выходу, многие сановники в пышных одеждах и роскошных шляпах с презрением оглядели его простую белую рясу и черный плащ с капюшоном. Они явно завидовали вниманию, которое папа оказывал столь ничтожному человеку. Но еще сильнее была зависть тех, кто знал, что ничтожным этого доминиканца нельзя назвать ни в коем случае.
В последующие четыре месяца Эймерик занимался подготовкой к поездке, тщательно продумывая каждую деталь, даже самую незначительную. Первым делом вызвал в Авиньон отца Хасинто Корону, который помог ему провести нескольких важных процессов в Арагоне и Лангедоке. Главными достоинствами отца Хасинто были благоразумие, человечность, исполнительность и простота манер, что инквизитор особенно ценил.
Затем он послал в Шатийон несколько доверенных людей под видом торговцев и путешественников, которым было поручено сообщать обо всех трудностях, возникающих в пути, любых подозрениях в еретичестве и особенностях политического климата этих долин. Одному из посланников, молодому человеку из полумонашеского ордена Прованса, болезненному на вид, но очень наблюдательному, Эймерик поручил задержаться в городе до своего прибытия и постараться как можно глубже окунуться в местную жизнь.
Кроме этого Эймерик решил взять с собой двух опытных монахов-утешителей, палача с двумя помощниками и десять вооруженных солдат под руководством капитана, уважаемого за верность и храбрость. От участников поездки, вне зависимости от их происхождения, требовалась не только глубокая преданность католической вере, но и хорошее владение франко-провансальским языком. Более того, инквизитор получил разрешение взять в Шатийон сеньора де Берхавеля. Он очень ценил нотариуса, который тринадцать лет назад сыграл немалую роль в назначении Эймерика Великим инквизитором Арагона, а позже провел с ним множество судебных процессов. Отец Николас отдавал должное профессиональной компетентности де Берхавеля, а также его огромному политическому влиянию, о чем было сложно догадаться, глядя на этого невысокого человека с ничем не примечательной внешностью.
И, наконец, Эймерик получил сопроводительные письма для двора Шамбери – резиденции графов Савойских, для Эбайла де Шаллана и епископа Аосты. В последнем письме, заверенном папской печатью, говорилось, что суд, который состоится в Шатийоне, будет находиться под юрисдикцией епископа. Но в добавленных к посланию положениях подчеркивались полномочия Эймерика как непосредственного представителя папской власти, по-прежнему сосредоточенной в Авиньоне.
Когда подготовка завершилась, а посланные гонцы вернулись с докладами, Эймерик попросил у понтифика новой аудиенции и немедленно получил ее. Инквизитор объявил о готовности ехать и коротко изложил Урбану информацию, которую удалось собрать.
– Не буду скрывать от Вашего Святейшества, что по-прежнему пребываю в недоумении, – признал Эймерик, завершая свой рассказ. – Ни один из посланных мною людей не смог обнаружить какие-либо следы еретиков ни в Шатийоне, ни в окрестных деревнях. Правда, они рассказали немало историй о необычных явлениях, которые происходят в этой местности, похоже, никак не связанных с ересью.
– Каких явлениях? – удивился Урбан.
– Они рассказывают о жутких существах, о невероятных чудовищах, гоблинах.
– Мы полагаем, что такие легенды живут в каждой горной местности, – сказал понтифик, поглаживая бородку – единственное напоминание о его рыцарском происхождении.
– Полностью согласен с Вашим Святейшеством. В любом случае, я постараюсь разобраться и в этом, не отвлекаясь от основного задания.
– Мы очень на вас рассчитываем, – Урбан коснулся руки Эймерика. – А теперь идите, отец Николас, мы будем с нетерпением ждать известий.
Эймерик наклонился, поцеловал Кольцо рыбака и, не поворачиваясь к папе спиной, спустился по ступеням с возвышения, на котором стоял трон. Потом быстрым шагом пересек Большой зал аудиенций, не удостоив взглядом надменных прелатов, сидевших вдоль стен. Урбан проводил его добродушным и снисходительным взглядом.
На следующий день, в двенадцать часов, пообедав похлебкой из чечевицы и куском колбасы из тунца, Эймерик на прекрасном белом жеребце выехал из Авиньона. Его сопровождали отец Хасинто, грузное тело которого немало тяготило коня, капитан, нотариус и два монаха-утешителя. За ними, двумя колоннами по пять всадников, следовали солдаты, а замыкали процессию палач и его помощники.
Через несколько дней, миновав долину Роны, отряд добрался до Лиона и наконец вступил во владения Амадея Савойского. Всадники остановились в Шамбери, где Эймерик рассчитывал встретиться с Зеленым графом. В замке их приняли с большими почестями, однако сообщили, что Амадей находится в резиденции Рипай и намеревается пробыть там до конца лета.
Избегая всех оказываемых ему знаков внимания, Эймерик приказал немедленно двигаться дальше. Всадники пересекли Альпы у деревушки Колумна-Йовис. Три года назад, к всеобщему изумлению, Зеленый граф таким путем решил переправить через горы льва в клетке, которого вез к себе в замок. Эта история окончательно рассеяла сомнения Эймерика относительно фигуры Амадея.
Ненадолго остановившись в пресвитерии Морасио, путники направились в Аосту. Войдя в город через Декуманские ворота, Эймерик сразу нанес визит епископу де Куарту, где был приглашен на непродолжительный обед. Священник вел себя вежливо, но холодно, явно раздосадованный тем, что папа римский предоставил ему лишь формальную власть над трибуналом. Потом Эймерик собрал свою свиту, уставшую от долго пути, и объявил о том, что намеревается в одиночку отправиться в Шатийон, где будет ждать остальных через пару дней.
Это решение встретило яростные протесты отца Хасинто.
– Магистр, ни в коем случае! Если еретики знают о вашем приезде, они могут напасть на вас еще по дороге.
– Да и разбойников в здешних местах полно, – подтвердил капитан стражи. – Мелкие вассалы берут себе на службу всякое отребье.
Но Эймерик был непреклонен. Наспех перекусил вареным мясом и вином в таверне – епископ не предложил остановиться у него – и около Шестого часа уже сидел на лошади. Приказав сопровождающим отправиться в путь через два дня, он во весь опор поскакал вперед. Учитывая опасность задания, папа разрешил инквизитору носить оружие. Поэтому на боку у Эймерика висел меч, который то и дело ударялся о сумку с книгами, притороченную к седлу.
Среди них были Opus de fide catholica adversus haereticos et Waldenses qui postea Albigenses dicti [4] Алана Лилльского, переписанный доминиканцами Авиньона; Summa de Catharis et Leonistis seu pauperibus de Lugduno [5], вышедшая из-под пера Райнерия Саккони – еретического епископа, вернувшегося в католическую веру; Liber qui Super Stella dicitur [6] катара-вероотступника Сальво Бенчи и De inquisitione haereticorum [7] Ивонето, на которую Эймерик во многом опирался при написании собственного трактата.
Такая тяжелая ноша не нравилась лошади, и та время от времени пыталась ее сбросить, не подозревая, что несет самые авторитетные и толковые труды, написанные до сих пор о катарской ереси.
Миновав горную тропу между замком де Куарта и долиной, Эймерик наконец-то смог в полной мере насладиться собственным одиночеством.
Оно всегда приносило ему утешение, даря моменты сокровенной радости и внутренней свободы. Николас, как младший сын в аристократической семье, стал монахом не по необходимости – к этому всегда стремилась его душа. Тишина коридоров аббатства Жироны, в котором Эймерик служил в годы послушания, сырые, сумрачные переходы, часы размышлений в келье, лишь изредка прерываемые короткими беседами с другими послушниками, приносили ему чистую радость, которую сложно понять людям, живущим вне монастыря.
Нельзя сказать, что Эймерик был одиночкой по натуре. За годы, проведенные в престижном доминиканском университете Тулузы, он реализовал свои амбиции и преуспел, стараясь всегда и во всем действовать благоразумно и осмотрительно. Даже обзавелся юными почитателями; но любые попытки подружиться или встречаться с ним чаще необходимого воспринимал как нарушение своих личных границ. Тогда ему начинало казаться, что он задыхается. Отвадив наглеца парой едких ответов и ядовитых шуток, Эймерик запирался в своей келье и погружался в холодное молчание, немного раскаиваясь в своем поведении, но чувствуя огромное облегчение при избавлении от очередного навязчивого прихвостня.
Сейчас он в полном одиночестве скакал среди изумрудной зелени чарующих долин с кое-где побеленными снегом вершинами гор и испытывал абсолютное счастье, укрытое маской спокойного добродушия, присущего монахам.
По описаниям своих людей, уже побывавших в этих местах, инквизитор узнал гордый профиль замка баронов Нус и расположенный неподалеку, на другом берегу реки, замок Пилата, – грубый и суровый. Но взгляд его снова и снова притягивали сверкающие на солнце вечные снега острых вершин, густые леса и ручейки, спешащие к реке и время от времени перерезающие тропинку.
Задание, которое Эймерику предстояло выполнить, не пугало его. Вряд ли здесь случится что-нибудь столь же ужасное, как то, что в первые годы его служения произошло в Арагоне; да и проявлять жестокость при устранении еретиков, подобную резне в Кастре, устроенной им самим, наверняка не потребуется. По крайней мере в такой степени.
Эймерик ненавидел кровь и не получал никакого удовольствия от созерцания страданий. Но был бессилен против собственных приступов агрессии, ярость которых поражала его самого, и презирал себя за это. Когда гнев утихал, он старался заглушить чувство вины за насилие, оправдываясь тем, что служит Богу, выполняя свой долг. И все же в глубине души после таких всплесков был очень расстроен, потому что представлял себя на месте жертвы.
Очарование долин подарило инквизитору внутреннее спокойствие, которого он давно не испытывал. Поэтому его, всегда исключительно бдительного, застигло врасплох видение недалеко от Фениса.
Сначала он заметил безобидную змейку среди больших камней – последних остатков древнеримской дороги. Лошадь Эймерика, лениво переставляя ноги, уже чуть было не наступила на нее. Как вдруг из кустов можжевельника на обочине выпрыгнуло розовокожее существо, кубарем бросилось под копыта, схватило змею и с невероятной ловкостью вскочило на ноги в нескольких метрах от Эймерика.
Это был ребенок или кто-то очень на него похожий, в котором чувствовалось что-то ненормальное. Безволосый, с невыразительными чертами лица, он сжимал змею и тяжело дышал. Эймерик поймал пристальный глуповатый взгляд, как у рыбы.
Одно мгновение – и тощее, как скелет, голое существо на четвереньках прыгнуло в кусты, скрывшись из виду вместе с добычей. Эймерик был озадачен. Что за странная обезьяна? А руки и ноги, как у человека, только слишком длинные и худые. Нет, это точно ребенок. Ошибка природы – возможно, родился от греховной связи или страдал каким-то страшным недугом.
Попытка разглядеть что-нибудь в кустах не увенчалась успехом, и Эймерик поскакал дальше. Когда он переправлялся через ручей, который, разрезая тропу, бежал вниз по склону холма, еще одно существо – не менее поразительное – окончательно лишило его хорошего расположения духа.
Оно походило на большую крысу с человеческими руками вместо лап. Уродец быстро пробирался сквозь заросли испанского дрока, но инквизитор успел увидеть обычные человеческие пальцы с ногтями, абсолютно правильно соединенные в кисти, шагавшие по земле и несущие волосатое тело зверя.
Всегда очень хладнокровный, Эймерик судорожно осенил себя крестным знамением. Остановил забеспокоившуюся лошадь и с тревогой, затаив дыхание, оглядел кусты. Но больше не заметил никакого движения. Вокруг было тихо, только вода журчала по камням.
Наверное, все это ему просто померещилось. Однако настроение было испорчено, и безмятежная синева неба вдруг показалась инквизитору мрачной и угрожающей. Эймерик поплотнее запахнул плащ из грубого серого холста, который брал с собой в поездки. Ему стало холодно, и вдруг поднявшийся ветер яростно забил по лицу.
Недалеко от Фениса, где возвышался внушительных размеров замок, инквизитору попались навстречу крестьяне, тащившие на плечах мотыги и лопаты. На их поклон Эймерик не ответил. Вскоре красота пейзажа снова очаровала его, неприятные воспоминания поблекли и стали казаться обманчивыми.
Инквизитор добрался до Шатийона в час вечерни. По ветхому мостику с одной аркой он въехал в небольшую деревушку с деревянными и каменными домиками, над которыми возвышались церковь и замок, казавшийся почти изящным по сравнению с другим, построенным на краю деревни. Над башнями развевался флаг Шалланов – значит, Эбайл сейчас дома. Но час был поздний, и Эймерик отложил посещение до утра.
Мост охраняли четверо вооруженных часовых в мундирах и коротких плащах, которые украшал серебряный герб с красной и черной полосами. Все как на подбор крепкого сложения, с суровыми грубоватыми лицами и светлыми бородами. Увидев инквизитора, они прервали игру в кости. Но так как Эймерик выглядел как обычный путник и не вез с собой никакой поклажи, солдаты молча смерили его взглядом и вернулись к своим делам.
Инквизитор остановился в трактире, на вывеске которого красовалось изображение трех коронованных голов; тот стоял недалеко от дороги, ведущей к церкви и замку. Немного позже, ужиная в большом зале на первом этаже куском сильно перченного вареного мяса, поданного молчаливым и рассеянным трактирщиком, Эймерик принялся внимательно разглядывать посетителей.
В основном это были солдаты, заглянувшие сюда перекусить и пропустить стаканчик. Многие играли в кости; каждый бросок сопровождался радостными или досадливыми возгласами. Эймерика очень порадовало, что, несмотря на захвативший игроков азарт, в их криках не было богохульства, а в самом трактире – проституток, как это обычно принято в заведениях подобного рода.
В дальнем углу, у камина, дым из которого выходил через отверстие в потолке, один за столом сидел молодой парень в тунике с узкими рукавами; на худом лице виднелись отметины от оспы. Поймав его мимолетный взгляд, инквизитор узнал посланного на разведку доминиканца из полумонашеского ордена. Больше они старались друг на друга не смотреть.
За столом у самого входа в кухню расположились трое мужчин в коротких плащах с изящной отделкой. Концы богато расшитых тюрбанов свисали на плечо. Они говорили вполголоса, видимо, обсуждая дела, и начинали о чем-то спорить. Сразу за ними в плаще с капюшоном, накинутом на голову, расположился пожилой грузный мужчина и ел суп, не поднимая глаз от плошки.
Стол справа от Эймерика, возле входа, пустовал. А за соседним сидели четверо солдат – трое молодых и один пожилой – со знаками принадлежности к страже Шаллана. Несмотря на шум играющих в кости, Эймерик слышал, о чем они говорят.
Солдаты заказали вино, хлеб и похлебку из чечевицы. После того как принесли еду, по знаку старшего, они стали молиться, вызвав крайнее удивление инквизитора. Тот наблюдал за солдатами с большим интересом.
«… santificetur nomen tuum, adveniat regnum tuum…» [8]
Приятно пораженный, Эймерик мысленно стал читать молитву вместе с ними. «Fiat voluntas tua, sicut in coelo et in terra. Panem nostrum quotidianum…» [9]
И вдруг вздрогнул, заметив, что они произносят другие слова.
«Panem nostrum supersubstantialem da nobis hodie» [10],– говорили солдаты. Потом завершили молитву традиционными словами и как ни в чем не бывало с удовольствием принялись за еду.
«Panem nostrum supersubstantialem», – повторил про себя Эймерик. Нет, он не мог ослышаться.
Инквизитор долго смотрел на солдат задумчивым взглядом. Потом не спеша поднялся, поблагодарил трактирщика и отправился в свою комнату. Повечерие уже давно отслужили.