Валериан Маркаров
Гении тоже люди… Леонардо да Винчи

Глава 6

В то время, когда Леонардо впервые оказался во Флоренции, она была одним из культурных центров Европы и могла претендовать на гордое прозвище «вторых Афин». Хотя чума, или черная смерть, и сократила число горожан наполовину, флорентийцы отчаянно сопротивлялись бедам. Это время было для города периодом расцвета искусств. Почти все знатные семейства, во главе с Медичи, покинули строгие средневековые дома и переселились в изящные особняки – палаццо. Они строили церкви, монастыри и богадельни и украшали город фонтанами и памятниками. Леонардо, гуляя по городу, дивился невиданной красоты куполом на городском соборе. Здесь, в церкви Санта Кроче, он восхищался фресками Джотто, написанными почти 100 лет назад, он не мог отвести глаз от фресок Мозаччо в церкви дель Кармине и в церкви Санта Мария Новелла, что рядом с аптекой монахов-доминиканцев, куда наведываться ему строго-настрого запретил отец. Здесь, во Флоренции, Леонардо впервые встретился с людьми высокой культуры. Это окончательно определило выбор его жизненного пути, который вел к Искусству.

Путь этот привел четырнадцатилетнего Леонардо, сопровождаемого сейчас отцом, в художественную мастерскую, или боттегу, Андреа Верроккьо, находившуюся в самом центре города. Над входом в боттегу висела табличка с именем хозяина.

Войдя вовнутрь, их встретил, как показалось мальчику, хмурый и неразговорчивый человек:

– А, вот и вы, синьор Пьеро! Решили, значит, прийти? А это, видать, ваш сын, – указал он головой на Леонардо, прищурив глаза и осмотрев мальчика с головы до пят.

– Да, синьор Верроккьо, как и договаривались. Принимайте ученика! – сэр Пьеро легким движением руки подтолкнул сына к Верроккьо. Тот оглянулся назад, но отец сказал ему тихо:

– До встречи, Леонардо. Помни данное тобой обещание, – и, изобразив поклон головой в сторону Верроккьо, – Благодарствую! – он повернулся и быстрым шагом покинул мастерскую.

Маэстро Верроккьо был внешне очень похож на обыкновенного лавочника, или скорее пекаря, поскольку был весь перепачкан алебастром. Он имел круглое и пухлое лицо с двойным подбородком, и в его пронзительном, остром взоре и слегка прищуренных глазах был заметен острый и любопытный ум. Он посмотрел Леонардо прямо в глаза, сухо сказав:

– Будешь называть меня Учителем! – а затем, повернувшись, громко позвал кого-то:

– Сандро, покажи новому ученику всё наше хозяйство, а также место, где он может оставить свои вещички!

К ним тотчас подошел молодой человек лет двадцати, с красивым пробором на голове, идеальная линия которого разделяла его кудрявые черные волосы на две равные части. Его внешность украшал большой, но не портивший его нос, крупные глаза и немного выпиравший вперед тяжелый подбородок. В его внешности чувствовалось что-то благородное, если бы только не небольшая сутулость, к которой он, очевидно, был склонен. Он, наспех вытирая тряпкой промасленные руки, протянул одну из них Леонардо:

– Алессандро ди Мариано Филипепи, – представился он с улыбкой, но все зовут меня просто Сандро, или Сандро Боттичелли.

– Боттичелли? – удивился Леонардо, – это ведь «бочонок»?

– Да, «бочонок» – он так искренне засмеялся, – Так прозвали моего старшего братца из-за его округлых форм фигуры. А потом это прозвище досталось всем нам, нас пятеро братьев в семье.

– Я Леонардо из Винчи, – в свою очередь скромно назвал себя мальчик. – А давно ты в этой мастерской, Сандро?

– Нет, недавно. После начальной школы при монастыре Санта Мария Новелла, я поступил учиться ювелирному делу. Это мастерство меня многому научило, но мне больше нравится живопись, которой я учился у прославленного художника Филиппо Липпи, в Прато.

Леонардо покачал головой, имя этого художника было ему незнакомо. А Сандро уже вел его вперед, выполняя поручение Учителя показать мастерскую новому ученику:

– Верроккьо нам не просто Учитель, он нам как отец, – сказал он. – Видишь, как много здесь молодых учеников, намного младше тебя? И он обучает их всех скульптуре, ювелирному делу, арифметике, грамоте и живописи. Он искренне считает, что математика является основой науки и искусства. Поэтому не удивляйся, когда неоднократно услышишь из его уст, что «математика – это мать всех наук», а геометрия, как часть математики, является «матерью рисунка и отцом всех искусств». Видишь, – Сандро указал кивком головы на стоявшего впереди Учителя, – он и сейчас находится в постоянном поиске, что-то вечно сравнивая, обдумывая, измеряя, придумывая какую-нибудь новую прелесть, которую никто до него еще не находил.

Действительно, Верроккьо никогда не сидел без работы. Он всегда трудился над какой-нибудь статуей или над живописным полотном, быстро переходя от одной работы к другой, лишь бы только не терять формы.

В это время они входили в большое, просторное помещение, совмещавшее в себе торговую лавку, мастерскую и дом хозяина, двери которого были целый день открыты, а внутри царила совершенно особая атмосфера. Мальчики-ученики проводили здесь дни и ночи, становясь одновременно художниками и скульпторами, кузнецами и строителями, ювелирами, столярами и архитекторами.

– Мы живем одной семьей с маэстро, – увлеченно продолжал Сандро, – вместе едим вон за тем длинным столом, спим мы в том помещении, – он указал пальцем направо. – Мы здесь одна семья, одно «братство», как говорит Учитель. Мы сами распределяем между собой обязанности – убираем боттегу, делаем покупки, ну и, конечно, готовим штукатурку и растираем краски. А те, что поискусснее, делают росписи какой-нибудь фигуры, всегда в строгом соответствии с эскизом на картоне самого маэстро. Запомни это – Учитель требует подчинения и никакой выдумки от себя! А еще он ценит доверие! Вон в той сумке, смотри, – он показал на серый мешочек, привязанный веревкой к потолочной балке, – лежат деньги. Любой из нас может брать оттуда столько, сколько нужно для покупки продуктов с рынка.

Они вместе вошли в первое помещение с очень высоким потолком. Здесь с одной стороны стояли кузнечный горн, мехи и наковальня для обработки молотом металла, а с другой – огромные подмостки для ваяния величественных статуй. В других, еще более просторных помещениях, стояли печи для плавки, столярные столы. Здесь же был склад мела, воска и других материалов.

– Позволь познакомить тебя с Пьетро Перуджино, – сказал Сандро, указывая на сосредоточенно склонившегося над картиной ученика, тот был старше Леонардо лет на шесть, – это Леонардо из Винчи, наш новый подмастерье.

– Зови меня просто Перуджино, – сказал тот, не поднимая головы, чтобы не отвлечься ненароком. Сандро, отводя Леонардо в сторону, прошептал:

– Не будем ему мешать. Перуджино очень талантлив, особенно в стенных росписях, так считает Учитель. Когда поступает заказ на изготовление алтарных образов и фресок, Учитель обычно поручает это дело ему. Перуджино родом из бедной семьи, и это отразилось на его характере, сделав его скверным и тяжелым. Не удивляйся когда увидишь, как он скуп. И он никому не доверяет, а потому имеет обыкновение все ценное носить с собой. Но это, надо признать, один из лучших учеников боттеги и Учитель вынужден прощать ему его недостатки.

– А вот и Лоренцо, Лоренцо ди Креди, тоже наш новый подмастерье, – мимо них пробегал мальчик, почти ребенок, деловито неся в обеих своих маленьких руках довольно тяжелую форму для отливки нательных серебряных крестиков. – Он поступил сюда недавно, сразу после обучения у своего отца, золотых дел мастера.

– Что это за записные книжки, Сандро, которые вы все носите с собой? – спросил Леонардо, заметив у учеников сшитые вместе листья бумаги, торчавшие из их карманов.

– Это не книжки, а альбомы. Это требование Учителя. Они всегда с нами, где бы мы ни были. В них мы делаем моментальные наброски с предметов, которые кажутся нам интересными, беглые портреты людей с выразительными чертами лица и даже маленькие сюжетные сценки. Таким образом Учитель приучает нас, своих учеников, к пристальному изучению реальной натуры. Он уверен, что это важное средство для познания окружающего мира. – ответил ему Сандро, крайне уважительно отзываясь об Учителе. – Ты убедишься, Леонардо, что маэстро Верроккьо удивительно талантливый и очень образованный человек! В свои 31 год он добился всего сам, став известным на всю Фьоренцу скульптором, ювелиром, художником, резчиком и даже музыкантом. И его приводит в ярость, если на нас, художников, смотрят как на обычных ремесленников, словно мы строители какие или маляры.

Первым заданием, которое получил Леонардо от Учителя, было растирание красок и прочей черной работы, что, по убеждению Учителя, было прямым путем к постижению законов живописи и рисунка. Друзья по боттеге с недоверием смотрели на нового подмастерье, не понимая, как можно все делать левой рукой, в том числе – штриховать рисунки слева направо. – Не проще ли работать правой рукой?

В мастерской Верроккьо работали 18 учеников. Они были молодыми людьми, полными жизни, веселыми, скорыми на руку и острыми на язык. И всех их объединяла безумная любовь к искусству. Каждый точно знал свои обязанности, и каждый трудился, уважая другого и не мешая ему. Оценивали друг друга без высокомерия. Многие работы они выполняли или завершали всей группой, и в таком случае на произведении стояла подпись не Андреа Верроккьо, а его школы-мастерской.

Вскоре самым близким другом Леонардо стал Лоренцо ди Креди. Они вместе рисовали, ходили в церковь Санта Кроче смотреть фрески Джотто, а в Кармине – фрески Мазаччо. Оба охотно помогали маэстро Андреа готовить раствор для гипсовых масок. Верроккьо как раз в это время открыл особые свойства мела: когда его смешивали с теплой водой, он становился мягким, словно воск, а после просушки делался твердым, как камень. Верроккьо стал снимать гипсовые маски с лиц покойников. Леонардо и Лоренцо с радостью помогали маэстро, зорко наблюдая за его действиями, готовые исполнить все по первому его знаку. Мастерскую Верроккьо буквально осаждали толпы заказчиков.

Вот в этом месте и прошел путь Леонардо от подмастерья до ученика. Это время пролетело быстро: годы упоенного познания мастерства, перспективы, анатомии… Леонардо радовал Учителя своими успехами.

В мастерской картины писали на деревянных досках. Сначала контуры рисунка рисовали на картоне, то есть большом листе бумаге, потом эти контуры накалывали тонкой иглой. Прижимая картон к доске, его присыпали толчёным углём, и пыль проникала через дырочки, оставляя следы на грунтованной белоснежной доске.

Когда Леонардо было уже 20, учитель Верроккьо предоставил ему возможность показать в выгодном свете свой рождающийся гений:

– Леонардо, – он жестом руки подозвал его к себе, – послушай-ка, Леонардо. Монахи Валломброзы заказали мне полотно, изображающее крещение Христа. Как видишь, картина уже почти выполнена. Смотри: на берегу Иордана Святой Иоанн в задумчивости крестит Иисуса. Два коленопреклоненных ангела поддерживают его. Леонардо, я хочу оказать честь одному из лучших моих учеников и, в то же время, испытать его силы. Ты догадываешься о ком я говорю?

– Нет, Учитель, – скромно сказал Леонардо.

– Заканчивать картину будешь ты. Вот здесь напишешь левого ангела, держащего одежды, и пейзаж на заднем плане, – сказал ему Верроккьо. – Можешь приступать к работе.

Через полчаса он услышал панический шепот за своей спиной, принадлежавший его другу Лоренцо ди Креди:

– Что ты делаешь, Леонардо? Для чего тебе понадобилось льняное масло? И куда ты дел те яичные желтки для темперы, что тебе подготовили наши новые подмастерья? Ты их выпил что-ли? – спросил он удивленно.

– Лоренцо, дружище, не могу я работать по старинке! Краска на основе темперы очень быстро сохнет, ты ведь хорошо это знаешь, и поправки мне придется делать поверх первоначального слоя, – голос Леонардо был тих, но в то же время тверд, хотя в нем чувствовалась какая-то затаенная погруженность в сомненья.

– Леонардо, но ведь картина уже написана темперой, она уже почти готова! И что теперь? Твой ангел будет исполнен маслом? Разве такое возможно? – не унимался Лоренцо, искренне переживая за друга, с которым они не расставались вот уже шестой год.

– Слушай, Лоренцо, яичный желток можно смело заменить льняным маслом, оно, в отличие от яиц, долго не сохнет, и, кроме того, придает картине то блеск, то матовость. Мазки, наложенные тонким слоем, прозрачны, но можно накладывать их и густыми мазками, а можно переписать или исправить уже готовую картину, если понадобится. Масло поможет мне сохранить нюансы, дружище. И не мешай мне. Поучился, а теперь иди, займись своей работой. – Леонардо улыбнулся. Действительно, за долгие шесть лет их совместной учебы у Верроккьо, он всегда помогал своему младшему другу, чей стиль в живописи, как говорили, стал походить на стиль самого Леонардо. Иногда сам Учитель затруднялся сказать, кто же был автором той или иной работы.

– Опять ты взялся за свои эксперименты! Если что-нибудь пойдет не так, ох и достанется тебе от Маэстро! – волновался за друга Лоренцо.

И вот, наконец, задание Верроккьо было выполнено. В левом углу полотна стоят, преклонив колени, два ангела. Одного из них писал Учитель, Верроккьо, другого – его ученик Леонардо. И между ними есть резкий контраст. Ангел Учителя – здоровый, полнолицый, он делает вид, будто исполнен благоговения. Внешне он похож на прихожанина Церкви, который ожидает длинной очереди к пастырю. Другой же, одетый в голубой плащ, существо с тонкими, слегка размытыми чертами лица и изящными, мягкими движениями; он выглядит как человек, но видно, что он нечто большее, чем просто человек. Мечтательный взор, сомкнутые в раздумье губы: «Чего ищу я на этой земле? а если я уже здесь, почему не могу остаться, будучи бессмертным, навечно?». Его вопрошающее лицо, излучающее невыразимо важный и потому непередаваемый словами вопрос, неразделимое сплетение едва уловимой улыбки и боли, радости и грусти, привязанности к жизни и кроткого с ней прощания отражаются на этих лицах с трогательной прелестью.

– Леонардо, – воскликнул Лоренцо, увидев его ангела, – это поразительно! Это луч света на холодном полотне! А твой пейзаж, и камни, вот эти самые камни на фоне текущей воды в бликах солнечного света сквозь туман – в них я слышу звук колоколов! Леонардо, ты… ты УБИЛ творение Учителя!

Вокруг работы постепенно стали собираться и другие ученики боттеги, не скрывая своего истинного восторга от увиденного. И тут, наконец, подошел сам маэстро Верроккьо. Он, в присущей ему манере, сощурил глаза, подойдя сначала к рисунку вплотную, затем, отодвинулся назад, надев очки на нос и… замер в созерцании ангела Леонардо и пейзажа. В мастерской воцарилась полнейшая тишина, было слышно, как о чем-то тихо шепчутся между собой две бабочки-блудницы под самим потолком. Лицо маэстро сосредоточилось, его крупный, мясистый нос заострился, было видно, что он пребывает в напряженном размышлении и казалось, что в этой бездонной и безграничной тишине должно вот-вот случиться что-то страшное.

– Хорош, – молвил Верроккьо, уставившись на ангела, – и даже больше чем хорош, – а затем, после долгой, мучительной паузы, продолжил тихим, но в то же время твердым голосом, – И вот что я тебе скажу. Ты превзошел меня, Леонардо! – Слова прозвучали громом среди ужасающей тишины. Учитель же извлек из кармана фартука свою кисть, с хрустом переломил ее резким движением своих крепких пальцев напополам, и забросил далеко, за стол с уже протертыми красками, что сиротливо стоял в углу мастерской.

– Я даю слово, слово Андреа дель Верроккьо, – он повернулся лицом к ученикам и они увидели взволнованное, покрасневшее и даже какое-то, сразу постаревшее, его лицо – что я никогда не вернусь к живописи. Ибо мне не за чем более к ней возвращаться!

Послышался шепот в рядах учеников, особенно усердствовал Перуджино, вдруг обратившись своим громким голосом к Учителю:

– Маэстро, в Евангелии от Матвея сказано: «Нет ученика выше учителя своего».

– Я не согласен!!! – уходивший было Верроккьо взревел от этих слов. Он резко остановился и обернулся лицом к обитателям своей мастерской, – Это не так, Перуджино, ты не прав! В любой профессии ученик, через самосовершенствование и усердие, может превзойти своего учителя и, в итоге, получить знания и навыки, большие, чем у его учителя. А в Евангелии речь идет о духовном учителе. Действительно, только ученик духовного учителя этого осуществить не может, поскольку он должен воспринимать религиозные истины в таком виде, в каком они были открыты Господом через пророков. – голос Верроккьо теперь дрожал от волнения, – Друзья мои! Мы – одна семья, одно братство. И я горд тем, что могу называть вас своими талантливыми учениками. Ученик непременно должен превзойти своего учителя, но этого никогда не произойдет, если ученик видит в учителе только образец для подражания, а не соперника. Я всю свою жизнь мечтал о таком моменте и он настал, что является самой высшей для меня наградой – оставить после себя Художника лучше, чем я сам. Это и есть путь эволюции человечества: совершенствоваться с каждым поколением.

Через некоторое время, беседуя с Леонардо, Сандро поделился с ним своими соображениями:

– Леонардо, ты первый, кого так возвеличил Учитель. А то, что он забросил свои кисти, так ты это… не переживай сильно по этому поводу. Это был не гнев и не раздражение Учителя. Он никогда не считал живопись смыслом своей жизни, хотя и считается по праву одним из самых известных живописцев Фьоренцы. Он же давно мечтает сосредоточиться на работах по металлу и скульптуре. Да и потом, он очень горд и счастлив тем, что именно ЕГО ученик стал молодым гением. С твоей помощью слава его боттеги принесет ему много новых, дорогих заказов!

– Жалок тот ученик, который не превзойдет учителя, – сказал Леонардо тихим голосом. Его услышал только Сандро.

Вскоре после этого Леонардо стали доверять самостоятельные работы. Правда, его отвлекали от искусства увлечения военной техникой и анатомией, занятия последней он держал в секрете.

Живя одной семьей с друзьями по боттеге, Леонардо понял, что Лоренцо ди Креди являлся истовым католиком; глубоким, искренним религиозным чувством были проникнуты все его мысли и действия. Сандро Боттичелли, наоборот, выступал против официальной церкви во имя забытых идеалов раннего христианства. А когда друзья-гуманисты познакомили его с воззрениями Джустино и Оригена Александрийского, он стал утверждать, что человек состоит из трех частей: тела, души и духа, и открыто проповедовал, что ад – это явление временное, а искупление грехов будет всеобщим. Перуджино объявлял себя атеистом, хотя порой, когда того требовали обстоятельства, и ссылался на Священное Писание. На деле он насмехался над верой своих двух друзей и отрицал бессмертие души, утверждая, что большинство священнослужителей тайно разделяет его взгляды.

Для Леонардо и оба верующих живописца, и неверующий Перуджино одинаково были невеждами, ведь они исходили из туманных ощущений, а не из ясных, четких представлений. Сначала надо было все познать самому, и не только на земле, но и во Вселенной, ибо знание – есть дочь опыта: изучить проблему, а потом уже уверовать. Эти споры, естественно, не ограничивались стенами мастерской. Вскоре Боттичелли прослыл лжепророком, Перуджино – богохульником, а Леонардо все считали еретиком.

– Но если мы сомневаемся во всем, что воспринимаем органами чувств, еще больше следует нам сомневаться в явлениях, не подвластных органам чувств, как-то – в существовании бога и души, – упрямо доказывал Леонардо своему другу Лоренцо ди Креди. – Прежде чем поверить, нужно узнать. Надо изучить строение человеческого тела и уже потом обратиться к сфере духа. И если строение тела кажется тебе чудесным, оно ничто в сравнении с душой, обитающей в столь совершенном теле. Поистине душа должна быть божественной.

Однажды Верроккьо позвал Леонардо, сказав:

– Я получил заказ на картину «Благовещение» от монастыря Сан Бартоломео в Монтеоливето, Я поручаю эту работу тебе, моему самому талантливому ученику, – глаза Верроккьо были наполнены надеждой, а слова его – уверенностью в правильности своего решения. – Ты помнишь Евангелие от Луки, я надеюсь? В нем ангел Гавриил послан в Назарет, чтобы приветствовать нареченную невесту Иосифа, по имени Мария. Он, войдя к ней, сказал, если мне не изменяет память, следующее: «Не бойся, Мария, ибо ты обрела благодать у Бога, и вот зачнешь во чреве и родишь сына, и наречешь ему имя Иисус». Сделай наброски фигур и придумай пейзаж, ибо апостол Лука не особенно утруждал себя в его описании. Дай мне знать, когда композиция будет готова.

Это полотно было первой самостоятельной работой Леонардо. Он, после долгого размышления, отправился в церковь Сан Лоренцо, к гробнице Медичи, что была когда-то изготовлена в мастерской Верроккьо. Сама гробница и послужила моделью для картины. Леонардо использовал много традиционных символов: лилия в руках у ангела должна была служить знаком чистоты и целомудрия, трава и цветы – означать весну, а открытая книга, лежащая на подставке, должна напоминать о пророчестве Исайи, что Непорочная Дева родит сына.

Когда картина была готова, Учитель ее высоко оценил. Но Леонардо был в каком-то смятении. Он замечал, что правая рука Мадонны получилась излишне длинной, цветы и трава были больше похожи на пестрый ковер, а крылья ангела – на крылья хищной птицы в небе над Винчи.

– Но тебе удалось вдохнуть жизнь в ангела, и никто, у кого есть глаза, не сомневается, что твой ангел дышит, – подбодрил его Верроккьо.

Отец, сэр Пьеро, узнав об успехах сына, поспешил в боттегу выразить ему свое почтение.

– Я горжусь тобой, Леонардо, – сказал он в тот день, – ибо ты оправдал мои ожидания. А вскоре и вся интеллектуальная общественность города стала произносить его имя.

Тем временем на Флоренцию обрушилось известие о смерти Козимо Медичи. Его кончина повлекла за собой борьбу за власть. В этой схватке, в результате заговора, был убит законный наследник Козимо – его сын. И, волею судеб, в 1469 году место правителя смог занять семнадцатилетний внук Козимо – Лоренцо Медичи. Он шел путем своего знаменитого деда, проявляя любовь ко всему возвышенному. Так началась эпоха Лоренцо Великолепного. Живописцы и скульпторы, ученые и философы, поэты, архитекторы – целая плеяда талантливых людей вошла в окружение Великолепного. Флоренция его времени была центром всего лучшего. Она задавала тон, другие же города Италии старались подражать ей, но не поспевали. Лоренцо, который был далеко не великолепен внешне, с лихвой возместил сей недостаток изысканностью манер и вкуса. Он лично заглядывал в боттеги художников, беседуя с мастерами и примечая новых учеников.

Не обошел стороной он и мастерскую Верроккьо. Здесь Леонардо впервые и увидел его, и, казалось, после беседы с ним, произвел на него впечатление. Лоренцо заказывал Верроккьо картины, скульптуры и элементы интерьера для своих флорентийских дворцов. Сам Леонардо тоже бывал в резиденции Медичи на виа Ларга, где встречал художников, поэтов и ученых, и реставрировал скульптуры в прекрасном саду Медичи близ площади Сан Марко.

Как-то Верроккьо получил заказ от главного флорентийского собора – Санта-Мария дель Фьоре – исполнить замысел архитектора Бруннелески, который полвека назад построил здание этого собора со знаменитым куполом. Нужно было увенчать фонарь на вершине купола позолоченным медным шаром с крестом. Такая медная сфера должна была иметь диаметр 8 футов, или примерно 2 метра. Перед мастерами встала трудная инженерная задача – сварить сферу, поднять её над куполом и припаять. И вот, 27 мая 1471 года, сфера весом в 2 тонны была готова, и Леонардо с другими учениками Верроккьо поднимали ее на купол с помощью подъёмного крана и три дня приваривали пламенем, которое зажигали, нагревая металл на солнце при помощи вогнутых зеркал. Впоследствии они также сделали и распятие для купола собора Санта Мария дель Фьоре. А в свободное время, Леонардо имел время лепить и затем отливать из гипса на продажу небольшие скульптуры, что давало ему дополнительные небольшие заработки.

Очередной печалью для Леонардо явилось известие о смерти деда Антонио, который пережил добрую бабушку Лючию всего на полгода. Еще будучи ребенком, Леонардо считал, что дед был слишком строг к нему. Позже, повзрослев, стал понимать, что тот обладал определенной житейской мудростью. Он учил членов семьи не стремиться ни к чему высокому – ни к славе, ни к почестям, ни к должностям государственным и военным, ни к чрезмерному богатству, ни к чрезмерной учености.

«Держаться середины во всем, – говаривал он, – есть наиболее верный путь».

– Берите пример с муравьев, которые заботятся сегодня о нуждах завтрашнего дня. Будьте бережливы, будьте умеренны. С кем сравню я доброго хозяина, отца семейства? С пауком сравню его, который, в средоточии широко раскинутой паутины, чувствуя колебание тончайшей нити, спешит к ней на помощь.

Дед требовал, чтобы каждый день к вечернему колоколу Ave Maria все члены семьи были в сборе. Сам обходил дом, запирал ворота, относил ключи в спальню и прятал под свою огромную пуховую подушку. Никакая мелочь в хозяйстве не ускользала от недремлющего глаза его: не мало ли сена положено волам, фитиль ли в лампаде чересчур высок, так что лишнее масло сгорает, – все замечал, обо всем заботился. Но это была все-же не скупость, а скорее бережливость. Он сам употреблял и всем советовал выбирать для платья лучшее сукно, не жалея денег, ибо оно прочнее, – реже приходится менять, а потому одежда из доброго сукна не только почетнее, но и дешевле обходится.

На женщин он, как истинный флорентиец своего времени, смотрел свысока: «Им следует заботиться о кухне и детях, не вмешиваясь в мужнины дела; глупец – кто верит в женский ум».

Мудрость деда Антонио, разумеется, не была лишена хитрости:

– Дети мои, – повторял он, – будьте милосердны, как того требует Святая Мать наша Церковь; но все же друзей счастливых предпочитайте несчастным, богатых – бедным. В том и заключается высшее искусство жизни, чтобы, оставаясь добродетельным, перехитрить хитреца.

Он учил их сажать плодовые деревья на пограничной меже своего и чужого поля так, чтобы они кидали тень на ниву соседа; учил просившему взаймы отказывать с любезностью.

– Тут корысть двойная, – прибавлял он, – и деньги сохраните, и получите удовольствие посмеяться над тем, кто желал вас обмануть. И коли проситель умный человек, он поймет вас и станет еще больше уважать за то, что вы сумели отказать ему с благопристойностью. Плут – кто берет, глуп – кто дает. Родным же и домашним помогайте не только деньгами, но и потом, кровью, честью – всем, что имеете, не жалея самой жизни для благополучия рода, ибо, помните, возлюбленные мои: гораздо большая слава и прибыль человеку – делать благо своим, нежели чужим.

Сэр Антонио, будучи человеком предусмотрительным, завещал свой дом напротив Палаццо старшему сыну, Пьеро, тогда как дяде Франческо досталось фамильное имение в Винчи, поскольку, как считал дед, тот с его ленью не годился для Флоренции, где считается полностью потерянным день, когда недостаточно заработано денег. И действительно, в душе каждого флорентийца главными заботами были деньги и труд – стучит ли он счетами, красит ли шерсть, готовит ли свои чудодейственные снадобья или напрягает сообразительность, желая получить при продаже товара наибольшую выгоду, или еще что-нибудь полезное делает в своей боттеге.

В 1473 году, в возрасте 20 лет, Леонардо получил квалификацию мастера в Гильдии Святого Луки. Это были цеховые объединения художников, скульпторов и печатников. Гильдия получила название по имени апостола Луки, покровителя художников, который первым изобразил Деву Марию. Гильдия предоставляла возможность открыть мастерскую и набрать учеников, которые, работая с художником, не имели права подписывать свои работы, и эти работы становились собственностью учителя. Кроме этого гильдия являлась защитой на случай нужды и болезни ее членов, а также брала на себя заботу о погребении усопших членов гильдии.

До вступления в Гильдию состоялся диалог учителя и ученика:

– Дорогой мой Леонардо, – сказал ему Верроккьо, – для вступления в Гильдию требуется, чтобы художник был гражданином города и имел собственное жильё. С этим проблем у тебя быть не должно. Но, как ты сам видел, тебе не хотели позволять зарегистрироваться в статусе мастера, что дает доступ к высоким и доходным должностям в обществе, так как от художника, по законам Республики, требуется иметь жену. Если бы не обширные связи твоего отца в Магистрате, у нас ничего бы не вышло. Глупые, глупые, нечеловеческие законы! – сокрушался Верроккьо.

– Маэстро, – ответил ему Леонардо, – я считаю, что художник не должен быть скован узами брака, чтобы семейное благосостояние не вредило силе духа. Он должен быть одиноким и созерцать то, что он видит, и разговаривать с собою, выбирая лучшее из того, что он видит. Он должен быть как зеркало, которое меняет столько цветов, сколько их у вещей, поставленных перед ним. Если он будет поступать так, ему будет казаться, что он поступает согласно природе…

– Прими мои поздравления, Леонардо! Вот и закончились твои ученические годы, и ты покидаешь меня, – взволнованно продолжил Верроккьо. – Я никогда тебе ранее не говорил об этом, но сейчас хочу сказать, что ты стал для меня самым удивительным открытием. Когда-то я наивно полагал, что смогу читать тебя как открытую книгу, но мне так и не удалось разгадать тот секрет, что спрятан внутри тебя… Я и представить себе не мог, что можно знать человека настолько хорошо, и одновременно чувствовать, что в нем еще так много неразгаданного. Ты единственный из моих учеников, кто смог превзойти меня, Леонардо! И я, никогда не имевший жены или собственных детей, полюбил тебя как сына… нет… много более чем сына. Знай, мои чувства не зависят от того рядом ли ты, они не остынут, даже если нас будут разделять тысячи километров. Мне важна духовная наша близость. Мне хочется знать все о твоих переживаниях и мечтах, и я буду благодарен, если ты позволишь мне разделить с тобой любые моменты твоей жизни, не важно, будут ли они печальными, полными огорчений, или радостными. Каждый создает свой мир и свою любовь. Я люблю тебя, Леонардо, и мне хочется, чтобы об этом знал весь мир, но в то же время это оставалось бы нашей тайной. Ты чудесный и очень дорогой для меня человек. Я молю Господа, чтобы ты был счастлив…