Валентина Ивановна Максимова
Исповедь мадам прорабши
Приближался Новый 1955 год!
Мы уже восьмиклассники-комсомольцы. Для нас навсегда закончились пионерские сборы, разного вида слеты, походы с учителями по изучению «Родного края». Для отца я была «девкой с характером бешеной собаки». С той поры, как я начала ходить с матерью на заготовку дров, он меня не драл, наверное, побаивался, что в 14 лет ловко, одним ударом, отрубала топором, который сама же и точила, сучья березы.
В эту зиму произошла заминка по заготовке дров, из-за «времянки»: ходили слухи, что разрешат строить собственные дома при рождении третьего ребенка. Отец не знал, что делать? Может заготовить лес сразу и на «времянку» и на дом? Уже канун Нового Года, а ясности нет никакой.
Мы любили этот праздник, хлопот у всех было «хоть отбавляй». Только в школе ставили одну елку, привезенную из леса, украшали ее самодельными игрушками в виде толстых конфет с начинкой из сухарей, полувареных гороха и бобов, самодельного печенья (если у кого было) и паренок (это репа, нарезанная кусочками, распаренная в «русской печке», а затем высушенная,– получалось что-то вроде «кураги»). После праздника елка оставалась ободранной, – и разбирать не надо. Конфетти делали «дыроколом» из плотной цветной бумаги и обложек журналов. В других местах и в домах елок не ставили (с этим «делом» было очень строго). Новогодние костюмы фантазировали и шили сами из «обтира»(отходы текстильной промышленности).Старшеклассники ставили небольшие пьесы, в основном смешные, собственного сочинения,
типа: «Урок немецкого языка»:
Колокольчик раздается,
Немка в тапочках несется,
Забегает в пятый класс:
«Вас ист дас? Кишки выдеру из вас,
На стол завалю,
Танцевать заставлю,
На второй год оставлю.
Или:
Светит зоне через фенстер
Прямо на дер тышь
На дер тышь сидит ди катце
И глотает мышь.
Да, в ту пору оповещали с урока и на урок колокольчиком, с ним выходили на улицу, так как вовремя перемены старались ни одной секунды не находиться в здании самой школы.
Учителя действительно ходили в обуви на мягкой каучуковой подошве, чтобы не стучать каблуками; иногда даже не слышали, как заходили учителя в класс, когда мы были все возбужденные и «на ушах».
Декорации были самодельные, собранные «наспех». Во время представления что-то падало, отваливалось, могли развалиться табуретка или какая-нибудь лавка, сбитые стекольными гвоздями из тарной дощечки.
Действующее лицо оказывалось кверху ногами, кувыркаясь, из «драмы» переходило в «акробатический этюд», и не поймешь: то ли так задумано постановщиком, то ли это случайность, но все выглядело натурально и правдоподобно. Принимали участие в концерте хоровой и танцевальный кружки со своими программами. Елка и концерт проходили в спортзале, оборудованном одним «козлом» и десятью матрацами, обшитыми черной тканью, вместо «матов». Впоследствии, когда пошла в девятый класс, спортзал принял надлежащий вид: летом 1955 года отец с четырьмя столярами, за счет шахты, сделали «Шведскую стенку», бум, брусья, укрепили потолок, подвесили кольца и канат. Вместо подарков работал наш школьный буфет (учились в две смены), где можно было купить за чисто символическую цену: (за пятьдесят копеек на старые деньги, как в современных магазинах– все по одной цене и опять же за счет шахты) пирожок с ягодной начинкой, школьную булочку, морковную котлету, стакан «морса» или другого ягодного напитка, кусок пирога с картошкой и жареным луком, манный или пшенный биточек. (Деньги сменились в 1961 году).
После новогодних каникул, на свой «страх и риск» и из-за общего уважения к отцу, лесничий выделил делянку, но с условием: чтобы выпилить ее, как под просеку, то есть подчистую, вплоть до кустарника, и сделать санитарную очистку (очень жаль, что такой порядок не сохранился до наших дней; деньги там выплачивались небольшие, но без санитарной очистки ни дрова, ни лес не вывезешь). Отец действительно был уважаемым человеком, когда его привозили пьяного вместе с мотоциклом на самосвале– это надо было видеть, как его бережно «выгружали». Работал он столяром, но его называли «краснодеревщиком», модельщиком, мебельщиком, так как он единственный на весь поселок мог делать мебель: буфеты, горки для посуды, столы на точеных ножках, стулья, всевозможные ширмы, кровати с пружинными матрацами и точеными шишечками, комоды, платяные шкафы, лавки, скамейки, сундуки, филенчатые двухстворчатые двери, табуретки, если у кого-нибудь в поселке что-то сохранилось из мебели тех лет, то это «его рук дело»; кстати, я на память сохранила две табуретки (правда, осталась одна, на другую упали гаражные металлические ворота, – треснуло сиденье, выполненное из кедра). Вот это качество! Ни одна современная табуретка не выдержала бы такой ударной нагрузки. Зато красиво!.Ах, как же мне надоела шлифовка и пришлифовка сопряженных поверхностей, может быть, по этой причине я осталась равнодушной к мебели. Расчет же за сделанную мебель был один, в современном изречении «жидкий доллар»в виде осветленной браги, самогонки «первака 700» и «жениха-холостяка» (неразведенный спирт, продаваемый в государственных магазинах в чекушках с синей наклейкой «Питьевой спирт», градусы не помню). Этого «добра» было –хоть залейся!
Лесничего, когда были пацанами и пацанками, мы очень любили. У него был здоровенный пес палевого цвета, если сидит на задних лапах, то вся его голова выше обеденного стола. Детей у лесничего не было, и он всегда нам был рад. Ворота во двор «сроду» не закрывались, впрочем, как у всех, если куда уходят, вставляют в проушину щепку, чтобы не мотало полотно воротины на случай ветра, и что никого нет дома. Так этот пес отлично выполнял такую длинную команду: «Поухаживай и пригласи к столу!» Пес быстро подходил к нам (это касалось любого гостя), рьяно снимал головной убор, если таковой был, ложил на лавку, специально поставленную, поворачивал голову в сторону хозяина, тот кивал головой ему, после этого пес ложился вдоль лавки передними лапами в сторону хозяина. Если гость или гости не проходили к столу, то пес поднимался и усаживался на задние лапы у входной двери сзади гостя или гостей; если места было мало для того чтобы сесть, то он своим туловищем отодвигал гостей; если и в этом случае гость или гости не проходили к столу, то хозяин объяснял: «Придется проходить, он просто не выпустит, и я ничего не смогу сделать». Когда гости проходили к столу, пес ложился возле хозяина. По команде «Проводи!» пес садился на задние лапы. Если гость или гости по какой-то причине задерживались с уходом, то он грозно взлаивал три раза: всем было понятно, что надо уходить, а так пес был добрым, с ним можно было валяться, обниматься, это было так умильно и забавно, что к этому лесничему мы бегали «надо и не надо». Когда же он ехал на лошади, то этот «милый пес» никого не подпускал ближе двух метров, даже нас. Если кто-то нечаянно приближался, он начинал рычать, оскалив зубы. После зимы, перед линькой, мы чесали его; с него было столько шерсти, что хватало на две пары охотничьих носков.
В первый же выходной день после зимних школьных каникул отец с лесничим выехали в лес, чтобы определиться на месте: сколько надо заготовить леса и дров, и пометить размер делянки. Оказалось, что кроме дров, леса должно хватить на «времянку», дом, баню и стайку для коровы. С этого времени я лишилась всех выходных дней до марта месяца. Обычно в марте, до прихода весны, вывозилось все, что было заготовлено в лесу «по зимнику» (лесная зимняя дорога). Пригласить мужиков на помощь не было проблемы, так как «зелья» было полно, только было бы чем закусить. Мы с матерью вырубали кусты, обрубали сучья у сваленных берез, пилили на метровые чурки двуручной пилой (один погонный метр был равен длине самой пилы между ручками). Волоком «удавкой» стаскивали готовые чурки в кучу на дрова, укладывали в штабель для будущего подсчета лесничим в кубах.
У елки, сосны и лиственницы сучки обрубали мужики, их сортировали, толстые откладывали на дрова или для временных стоек, мелкие сучки складывали отдельно для костра (сжигать сучки разрешалось только зимой), так что все сучки пришлось таскать нам с матерью в кучу, чтобы потом сжечь.
Когда были пацанами и пацанками, отец с ремнем нам втолковывал уроки «экологии» (такого слова «слыхом не слыхивали»): «Пока вас жареный петух в зад не клюнул, запомните, летом в лесу костры разводить нельзя!» Правда, мы их и не разводили. Устраивали прощальные костры в пионерском лагере и когда ходили в походы с учителями.
Такое же «внушение» было по поводу заготовки кедровых шишек, что «шишкарить» можно только после 15 августа и брать те шишки, которые упали на землю от удара лесиной по стволу кедра. Ни в коем случае не лазить на него: во-первых, сучки очень хрупкие, во вторых, если шишки рвать руками, можете сорвать зародыш, из которого вырастет шишка только через четыре года». Некоторые не знали этого, (а может не хотели знать), все-таки лазили и не редко убивались. Даже в природе предусмотрено: таким способом сохранить свое потомство. Говоря о «кладовых» белок и мышей, мы без всякого «внушения» никогда не разоряли их. В момент удара по стволу с кедра падает столько шишек, что не успеваешь отпрыгивать; не защитив свою голову, можно набить и себе настоящих «шишек».
В начале весны привезли дрова и весь лес в «хлыстах» (неошкуренные деревья без сучков) на огород, где будет строиться «времянка». В выходные дни вдвоем с матерью ходили шкурить деревья, где скобелем, где топором, пилили метровые чурки пополам на дрова. Я уже владела топором в совершенстве: могла «классно» подтачивать карандаши, а если еще «пройдешься» нулевочкой (наждачная бумага), то просто получается «Люкс».Заказов было «море». Никаких затачивающих машинок в то время не было.
Мужики-помощники тоже приходили в выходные дни, когда была возможность, приходили и на неделе, подбирали бревна для сруба «времянки», шкурили их, пилили по размеру.
Прошло около двух месяцев, как привезли лесоматериал, а уже был готов сруб для «времянки», осталось пометить, разобрать и положить его на мох, никогда не гниющий. Зная, как действует «жидкий доллар» на производительность труда (с успехом применяемый мной в будущем при «авралах») у отца разыгрался «аппетит»: «А не заготовить ли срубы для бани и стойки пока нельзя драть мох из за снега, который в лесу лежит дольше не тая». Так и сделали!
Школу пока тоже никто не отменял и нам, как старшеклассникам-комсомольцам, поручили шефство над первоклассниками. Классы были переполнены, приходилось малышам даже втроем сидеть за партой. Учителя нам давали план: «На чтообратить внимание в первую очередь», и надо отдать должное, у нас это получалось, особенно у ребят. Мы объясняли, как правильно сидеть за партой, на каком расстоянии держать голову от тетради или книги, как писать палочки для прописных букв. С помощью рисунков, иногда смешных, изучали печатные буквы. Уроки арифметики «преподавались» на конфетах– «голышках» (не завернутые в фантик круглые и подушечки). Называли нас «вожатыми», затем полное имя и из какого класса. Сами же готовились к экзаменам после восьмого класса. Нас «грела» одна мысль: что после экзаменов пойдем в поход по родному краю, но уже без учителей и с настоящими ружьями.
Как только сошел снег, сходили за мохом, подсушили его.Мужики разобрали срубы, заготовили камни на фундамент под «времянку» и приступили к их сборке.
У нас, у школьников начался ответственный период сдачи экзаменов, мне уже было не до участия в строительстве. После экзаменов некоторые покинули родную школу, а те, кто остались, перешли в девятый класс.
Наконец-то наступило долгожданное лето-время походов и знаменитой в ту пору игры «лапта». Игры в «русскую» лапту и «круговую» были по значению одинаковые, только в «круговой» меньше беготни, и в которой могли участвовать молодые женщины (первородки) на первой половине срока беременности. Тетки-«болельщицы», у которых были свои дети, возмущались: «Совсем уж с ума посходили, брюхатые стали играть, вывалится же все», но ничего ни у кого не вываливалось! Мячики для игры мастерили сами и по жребию, вовнутрь которых закладывался гладкий камень, затем этот камень обшивался новой брезентовой тканью в несколько слоев диаметром семь сантиметров «суровыми» нитками. С этих же ниток крючком вязалась «покрышка», как у футбольного мяча, которой хватало на четыре – пять игр. После превращения «покрышки» в «лохмы» она заменялась на новую. Запасных «покрышек» было не менее десяти. Цель игры: чтобы «мячик» не попал в тебя, когда бежишь. Когда появились прорезиненные мячики, от самодельных отказались, слишком «муторное» это дело– их шить. В этой игре участвовали мужчины в возрасте до тридцати лет, которые нам казались «стариками».
К походу по изучению родного края готовились тщательно по списку, чтобы ничего не забыть, все-таки уходили «надолго» три-четыре дня, не более, с компасами и с настоящими двустволками, обязательно сообщали лесничему маршрут. В школе проходили «военное дело», чтобы парни не были «белыми воронами» в Армии. Ребята стреляли хорошо, мы девчонки – «так себе», нам не нравилась «отдача». В походе принимали участие от восьми до двенадцати человек, как везде– большинство ребята. За лето три – четыре раза ходили в поход. Спали в охотничьих домиках или в сторожках.