Валентин Сидак
Кукловоды и марионетки. Воспоминания помощника председателя КГБ Крючкова
На мой взгляд, КГБ СССР как орган защиты безопасности Советского государства погубило избыточное, в чем-то даже намеренно показное законопослушание и очевидная несамостоятельность в своих действиях из-за постоянно навязываемой с 1957 года линии ЦК КПСС на преобладание главенствующей роли партийных установок в сравнении с буквой и духом норм действующего законодательства.
Бог ты мой, сколько сил и энергии угробили впустую в масштабах целого ведомства на создание двух никчемных, как показали последующие события, документов – законопроектов о КГБ СССР и о системе органов государственной безопасности в СССР! Двенадцать раз рассматривали эти законопроекты – вначале при В. М. Чебрикове, а затем и при В. А. Крючкове – на заседаниях Коллегии и на совещаниях руководства КГБ СССР! Куча сотрудников отнюдь не оперативного звена выковала себе на них известные ныне фамилии и высокие воинские звания, получили за вылизывание каждой запятой в текстах этих бумажонок самые высокие ведомственные награды. А реального проку-то от этих принятых в мае 1991 года законов много сталось в решающий момент бытия СССР – когда государство уже стояло на краю пропасти, находилось накануне дня своей гибели?
Кстати, и само название ГКЧП – Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР – родилось не на пустом месте, а прямо проистекало из особенностей советского законодательства того периода, оно отражало именно это избыточное стремление к законопослушанию руководства вооруженных сил, органов безопасности и правоохранительных органов страны. Ведь существовали всего лишь две правовые возможности введения чрезвычайного положения на отдельных территориях страны – либо через Указ Президента СССР, либо через решение Верховного Совета СССР.
Еще в конце марта – начале апреля 1991 года, в период подготовки зарубежной поездки М. С. Горбачева в Японию и Южную Корею (президент, как всегда, предпочитал оставаться в тени решающих событий, точнее за кулисами театра драмы и трагедии в привычной для него роли кукловода), готовилось введение в действие «первого варианта ГКЧП». Он создавался на основе предложений А. И. Тизякова, который и был истинным автором этой аббревиатуры, хотя в подготовленной им аналитической записке даже речи о создании «чрезвычайного комитета» тогда не шло, подразумевалось лишь формирование какой-то невнятной «комиссии». Тогда же был отработан и организационный алгоритм правового, законодательного обеспечения этого решения, который, к сожалению, так и не был приведен в действие.
Кстати, никаких «печатей ГКЧП», вопреки утверждениям некоторых «взад-впередсмотрящих», в тот период не изготавливалось. То, что российские зрители позднее лицезрели на телевидении в заставке передачи Политковского или Млечина (кажется, «Особая папка»), было августовским творением умельцев из ЦНИИСТ ОТУ КГБ СССР – была такая хитрая научно-исследовательская контора в структуре центрального аппарата, там при необходимости могли очень оперативно изготовить все, что требовалось для дела…
За основу организационного решения был принят уже обкатанный к тому времени механизм чрезвычайного сбора членов Пленума ЦК КПСС. Предполагалось собрать в Кремле максимально возможное количество депутатов действующего состава Верховного Совета СССР, используя для этого любые виды транспорта с целью их экстренной доставки из любых мест пребывания – хоть из глубинки страны, хоть из-за рубежа. Любыми усилиями, не считаясь с величиной затрат, с активным задействованием, при необходимости, самых различных транспортных средств всех силовых структур – МО, МВД и КГБ СССР. Практическая готовность к осуществлению такого сбора депутатов к августу 1991 года была очень высокой.
Так что у А. И. Лукьянова, что бы он ни говорил сейчас, была полнейшая возможность, даже при строжайшем, самом скрупулезном соблюдении всех регламентных норм, открыть экстренное заседание Верховного Совета СССР не 26 августа, а 23 или даже 22 августа 1991 года. Существовали и абсолютно надежные гарантии обеспечения необходимого кворума для открытия такого заседания и начала его работы. Каким образом это достигалось – было бы уже не заботой Председателя Президиума ВС СССР, за ним оставалось лишь само решение о немедленном созыве внеочередной сессии по требованию народных депутатов группы «Союз». Не захотел, однако, тоже носом стал крутить в разные стороны на всякий случай, соломку для страховки стелить…
Не зря в информационной записке КГБ СССР от 20 июня 1991 года, т. е. составленной непосредственно по итогам закрытого заседания Верховного Совета СССР (конкретные результаты которого явные и скрытые прогорбачевцы, в том числе и Лукьянов, успешно «замотали», пустив депутатский пар в свисток), отмечалось следующее: «В окружении Буша также расценили действия Лукьянова во время его визита в Лондон как первую серьезную попытку начать возможную работу по замене М. С. Горбачева. Они считают, что Лукьянов во время переговоров в Лондоне пытался “показать себя Западу как возможный преемник Горбачева”»[2].
Я сидел в кремлевском зале во время закрытого заседания Верховного Совета СССР, на котором выступили В. П. Павлов, В. А. Крючков и Б. К. Пуго. Находился то непосредственно позади В. А. Крючкова, то рядом с ним и поэтому имел возможность видеть и слышать не только то, что творится на трибуне или в зале заседаний, но и оценивать общую атмосферу этого важного события. Не один десяток депутатов Верховного Совета подсел тогда к В. А. Крючкову и выразил в той или иной форме поддержку мыслям, прозвучавшим в его выступлении. Среди них, кстати, были даже отдельные его недруги или, скажем так, недоброжелатели. Но основной тезис в высказываниях всех этих депутатов был, по сути, единым: настала пора уже что-то делать на деле, словоблудие и увертливость Горбачева встали всем поперек горла.
Так уж получилось, что именно мне довелось срочно готовить доклад, точнее текст выступления В. А. Крючкова на закрытом заседании Верховного Совета СССР, – все другие товарищи, готовившие вместе со мной с января 1991 года аналитические наработки, скажем условно – «по тематике ГКЧП», были заняты на выполнении иных, не менее срочных и ответственных задач.
Одни из них, в частности А. Г. Сидоренко, были задействованы на выборах Президента РСФСР в поддержку кандидатуры Н. И. Рыжкова, активно работали в его предвыборном штабе. Другие, как например, Н. С. Леонов, формировали общественное мнение в самых различных слоях трудового населения страны, способствовали их мобилизации в поддержку усилий КГБ в деле защите национальной экономики от постоянно растущих преступных посягательств со стороны нарождающегося частного капитала в лице т. н. кооператоров и со стороны отчетливо учуявшей запах наживы части правящего советского директората. У В. И. Жижина, возвратившегося к тому времени на работу в разведку, тоже вполне хватало своих забот в связи с событиями, развернувшимися вокруг скандально известной фигуры народного депутата СССР, бывшего начальника Управления внешней контрразведки ПГУ КГБ СССР и лучшего друга-приятеля А. Н. Яковлева Олега Калугина.
Вот что говорил В. А. Крючков депутатам Верховного Совета Союза ССР в своем выступление на закрытом заседании советского парламента 17 июня 1991 года:
«Трудно давать всеобъемлющую оценку нынешней обстановке в стране, но реальность такова, что наше Отечество находится на грани катастрофы. То, что я сегодня буду говорить вам, мы пишем в наших документах Президенту и не скрываем существа проблем, которые мы охватываем и которые изучаем. Общество охвачено острым кризисом, угрожающим жизненно важным интересам народа, неотъемлемым правам всех граждан СССР, самим основам Советского государства. Если в самое ближайшее время не удастся остановить крайне опасные разрушительные процессы, то наши самые худшие опасения станут реальностью.
Не только изъяны прошлого и просчеты последних лет привели к такому положению дел. Главная причина нынешней критической ситуации кроется в целенаправленных, последовательных действиях антигосударственных, сепаратистских и других экстремистских сил, развернувших непримиримую борьбу за власть в стране. Откровенно игнорируя общенациональные интересы, попирая Конституцию и законы Союза ССР, эти силы открыто взяли курс на захват власти в стране.
Пока мы рассуждаем об общечеловеческих ценностях, демократических процессах, гуманизме, страну захлестнула волна кровавых межнациональных конфликтов. Миллионы наших сограждан подвергаются моральному и физическому террору. И ведь находятся люди, внушающие обществу мысли, что это нормальное явление, а процессы развала государства – это благо и созидание.
Резко усилились процессы дезинтеграции экономики, рушатся складывавшиеся десятилетиями хозяйственные связи. Тяжелейший ущерб нанесли народному хозяйству забастовки. Крайне напряженная обстановка сложилась в сельском хозяйстве…
Все более угрожающие масштабы приобретает преступность, в том числе организованная. Она буквально на глазах политизируется и уже непосредственно подрывает безопасность граждан и общества. Недовольство народных масс ситуацией в стране находится на критическом уровне, за которым возможен небывалый по своим разрушительным последствиям социальный взрыв…
В период, когда органы исполнительной власти должны действовать особенно энергично и эффективно, не допуская возникновения всеобщего хаоса и анархии, их работу всячески пытаются блокировать, мешают поддерживать конституционный порядок и стабильность в стране. Проявление терпимости, гибкости, стремление решать возникающие проблемы политическими средствами понятны и во многом оправданны. Однако есть пределы, за которыми просто необходимо и власть употребить. Нужны настойчивость и решительность в главном – в защите Конституции СССР, кстати, никем не отмененной, в выполнении воли народа, ясно выраженной на Всесоюзном референдуми о сохранении Союза ССР, обеспечении прав и законных интересов граждан.
Общественно-политический строй, основы государственного уклада – это те вопросы, которые не могут решаться ни руководителями любого уровня, ни какой-либо партией, ни даже парламентом. Это исключительно прерогатива народа…
Совершенно очевидно, что одобренный Съездом народных депутатов и Верховным Советом СССР комплекс мер по выводу страны из кризиса и мероприятия, намеченные на встрече Президента с руководителями девяти республик, фактически не выполняются.
В то же время во всех слоях общества нарастают требования навести порядок именно сегодня, когда дело не дошло до самого худшего. Обстоятельства таковы, что без действий чрезвычайного характера обойтись уже просто невозможно. Не видеть этого равносильно самообману, бездействовать – значит взять на себя тяжелую ответственность за трагические, поистине непредсказуемые последствия.
Уважаемые товарищи депутаты! В ваших руках находится судьба народов нашей огромной страны, Советского государства, от вашей мудрости и решительности зависит – быть или не быть великой державе, сумеем ли мы сегодня остановиться на краю пропасти. Обстановка, видимо, сегодня такова, что требует от всех нас отрешиться от личного, придать должное общегосударственному, и прежде всего – борьбе за сохранение Союза. Все остальное, мне думается, должно быть подчинено этому…»[3].
Сегодня, с высоты истекшей почти четверти столетия богатой на самые разнообразные события российской современности, скажите, положа руку на сердце: разве в своем анализе, в своих выводах советские чекисты были тогда не правы? Разве все дальнейшие события не произошли именно по тому сценарию, от которого они безуспешно предостерегали депутатов и общество?
Почему безуспешно? Да хотя бы потому, что настоящими, а не мнимыми государственниками, истинными патриотами своей Родины оказались очень немногие депутаты. И первый среди них – простой таксист из Харькова Л. Сухов, который по рабоче-крестьянски, откровенно и без экивоков заявил на заседании: «Я взял бы сегодня на вооружение самый главный лозунг: “Долой Горбачева и мафиозную группу, которая окружает его…” Сегодня власти в стране нет…Вы же помните слова Председателя КГБ о том, что, если не будет чрезвычайных мер, страна погибнет. Страна уже гибнет. И смешно рассуждать о том, что Кабинет Министров может узурпировать власть. В этой ситуации нужны решения…»
А вот решений-то и не последовало! Что нам оставалось делать? Разве только искать поддержки в обществе. Очень жаль, что сделали мы тогда далеко не все, а кое-что – и вовсе не так, как это следовало бы сделать.
Разве у КГБ не было возможности придать широкой гласности все, без каких-либо купюр выступления на закрытом заседании Верховного Совета СССР, честно и правдиво отобразить хоть в советской, хоть в зарубежной прессе все без исключения оттенки развернувшейся дискуссии, разве ЦК КПСС не мог оперативно довести хотя бы по закрытым партийных каналам эту информацию для 19 миллионов коммунистов?
Да запросто! Только Горбач в очередной раз партийной элите голову замутил, как, впрочем, и на последнем в истории КПСС июньском Пленуме ЦК. А для выступавших на заседании ВС Павлова, Язова, Пуго и Крючкова это событие стало в глазах Горбачева решающим поводом для вынесения политического приговора, он их окончательно списал в свой номенклатурный архив…
Вот что мною говорилось в интервью «Правде России» под названием «Закрытое заседание. Рассказывает бывший начальник секретариата КГБ СССР Валентин Сидак» ровно через десятилетие после этого события.
«Среди июньских событий десятилетней давности и тогда, и сейчас привлекает наибольшее внимание закрытое заседание Верховного Совета СССР, на котором выступали председатель Кабинета министров СССР В. С. Павлов, председатель КГБ В. А. Крючков, министр внутренних дел страны Б. К. Пуго, министр обороны Маршал Советского Союза В. Т. Язов. С просьбой рассказать о том шумном событии я обратился к его очевидцу.
– Валентин Антонович, для начала я просил бы представиться читателям в той должности, которую вы занимали десять лет назад.
– 10 лет назад я работал начальником секретариата КГБ СССР. Это был своего рода штаб, поскольку другого штабного органа у КГБ не было. Одновременно секретариат выполнял функции и общего отдела, и управления делами, и юридического отдела…
– На том знаменитом и до сих пор закрытом заседании Верховного Совета вам довелось присутствовать. Расскажите, пожалуйста, как оно проходило, какие проблемы поднимались, что стало поводом для этого действительно нерядового события?
– Это событие действительно имело большое политическое звучание. Замечу, что в печати то заседание, несмотря на его закрытый характер, освещено весьма полно и точно. Для внимательного читателя нетрудно составить представление, о чем и как шел разговор и что предопределило его остроту, какие вопросы поднимали премьер-министр и, как теперь модно называть, силовые министры. Я могу подробнее рассказать только о выступлении В. А. Крючкова.
Оно спонтанным не было. В его основе лежали наработки наших аналитиков, которые они готовили примерно полгода. Замечу, что первоначально задумывалось выступление председателя КГБ еще на IV съезде народных депутатов в декабре 1990 года. Для него и собирались материалы. К сожалению, тогда оно не состоялось. Правда, еще до июньского выступления В. А. Крючкова некоторые аналитические материалы КГБ были востребованы политикой на знаменитом апрельском Пленуме ЦК КПСС.
– Знаменитом тем, что он попытался освободить Горбачева от обязанностей генсека. В чем состояла сущность тех материалов, которые легли в основу выступления председателя КГБ на закрытом заседании Верховного Совета 17 июня?
– Последовательные попытки органов, отвечавших за безопасность государства, привлечь внимание политического руководства страны к складывавшейся очень тревожной ситуации не встречали поддержки. Более того, они блокировались Горбачевым. А КГБ к тому времени, после внесения изменений в Конституцию, был замкнут непосредственно на президента.
Как непосредственный очевидец могу утверждать, что, по крайней мере с начала 1991 года, все документы, которые Комитетом направлялись Горбачеву, возвращались обратно фактически без реакции. На второстепенных документах имелись пометки: «Тов. Горбачеву доложено. Согласие получено». На неотложных, касавшихся дестабилизации социально-политической обстановки в стране, не имелось и этого. А ведь сообщалось и о назревании межнациональных конфликтов, и о дестабилизации обстановки в стране, об экономических диверсиях.
В этой ситуации понятно стремление председателя КГБ донести до депутатов информацию об истинном положении в стране. Оно и составляло суть выступления Владимира Александровича. Кстати, Крючков долго корил себя за то, что не добился тогда его официальной публикации. Инициатива сделать то заседание закрытым исходила совсем не от выступавших.
– Вы упомянули экономические диверсии. В чем реально они проявлялись?
– Прежде всего в создании дефицита товаров повседневного потребления. В том числе по той номенклатуре товаров, по которой он ну никак не мог быть. Все помнят дефицит стиральных порошков. Действительно, в тот период шло переоснащение химпредприятий, государством было закуплено много нового оборудования. Но вся потребность в порошке была с запасом перекрыта. И отечественной продукцией, и импортом. Когда потом мы начали проверять, обнаружились заторы на оптовых базах, на крупных складах. Сбои списывали на нераспорядительность чиновников, но ясно, что присутствовал и корыстный интерес. Теневая экономика уже набрала силу.
Второй пример экономической диверсии приводил в выступлении 17 июня B. C. Павлов. По линии КГБ и из других источников были получены достоверные сведения, что против государства разрабатывались широкомасштабные финансовые аферы. Одна из них широко известна – так называемое «дело Фильшина». Угроза валютно-финансовой провокации была очень серьезной. И КГБ, и Госбанк, и другие ведомства заметили, что из оборота вымываются самые крупные купюры. Случись одномоментное предъявление их – напомню, банкноты были обеспечены золотом, а казначейские билеты – всем достоянием государства, – это могло создать очень серьезный кризис.
– Вернемся к выступлению Крючкова. Оно привлекло внимание не только постановкой серьезных проблем, но и деталями.
– Это выступление вспоминают прежде всего из-за того, что в нем было запущено в оборот словосочетание «агенты влияния». Здесь есть интересная предыстория. Ведь, говоря об агентах влияния, Крючков процитировал реальный документ, который за подписью Андропова пошел в свое время в ЦК КПСС. А в основе того, что было направлено в Центральный Комитет, лежал другой подлинный документ, добытый нашей разведкой. Внимание он привлек к себе тем, что был получен по каналам внешней контрразведки, которую возглавлял небезызвестный Калугин. На нем была его виза. Дело в том, что к этому времени Калугин уже был в поле зрения служб безопасности, для чего были очень веские причины.
Найденный среди записок Службы внешней контрразведки документ привлек внимание необычностью и был показан председателю. Тот дал указание выяснить, не нанесет ли ущерба его обнародование оперативным, политическим и иным интересам. После проверки оказалось, что источнику информации уже ничего не грозит, и Крючков решил процитировать его депутатам. Конечно, это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Те, кто с тревогой воспринимал ситуацию в стране, увидели серьезное подтверждение своего беспокойства, а наши оппоненты попытались представить дело так, будто началась очередная охота за ведьмами.
– Шуму наделало и то, что этот документ воспринимался как проецирование на конкретных широко известных людей.
– В самом документе имен нет. Он примечателен тем, что представлял собой инструкцию, как и среди кого формировать агентов влияния и какая роль им отводится в советском обществе.
– Валентин Антонович, чем вы объясняете, что пространством для крика души силовиков стал Верховный Совет СССР?
– Это была высшая государственная власть. Руководство КГБ уделяло работе с депутатами очень большое внимание. Это были уважительные беседы, объективное разъяснение ситуации, знакомство в допустимых пределах с документами, которые у нас были. Ни одно обращение депутата в Комитет независимо от повода и содержания не оставалось без внимания.
– Можно ли связывать выступление четырех руководителей государства с их стремлением спасать ситуацию в стране с помощью чрезвычайного положения?
– 17 июня никакого разговора на эту тему с депутатами не велось. Внутри же КГБ разговоры о необходимости чрезвычайного положения начались в декабре 1990 года. Частично они были реализованы: чрезвычайное положение было введено, например, в Цхинвали. Но никаких намерений нарушать Конституцию ни у руководства Комитета, ни в других силовых ведомствах не было. Выступления Павлова и министров в Верховном Совете 17 июня были взвешенными и конструктивными. Хотя правые силы уже тогда стремились обвинить их в нагнетании обстановки и навязывании чрезвычайщины. Чаще всех тогда обвиняли Павлова, предлагавшего конкретные меры по улучшению оперативного управления страной, в том числе возвращение правительству права законодательной инициативы и т. п.
Ни одного концептуального вопроса правительство, став в декабре 1990 года Кабинетом министров при президенте, без Горбачева не могло принять. А Горбачев бездействовал. Или делал шаги, не совместимые с государственными интересами. Чего стоит только его беседа с госсекретарем США Бейкером! Если бы она была опубликована, сразу бы стало ясно, кто сдавал страну и какой циничный торг при этом шел.
– Можно ли рассматривать итоги закрытого заседания как поражение тех политиков, которые были озабочены сохранением СССР и социалистической системы?
– Считаю, что немалая доля вины во всей трагедии страны лежит и на депутатах. Напомню, что руководство Верховного Совета, в частности Лаптев, не хотело давать на заседании слова главе правительства и ведущим министрам. Потом не хотели предоставлять им возможности ответить на вопросы.
Горбачев в тот день вел себя безобразно. Сначала он демонстративно не явился на ту часть заседания, на которой выступал премьер и министры. Хотя многие депутаты требовали его присутствия. Потом, придя в зал заседаний, он отговаривался, будто бы поручил Павлову это выступление. Тем не менее, как я знаю со слов Крючкова, он был очень недоволен всеми выступлениями. Он и на заседании открыто начал обвинять – сумбурно, с эмоциями, бессвязно, срываясь на крик, – депутатскую группу «Союз», последовательно выступавшую за сохранение СССР, в том, что она якобы дестабилизирует обстановку. Обвинения этих настоящих патриотов были абсолютно несправедливыми. Они наиболее последовательно стремились реализовать народную волю, выраженную на референдуме 17 марта 1991 года. Если бы все депутаты так себя вели…
Многие депутаты больше интересовались не судьбой страны, а собственной судьбой после подписания Союзного договора. Кстати, его текст в основных чертах ко времени того закрытого заседания депутатам уже был известен. Августовские дополнения к нему мало что меняли, по сути.
Считаю, что депутаты ответственны и за результат августовских событий. Они должны были – и не только Верховный Совет, а весь Съезд народных депутатов – собраться и не допускать развала страны. А потом, когда их собрал уже Ельцин, большинство вело себя, как… нашкодившие коты. С этой точки зрения июньская попытка руководителей правительства достучаться до депутатов оказалась безуспешной.
– Большое спасибо, Валентин Антонович, за интереснейшую беседу.
Беседу вел Виктор Трушков»[4].
Одним из элементов формирования в стране активного общественного мнения стало ныне знаменитое «Слово к народу». Автором самой идеи был кто-то из видных писателей страны – то ли Ю. Бондарев, то ли В. Распутин, сейчас уже не помню точно. Однако «болванку» для текста этого обращения на основе все тех же вышеупомянутых наработок составил один из руководителей Аналитического управления КГБ СССР. Именно поэтому оно и текстуально, и по смыслу было очень сходным с опубликованным позднее обращением ГКЧП к советскому народу. Этот же работник был командирован от ведомства в состав рабочей группы, заседавшей, насколько мне помнится, в помещениях редакции газеты «День» на Цветном бульваре.
Надо откровенно признать, что работа над этим обращением, прежде всего с точки зрения подбора будущего состава его подписантов, шла туговато, многие авторитетные представители творческой и научной интеллигенции, к которым инициаторы обратились за содействием, отказались его поддержать. Поэтому пришлось довольствоваться тем разношерстным составом, который в конечном итоге удалось согласовать в условиях дефицита времени, и он, к сожалению, оказался далеко не самым оптимальным. Чего стоило, к примеру, объединение в списке подписантов от военных таких совершенно разноплановых в политическом смысле фигур, как Варенников, Макашов и Громов…
Окончательная редакция текста обращения с последними правками пошла прямо с моего стола после доклада Председателю КГБ сразу в типографии, и не только редакции газеты «Советская Россия», – на опубликование.
Так что могу теперь сказать прямо и недвусмысленно: истинным вдохновителем и фактическим автором обращения «Слово к народу» было высшее руководство КГБ СССР, прежде всего – В. А. Крючков с его излюбленным, очень характерным словечком «борение», а отнюдь не те лица, которые сегодня ставят себе это в заслугу. Честь им и хвала за поддержку самой идеи публичного обращения к народу, но их творческая и организационная активность в тот период отнюдь не являлась «спонтанным творчеством масс».
Именно в этой смысловой недосказанности как открытых, так и закулисных действий КГБ СССР, в отсутствии целеустремленности предпринимавшихся ведомством попыток расставить, наконец, все политические точки над «i» и «ё» и громогласно сказать народу: «Мы лучше, чем кто-либо другой в стране, знаем, ощущаем и понимаем, что ожидает государство уже в ближайшем будущем, и поэтому готовы взять на себя ответственность за отвод Советского Союза от края пропасти», и заключался ключевой элемент того внутреннего раздрая, сумятицы и неразберихи, которые последовали практически одновременно с началом знаменитой телевизионной трансляции балета «Лебединое озеро».
Если бы все главные руководители страны – как вошедшие, так и не вошедшие в состав ГКЧП – действительно захотели бы играть свои государственные и партийные роли не по кривому сценарию Горби, с потрохами сдавшего СССР во время своей конфиденциальной встречи с госсекретарем США Дж. Бейкером в конце июня 1991 года, а по своему прямому служебному долгу, по зову своей гражданской и партийной совести, в строгом соответствии с принятой на себя воинской присягой – результат был бы совсем другим!
Дурил союзный президент, выжидал, вилял своим патлатым хвостом, как обычно – вправо-влево-взад-вперед, все норовил каштаны из огня тягать чужими руками, чтобы покрепче своего основного политического противника Б. Н. Ельцина прищучить – ну, и хрен с ним, можно было бы обойтись и без его непосредственного участия. Пусть сидел бы себе в Форосе вместе с «первой леди», ближним кругом соратников и преданных домочадцев, грел и дальше свое пузо на солнышке, ждал у моря политической погоды и дождался бы, наконец-то, исторической клизмы с патефонными иголками в известное место на радость подавляющему большинству населения страны…
К этому времени в активе у патриотов и защитников Отечества наличествовал даже такой немаловажный фактор, как фактическое благословение Патриарха Московского и всея Руси Алексия II на принятие решительных действий по сохранению единства и целостности державы. Его глубокое по своему гражданскому и духовному смыслу послание, помещенное в папку из характерного, запоминающегося бархата фиолетового цвета, переданное руководству КГБ СССР через первого заместителя Председателя КГБ Г. Е. Агеева, встречавшегося и беседовавшего с Патриархом в июне или июле 1991 года, и патриарший подарок – статуэтка памятника Крещения Руси на Владимирской горке в Киеве – хранились в моем служебном сейфе вплоть до трагических событий августа 1991 года.
Однако при любом реально возможном варианте развития событий обойтись без постановления Верховного Совета СССР, одобряющего или дезавуирующего решения ГКЧП по введению чрезвычайного положения в отдельных районах страны, по закону уже решительно было бы невозможным! И тут уж следовало поступать по образцу конклава кардиналов – заперлись все прибывшие парламентарии, скажем, в том же зале Пленумов ЦК КПСС, и ожидайте, люди добрые, пока белый дым из трубы не пойдет!
И пусть при этом вся эта разношерстная депутатская публика хоть обожрется до уср…ки знаменитыми мини-пирожками из кремлевского спецбуфета, прочей бутербродно-шашлычной снедью за счет государства, пусть все эти трепливые цицероны мценского уезда повально охрипнут в ходе пламенных дискуссий с непременным взаимным мордобитием, но какое-то решение по результатам обсуждения ситуации должно было быть принято непременно – либо положительное, либо отрицательное.
Какое – это уже было не столь важным в сравнении с полной неопределенностью, разбродом и шатанием, с извечными попытками хитрож…й околокремлевской братии спрятаться в решающий момент за спинами президентов и спикеров, сохранить свою драгоценную номенклатурную шкуру при любом сценарии развития политических событий в стране. Эту многочисленную публику можно было разглядеть и без помощи микроскопа или телескопа: как только объявляют голосование в Верховном Совете СССР, на Съезде народных депутатов или на том же Пленуме ЦК КПСС по острому, принципиальному вопросу – они тут же срочно бегут в туалет ручонки помыть!
В апреле 1991 года во время памятного всем коммунистам Пленума ЦК КПСС мне довелось весь день бездарно проторчать в кабинете очень уважаемого мною Ю. С. Плеханова, добрая ему память. Мы сидели, потребляли в огромных количествах эти пресловутые мини-пирожки, прошедшие строжайший химический и биологический анализ в лабораториях 9-го Управления КГБ и слушали весь ход дискуссии по огромному приемнику, сооруженному, наверно, еще умельцами из бериевских шаражек – слышимость, кстати, была превосходной!
Иногда к нашему бутербродно-сигаретному сообществу (я тогда еще курил, а Юрий Сергеевич вообще был суперзаядлым курильщиком, курил по две пачки в день, потреблял исключительно марки «Кент») присоединялся Управляющий делами ЦК КПСС Н. П. Кручина. Он тоже был настроен по отношению к политике Горбачева достаточно сдержанно и даже критично, но высказывался всегда предельно осторожно, все больше «на полутонах» и репликах «из-за кулис».