bannerbannerbanner
Баллада о солдате (сборник)

Григорий Чухрай
Баллада о солдате (сборник)

Полная версия

– В Георгиевск.

– Свободно может простоять! На фронт – другое дело. Туда без остановки… – Женщина глубоко и горько вздохнула. – Эх, война, война! Конца-краю не видно.

– Дорога дрянная.

– Да… Сын у меня на фронте. Полевая почта сто тридцать девять. Не слыхал?

– Нет.

– Танкист… Водитель танка… – начала было «шоферша», но перебои в моторе усилились. Женщина замолчала, поспешно схватилась за ручку подсоса. Напрасно. Мотор работал все глуше и наконец замолк.

Алексей огорченно взглянул на женщину.

– Что поделаешь, – сказала она и невесело пошутила: – Машина-то мне ровесница!

…Алексей ожесточенно крутит ручку. Женщина бросается от капота к кабине и снова от кабины к капоту, дергает за какие-то рычаги. Мотор нехотя начинает работать.

Снова идет машина. Гудит, захлебывается мотор.

– Так и живем с этой техникой… А все-таки колхоз людей кормит… Одни бабы, а кормит! На все бабы – и работать, и детей смотреть, и слезы лить… Только бы живой вернулся… Молодой он, горячий, сам в драку лезет!

Мчится по дороге машина. Мотор работает ровно. Мимо проносятся мокрые от дождя стволы деревьев.

– Тащит старушка! – одобрительно говорит шофер. – Она, проклятая, у меня с норовом: то с места не сдвинешь, а то летит как бешеная…

– Так, может, и эшелон догоним?

– А что? Возможное дело. Минут через сорок будем там.

Увязшая в грязи машина. По колеям видно, как она проскочила поворот и съехала в болото. Земля вокруг глубоко истоптана сапогами. Грязные доски торчат из-под колес. Около машины стоят Алексей и его спутница.

– Теперь до конца войны отсюда не вылезем! – махнув безнадежно рукой, говорит она. – Прости меня, дуру старую. Третьи сутки не сплю.

Алексей огорченно молчит.

Издалека, нарастая, слышится тяжелый гул моторов и скрежет металла.

– Что это? – спрашивает женщина.

– Кажется, танки.

Гул и скрежет все ближе, и вот из дождливой ночной мглы появляется силуэт тяжелой машины. Разворачиваясь, танк освещает Алексея и шофера лучами своих фар и, подержав их несколько секунд на свету, грозно ревя, проходит мимо.

За ним – другой, третий, четвертый… И каждый светом своих фар выхватывает из темноты старенькую машину и стоящих около нее женщину и солдата.

– К фронту, – говорит солдат.

Последний танк, разворачиваясь, освещает их и, вдруг подъехав вплотную, останавливается. Откидывается крышка люка, и из танка высовывается молодой усатый красавец – командир машины.

– Привет аргонавтам!.. – кричит он с веселым задором. – Что? Идет ко дну ваш кораблик?!. – И, не дождавшись ответа, обращается к кому-то сидящему внутри машины: – Вася, волоки тросик – выручим челюскинцев!

Из машины появляется еще один танкист – маленький, ловкий, с тросом в руках. Он быстро цепляет один конец к танку, с другим подбегает к увязшей машине. Алексей бросается помогать ему. Они вдвоем зацепляют трос. Танкист между тем спрашивает солдата:

– Ты, служба, как здесь очутился?

– Да вот, ехал на станцию и застрял.

– Понятно!.. Царице полей всегда без нас гибель! – Он выпрямляется. – Порядок, товарищ лейтенант!

Командир, наклонившись, говорит что-то в люк, и через секунду танк, взревев, одним длинным рывком, как игрушку, выкидывает грузовичок на дорогу. Лейтенант громко смеется. Вася, смотав трос, быстро взбирается на танк, кричит на прощанье:

– Сообщите, как добрались!

– Куда сообщить-то? – спрашивает «шоферша».

– Адрес известен: Берлин, до востребования, сержанту Василию Черту!

Крышка люка захлопнулась, и танк, рванувшись, умчался догонять колонну.

– Вот уж истинно – Черт так Черт!.. – проговорила женщина, глядя вслед, и с горечью добавила: – Сколько силы уходит… Проклятая война! Если бы всю эту силу на добрую пользу – какая бы жизнь была на земле!

Машина останавливается на переезде. Алексей выпрыгивает из нее и, взмахнув на прощанье рукой, бежит к станции.

В предрассветных сумерках на путях темнеет эшелон. Паровоза нет. Радостно размахивая котелком, Алексей бежит к эшелону. Он пробегает мимо колонки. Из крана сочится вода. Алексей возвращается, улыбаясь набирает в котелок воду и, стараясь не расплескать ее, спешит к эшелону.

От эшелона отделяется часовой и вскидывает винтовку:

– Назад, товарищ боец!

Алексей останавливается. Он видит худого длинного часового.

– Я с этого эшелона, – говорит он. – Мне лейтенант разрешил.

– Какой лейтенант?

– Начальник эшелона. И Гаврилкин знает.

– Какой еще Гаврилкин?

– Что до тебя был. Толстый такой… Часовой.

– А! Этот… вроде бабы?

– Ага! – обрадовался Алексей.

– Этот эшелон час как ушел! А мы в другую сторону…

Только теперь Алексей разглядел, что это другой эшелон.

Алексей постоял немного, с досады выплеснул из котелка воду и медленно пошел к вокзалу. Он шел, понурив голову. Усталость и приключения этой ночи одолели его.

Вдруг он остановился пораженный… Прямо перед собой он увидел Шурку с его вещевым мешком и шинелью в руках.

– Шурка! – удивился он. – Ты здесь?

– Да. – Она поспешно протянула ему вещи: – Вот… вы забыли.

– Шурка!.. Какая ты умница!

– Это из-за меня ты отстал.

– Глупая, я думал, что не увижу тебя!

– А я ждала.

Глаза Алексея радостно блестели.

Шурка отвела взгляд и увидела котелок. Она быстро присела и заглянула в него. Он был пуст.

– Так пить хочется! – сказала она, подняв глаза на Алексея.

– Ты еще не пила?

– Боялась тебя пропустить.

– Шурка ты моя! Идем!

Он схватил ее за руку и потянул к колонке. Здесь по-прежнему никого не было. Он подставил под кран котелок, но она не хотела ждать. Отстранила его и жадно пила холодную воду прямо из-под крана. Он стоял рядом и блаженно улыбался.

Потом под краном она мыла ноги, радуясь ласковой свежести воды. А он смотрел на нее, на ее молодые стройные ноги, на ее радостно улыбающееся лицо и тоже улыбался. Потом они тут же уселись завтракать. Она сама аккуратно нарезала хлеб и, приготовив бутерброд, подала его Алексею… Она знала, что он смотрит на нее, и от этого ее движения были легки и гармоничны. Потом она потащила его за руку к станции.

– Я все узнала, – говорила она на ходу. – Через два часа будет пассажирский до самого Георгиевска.

– Два часа?.. – Алексей посмотрел на часы. – Знаешь что? Пойдем погуляем по городу. Я его хорошо знаю.

– Пойдем! – согласилась Шурка.

– Или знаешь что? Пошли в кино!

– Ой, правда! – обрадовалась Шурка. – Я сколько уже в кино не была.

Они быстро идут в сторону города.

Прямо от станции начинается большой парк. Они проходят по парку. В парке тихо, безлюдно. С высоких деревьев слетают пожелтевшие листья.

– Красиво, правда? – спрашивает Алексей.

– Да. Только немного грустно, – говорит Шурка. – Осень!

– А мне не грустно.

– И мне.

– Давай посидим.

– Давай. Посидим и пойдем дальше.

Они усаживаются на одну из скамей.

Тишина. Одни деревья окружают их, и только вдалеке, в самой глубине парка, видна медленно бредущая пара старых супругов, одетых во все черное.

– Шурка, как хорошо, что ты не уехала! – говорит Алексей.

– Да… – Она усмехнулась. Потом задумалась. Лицо ее стало грустным. – Скоро будешь дома… – сказала она. – И мне уже не много осталось.

– Да… Ты уже почти на месте.

– А тебе от Купинска близко?

– Рядом! А мать ничего не знает.

– Вот обрадуется!

– Куда там!.. Жалко, я много времени потерял. Ну ничего! Почти сутки еще дома буду. Починю крышу, и обратно.

– На фронт?

– Да.

– Знаешь что, Алеша?

– Что?

– Давай не пойдем в кино. Лучше посидим здесь. Хорошо?

– Хорошо. В кино жарко. Правда?

Помолчали.

– А хорошо мы с тобой ехали, Шурка.

– Хорошо… Только знаешь что, Алеша?

– Что?

Алексей еще ближе склонился к девушке.

Она не отстранилась. Только пальцы ее быстро-быстро перебирали лямки лежащего на скамье вещевого мешка Алексея…

– Алеша, а платок этот… кому? – вдруг спросила она.

– Какой платок?

– Что в мешке.

Алексей улыбнулся:

– Матери. Подарок.

– Правда?! – обрадовалась девушка. – И мыло тоже?

– Какое мыло?

– Мыло. Два куска!

Алексей вздрогнул, поднялся.

– Черт! Совсем забыл! – хлопнул он себя по лбу. – Понимаешь, Шурка. Это посылка. Парень один передал. Фронтовик. – Алексей волновался все больше и больше. – Хорошо, что мы не уехали. Ее нужно отнести!

– Куда?

– Здесь совсем близко. Улица Чехова! Отнесем, Шура?

Шурка вздохнула.

– Тут рядом. За десять минут управимся!.. А потом мы опять сюда придем… Да, Шура?

– Да, – тихо ответила она.

Алексей и Шурка быстро идут по улице. Шурка спрашивает на ходу:

– А этот Павлов – твой товарищ?

– Нет. Я его и не знаю совсем. Случайно встретились. Он с командой на фронт шел.

Шурка ласково посмотрела на него.

Они сворачивают за угол.

На табличке, прибитой к стене, надпись: «Улица Чехова».

– Как близко! – говорит Шурка.

Алексей смотрит на номер дома – «21».

– Седьмой – там. Пошли!

Они идут по улице Чехова. Минуют один дом, второй, третий, и радость сползает с их лиц. Дальше вместо домов – развалины.

Алексей и Шурка останавливаются и растерянно смотрят друг на друга.

По груде кирпича, щебня, обвалившихся стен и скрученного железа ходит сгорбленная, сухонькая старушка и выбирает щепу на растопку.

– Бабушка! – окликает ее Алексей.

Старушка поднимает голову.

– Скажите, где седьмой номер?

– А вот он… – Старушка просто показывает щепкой на развалины. Видя замешательство парня и девушки, она торопится к ним. Подходя, вглядывается в их лица подслеповатыми глазами. – А вы к кому?

 

– Нам Павловых, – отвечает Алексей.

– Живы… – улыбается старуха. – И Лизавета, и старик живы! Лизавета Петровна на Семеновской живет. Семеновская, тридцать восемь, а старик, должно быть, на заводе.

– Семеновская вроде недалеко, – сказал Алексей, взглянув на часы. – Успеем! Пойдем!

– Пойдем! – согласилась Шурка.

– Квартира пять! – напутствует их старуха.

Табличка над парадным: «Семеновская, 38».

Алексей и Шурка быстро входят в дверь.

Поднимаются по лестнице.

Неожиданно сверху слетает несколько мыльных пузырей. Шурка обрадовалась, как ребенок. Они посмотрели вверх и увидели на лестничной площадке, у барьера, мальчишку лет восьми с консервной банкой и соломинкой в руках.

– Мальчик! Павлова здесь живет? – спросила Шурка.

– Павлова? – переспросил мальчик.

– Елизавета Петровна, – сказал Алексей.

– Елизавета Петровна! – Мальчик указал рукой на площадку выше: – Там они живут.

Алексей и Шурка поднялись, позвонили.

– Стучать надо, – сказал снизу мальчик.

Алексей постучал.

За дверью послышались шаги. Им открыла дверь женщина в халате. Ей было лет тридцать.

– Нам Елизавету Петровну, – сказал Алексей.

– Пожалуйста. Это я, – ответила она, вежливо улыбаясь. – А вы, вероятно… – Она вопросительно посмотрела на Алексея.

– Я с фронта. Вам посылку привез.

– А! – В улыбке женщины видна растерянность. – Это, вероятно… от Павлова?

– Да.

– Заходите, пожалуйста. Одну минуточку…

Вслед за женщиной они входят в комнату.

– Извините, я сейчас, – говорит женщина и, выходя в соседнюю комнату, как бы невзначай снимает со спинки стула и уносит с собой защитного цвета полукитель.

Алексей и Щурка осматриваются. Комната обжита, в ней не стильная, но хорошая мебель. На столе – хлеб, сахар, колбаса. Видно, что живут здесь по военному времени богато.

Из соседней комнаты доносится тихий, взволнованный разговор.

– В чем дело? – возмущается мужской баритон. – По крайней мере он будет знать правду!

– Я умоляю тебя… – просит шепотом женщина.

Шурка и Алексей молча переглянулись.

Привычно улыбаясь, женщина выходит к ним.

– Вы извините меня, пожалуйста! Это так неожиданно… Так вы с фронта?

– С фронта! – отвечает Алексей громко. – Я от вашего мужа. Просил передать вам вот это! – Он вынимает из вещевого мешка два куска мыла и кладет их на стол. На лице женщины удивленная улыбка.

– Что это?

– Мыло.

– Ах, мыло… Спасибо! Большое спасибо! Может быть, чайку хотите?

– Нет. Мы пойдем.

– Почему же?

– Времени нет, – говорит Алексей.

Женщина опускает глаза.

Алексей и Шурка выходят из комнаты. Женщина провожает их. В передней, открывая дверь, она тихо спрашивает Алексея:

– Скажите, как он там?

– Павлов? Ничего. Здоров. Беспокоился о вас…

– Спасибо… – тихо говорит женщина и, пропустив Шурку, вдруг хватает Алексея за руку. – Не говорите ему о том, что видели. – Алексей в упор смотрит на нее. – А впрочем… – опускает глаза женщина, – лучше правда… Не смотрите так на меня! Боже мой, как это тяжело! – Она смотрит на Алексея, ища в нем сочувствия.

Ничего не ответив ей, Алексей выходит.

Женщина, помедлив, захлопывает за ним дверь.

Шурка и Алексей спускаются по лестнице, проходят мимо мальчика, по-прежнему пускающего мыльные пузыри, останавливаются, следят за полетом большого нарядного пузыря. Алексей смотрит на часы.

– Пойдем, Алеша, а то опоздаем! – говорит Шурка.

Но он, стукнув вдруг кулаком о перила, бросается наверх.

Мальчик испуган.

Перепрыгивая через несколько ступенек, Алексей подбегает к двери и стучит кулаком. Ответа нет. Он стучит еще сильнее. Ему открывают дверь небольшого роста мужчина в комнатных туфлях и подтяжках и растерянная Павлова. Алексей тяжело дышит. Оттолкнув мужчину, он решительно заходит в комнату, берет со стола злополучную посылку и, бросив недобрый взгляд на женщину, выходит через раскрытые двери. В тишине громко стучат его сапоги.

Схватив за руку Шурку, он говорит:

– Пойдем на завод!

– Что ты, Алеша? – пугается девушка.

– Пойдем! – властно говорит Алексей, и они бегут вниз по лестнице.

Большой и шумный цех завода, недавно пострадавшего от бомбежки. Пока одни рабочие заделывают обвалившуюся стену и потолок, в уцелевшей части цеха не прекращается работа.

И тут же, несмотря на шум, спят, выбрав укромное местечко, несколько рабочих.

Алексей и Шурка растерялись от грохота, искр и шума. Они смущены вниманием, которое на них обращают рабочие.

Между станков их ведет девушка-комсомолка в ватной телогрейке.

– Где Павлов? – спрашивает она встречных. – Павлова не видали?

– Нет.

Они идут в конец цеха.

– Бригадира нет? – спрашивает девушка.

– Он, наверно, отдыхает после смены, – отвечают ей.

…Они проходят в соседний цех. Здесь, в небольшой выгородке, прямо на полу, несмотря на шум и грохот, вповалку спят рабочие.

– Так и есть – здесь он! – говорит девушка, вглядевшись в спящих. – Шестые сутки из цеха не выходим – сдаем срочный заказ фронту… – Она улыбнулась. – А потом опять срочный заказ.

Девушка подходит к одному из спящих, наклоняется к нему.

– Павлов! Товарищ Павлов! Проснитесь!

Павлов с трудом просыпается, садится. Сонно смотрит на Алексея и Шурку. Он оказывается молодым парнем, того же возраста, что и Алексей. И они даже чем-то похожи друг на друга – этот рабочий и солдат.

– К вам с фронта, товарищ Павлов! – говорит девушка.

– Ко мне? – удивился тот. – Слушаю вас.

– Нет, нам не этого! – говорит Шурка. – Нам бригадира.

– Ну, я бригадир. В чем дело? – недовольно говорит Павлов.

– Нам нужно Павлова, у которого сын на фронте, – говорит Алексей.

– У нас три таких Павлова. А в чем дело?

– Я ему привез с фронта посылочку. Хочу передать.

– А как сына-то зовут?

– Сергеем, кажется…

– Серега!.. – обрадовался бригадир. – Небольшой такой, глазастый?

– Да, да!

– Это Василия Егоровича сын! Жив?

– Жив.

– А Василия Егоровича нет. Он болен.

– Жалко… – вздыхает Алексей. – А можно ему посылочку передать? Может, кто к нему ходит? – Алексей оглядывает столпившихся вокруг женщин.

– Что вы! Это надо лично! – говорит одна из них.

– Ведь радость-то какая! – заговорили все. – Вы сами идите!

– Я бы с удовольствием!

– Он на поезд опаздывает! – вступает в разговор Шурка.

Но рабочие, окружившие их, не унимаются.

– Разве можно?! – говорит полная женщина в промасленной телогрейке. – Всего несколько минут, а человеку такая радость!

– А далеко?

– Да нет! В педагогическом институте. Там разбомбленных разместили. Поезжайте! Вам Митя покажет. – И женщина побежала к станку, у которого на ящике, по причине малого роста, стоял паренек. Она стащила его с ящика и подвела к Алексею: – Вот он вам покажет, а я за него у станка постою. Разреши, бригадир?

Бригадир согласился.

Шурка тревожно посмотрела на Алексея. Тот развел руками.

– Пойдем, Шура.

Паренек, который провожал их, оказался очень вежливым. При посадке в трамвай он пропустил вперед Шурку и Алексея. Потом его оттерли, и, когда трамвай тронулся, паренек остался на остановке. Но ему было не больше пятнадцати лет, и это решило дело. Паренек побежал за трамваем и, догнав его, быстро вскочил на «колбасу».

Шурка и Алексей видели это с задней площадки. И пока они ехали, через стекло им улыбалось добродушное, перемазанное маслом лицо.

Шурка и Алексей смотрели на полуразрушенный войной город.

– Смотри, – говорит Алексей. – Вот там был театр. Я в нем раз десять бывал. Как приедем со школой, так в театр. А там, видишь, белое здание? За ним техникум – металлургический. Я хотел пойти в него, потом передумал. Пойду в строительный. А может быть, в другой какой. Я еще не решил.

Из-за стекла паренек прокричал им что-то. Заулыбался и показал знаками, что пора сходить.

Шурка и Алексей протиснулись к выходу.

В сопровождении парнишки-рабочего они поднимаются по лестнице института. На площадке их остановила пожилая женщина в синем халате.

– Тише! Вы куда? – спросила она шепотом.

– Мы к размещенным. Вот, товарищ с фронта!

– Туда через котельную надо идти, занимаются здесь… – сказала женщина. И действительно, из коридора сюда доносился мерный голос лектора. – А то подождите, через три минуты будет звонок.

Мальчишка вопросительно посмотрел на Алексея.

– Подождем, – согласился Алексей.

Мальчишка кивнул.

На цыпочках они пошли по коридору.

Там, где коридор поворачивал под прямым углом, виднелся кусок доски. Они подошли ближе и увидели лектора – небольшого седенького старичка в темном костюме и в валенках, несмотря на осеннее время. Слушатели сидели прямо на полу, но от этого лекция не переставала быть лекцией.

– Это физики-механики, – шепчет паренек. – Ихний институт разбомбили, так они тоже здесь занимаются.

Алексей приложил палец к губам.

Раздался звонок.

Студенты, поднявшись, толпой окружили преподавателя.

Алексей и Шурка тихо прошли мимо вслед за пареньком к массивным дверям и отворили их.

Это был физкультурный зал института со всеми его атрибутами: шведской стенкой, кольцами, свисающими с потолка, козлами, турником и т. д.

Как на вокзале, на полу и на койках, поставленных вдоль стены, сидели и лежали люди.

Кто занимался, разложив на кровати книги и тетради.

Кто варил на примусе, поставленном на табуретку, обед. Слышался тихий плач грудного ребенка.

И, несмотря на то что все были заняты своим делом, появление в общежитии Алексея не осталось незамеченным. Алексей остановился в дверях, и через несколько мгновений почти весь зал смотрел на него с надеждой и испугом. Это был солдат, человек с фронта. Он мог быть чьим-то сыном, мог быть вестником радости или горя.

– Вы к кому? – спросила женщина, стоявшая ближе других.

– Мы к Павлову, к Василию Егоровичу.

– Это ко мне… Это от Сережи! – послышался из глубины старческий голос.

Алексей и Шурка увидели старика, который пытался подняться с кровати. Какая-то девочка бросилась к нему:

– Что вы, дедушка! Вам нельзя.

– Это от Сережи! Что с ним? – не слушая ее, повторял старик.

Алексей поспешил к его кровати.

– Не волнуйтесь! Все хорошо. Я от Сергея. Вот… Он прислал вам посылку.

Когда Алексей извлек из своего мешка посылку, все стоявшие вокруг ахнули от восхищения.

– Мыло! – радостно вскрикнула девочка. – Смотрите! Два куска!

Но старик, казалось, не понимал, что происходит.

– Он жив? – спрашивал он, глядя на Алексея.

– Конечно, жив! – закричала девочка и в доказательство вложила ему в руку посылку.

– Жив… – повторил старик, ощутив в руках мыло, и губы его задрожали. Прошло несколько мгновений, пока старик справился с этой дрожью. – Значит, жив… – повторил он с облегчением. – Спасибо! А это от него, значит, посылка…

– Дедушка, вы ложитесь. Вам же нельзя! – сказала девочка.

– Он не ранен? – спросил старик.

– Нет, совершенно здоров.

– Садитесь, пожалуйста. Расскажите, как он там…

Алексей растерянно посмотрел на Шурку. Он не знал, что говорить.

Шурка не могла ничего подсказать ему.

– Ну, воюет он, в общем, хорошо… – начал Алексей. – Даже можно сказать – отлично. Товарищи его уважают… за смелость. Он смелый человек. Командир так прямо и говорит: «Берите пример с Павлова – и боец стойкий, и товарища не выдаст». У нас в полку его все любят…

– Да, да… Его и мальчишкой все любили, – подтвердил старик. Он посмотрел вокруг, делясь с присутствующими своим счастьем. – Анна Андреевна… Слышишь? Сын-то! – Он растроганно покачал головой.

Соседка закивала ему сквозь слезы.

– Садитесь. Выпейте чайку! – пригласила девочка, прибежав откуда-то с чайником. – Вы ведь с дороги.

– Нет, спасибо! Мы пойдем!

– Он на поезд опаздывает! – снова вставила Шурка. – Вы извините, пожалуйста. Ему очень-очень нужно ехать!

– Понимаю. Дело военное… – устало сказал старик. Он опять приподнялся. – Передайте Сереже, что я доволен им! Что живем мы хорошо. – Он повел рукой вокруг. – Об этом не говорите. Это все временно. Пусть он будет спокоен. Скажите еще… Лиза, жена его… работает. Шлет привет. Ждет.

Алексей видел, как трудно было старику произнести последние слова и как закусила губу девочка.

– Скажу, – пообещал Алексей.

Привокзальный парк. Алексей и Шурка снова идут по его пустынной аллее. Останавливаются у знакомой скамьи.

– Алеша… – говорит ему девушка и, вдруг положив голову ему на грудь, начинает горько плакать.

 

Алексей молча гладит ее голову.

Станция. Снова шум и суетня посадки. Алексей протискивается в вагон и тянет за собой Шурку.

Ей преграждает путь проводница:

– А вы куда? Вагон военный.

– Она со мной! – кричит со ступенек Алексей и тянет Шурку к себе.

– Жена, что ли?

– Да! – отвечает Алексей.

– Нет! – говорит одновременно с ним Шурка.

Проводница бесцеремонно отталкивает ее от вагона.

– Она со мной!

– Договорись сперва, а потом тащи.

– Не задерживай! – зашумел кто-то сзади.

Какой-то тучный военный оттеснил Алексея в вагон. Кто-то полез вслед за ним, волоча за собой объемистые чемоданы. Какая-то женщина пыталась втиснуться в вагон. Проводница не пускала и ее.

Шурка умоляющим взглядом смотрела на проводницу. Но занятая своим нелегким делом проводница не замечала этого взгляда.

Алексей рванулся к выходу. Спрыгнул с подножки.

– Что ж ты, трудно тебе было сказать! – упрекает он девушку.

Шурка виновато улыбнулась.

– И правда глупо. Я совсем растерялась. Алеша! – вдруг горячо заговорила она. – Поезжай один. И так ты еще полдня потерял! А я доберусь – здесь близко. Поезжай, Алеша, милый! Поезжай!

– Постой, Шура… – прервал ее Алексей, соображая что-то. Вдруг он улыбнулся. – Ты знаешь, что такое маскировка номер три? – весело спросил он.

– Номер три? – удивилась Шурка. – Не знаю.

– Сейчас узнаешь!

Алексей решительно снимает с себя скатку и, развернув ее, отдает Шурке китель:

– Надевай!

– Зачем?

– Надевай быстро! Теперь пилотку. Пошли!

Девушка, одетая в шинель Алексея, выглядела очень беспомощно. Путаясь в полах, она побежала за ним к другому вагону, с большим открытым тамбуром.

Пробиваясь к двери, они потеряли друг друга.

На ступеньках вагона она обернулась, ища глазами Алексея.

– Не задерживайте! – сказала ей проводница.

– Что? – Девушка испуганно посмотрела на нее.

– Не задерживайте, проходите в вагон!

Подоспевший Алексей вклинился между Шуркой и проводницей. Сунул в руки проводнице свой билет. Полез в вагон. Он уже был в тамбуре, а девушка все еще топталась на ступеньках.

– Ну чего же ты? – с досадой позвал он, протягивая к ней руку.

– На шинель наступили! Не могу вытащить, – сказала она жалобно.

Протолкавшись к девушке, Алексей помог ей освободить шинель, и они вместе вошли в тамбур.

– Вот здорово! – радостно говорит Шурка. – А похожа я на военную? Да?

– Похожа, – улыбнулся Алексей. – Никто даже не заметил.

– И билет никто не спросил.

Вокруг шумели, толкались пассажиры.

Шурка сняла с себя пилотку и надела на голову Алексею. Шинель в этой тесноте снять было невозможно.

– Ну вот, скоро ты будешь на месте, – улыбнулся Алексей.

– На месте… – грустно повторила она и вздохнула.

Он заметил эту грусть и стал тоже серьезным.

– Ничего! – сказал он бодрым голосом и попытался улыбнуться. – Все, я думаю, будет хорошо. Ты не волнуйся за него. Поправится.

Она грустно улыбнулась, покачала головой.

– Знаешь, Алеша, я никогда не встречала такого парня, как ты.

И вот они снова в пути. Открытый тамбур вагона, каких теперь уже не делают и какие были редки даже в войну, набит до отказа пассажирами. Шум колес. Ветер. Давка. Их прижали друг к другу. Они пробуют говорить, но шум забивает голоса.

Они взволнованы близостью. То рука коснется руки, то Шурка спрячет от ветра свою голову на его плече. Они вместе. И от этого исчезают и шум, и толкотня, и споры пассажиров…

Ветер проносит мимо них клубы паровозного дыма, и кажется, что это облака проносятся мимо них. Исчезает и перестает существовать все… Существуют глаза, которые смотрят в глаза… Существуют ее губы, ее шея, ее развевающиеся от ветра волосы…

Их взгляды говорят. Что говорят! Они поют… Поют древнюю и вечно новую песню, прозванную людьми Песней песен.

Но вот в мелодию этой песни врывается далекий паровозный гудок, потом скрип тормозов, и песня заглушается шумами прозаической жизни.

…Они уже на земле. У Алексея на руке – его шинель. Они стоят на перроне возле вагона. Прощаются.

– Вот и все, Алеша, – говорит она.

– Да… Не забывайте меня, Шура.

– Не забуду.

И они смотрят прощальным взглядом друг на друга.

– Алеша!..

– Что?

– Знаете что? Только вы не сердитесь. Я ведь вас обманула.

– Как – обманула?

– Никакого у меня жениха нет. И вообще никого-никого. Я к тетке еду. – Она подняла на него глаза. – Не сердитесь, Алеша. Я глупая, правда?

Он смотрит на нее, но не совсем понимает, о чем она говорит.

– Но… зачем ты?.. – спрашивает он.

– Я боялась тебя, – говорит она, опустив голову.

– А теперь?

Она смотрит ему в лицо и отрицательно качает головой.

Паровозный свисток и лязганье вагонов прерывают их молчание. Они оба вздрогнули, очнулись… Шурка побежала за тронувшимся вагоном.

– Скорей! Скорей, Алеша! Уйдет!

Она, суетясь, на ходу подталкивала его в спину, помогая втиснуться в переполненный тамбур.

Кто-то смеялся, кто-то кричал провожающим последние ненужные слова, кто-то размахивал руками.

Пожилые муж и жена наблюдали, как Шурка прощалась с Алексеем.

Алексей повернулся и закричал:

– Шура! Шура! Пиши… Сосновка!..

Шурка тоже что-то кричала и показывала жестами, что не расслышала его слов.

– Сосновка!.. Полевая почта… – Дальше за грохотом поезда не разобрать.

…Шурка грустно смотрела вслед уходящему поезду. Она не видела Алексея и все-таки махала ему рукой.

Мчится поезд. Стоя между переругивающимися супругами, смотрит назад Алексей. Вот уже не видно станции.

– Я ждала, – говорит мужу жена.

– «Ждала»! Дело надо делать, а не ждать.

– Я так волновалась!

– Подумаешь, гимназистка – «волновалась»!

Грохот встречного поезда заглушает их спор. Алексей смотрит, как быстро удаляется от их состава встречный. Он уходит к Шурке.

Дробно перестукивают колеса.

А вверху – птица. Она делает круг в небе и быстро летит прочь. Она летит к Шурке. Стучат колеса, грохочет поезд.

А перед глазами Алексея – Шурка.

…Вот она моет под колонкой свои стройные ноги…

…Вот она угощает его бутербродами…

… Вот она смотрит на него, прощаясь на станции. И теперь она говорит ему: «Алеша, ведь когда я сказала тебе, что у меня никого нет, – это я тебе призналась в любви… А почему ты мне ничего не ответил, Алеша?»

…Алеша поворачивается и, расталкивая пассажиров, пробирается к выходу. Вот он уже на подножке.

Кто-то схватил его за гимнастерку. Он с силой рванулся, бросил вещи и сам кинулся вниз.

Крик женщины.

Удар о землю. Алексей покатился по откосу.

Смотрят с поезда пассажиры.

Он быстро поднимается на ноги, хватает вещи и бежит в сторону станции.

Смотрит пожилая женщина. Она грустно улыбается.

– Любит, – вздохнув, говорит она.

Смотрит прозаический ее супруг и коротко резюмирует:

– Дурак.

…Алексей бежит по дороге… едет в какой-то машине, прыгает с нее на ходу… Снова бежит по путям, через рельсы.

…Он на станции. Мечется среди толпы, ходит по залам, смотрит у кассы, но Шурки нигде нет.

– Бабуся! Не видели девушку в синей кофточке?

– Нет, сынок.

…У регулировочного пункта на шоссейной дороге люди с мешками, чемоданами, детьми усаживаются в кузов большого грузовика. Суетятся люди. Среди них – Алексей. Он ищет свою Шурку, но ее нет.

– Товарищ регулировщик, вы не видали тут девушку в синей кофточке?

– А шут ее знает! Стар я за девочками смотреть.

…Вечереет. Так и не найдя Шурки, Алексей возвращается на станцию. Только сейчас он оценил свою потерю. Он медленно идет через суетящуюся толпу.

Алексей – в поезде, один, без Шурки.

Сидит задумавшись, прислушивается к мерному стуку колес. За окном грустные вечерние сумерки. В тесном купе притихли пассажиры. Может быть, сумерки действуют так на людей, может быть, перестук колес. Даже дети притихли. Только редкий вздох нарушает молчание.

Напротив Алексея сидит черноокая дивчина в цветастом платке. Рядом с ним, оперевшись на суковатую палку, склонив красивую седую голову, сидит старик. В его лице с небольшими умными глазами, в плотно сжатых губах, во всем его облике – мудрое мужское раздумье.

Черноглазая девушка смотрит на Алексея и вдруг спрашивает его на певучем украинском языке:

– А вы, товарищ, далеко йидэтэ?

– В Сосновку, – отвечает Алексей, – тут совсем близко. Скоро будет мост, а там – километров десять.

– А мы з Украины, – говорит девушка.

Алексей смотрит на нее, на старика, на пригорюнившуюся старую женщину. Ему понятна их грусть, и он сочувственно кивает девушке, как бы говоря: «Да, понимаю. Далеко вас занесла война».

– Ох-хо-хо! – вздохнула старая женщина. – Летим, як птицы в осени, сами не знаем куда.

Старик сделал нетерпеливое движение.

– Пустые слова, – сказал он, не меняя позы. – На Урал йидэмо. Там наш завод… Сыны наши, – добавил он твердо.

Женщина замолчала.

Перестукивали колеса. Тихо поскрипывали переборки. Среди этих привычных шумов послышался какой-то тревожный отдаленный гул.

– Что это? – спросила девушка.

Гул повторился.

Все почему-то посмотрели вверх и в окно.

Побледнела женщина, держащая на руках спящего младенца. Все прислушивались. Было тихо. Постепенно все успокоились.

Алексей вынул кисет с табаком. Закуривая, предложил старику:

– Угощайтесь.

– Спасибо, – вежливо, с достоинством поблагодарил тот. И, взяв из кисета махорки, признался с улыбкой, с украинским акцентом выговаривая русские слова:

– Откровенно признаться, соскучился по табачку.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru