Вадим Валерьевич Булаев
Зюзя. Книга первая
– Нашла. Я нашла. Я долго искать, но нашла, – и в лицо мне ткнулся такой знакомый лоб, покрытый чёрной шерстью.
Ком, подступивший к горлу, мешал мне ответить. Страшно хотелось обнять, рассказать о том, как без неё плохо, прижать к себе и бесконечно гладить не бросившую меня Зюзю. Но вместо этого на глазах выступили слёзы. Она всё поняла.
– Ты меня ждать? Я знать, что ждать. Ты – друг.
Наконец-то! Наконец я смог понять, кто я ей и кто она мне! Мы – друзья! Не просто бродяга с ручной собакой, вместе идущие в определённый промежуток жизни просто потому, что так удобнее, а самые настоящие, спаянные между собой друзья. От осознания этого факта моё рухнувшее за последние дни самосознание резко поползло вверх, вся эта дурь о невозможности побега стала мелочной и глупой. Пораженчество отступило, отдав пальму первенства бодрой, в определённой мере подстёгивающей, злости и вере в себя.
Между тем ушастая подруга отбежала немного в сторону, приглашая следовать за ней. Я указал на лежащих неподалёку быков.
– Они меня пускать, они не спорить, что ты идти туда.
Тихо, стараясь никого не разбудить неосторожным движением или позвякиванием цепей, буквально на цыпочках проследовал за ней, пугливо посматривая на рогатых сторожей. Обошлось, они действительно старательно не замечали меня и мои неуклюжие попытки быть незаметным. Отойдя метров на сто по ночному полю, я уселся прямо на землю, обнял, не сдержавшись, спутницу за крепкую шею, и уткнулся лицом в неё. Она деликатно не возражала такому не свойственному для меня проявлению нежности, лишь молча посапывала своим прекрасным носом.
Не знаю, сколько так просидел, но из этого состояния тихого счастья меня вывел голос Зюзи:
– Скоро Солнце вставать. Идти к твой дом.
– Не могу, – указывая на кандалы, грустно констатировал я. – Быстро идти не получится, поймают. А как ты попала сюда?
Из рассказа собаки я понял, что после моего ухода в Фоминск она преспокойно спала в кустах, пока не услышала разговоры людей, идущих вдоль железной дороги и осматривающих прилегающие заросли. Именно тогда Зюзя, подслушав, узнала, что меня отправляют работать в поля, как и других неудачников, и что её застрелят, если увидят. Идиоты! Вот что за народная традиция – любое дело спустя рукава делать, болтая языком направо и налево? Хотя, в данном случае мне это на руку. Были бы умнее эти долбодятлы – кто знает, чем бы всё закончилось?
Не будучи дурой, ушастая быстро сообразила, что случилась беда и приняла решение найти своего спутника, как Иван Царевич Василису Прекрасную. Прождав на всякий случай меня двое суток неподалёку от въезда на мост, ночью она попробовала переплыть реку, но потерпела неудачу – поняла, что элементарно не хватит сил и опыта на форсирование водной преграды. Тогда, руководствуясь неизвестно какими соображениями, чисто по собачьи решила оббежать препятствие и рванула по берегу вверх по течению. Сколько ей пришлось преодолеть на своих четырёх – я сначала не понял. На уточняющие вопросы мне были продемонстрированы два мыслеобраза. В одном был мост, укреплённый по образу и подобию Фоминского – внушительная круглосуточная охрана и пулемёт на небольшой вышке, в другом – старая, вся в выбоинах, узкая переправа. На ней тоже были какие-то люди с оружием, но ночью они ушли в стоящий рядом домик, и Зюзя спокойно перебралась на этот берег. Дальше – проще. Просто двигалась в обратном направлении, стараясь не попадать на открытое пространство. Прибыв к городу – методично оббегала ночью поля в поисках своего друга, благо их немного, пока не добилась цели.
Образы двух мостов вызвали у меня шок. Навскидку, памятуя карту, ей пришлось пробежать в обе стороны около… даже не знаю, сколько километров за пять дней по пересечённой местности (вряд ли двести в одну сторону – думаю, Елена ошиблась), да ещё неизвестно сколько намотать тут, пока я не нашёлся. Интересно, а я бы смог вот так, ради кого-то повторить этот путь? До нашей встречи – нет, теперь – точно да.
– А как тебя быки пропустили? – кивнул в сторону рогатых огромных туш, лениво пережёвывающих свою вечную травяную жвачку. – Они нам разбежаться не дают, охраняют круглосуточно.
– Я их просить говорить с ты. Они не спорить, пускать.
– Вот так просто? – не верилось мне.
– Да. Я на они не нападать, просто говорить. Они отвечать, что ты им ненужно, идти куда ты надо.
У меня челюсть отвисла… Вот так, без прелюдий – иди, куда хочешь, за тебя собака мазу тянула… Бред какой-то.
– Ты всё правильно поняла? Я могу уйти с тобой, и они не нападут? А другие люди?
– Нет. Идти один ты. Другие нельзя. Они (в голове возник мыслеобраз рогатой коровьей головы) говорить, что они люди не любить, только терпеть. Люди нужно еда собирать для зима, делать тепло в их дом. Потому они помогать охранять другие люди, которые с железо на ноги. За ты – я просить, они соглашаться помочь. Другие – нельзя.
Терпят нас, значит, коровки с бычками… Почему-то верю. И в то, что согласились другой разумной помочь – тоже верю, хотя осознание того, что меня выпросили, как фантик, ощутимо царапало самолюбие. Вот только уйти я сейчас не смогу, подготовиться надо.
Глава восьмая
А утром весь мой гениальный план накрылся пушистым северным зверьком. С утра пораньше, даже из стана выйти не успели, на стареньком спортивном велосипеде прикатил юнец и обрадовал всех новостью о смене места дислокации нашего отряда.
В сутолоке сборов я, моля всех богов, чтобы ничей любопытный глаз не заметил моих странных действий, отодрал кусок нательной рубахи, с усердием повозил его по пропахшему потом телу и вывел на нём подобранным в кострище угольком: «Жди».
Эту своеобразную записку придавил камнем в незаметном месте, после чего бросился к своим изображать кипучую деятельность. Надеюсь, Зюзя по запаху догадается найти моё послание и прочтёт. Она умеет, точно знаю. И ведь как неудачно всё складывается! Мы ночью условились, что доберман принесёт к найденному ей на берегу удобному месту достаточное количество сухих толстых веток для постройки маленького плотика, способного лишь выдержать вес собаки и не дать пойти ко дну мне. Даже придумал, где украсть верёвки, чтобы связать и укрепить водоплавающую конструкцию. Спал и видел, как через пару дней свалю отсюда в дальние края – ищите потом ветра в поле, но нет, всё традиционно через одно место…
Ничего не объясняя, охрана споро погнала нас в сторону города. Ситуация прояснилась лишь когда мы достигли опоясывающий Фоминск защитный ров. Помимо нашего отряда, здесь уже присутствовали ещё четыре группы по десять чумазых, почти поголовно в обносках, зевающих от недосыпа горемык.
С огромным трудом согнав всех в некое подобие строя, ранее не виденный мною пузатый человек, явно наделённый властью, зычно проорал новость о том, что теперь мы занимаемся фортификационными работами – проще говоря, приводим в порядок этот самый ров, пока земля сухая и нет дождей. Каждому выдали по старенькой лопате, наметили участки, и работа закипела под пристальным наблюдением охраны и не поленившихся прийти сюда быков.
Честно посвятив этому занятию весь световой день с небольшим обеденным перерывом, наш отряд стал готовиться к отбою – поужинали, вдоволь напились воды и стали обрывать мелкую, однако такую пахучую и сочную траву, для лежанок. Я не отлынивал, хотя в мыслях был далеко, у оставленного стана…
Неожиданный пинок в спину отправил меня прямиком носом в землю, а раздавшийся дружный гогот оповестил, что сейчас произойдёт что-то нехорошее. Обрывавший мягкие стебли неподалёку Игорь, лишь мельком глянув мне за спину, неожиданно бросил своё занятие и, с жалостью глянув на меня, негромко произнёс, словно ни к кому не обращаясь: «Извини, каждый сам за себя», после чего ретировался в сторону отрядного костра.
– Вы что делаете?! – моя попытка привстать пресеклась несильным, но обидным тычком ноги в живот. – Охрана!!!
– Причём тут охрана? – искренне удивился кто-то, пока не увиденный мною. – Здесь никто ничего не нарушает, никого не избивают, а если у тебя падучая болезнь – так тебе к фельдшеру надо.
Последние слова вызвали повторный приступ безудержного веселья, подкреплённый новым тычком. Я, понимая, что просто так мне подняться не дадут, перекатился на спину и увидел пятерых тощих, редкозубых мужиков в добротной, но поношенной, грязной одежде; с такими же кандалами, как у всех нас. Они слаженно обступили меня вокруг, отрезая пути к отступлению, и двое, неожиданно подхватив за руки, без спроса подняли на ноги. Попытался вырваться, но куда там! Пальцы этих гопников держали мёртвой хваткой.
Я даже понять не успел, как куртка моего недавно приобретённого на местном торге камуфляжа оказалась у них в руках. Но на этом ничего не закончилось – самый рослый из напавших вплотную приблизился, и дыша вонью нечищеных зубов, с показной нежностью в голосе сказал: «Штаны снимай, лучше сам».
– Да пошёл ты… – продолжить не смог, точнее не дали. Мощный удар спиной о землю выбил воздух из груди, сверху навалилось одновременно несколько человек, и я с ужасом почувствовал, как с моих ног сползают брюки. Поделать с этим ничего было нельзя, и одно только осознание этого факта вгоняло в жуткий стыд перед собой, окружающими, даже рогатыми надсмотрщиками. Все всё видели – и никто не помог. Наоборот, больше чем уверен, с интересом смотрели на этот неприкрытый грабёж.
Когда остался в одних трусах и рваной нательной рубахе, давление неожиданно ослабло. Меня отпустили. Я вскочил на ноги, бряцая цепью, и уже совсем было приготовился наброситься на ближайшего обидчика, но тут мне прямо в лицо прилетел ком вонючего рванья. В этот же момент рослый, с удовольствием осматривая мои пожитки, неожиданно громко, чтобы все вокруг слышали, обратился ко мне:
– Обмен произошёл, претензий нет.
– Какой обмен?! Это нападение! Вещи верни, козлятина! – я отшвырнул от себя только что полученную рванину и бросился на него, особо ни на что не надеясь. Да, их много – так что теперь, в нижнем белье, пресмыкаясь, жить?
И снова последовал опрокидывающий толчок, теперь в грудь. Умелый и несильный, призванный всего лишь отбросить такого досадного червя, как я, с дороги победителя по жизни. Со всех сторон опять раздалось одобряющее ржание друзей этого откровенного бандита. Поиграть вздумали, поглумиться? Не тот случай! Ничего у вас не выйдет!
Дальше помню как в тумане, урывками. Вот рука нащупывает камень, удобно уместившийся в ней, вот перекошенное от хохота лицо моего обидчика, вот глаза из колюче – водянистых превращаются в удивлённые, вот наступает тишина…
…Я стоял у распростёртого на земле тела и глупо смотрел на зажатый в руке булыжник, украшенный несколькими каплями крови да парой-тройкой тёмных волосков. Удар пришёлся в висок, отчего любитель чужой одежды умер практически мгновенно. Вокруг все ошарашено молчали. Никто ко мне не подходил, не порывался отомстить за друга – складывалось ощущение, что меня тут нет или что я случайно забредший на этот праздник жизни прокажённый. Ну просто немая сцена, по классику!
Дело сделано, будь что будет… Прислушался к себе – и не обнаружил в душе ничего. Словно только что докучающего комара прихлопнул, а не человека на тот свет спровадил. Не специально, но кому такие нюансы сейчас интересны? Теперь начнётся карусель, набегут местные законники…
Всё в той же тишине забрал из рук мертвеца свои тряпки, не спеша оделся, после чего совершенно спокойно подошёл к ближнему из замерших от удивления охранников, и поинтересовался:
– Куда идти?
Он, с трудом оторвав взгляд от ещё тёплого тела главного гопника, посмотрел в моё лицо каким-то безумным, лишённым здравого смысла, взглядом, судорожно сглотнул и шёпотом выдавил из себя:
– Ить это… убийство… – а затем заорал. – Убийство!!! Ты чего натворил!.. Тебя теперь…
Что теперь – узнать не удалось. Мои руки внезапно оказались опять за спиной и знакомо на запястьях клацнули браслеты. Как по мановению волшебной палочки, с обеих сторон возникли два дюжих надсмотрщика, третий профессионально оказался за спиной, и мы все вместе, под пересуды пришедших в себя зэков, направились к городским воротам.
Привели меня в местный пункт охраны правопорядка. Во всяком случае, именно такое впечатление производит длинная изба с зарешеченными дверями камер, стойкой дежурного и расписаниями патрулей на стене. Шедший за спиной всю недлинную дорогу охранник по-военному чётко, без лишних слов доложил старшему о случившемся, закрыл меня в свободную камеру, после чего уселся за стоящий у стены стол оформлять задержание документально, на бумаге. Покончив с этим скучным делом, он, бесшумно шевеля губами, перечитал, а после сдал начальству написанное, забрал двух остальных конвоиров и отбыл обратно. Это вызвало даже некоторое восхищение – как служба налажена! Ни ахов, ни охов, ни разглагольствований не по делу – быстро, эффективно, просто. Если это заслуга Фролова, то снимаю перед ним свою несуществующую шляпу.
А вот и он сам, лёгок на помине. Часа не прошло, как пришёл. Хотя… что это я? О таких вещах, как убийство, даже в те, цивилизованные времена, всегда сообщали руководству в любое время дня и ночи.
Сергей Юрьевич поздоровался с дежурным, вдумчиво изучил бумагу от охранника, после чего приказал вызвать конвойных и провести задержанного, то есть меня, в его кабинет. И пяти минут не прошло, как мы сидели снова друг напротив друга в небольшой, аскетичной комнатушке с крохотным окошком, при неромантичном огне свечей. Да, в наших реалиях вот так – романтика горящей свечи и бронзовых канделябров умерла вместе с электричеством; теперь это только дрожащие на сквозняках, играющие тенями источники освещения.
Отпустив конвой, он сам снял с меня наручники, совершенно не опасаясь моей нынешней репутации жестокого убийцы, вернулся на своё место и начал с главного:
– Обмен предлагали?
– Обмен… Грабили меня – я защищался, как мог.
– Грабили? – неискренне удивился особист. – Против вас использовали оружие, избивали или использовали иные способы угрозы для жизни? У вас с применением насилия отобрали ваши вещи? Есть доказательства в виде ран, шрамов, ссадин и прочих неопровержимых фактов?
– Да! Э-э-э… пятеро раздели одного и взамен кинули старьё – это честный обмен, по-вашему?!
– Я ничего не говорил про честный обмен – только про обмен, и всё. Сапоги?
– Одежда. Сапоги в отряде были…
– Виктор, не смотрите на меня волком. Я прекрасно знаю, что произошло, свидетелей хватает. Под видом обмена была попытка на грани законности отжать у новенького имущество. Старая, как мир, каторжная затея поживиться. На слабака рассчитанная. Будь вы поопытнее – настояли бы на своём без мордобития, и охрана непременно бы приняла меры. Поверьте, это происходит не в первый раз, навык есть. Просто своим лёгким невмешательством люди позволили себе немного отвлечься от рутины караульной службы, понаблюдать из спортивного интереса за вашими действиями. А вы? Вы совершили убийство! Вы это понимаете?! Про последствия вообще умалчиваю…
Мне оставалось лишь угрюмо кивать головой. А что отвечать, что доказывать? Люди всё видели, и каждый интерпретирует случившееся под себя. Кто-то скажет: «Молодец, отстоял своё!»; кто-то наоборот – проклянёт урода, который из-за поганых шмоток человека убил. Этот умник вон, вообще всё наизнанку выкрутил. Я на такое философствование плевать хотел, не его штаны отжимали. Единственный вопрос, который в моих глазах сейчас имеет практическую ценность, прекрасен в своей простоте – как мне собственную шкуру спасти?
Между тем Фролов продолжил:
– Вам только до ноября потерпеть надо было, но, видно, не судьба… Всего-то выполнять самые простые требования и работать честно! Никто ведь запредельных задач не ставил, на органы продать не грозился, что же вы за человек беспокойный такой?!
– До ноября? – мой мозг вычленил именно эту фразу. Что он несёт, этот бывший рыцарь плаща и кинжала?
– Да. Вы не ослышались. Именно до ноября и именно этого года. – Сергей Юрьевич позволил себе мягкую, почти отеческую, улыбку. – Цель упечь на полный срок такого молодца в трудовые отряды не ставилась изначально. После вашего отказа о добровольном поселении в Фоминске Андрей Петрович палку, конечно, перегнул, однако сильно обижаться на него не стоит.
Я вскинулся – он меня вообще за идиота держит?
– А извиниться мне перед вашим градоначальником не надо? Ну, за то, что вообще есть и что не оправдываю неизвестных мне надежд?
Фролов грустно, как на тяжелобольного, посмотрел на меня, вздохнул, и ровно, не повышая голоса в ответ на моё откровенно хамоватое поведение, продолжил:
– Извиняться не надо. Хотите вы верить моим словам или нет – это не моё дело, а ваше. Просто знайте – я говорю правду. Сотрите с лица эту скабрезную улыбку! Вы действительно думаете, что вокруг одни заговоры и интриги? Глупо. Не понимаете? – он побарабанил кончиками пальцев по краю стола. – Объясню по – другому. Скажите, сколько раз вас тут обманули, только без детских обид?
В запале уже совсем было открыл рот, чтобы вывалить на этого мутного Сергея Юрьевича всю свою злобу, ненависть и прочие «благодарности за курортно-санаторные условия проживания», однако вовремя заткнулся. Вопрос явно с подвохом. Хорошо, посчитаю… С дрезиной некрасиво поступили – это один, а два – так и не смог вспомнить, хоть и честно пытался. Но и первого лично мне выше крыши будет – слишком многое изменилось в худшую сторону.
– Один, – процедил я. – С оплатой в виде заветного билетика. Расчёт окончен – мне этого вполне достаточно.
– Понимаю, неприятно, но вас никто не обманывал. Просто билет был на другую дрезину – ту, которая весной пойдёт. Так что наш город вёл себя по своему честно по отношению к вам.
– Издеваетесь?
– Да что же вы все мои слова в штыки воспринимаете?! – ледяное спокойствие особиста слегка пошатнулось. – Просто всё. Смотрите сами – основное богатство Фоминска – это люди, и это непреложный факт. Они постоянно прибывают понемногу со всех сторон, как правило спаянными семейными общинами. А нам надо на зиму новый северо-восточный пост укомплектовать. Только построили, рано ещё по-настоящему обживать, но заселить людьми в первую зиму жизненно необходимо. Разведать места, установить наличие тварей, нарубить строевого леса, вычистить и подготовить для постоянных колонистов делянки под огороды – дел просто громадьё!
Из семей на это дело мужиков не выдернешь – или во все тяжкие пустятся по алкогольному делу, или по жёнам сохнуть начнут и головы ревностью забивать. В любом случае ничего хорошего по умолчанию получиться не сможет. С бабами на зимовку отправлять – пробовали. Сначала все между собой перелюбились да передрались, а затем и до увечий дошло. Как вы понимаете – тоже не вариант.
Остаётся наиболее эффективный выход – отправлять одного опытного взрослого и несколько юношей. Старший расслабиться молодёжи не даст, а заодно и дурь гормональную вышибет, и обучит полезному, и задачи, руководством поставленные, выполнит. Вот вас мы и хотели старшим назначить. Выпустили бы из отрядов в конце осени в виде великого одолжения под нужным соусом – и поверьте, вы с вероятностью практически сто процентов приняли бы наше предложение, никуда бы не делись.
– Почему я и почему ноябрь?
– Удивлён, что вы не поняли. Хорошо. Вы – потому что вы одинокий; потому что до сего дня не нарушили ни одного городского закона, наоборот – всячески демонстрировали умное смирение с бесконфликтностью; раз смогли живым дойти до наших Палестин – весьма живучий, рассудительный и не склонный к скоропалительным решениям и прочим глупостям. Хотя тут вы сегодня подкачали… Ноябрь – потому что снег. Дороги сейчас не чистят, куда вам идти из Фоминска? На верную смерть? И ещё потому, что у нас холостых взрослых мужиков на все окрестные поселения меньше, чем пальцев на руках – выбирать особо не приходится. Хотите отвара? – неожиданно сменил тему Фролов.
Даже не раздумывая, согласился. Лучше тут время за беседой коротать, чем в камере, как обезьяна, сидеть. Особист покопался под столом и достал оттуда старенький термос, большой, литра так на два с половиной. Кружки попросту извлёк из тумбы, стоящей справа от его кресла.
Мы неспешно, в молчании, выпили странноватой, уже довольно остывшей, жидкости. Без всяких сомнений вкусной, отдающей летним лугом. Из всего сложного букета разнотравья смог опознать только мяту и чабрец, остальной набор ингредиентов остался загадкой.
– Нравится?
– Да. Вкусно очень, Спасибо, – нисколько не покривили душой я.
– Приятно слышать, по собственному рецепту завариваю. С собой в дорогу надо не забыть вам положить, попьёте вечером у костерка.
– Вы меня отпускаете после того, что мне пришлось совершить, на все четыре стороны?
– Не безвозмездно, конечно, но в целом верно.
– Сергей Юрьевич, я, наверное, сейчас должен биться в припадках счастья и радости, однако опыт мне подсказывает историю о бесплатном сыре в мышеловке. Не скрою, жить очень хочется, и как можно дольше и лучше, но что вы попросите взамен? – к сожалению, волнение сдержать не получилось, поэтому голос слегка дрожал. – Чем отрыгнётся?!
Фролов внимательно посмотрел мне в глаза, вздохнул, почесал переносицу тем самым жестом, который знаком всем, кто провёл на работе как минимум часов двадцать, и стал отвечать с видом человека, пересказывающего в сотый раз одно и тоже.
– Начну издалека, так понятнее будет. Как любит к месту и ни к месту повторять САМ, ну, в смысле, наш горячо любимый Фоменко: «Люди – наше главное богатство». Я от себя дополню эту мысль одним из девизов германского генштаба времён Первой Мировой: «Отбросов нет, есть кадры». Поэтому случившееся досадное недоразумение на чистке рва, конечно, несколько спутало наши планы относительно вас, однако полностью бесполезны вы не стали. Просто будет поставлена другая задача. Конкретно в вашем случае – необходимо доставить письмо, кстати, по тому же маршруту, по которому вы планировали изначально ехать на дрезине. Назад можете не возвращаться, живите своей жизнью.
– Почему именно я? Насколько известно, с купцами передать послание гораздо проще, чем с бегущим от высшей меры одиночкой. Или будет официальное помилование?
– Да Бог с вами, какое помилование? Тихо исчезните, никто ничего не узнает. И вообще, официально вас завтра повесят при большом стечении народа с обязательным чтением приговора и под громкие аплодисменты.
– К-как… повесят? – сглотнул подступивший комок к горлу я.
– Традиционно. За шею на верёвке. Мы тут не извращенцы, нам на издевательства и мучения смотреть ни к чему. Тем более не стоит, – он поднял вверх указательный палец, подчёркивая значимость своих слов, забывать о совершённом вами деянии! Преступление в данном случае равно наказанию.
– Тогда к чему все эти байки о письме?! Поглумиться напоследок?!
– Да успокойтесь вы! Это была лёгкая шутка! Понимаю – мне смешно, вам – не очень. Я посмеялся, вы забыли, – вот только в голосе и выражении лица особиста не было и намёка на юмор или веселье. – Вместо вас повесят совершенно другого человека. Не волнуйтесь, на нём грехов как травы на лугу – убийства, мародёрство… а, не хочу даже перечислять. Петля в его случае самое мягкое наказание. Ну вот, к примеру… в том году вырезал с подельниками хутор неподалёку от города. И как посмел – в наглую, среди бела дня! Так они там такое творили… В общем, дружков его при задержании положили, а этого упыря живым взять удалось. Вот в дело и пойдёт, изобразит для обывателей торжество правосудия.
Всех, кто сегодня присутствовал при ваших разборках, отправили по баракам в Фоминске, чтобы под присмотром были и не учинили каких – либо дополнительных глупостей; завтра спозаранку отряды обратно в поля отгонят, с глаз долой. Охрана при них неотлучно будет, а больше вы тут никому и неизвестны. Так что вашей одежды и мешка на голове казнимого будет вполне достаточно. Вряд ли кто-то заметит подмену, рот осужденному кляпом заткнём, чтобы не гавкал, погань… Думаю, даже с одеждой перестраховка излишня, однако лучше перебдеть, чем потом сопли на кулак наматывать, выкручиваясь из-за нелепой случайности.
– Понятно. А если сбегу? В моём положении, как правило, соглашаются на любые предложения, лишь бы вырваться.
– Хороший вопрос. Правильный и своевременный. Насколько мне удалось понять – ну не зря же я столько с вами общался; вы – человек слова и нарушите его только в силу непреодолимых обстоятельств. Данный расклад вполне приемлем, а даже если и нарушите – не велика потеря, изыщем другой способ связи. Только и всего. Но мне почему-то кажется, что наш договор будет выполнен. Значит, смотрите – после освобождения вы отправитесь вдоль железной дороги на юг. На первой встреченной вами платформе найдите кирпич, лежащий под ступеньками. Под ним заберёте послание. Сделать это необходимо в тёмное время суток, днём там бывает… оживлённо, так что лучше не рисковать. Сразу уточню – послание можете даже не пытаться прочесть, оно зашифровано.
– Кому послание? – решил уточнить я.
– Полковнику Коробову, начальнику гарнизона.
У меня от удивления глаза поползли на верх, и это не укрылось от Фролова.
– Вы знакомы?
– Не знаю… Может, однофамилец…
– Давайте проверим. Полковник Коробов, связист, пришёл откуда-то с севера, где командовал узлом секретной связи и ещё неизвестно чем.
– Из-под Вологды, – уточнил я, не видя особого смысла скрывать факт моего знакомства с этой личностью.
– Значит знакомы… Расскажите мне об этом человеке абсолютно всё, что знаете.
Весь последующий час я рассказывал о своём пребывании у полковника, его характере, привычках и прочих нюансах, интересовавших особиста. Ответил на целую кучу вопросов, сделал массу уточнений в наиболее заинтересовавших Сергея Юрьевича местах. Узнав, что нужно, он долго задумчиво сидел, глядя в неизвестную мне точку на столе, а затем произнёс:
– Это многое объясняет… Хорошо, что я тут с вами валандаюсь, не зря… Психологический портрет соответствует моим выводам… Отлично! Давайте начнём соби…
– Ещё одну минутку вашего внимания, если позволите. У меня есть пара неясных моментов в поставленном задании. Как я понимаю, официально передать информацию возможности нет, значит действуете вы секретно. Какие ограничения накладывает на меня данное обстоятельство? И второй – что делать, если письмо попадёт не в те руки?
Собеседник подумал, неожиданно взмахнул рукой в стиле «пропади оно всё пропадом», встал из-за стола и заходил по кабинету.
– Тайны здесь никакой нет. Мы – крупное поселение, у Коробова – тоже не маленькое. Примерно лет через пять – семь наши интересы и фактические границы соприкоснутся, а затем начнётся неизбежная разборка – чьи именно в лесу шишки, причём со стрельбой и прочими ненужными геройствами. Чтобы упредить подобное развитие событий, необходимо договариваться уже сейчас. Послать дипломатов или переговорщиков – не вариант. Это будут официальные люди и отношение к ним будет соответствующее. Нам же сейчас необходимо просто провести конфиденциальную встречу на высшем уровне с глазу на глаз, чтобы наметить условия добрососедства и просто друг к другу приглядеться. Созрела на данном этапе такая необходимость, пришло время разбираться кто есть кто. Именно поэтому вы – первая ласточка в наших совместных проектах, даже голубь мира в некотором роде.
Я искренне рассмеялся последней шутке, но настырно продолжил гнуть свою линию.
– Мир во всём мире – это, конечно, прекрасно, но вот ответы я пока не получил. Почему просто не передать с купцами письмо, почему через меня? Почему…
– Потому, – прервал он меня. – Потому что купцы с седой древности были слугами всех господ. На современный лад – двойные, тройные, чёртзнаетсколькерные агенты. А даже если и не шпионы, то разболтают об этом, понимаете? И слухи в массах поползут нехорошие, зашевелятся на окраинах всевозможные приспособленцы с диссидентами. Вы что думаете – у нас тут поголовное счастье? Да недовольных, как и при той власти, выше крыши, просто молчат, потому что идти некуда! Как только узнают, что рядом есть ещё одно крепкое поселение – сразу говна забурлят, шептаться начнут о том, что у соседей булки бесплатные и у баб под юбками поперёк. Конституционные права вспомнят…
Понятное дело, шила в мешке не утаить и народ знает о других городах, но ничего конкретного – так, торгуем помаленьку. Вот только пока мы официально молчим – они где-то далеко, за тридевять земель. А вот когда зашевелимся… Потому и налаживаем дипломатию втайне, вряд ли у Коробова ситуация иная – шебутного народа везде полно. По уму сначала обговорим основное, обсудим, а уж потом и послами перебрасываться начнём для закрепления, так сказать.
Послать своих доверенных людей вместо вас я сейчас не могу – у них другие задачи. Так что остаётесь вы. И вообще, что вам не нравится, убийца камешком?
На последний аргумент возразить было совсем нечего, и я даже испуганно замахал руками.
– Да не спорю я, просто разобраться хочу. Чтобы не накосячить по незнанию.
– Не накосячите. В случае чего письмо выбросите, только и всего. Код, которым написан текст, вряд ли кто-нибудь сможет прочесть кроме меня и полковника. Он ему по роду службы знаком, мне по курсам криптографии. А даже если и прочтёт кто-нибудь – то расстроится. Там никаких тайн нет, скорее личное обращение. Больше скажу – я понимаю, что воспоминания об этом человеке у вас так себе, потому требовать передачу из рук в руки не стану. Просто изыщите способ передать письмо кому-то, наделённому властью. Да хоть в окно закиньте, как анонимку – мне без разницы, главное результат. Если по неким обстоятельствам решитесь на прямой контакт с подчинёнными полковника – не вздумайте лгать. Отвечайте честно на все вопросы. Так что, даёте мне слово?
– Да.
Мы скрепили договор рукопожатием.
– Пойдёмте. Пора. К сожалению, от кандалов вам придётся избавляться без кузнеца, но тут я кое-чем смогу помочь.
Меня грыз червячок сомнения.
– А всё же, почему отпускаете – истинную причину назвать можете?
Сергей Юрьевич грустно посмотрел на меня и его лицо стало каким-то… человечным, что ли…
– Чтобы Богом себя не чувствовать, – совершенно серьёзно ответил он. – Понимаете, когда у человека в руках большая власть, он начинает переставать быть человеком. Он начинает всё знать, всё видеть лучше других. Следующий этап – вершитель судеб. Захватывает это дело очень… Вот поэтому я всегда стараюсь от земли не отрываться и, по внутреннему убеждению, или желанию собственной левой пятки, виновных не назначать. Да и какой прок от вашей смерти? Разве что новый грех на душу. И вообще, – смутился Фролов. – Хватит философствовать, пойдёмте.
