Вадим Устинов
Ричард I Львиное Сердце. Повелитель Анжуйской империи
Однако же существовала еще одна весьма весомая причина, настоятельно подталкивавшая Луи VII к расставанию с женой – у венценосной четы не было наследников мужского пола. За 14 лет совместной жизни Алиенора родила только двух девочек – Мари и Аликс. Между тем суровая реальность тех времен была такова, что удержать бразды правления страной особе женского пола, даже наделенной всеми необходимыми для того качествами, было практически невозможно.
Наглядным свидетельством тому служили события в Англии, где Мод Императрица, дочь и законная наследница короля Генри I Боклерка, напрягала все силы в борьбе со своим дальним родственником Этьеном де Блуа, объявившим себя королем Стивеном Блуаским. Неизвестно каким ветром занесенный на трон Англии, третий сын одной из теток Мод Императрицы получил поддержку немалой части английской знати, которая предпочла мужчину с сомнительными правами женщине, пусть даже обладавшей правами неоспоримыми.
Луи VII видел, что для обеспечения твердой преемственности королевской власти в рамках династии Капетингов ему позарез был нужен сын. В 1152 году супруги решились наконец на развод. Папа Евгений III и Бернар из Фонтена аббат Клервоский, обладавший колоссальным авторитетом как в церковных, так и в светских кругах, одобрили этот шаг. Церковный совет в Божанси, состоявший из Юга де Туси архиепископа Санского, Самсона де Мовуазена архиепископа Реймского, Жоффруа дю Лору архиепископа Бордоского и Юга д’Амьена архиепископа Руанского под предлогом кровного родства в четвертой степени расторг брак 21 марта 1152 года.
На освободившуюся руку богатой красавицы сразу же объявилось множество претендентов во главе со столь знатными сеньорами, как Тибо V Добрый граф де Блуа и Жоффруа VI д’Анжу. Они пытались заполучить вожделенную добычу, совершенно не стесняясь в средствах, и были даже готовы похитить ее силой. Однако Алиеноре повезло избегнуть их лап и добраться в целости и сохранности до Пуатье. Оттуда она отправила посольство к Анри герцогу Нормандскому и графу Анжуйскому – старшему брату неудачливого жениха Жоффруа VI – и без излишнего жеманства согласилась отдать ему свою руку и сердце.
Завороженный перспективой столь блестящего союза, Анри приказал немедленно готовиться к свадьбе. Церемония состоялась на Троицу 18 мая 1152 года и была весьма скромной, без излишней помпезности. Невесте к тому времени исполнилось уже 30 лет, а жених только-только отметил свое 19-летие.
Король Франции пришел в ярость. По какой-то причине он надеялся, что даже после развода сохранит власть над обширными владениями бывшей супруги, и впоследствии они отойдут по наследству их общим дочерям. Луи VII требовал, чтобы его продолжали именовать герцогом Аквитанским, и считал себя законным опекуном бывшей супруги. Однако не таков был Анри граф Анжуйский, чтобы выпустить из рук доставшиеся ему земли, занимавшие примерно треть территории современной Франции. Алиенора также не собиралась терпеть ни малейших попыток посягательства на свое родовое имущество со стороны нелюбимого бывшего мужа.
Поэтому Луи VII, упустившему выпавший на его долю счастливый шанс, не оставалось ничего другого, как объявить войну графу Анжуйскому. Король Франции обвинил своего вассала в том, что тот женился без разрешения сюзерена, и напал на герцогство Нормандское. Однако в этой кампании он преуспел не более, чем в крестовом походе. В конце концов его свалила лихорадка, и военные действия сами по себе заглохли.
* * *
Прошло два года с момента объединения владений Анжуйской и Аквитанской династий, и вот в Дуврском приорстве скончался король Стивен Блуаский. Согласно Уоллингфордскому договору, заключенному им при жизни с Мод Императрицей, права наследования английской короны переходили теперь пусть не к ней лично, но к ее потомству. Таким образом, 19 декабря 1154 года Анри граф Анжуйский, старший сын Императрицы, был коронован в Вестминстерском аббатстве Тибо дю Беком архиепископом Кентерберийским как Генри II Английский.
Теперь уже не Луи VII Французский, а Генри II Английский стал самым влиятельным и могущественным королем Европы. В отличие от своего номинального сюзерена, он отнюдь не был монахом ни в личной, ни в общественной жизни. Современники видели в нем великого правителя, способного сокрушать соперников силой или обводить их вокруг пальца хитростью. Крепкий телом, умный, проницательный и образованный, Генри II мог поддержать разговор хоть на французском, хоть на латыни, не боялся ступать в споры и умел отстаивать свое мнение. Он обожал охоту, но не выставлял свою страсть напоказ. Напротив, по большей части его видели вовсе не в простой охотничьей одежде, а в роскошной мантии – за что король и получил свое прозвище Короткая Мантия.
Его власть распространялась на необъятные территории, простиравшиеся от шотландской границы на севере до Пиренеев на юге. В подвластные ему земли входили королевство Англия, герцогство Нормандское, герцогство Аквитанское со всеми подчиненными ему сеньориями, а также три графства – Анжуйское, Мэнское и Туреньское, для удобства именуемые Большим Анжу.
Подданные Генри II говорили на разных языках. На севере в ходу были английский и нормандский. Обитатели Большого Анжу и Пуату общались на французском диалекте langue d’oïl. В Сентонже и далее к югу звучал провансальский или окситанский langue d’oс – прекрасный язык трубадуров. На самом юге говорили на баскском языке, которого не понимал никто, кроме его непосредственных носителей. Среди басков большой популярностью пользовалась древняя легенда, рассказывавшая о том, как дьявол решил выучить баскское наречие, чтобы легче завоевывать души местных жителей и затем обрекать их на адские мучения. Семь лет враг рода человеческого учил этот язык, но смог запомнить только два слова – bai (да) и ez (нет), да и те вскоре позабыл.
Этот разношерстный набор земель, населенных разноязычными людьми, воспитанными в разных культурных и политических традициях, был создан исключительно благодаря счастливому сочетанию капризов генеалогии, причуд феодальных обычаев и торжества военной силы. Он перманентно находился на грани распада и грозил расползтись по швам как лоскутное одеяло. Сохранить его целостность могла лишь твердая рука единого правителя, которому требовалось прилагать для этого немало сил и энергии. Генри II постоянно разъезжал по своим обширным владениям, внезапно появляясь в самых отдаленных их частях. В народе ходили слухи, что король умеет летать, но на самом деле он почти не слезал с коня, из-за чего на ногах у него нередко образовывались болезненные язвы.
Конгломерат практически ничем не связанных между собой территорий, власть над которым волей судеб получил Генри II, спустя века многие ученые стали называть Анжуйской империей. Конечно, у этого термина есть некоторые изъяны, поскольку он не в полной мере соответствует специфике обозначаемого им явления. Да и владыки этого образования формально никогда не носили императорского титула.
Тем не менее предложенное в качестве альтернативы неуклюжее название Территория Плантагенетов (фр. Espace Plantagenet) кажется еще более некорректным. Во-первых, оно совершенно лишено какой-либо политической и социальной смысловой нагрузки; во-вторых, не отвечает принципу историчности. Династия Плантагенетов получила свое название только в XV веке, а к тому времени анжуйское квазигосударство уже давно прекратило свое существование. Поэтому за неимением более точного определения и для удобства понимания мы будем называть земли, которыми правили Генри II и его сыновья, Анжуйской империей.
* * *
Выйдя замуж за Генри II, аквитанская красавица быстро доказала всему христианскому миру, что отсутствие детей мужского пола в предшествующем браке было вовсе не ее виной. Пятнадцать месяцев спустя у Алиеноры родился первенец – Гийом, который, правда, умер в трехлетнем возрасте. Второй сын, получивший в честь отца имя Анри, появился на свет в Лондоне в 1155 году. Третьего сына (второго из выживших, если принимать во внимание раннюю смерть младенца Гийома) Алиенора родила 8 сентября 1157 года. Скорее всего, это произошло в королевском дворце Бомонт, расположенном у северных ворот города Оксфорда.
Мальчика нарекли Ричардом[39]. С его рождением было связано несколько интересных фактов. Прежде всего, среди его предков были анжуйцы, нормандцы, фламандцы, уроженцы Мэна и Аквитании. Но придется основательно покопаться в генеалогии, чтобы найти в ней хоть каплю англосаксонской крови. Ближайшей родственницей, в чьих жилах она текла, была его прапрабабка Маргарет Уэссексская, она же святая Маргарет Шотландская – дочь Эдуарда Этелинга и внучка Эдмунда Железнобокого, короля Англии из Уэссексской династии.
Кроме того, Ричард получил имя, которое было популярно только среди герцогов Нормандских. В старофранцузский язык оно пришло из протогерманского, где rīk – означало «правитель, король», а hardu – «сильный, храбрый», и полностью расшифровывалось таким образом как «сильный правитель». Не совсем понятно, почему мальчика решили назвать в честь его предков именно по нормандской линии, и уж тем более загадочно, из каких соображений родители дали ему это имя – он не был старшим сыном, и полновластным властителем Анжуйской империи по смерти отца должен был стать его брат Анри.
Нетрудно представить, какое раздражение вызывало у Луи VII каждое новое счастливое пополнение анжуйского семейства. Ему-то за четырнадцать лет совместной жизни Алиенора не родила ни одного мальчика. Король Франции тщетно пытался обзавестись законным наследником. Он женился вторично – на принцессе Констанце Кастильской – но и тут его преследовали неудачи.
Со стороны действительно казалось, будто семейная жизнь у Алиеноры наладилась, однако ее независимый характер и тут не сулил королевской чете безоблачного будущего. Если она прежде не смогла ужиться с любящим ее покладистым мужем, то вряд ли можно было ожидать мира в семье, где столкнулись две сильные, самовластные натуры, привыкшие повелевать многочисленными подданными в своих обширных владениях.
Нет никаких оснований предполагать, что Генри II испытывал какие-то теплые чувства к своим детям, в том числе и к младенцу Ричарду. Вечно погруженный в государственные дела, он был полностью поглощен проблемами, связанными с управлением обширными континентальными владениями и почти не виделся с родными, которые жили вдали от него, в безопасной Англии.
Алиенора также не слишком баловала детей своим вниманием, хотя по-своему была привязана к ним и особенно к Ричарду, который считался ее любимцем. Тем не менее сама она сына грудью не кормила, поскольку это не было принято в аристократических семьях. С самого раннего возраста Ричард был отдан на попечение кормилицы – саксонки Ходиерны из Сент-Олбенса. У женщины в один день с Ричардом родился сын Александр Некам, впоследствии ставший знаменитым ученым, теологом, поэтом и аббатом августинского Сайренсестерского аббатства. Ходиерна кормила родного сына левой грудью, а принца Ричарда – правой, ибо тогда считалось, что молоко из правой груди более питательно.
Именно кормилица восполнила мальчику всю недополученную от родителей любовь и нежность. Привязанность к ней Ричард сохранил на всю жизнь и назначил ей щедрый пенсион. Более того, ее именем был назван целый приход – Нойл-Ходиерн в Уилтшире. По всей видимости, Ходиерна стала единственной кормилицей в истории страны, удостоившейся такой чести.
* * *
В глазах Генри II Короткой Мантии основная ценность его детей – и Ричард не был здесь исключением – заключалась в возможности использовать их в дипломатических интригах в качестве приманки. Заключение выгодного династического брака считалось весьма надежным средством скрепить политический союз, хотя на практике такой ход никаких гарантий не давал и срабатывал далеко не всегда. Свою первую небольшую роль в эффектно задуманной постановке отца Ричард чуть было не исполнил в возрасте полутора лет.
Генри II активно готовился к кампании против Реймона V графа Тулузского, желая вооруженным путем реализовать давние претензии герцогов Аквитанских. Тулуза была очень важным стратегическим, торговым и финансовым центром. Через нее проходили дороги, соединявшие крупные порты на Атлантическом океане – Ла-Рошель, Бордо и Байонну – с портами Средиземного моря. Генри II стремился завладеть графством, поскольку имел на то определенные права. Говоря точнее, не он лично, а его супруга. Когда в 1094 году скончался Гийом IV граф Тулузский, то по местным законам ему должна была наследовать единственная дочь Филиппа. Однако власть в графстве захватил брат покойного – Реймон де Сен-Жиль. Нынешний граф Тулузский приходился последнему внуком, а внучкой оттесненной от наследования Филиппы была как раз Алиенора Аквитанская.
Реймон V не собирался сдаваться без сопротивления, поскольку чувствовал за собой поддержку короля Франции, на сестре которого он был женат. Предвидя тяжелую борьбу, Генри II также хотел обзавестись союзниками. В начале 1159 года он встретился в местечке Блай, что на Жиронде[40], с весьма богатым и могущественным Рамоном Беренге IV графом Барселонским, который также давно конфликтовал с графами Тулузскими и посему мог считаться естественным союзником английского короля.
Повелитель Барселоны представлял собой довольно интересную личность. Он был женат на Пейронеле королеве Арагона и правил королевством от ее имени. При желании он вполне мог бы сам принять титул, но отказывался наотрез это сделать. Рамон Беренге во всеуслышание заявлял, что лучше быть первым среди графов, чем седьмым среди королей. Впрочем, гипертрофированная гордость вовсе не мешала ему именоваться принцем Арагонским.
Для Генри II и Рамона Беренге не составило труда договориться о совместных действиях. Однако экспедиция, предпринятая летом 1159 года, не достигла намеченной цели, и Тулуза осталась в руках Реймона V. Впрочем, Генри II удалось захватить у врага Каор и Керси. С этих пор вражда между главой Анжуйской империи и графом Тулузским разгорелась еще жарче, поскольку смириться с потерей столь ценных областей для Реймона V было невозможно.
Завершение кампании не означало, однако, что Ричард вскоре увидит своего отца. Мальчик оставался с матерью в Англии, а Генри II по-прежнему не собирался покидать континент. Такое пренебрежение близкими вызывало недоумение не только у королевской семьи, но и в среде высшей английской знати. Тибо дю Бек архиепископ Кентерберийский в начале лета 1160 года отправил королю письмо, в котором умолял его приехать в Англию. Не последним аргументом прелат считал то, что отец должен находиться со своими детьми.
И, таким образом, мы молим вас (в надежде, что вам угодно то же самое, что угодно, как мы считаем, Господу) вернуться к своему народу, во имя нужд которого и посредством молитв которого мир для вас, как мы полагаем, был восстановлен Господом повсюду. Пусть вас тронет преданность вашего народа и любовь ваших детей, даже самый жестокосердный отец вряд ли смог лишать их своего внимания столь долго. Пусть вас тронет супружеская верность, очарование природы и изобилие удовольствий, которые мы не можем перечислить; и, чтобы нам не упустить наши собственные мотивы, пусть тронет ваше сердце одиночество того, кто стар и нездоров, и не сможет долго ждать вашего приезда, которого я сильно желаю. «Кости мои прилипли к коже моей и плоти моей…» [Иов 19:20]; моя душа готова отойти, но тем не менее держится за члены в тоске и в надежде[41].
Трогательное послание никоим образом не повлияло на планы Генри II, и Алиеноре приходилось периодически бросать детей и отправляться в дальнее путешествие, чтобы повидаться с мужем. Король вновь ступил на английскую землю только в январе 1163 года, после четырех с половиной лет отсутствия.
Такая неустроенная семейная жизнь все больше и больше разочаровывала Алиенору. В конце концов произошло неизбежное – в мае 1165 года она рассорилась с Генри II и уехала сначала в Нормандию, а затем в Аквитанию. С собой Алиенора взяла любимого сына Ричарда и его старшую сестру Матильду. Вскоре после этого неотложные дела вынудили короля опять расстаться с жившими в Англии детьми. Он отправился в Уэльс, где вспыхнуло восстание под руководством Риса ап Грифита князя Дехейбарта и Оуэна ап Грифита правителя Гуинета, однако экспедиция успехом не увенчалась.
* * *
В свите матери Ричард впервые попал в Аквитанию – землю, где он провел затем большую часть своей юности. Именно там сформировался его характер, столь впечатлявший современников, именно там окрепла его духовная связь с матерью, ставшая намного крепче родственной привязанности к отцу.
Впрочем, никудышными воспитателями оказались оба его родителя. У Алиеноры также не хватало времени на демонстрацию своей любви к сыну. Она не имела обыкновения подолгу задерживаться дома, много путешествовала по своим родовым владениям, поскольку чувствовала себя в первую очередь герцогиней Аквитанской, во вторую – матерью и лишь в третью – королевой.
Можно сказать, что Ричарда воспитала сама эта удивительная страна, к расцвету культуры которой самым непосредственным образом были причастны его предки. Еще жива была память о его прадеде Гийоме IX. Своей щедростью, красивой внешностью и необычным поведением тот вызывал у одних восхищение, у других – негодование. Его современник Уильям из Мамсбери, выдающийся английский историк XII века, монах бенедиктинского аббатства, писал о нем с откровенным негодованием.
Жил тогда Гийом граф Пуатевинский, легкомысленный и непостоянный; который после возвращения из Иерусалима (как повествует предыдущая книга) до такой степени погряз в трясине всяческих пороков, словно верил, что всем управляет случай, а не Провидение. Более того, свою болтовню он оживлял юмором, приправляя ее своего рода ложным очарованием, вызывая громкий смех у своих слушателей[42].
Но то, что вызывало гнев у набожного священнослужителя, приводило в восторг представителей пуатевинской знати. Гийом Аквитанский покорял их своим веселым нравом и многочисленными талантами – помимо всего прочего, он был первым известным трубадуром. Его текстам, порой откровенным и нескромным, никак нельзя было отказать в мастерстве и изяществе.
Беспокойной нашей любви
Ветвь боярышника сродни;
Нет листочка, чтоб не дрожал
Под холодным ночным дождем,
Но рассвет разольется ал —
И вся зелень вспыхнет огнем.
Так, однажды, в лучах зари
Мы закончить войну смогли,
И великий дар меня ждал:
Дав кольцо, пустила в свой дом;
Жизнь продли мне бог, я б держал
Руки лишь под ее плащом[43].
По стопам Гийома Аквитанского пошло целое сонмище трубадуров, превративших его родину в самую поэтическую страну Европы. Серкомун, Маркабру, Жофре Рюдель, Бернарт де Вентадорн – все они были аквитанцами. Однако по уровню таланта им нелегко было сравниться с Гийомом. И не стоит взирать на герцога Аквитанского с высоты прошедших веков с некоторой долей скептицизма или насмешки. Напротив, его вклад в развитие художественной литературы был огромен, о чем и писал Клайв Стейплз Луис, британский писатель, поэт, профессор английской литературы, ученый богослов.
Нам кажется естественным, что любовь должна быть самой распространенной темой для серьезной художественной литературы: но взгляд на классическую древность или на Тёмные века сразу же показывает нам – то, что мы считали естественным, на самом деле есть особое положение вещей, которое придет, возможно, к своему концу, но которое определенно имело начало в Провансе XI века. Нам кажется – или казалось до недавнего времени – естественным, что любовь (при известных условиях) должна рассматриваться как благородная и облагораживающая страсть. Но если мы вообразим, что пытаемся разъяснить эту догму Аристотелю, Вергилию, святому Павлу или автору «Беовульфа», то осознаем, насколько она далека от естественности. Даже наш кодекс этикета с его правилом, согласно которому женщины всегда имеют приоритет, является наследием куртуазной любви и считается далеко не естественным в современной Японии или Индии. Многие особенности этого чувства, в том виде, как оно было известно трубадурам, действительно исчезли. Но это не должно скрывать от нас тот факт, что самые важные и самые революционные элементы в нем составили основу европейской литературы на восемь столетий. Французские поэты в XI веке открыли, изобрели или первыми выразили тот романтический вид страсти, о котором английские поэты продолжали писать еще в XIX веке. Инициированные ими перемены, которые не оставили нетронутыми ни один аспект в нашей этике, в нашем воображении или в нашей повседневной жизни, воздвигли непреодолимые барьеры между нами и классическим прошлым или восточным настоящим. По сравнению с этой революцией Ренессанс – просто зыбь на поверхности литературы[44].
Стоит заметить, что столетие назад Луис не только указал на истоки воспевания любви и куртуазности. Он заметил также, что все, имеющее начало, может иметь и конец, предсказав, таким образом, то отрицание возвышенности любви между мужчиной и женщиной, которое мы явственно видим ныне в активно насаждаемых на Западе идеологемах.
* * *
Атмосферу, в которой рос Ричард, принято называть романтической. Хотя со времен Гийома Трубадура минуло почти полвека, она продолжала царить в Пуатье, погружая придворных в некую рыцарскую сказку, развлекая их музыкой, танцами и турнирами, превознося творчество трубадуров, культ странствующих рыцарей и, самое главное, fin’amor[45]. А в центр всей этой блестящей жизни аквитанской аристократии традиционно помещалась фигура Алиеноры, олицетворявшей свободу и раскованность своего двора в противовес трезвости и серьезности двора ее мужа Генри II.
Впрочем, радикально настроенные исследователи доказывали и не устают доказывать по сю пору, что куртуазная любовь – это не просто приятный способ времяпровождения. Они видят в ней революционную и губительную моральную доктрину, ибо восхвалять любовь к замужней женщине, даже платоническую, означало бросать вызов авторитету Церкви и освященным ею догматам веры.
В течение долгих веков именно такими разрушительницами общепринятой морали представляли Алиенору Аквитанскую и ее старшую дочь Мари, носившую по праву мужа Анри I Щедрого титул графини де Шампань. Общая молва о том, что Алиенора не слишком заботилась о сохранении верности мужу, только подкрепляла уверенность в том, что именно герцогиня Аквитанская настежь распахнула сдерживающие шлюзы целомудрия и позволила куртуазности беспрепятственно растекаться по своим владениям.
Говорили, что при ее дворе в Пуатье часто гостила Мари графиня де Шампань, что она даже привозила туда своего придворного поэта Кретьена де Труа – прославленного трувера, автора рыцарских романов. Среди его произведений числился роман «Ланселот», написанный по просьбе Мари: главным героем в нем выступал рыцарь, имевший незаконную связь с женой своего господина – короля Артура.
Алиенора и Мари фигурировали в трактате De Amore, написанном Андрэ Капелланом, еще одним придворным графини де Шампань. Именно в этом знаменитом сочинении были досконально разработаны правила куртуазной любви. Упоминались в нем и очаровательные трибуналы любви, на которых знатные дамы разрешали сложные проблемы, возникающие между возлюбленными. В числе судей автор называл Алиенору Аквитанскую и Мари Шампаньскую. В частности, один из приведенных в трактате вердиктов звучал следующим образом: «На этот вопрос королева ответила так: “Решению графини де Шампань противодействовать мы не желаем, а она в том заявлении определила, что не имеет любовь силы между состоящими в супружестве”»[46].
Искушение представить владетельную герцогиню чуть ли не покровительницей разврата велико, поэтому в куртуазную легенду верили многие. Однако фактами она подтверждается с большим трудом. Прежде всего, нет никаких достоверных свидетельств того, что Мари, Кретьен де Труа и Андрэ Капеллан когда-либо посещали двор в Пуатье или пересекались с Алиенорой в других местах. Кретьен де Труа, который поначалу действительно вдохновился идеей романа, постепенно охладел к нему, все больше впадая по ходу повествования в иронию и гротеск. В конце концов он забросил роман, так его и не закончив.
Описанные Андрэ Капелланом приговоры трибуналов любви совершенно очевидно носят сатирическую направленность, легко прослеживается их связь с реальной жизнью. Так, при выборе между зрелым рыцарем безукоризненной честности и порочным молодым человеком Алиенора по тексту трактата заявила, что любая женщина поступит менее мудро, если выберет менее достойного. Однако на деле-то герцогиня Аквитанская в тридцатилетнем возрасте рассталась с мужем-ровесником, чтобы затем выйти замуж за 19-летнего юношу. При французском, при анжуйском, при английском дворах вряд ли от кого-то могла ускользнуть столь очевидная параллель. Так что, похоже, интеллектуальной игрой в куртуазность развлекалась вовсе не Алиенора, а сам Андрэ Капеллан.
Но самый серьезный недостаток легенды о герцогине Аквитанской – это противопоставление культурных традиций в среде придворных жены и мужа. Действительно, Алиенора слыла покровительницей литературы и искусств, но Генри II также не обделял сочинителей своим вниманием. Достаточно сказать, что такой известный поэт, как Бернарт де Вентадорн, творил для короля не реже, чем для королевы. Ну а что касается куртуазной любви и супружеских измен, то тут перевес был однозначно на стороне Генри II. Если слухи о предполагаемых адюльтерах Алиеноры по сю пору остаются недоказанными, то у ее мужа, вне всякого сомнения, любовниц было несколько. Самая известная из них – Розамунда де Клиффорд, Прекрасная Розамунда, Роза мира[47]. Даже после смерти короля ее могила драпировалась шелковой тканью, и за ней заботливо ухаживали монахини приорства Годстоу, ибо святой обители специально с этой целью было сделано щедрое королевское пожалование.
* * *
Все свое детство и юность Ричард провел в провинции христианского Запада, которая считалась не только самой культурной, но и достаточно богатой. Она занимала огромную территорию. Ральф де Дисето, английский ученый и хронист, декан собора Святого Павла, писал о герцогстве Аквитанском с заметным воодушевлением и утверждал, что само название оно получило от животворных вод, ибо aqua по-латыни означает воду или реку.
Итак, Аквитания, изобилующая разнообразными богатствами, с давних времен настолько превосходила отдельные части Западного мира, что почитается хронистами наиболее процветающей и изобильной среди провинций Галлии. Поля там легко возделывать, а виноградные лозы – разводить. Наконец, она известна богатой добычей в лесной охоте. И тем не менее, то имя, что она носит, произошло от рек. Судьба этой земли – радовать неисчислимыми наслаждениями, которые рождает животворная вода, напаивая воздух своей свежестью. И если только мы устремимся на восток вдоль Гаронны, катящей свои волны к океану, то достигнем Пиренейских гор. Таким образом, все, что лежит между реками, получило свое название от благоприятствующих вод[48].
Основными предметами экспорта Аквитании долгое время оставались соль и вино. Ценный минерал добывался по всему Атлантическому побережью герцогства – заливная соль выпаривалась на севере, в заливе Бурнеф между Пуату и Бретанью, бруажская соль – на спокойном побережье, прикрытом от океанских штормов островами Олерон и Рэ, байоннская соль – на юге. Превосходные вина производились по всей стране. Основными винодельческими районами были Онис и Сентонж, однако немногим уступали им Бордо и Пуату. Прекрасное белое вино делали в окрестностях Ньора, Сен-Жан-д’Анжели и Ла-Рошели. Оживленные порты, у причалов которых качались большие торговые суда, известные как коги, позволяли аквитанским виноторговцам успешно конкурировать на рынках Англии и Фландрии с винами, производимыми гораздо ближе к этим странам – под Парижем или в долине Рейна.
Вина хранились и перевозились не в бутылках, как ныне, а в деревянных бочках, объем которых достигал 252 галлонов – более 1100 литров, причем не скисало оно в течение нескольких месяцев. За это время его успевали довезти до самой Англии, где южный напиток быстро вытеснил местное северное вино, которое можно было пить, по свидетельству одного автора XII века, только с закрытыми глазами и стиснув зубы.
Несмотря на свою богатую культуру, в мире Аквитания считалась отдаленной провинцией Анжуйской империи, известно о ней было крайне мало. То, что доходило до жителей северных областей в виде слухов и сплетен, выставляло страну дикой и беззаконной, где сеньоры проводили свои дни в бесконечных сражениях друг с другом и не брезговали убийствами близких родственников ради получения наследства.
Несомненно, молва сильно преувеличивала варварство аквитанских обычаев, однако лихих людей, ни в грош не ставящих закон, там хватало – как и в любой другой провинции средневековой Европы, а не только в предгорьях Пиренеев. Поэтому одной из забот герцогов Аквитанских была защита паломников, идущих в Сантьяго-де-Компостела: все главные маршруты к знаменитой святыне – кафедральному собору Святого Иакова – пролегали через их владения.
Многие месяцы брели богомольцы со всей христианской Европы дорогами Франции и Аквитании по Пути святого Иакова, который был известен с начала IX века, когда на месте величественного собора стояла еще простая временная часовня. В своем долгом путешествии паломники встречали множество достопримечательностей. Некоторые из них сохранились до сих пор – например, церковь Сен-Илер-ле-Гран в Пуатье, построенная в XI веке. Некоторые, к сожалению, уже исчезли – такая печальная судьба постигла знаменитое аббатство Сен-Жан-д’Анжели, основанное в IX веке для хранения черепа Иоанна Крестителя.
В городе Блай на восточном берегу Жиронды пилигримы могли увидеть могилу знаменитого Роланда, героя chanson de geste[49] «Песнь о Роланде». В далеком 778 году в Ронсевальском ущелье произошла кровавая битва между войском Роланда Бретонского и басками. Впрочем, легенда сохранила другую трактовку этого события – она гласит, что великий воин погиб, сражаясь за христианский мир в битве против неверных. Кстати, его боевой рог, носивший имя Олифант, хранился в церкви аббатства Сен-Серен в Бордо, которое также находилось на Пути святого Иакова.
* * *
Пока Ричард наслаждался романтической атмосферой Аквитании, его отец Генри II Короткая Мантия продолжал расширять границы своей империи. В 1166 году король двинулся на Ренн, столицу Бретани. Он вынудил герцога Конана IV Младшего отречься от престола и передать его своему единственному ребенку – дочери Констанции. Генри II также настоял, чтобы она была обручена с Жоффруа, его третьим сыном, которому едва исполнилось восемь лет. Этим союзом матримониальные планы короля Англии не ограничились. Он замыслил устроить еще один династический брак, использовав еще раз в качестве политического инструмента Ричарда. Для попытки реализовать подобный проект у него были самые серьезные основания.
