Вадим Панов
Непостижимая концепция
Три десятка в машине, всего «толстяков» три, так что на помощь застрявшему у шамильских разбойников этнографу торопилась почти сотня бойцов – огромная сила.
– Главный объект: Федор Бергер, – в очередной и последний раз повторил Шишкин, разглядывая замерших парней. Забрала подняты, так что видны лица, спокойные физиономии московских безов. – Его жизнь – приоритет номер один. Вопросы?
Вопросов, так же, как после предыдущего инструктажа, не возникло. Девяносто парней таращились на фотографию ученого, которую Шишкин принудительно засадил на их наноэкраны, и молчали. Девяносто офицеров – солдатские должности в осназе СБА отсутствовали, – способные взять под контроль средних размеров город. Кое-кто из молодых, возможно, удивился тому, что на спасение «какого-то очкарика» Оперативный штаб «Юг» бросил усиленную мобильную группу, но удивление это проходило под грифом «от скуки»: сомневаться в приказах начальства в московской СБА принято не было.
– Шесть минут до цели, – произнес Шишкин. – Командирам подразделений повторить с подчиненными боевые задачи.
Операцию расписали посекундно, каждый боец знал, куда должен бежать и кого убивать, но, по мнению Шишкина, лишний инструктаж еще никому не вредил.
На глазных наноэкранах возникло изображение Басаевки с указанием всех огневых точек и местонахождением вооруженных людей: съемка в режиме реального времени велась со спутников «Науком», а обсчитывал информацию и отправлял ее в балалайки осназовцев путешествующий во втором «толстяке» тактический компьютер. Московская СБА оставалась единственной на Земле организацией, чья оснащенность после Катастрофы не только не пострадала, но даже выросла.
– Пять минут!
* * *
– Двадцать! – выкрикнул Абдурахман. – Двадцать минут!
– Нет, – покачал головой Бергер.
– Пять!
– Нет.
– Десять!
Гадать азартные шамильцы могли до бесконечности, поэтому Федор пресек выступления достаточно рано:
– В действительности Катастрофа длилась двенадцать с половиной секунд. Именно столько времени существовало энергетическое копье.
– Которое Мертвый воткнул всем в задницу, – пробубнил Сулейман.
– Копье подняло из Энергоблока прямое попадание крылатой ракеты, – предъявил официальную версию этнограф.
– Люди говорят другое, – уперся Сулейман.
– Люди искренне верят, что доктор Кауфман – могущественный колдун и видит все, происходящее на Земле, – рассмеялся Бергер. В последние несколько минут его настроение значительно улучшилось, а в голосе стали чаще проскакивать нахальные нотки.
– Мы – не верим, – веско бросил Расул-бек.
Шамильский хозяин рассчитывал, что этнограф заткнется, но тот лишь покачал головой:
– Напрасно. – И склонил голову, словно к чему-то прислушиваясь. – В далеких деревнях верят, что доктору Кауфману служат драконы. Они изрыгают огонь…
– Вертолеты! – заорал сообразивший, что происходит, Расул-бек. – Эти сволочи прислали вертолеты!
А еще через секунду на территории крепости взорвалась первая ракета.
* * *
Силовые установки новейших вертолетов «Науком» работали на плазменных преобразователях, что обеспечивало невероятную мощь и, как следствие, большую грузоподъемность.
Каждая «Неясыть» тащила к цели по двадцать управляемых ракет класса «воздух – земля», сорок неуправляемых, две скорострельные пушки с чудовищно большим боекомплектом и шестиствольный пулемет в качестве «вишенки». И все это «богатство» – под защитой надежнейшей брони. Звено ударных вертолетов за три минуты стирало в пыль средних размеров поселок, и Басаевка уцелела только потому, что Оперативный штаб требовал демонстрации силы, а не уничтожения шамильской власти.
Однако разрушения получились серьезными. «Неясыти» отработали по северной части крепости, накрыли склады, ангары с техникой и западное крыло штаба. Затем добавили из пулеметов, не позволяя выскочившим из казарм солдатам прийти на помощь главарю, по-хозяйски зависли над центром и пустили через громкоговорители издевательскую запись:
– Внимание! В районе проходит полицейская операция! Жителям предлагается соблюдать спокойствие и не препятствовать работе СБА! Будьте осторожны: во время операции наши сотрудники имеют право стрелять без предупреждения! Мы не гарантируем безопасность тем, кто будет сопротивляться!
Это был «фирменный» знак москвичей, их послание, текст которого был утвержден задолго до Катастрофы.
– Внимание! В районе проходит полицейская операция…
На севере Басаевки продолжали взрываться склады с боеприпасами и горели мобили. Растерянные солдаты расползлись по убежищам и ждали приказов. Голос из громкоговорителей продолжал убеждать «жителей» не вмешиваться в полицейскую операцию, а из подоспевших «толстяков» посыпались безы в «саранче».
Десант ознаменовал начало второго этапа операции.
* * *
– Сука!
– Я предупреждал, что меня нельзя трогать!
– Мочить свиноеда и мотать!
– Куда мотать?!
– Канализацией уйдем!
– Далеко?
– Дерьмо!
– Что делать?
– Сука!
Образцово-показательный, а главное – совершенно неожиданный налет поверг центральную шамильскую власть в состояние глубокой паники. Только что они сидели за столом с самим Расул-беком, не просто уважаемым и авторитетным человеком, но хозяином окрестных земель. Да и сами они – люди не из последних, привыкли чувствовать себя уверенно. Привыкли никого не бояться, творить все, что заблагорассудится, наводить ужас на безропотных и безоружных рабов и совершенно растерялись под огнем безов.
– Как тебя нашли?!
– У тебя же нет коммуникатора?!
– Маяк?!
– Надо было проверить голову, придурки, – скривился Федор. – У меня действующая «балалайка». Ребята видят все, что вижу я.
– Правда?
– Сука!
– Он во всем виноват!
– Не трогать! – Расул-бек в последний момент отбил руку Аслана, не позволив ему застрелить этнографа. Пистолетная пуля врезалась в стену.
– Все из-за него!
– И ты вознамерился его убить?
– А что?
Тупость молодого джигита настолько изумила Расул-бека, что он не находил ответа несколько секунд. А Бергер, несмотря на сложные обстоятельства, не сдержал улыбки.
– Свиноед! – Сулейман хлестнул этнографа по губам.
– Еще раз так сделаешь, и мои друзья тебе перед смертью пальцы отрежут, – громко произнес Федор, наградив шамильца злым взглядом: ему осточертели тычки.
За окном взорвалось. Аслан инстинктивно пригнулся. Мирза и Абдурахман синхронно выругались, а Сулейман сжал кулаки, не зная, как реагировать на дерзость москвича.
Еще два взрыва и автоматные очереди: безы совсем рядом.
– Если им нужен сказочник, мы его обменяем, – рассудительно произнес Расул-бек, вынимая из кобуры пистолет.
– На что? – удивился Мирза.
– На то, чтобы они отстали!
* * *
К чести шамильских солдат, они не сдались. Им было страшно: а кто бы не испугался, увидев над головой звено ударных вертолетов? Они потеряли управление: все лидеры улуса ужинали с Расул-беком и оказались отрезаны от подчиненных. Некоторые солдаты побежали, некоторые попробовали прорваться к хозяину и были отогнаны огнем «Неясытей», но в основном шамильцы решили драться и заняли оборону там, где застал налет: забаррикадировались в казармах, в ангарах, в госпитале… Каждое строение превратилось в импровизированную крепость, но штурмовать их москвичи не собирались, а потому в проявленной храбрости не было никакого смысла.
Два десятка безов направились к зданию офицерского клуба, а остальные ограничились «поддержанием оперативного контроля за ситуацией», не уничтожая солдат, но и не позволяя им вмешаться в происходящее. Осуществить подобное можно было лишь при условии подавляющего превосходства в оснащении, которое «Науком» обеспечивал своим солдатам.
– Кто главный?! – заорал Расул-бек, как щитом прикрываясь Федором. – Я хочу говорить с командиром! У меня ваш человек!
– Не стреляйте! – добавил Сулейман, рискнувший выйти вместе с хозяином. – Мы не хотим стрелять!
Далеко, однако, не отходили, застыли на пятачке у клуба и по очереди надрывались:
– Кто главный?!
– Не стреляйте!
– Кто…
И одновременно вздрогнули, увидев расплывающиеся в ночном сумраке фигуры. Два осназовца медленно подошли к шамильцам на десять шагов и остановились, демонстративно опустив стволы «мотыг». Впрочем, риска для них не было никакого: защиту «саранчи» пистолетной пулей не пробьешь.
Расул-бек ожидал вопроса, приказа, хоть какого-нибудь звука, одним словом, но безы молчали и тем еще больше нагнетали обстановку.
– Эй…
– Они не хотят тебя убивать, – негромко произнес этнограф.
– Что? – растерялся Сулейман.
– Они говорят с тобой… – понял Расул-бек. Со своим через «балалайку», не размениваясь на переговоры с шамильцем. И это обстоятельство делало положение Расула еще более унизительным. – Скажи им, что я хочу говорить с главным.
– А сплясать не хочешь? – презрительно осведомился Федор, не замечая приставленного к его виску пистолета. – Прямо сейчас тебя держат два снайпера. Так что прячь «дыродел» и поднимай вверх лапы: война закончилась.
* * *
– Ты крутой, да? – заискивающе спросил Расул-бек. Именно заискивающе, хотя не был связан, избит или… Нет, напуган он все-таки был, и именно поэтому шамильский хозяин говорил с Бергером заискивающе, униженно, ничем не напоминая самого себя двухчасовой давности. – Я сразу понял, что ты крутой, но проверить хотел. Без обид, ладно? Положено проверять крутых. А ты – крутой…
– На вопрос отвечай, – хмуро велел Федор, которому давно осточертели и заискивание, и грубая лесть.
– На какой вопрос?
– Уже забыл?
В ответ раздался театрально-тяжкий вздох.
Допрос страдающего хозяина Шамильского улуса начался не сразу. Сначала остановили бойню: Расул-бек лично объявил своим, что «недоразумение с московской СБА» улажено и безы вскоре покинут гостеприимный улус. Успокоенные солдаты отправились тушить пожары, мрачно поглядывая на зависшие над базой «Неясыти»; их главарей вежливо попросили не покидать обеденный зал, а самого Расула доставили в его собственный кабинет, где на краешке письменного стола в свободной позе сидел Федор.
– Что ты знаешь о Химике?
Вопрос этнограф задавал уже в третий раз, но до сих пор шамильский хозяин уходил от ответа. Шишкин недовольно сопел, намекая, что следует нажать, но Бергер хладнокровия не терял и спокойно возвращался к интересующей теме.
– Что ты знаешь о Химике?
– Ничего, – сдался наконец Расул-бек. – До Катастрофы я в его сторону даже плюнуть побрезговал бы, но люди говорят, что ничего особенного за ним не замечали: работал, как все. Технарь вшивый, всегда и всего боящийся.
– Был директором Фабрики?
– Главным механиком, – уточнил Расул-бек. – Директором Исмаил-оглы Тырдыбердыев числился.
Чувствовалось, что говорить о Химике хозяину улуса не хочется, но он понимал, что неудовольствие полковника Шишкина вот-вот выльется в крупные лично для него, Расул-бека, неприятности, вот и «запел». Без охоты, но правдиво.
– Что изменилось после Катастрофы? Химик стал другим?
– Там все стало другим.
– То есть?
Расул-бек потер шею.
– Люди рассказывали, что после Дня Беды над Жрать двое суток разноцветные молнии полыхали.
– Молнии или всполохи?
– Небо цветным было, – поднапрягшись, выдал Расул. – И ночью, и днем.
– Чушь, – вставил Шишкин.
– Я сам не видел, от людей узнал: прямо над головами полыхало. А уж как именно, этого они не объясняли, дикари тупые.
– Что с людьми случилось? Почему они стали такими серыми?
Странный цвет кожи фабричных не давал Бергеру покоя.
– Не знаю, – признался Расул. – За кожу ничего не знаю, но люди другими стали – факт. Во-первых, те, кто в Жрать под молнии попал, домой ходить перестали, от семей отказались, живут теперь с Химиком. Во-вторых, другие такие же к ним пришли из ближайших деревень.
– Такие же серые?
– Да.
– Они откуда взялись?
– Люди говорят: молнии до нескольких поселков добивали. Оттуда потом и пришли.
– Так… – Федор потер переносицу. – Ты что обнаружил?
Шамильский хозяин прищурился, припоминая историю четырехлетней давности, и продолжил:
– Я в Жрать десятку Ахмада послал – не вернулся никто. Что за хреновина, думаю? Поехал сам. А Химик меня встречает у ворот как брата. Расул, кричит, ждал тебя, еще вчера ждал, пойдем, покажу чего, и за угол отводит. Нагло, да? Я его запороть хотел, но не успел: Химик из рукава бритву вынул и себя по щеке полоснул со всей дури. И ржет. – У Расул-бека заходили желваки, а пальцы его правой руки машинально прикоснулись к старому шраму. – А я смотрю: из меня кровь хлещет. Как у него.
– Что?!
– Полковник, не мешайте! – почти рявкнул подавшийся к Расулу Бергер. Но шамильский хозяин, и не думая реагировать на окрик Шишкина, продолжил рассказ:
– Химик рану зажал и тихо так говорит: «Все, что мне придет, и тебя не забудет». И рукой сделал, словно знак в воздухе начертил. Абдулла грохнуть его собрался, «дыродел» к башке приставил, курок взвел, а я смотрю: смеется заморыш, смеется, кровь по морде размазывает и на меня смотрит. Пришлось мне Абдуллу кончать… Потому что никто о том колдовстве знать ничего не должен был. – Вот теперь Расул выдержал паузу. Помолчал, продолжая нервно поглаживать шрам, и лишь через полминуты добавил: – С тех пор мы с Химиком типа побратимы.
– Что находится в бойлерной? – осведомился Федор, поняв, что рассказ окончен.
Вопрос вызвал у шамильского хозяина ухмылку:
– Ты не только крутой, но еще и умный, да?
– Я книжки в детстве читал, – объяснил Бергер.
– Что делал?
– Не важно. Я видел, что в бойлерную идут провода от всех остальных зданий, но не слышал звука работающего генератора. И еще видел, что ты всегда стоял к бойлерной лицом, словно боялся чего-то. Так что отвечай на вопрос: что там?
Прозвучало грубовато, но деваться Расул-беку было некуда. Черные его глаза налились злобой, но ответил он спокойно:
– Сила.
– Какая?
– Если бы знал, давно бы от этого гада избавился, – с чувством ответил шамильский лидер.
Не только с чувством, но искренне, и Федор понял, что больше Расул ничего не знает: не по чину. И не по уму.
Пришлось возвращаться к простым темам:
– Почему ты не вернул Тару Химику?
– Откуда о Таре знаешь? – растерялся шамильский хозяин.
– Меньше нужно было болтать, – усмехнулся Бергер. – У меня в голове «балалайка» и куча имплантатов, я ваш с Химиком разговор не слышал, но ребята его вытянули, почистили и мне вернули. – Расул-беку оставалось лишь развести руками. – Так что с девчонкой?
– Она появилась у Химика два года назад. Говорят, откуда-то с юга пришла…
– То есть ты не узнавал?
– А зачем? – В голосе шамильского хозяина послышались исчезнувшие было наглые нотки. – Я ее трахаю, а не болтаю.
Возможно, он так и думал, однако Федор помнил пристальный взгляд Тары, помнил неподдельное беспокойство в голосе Химика и потому распорядился:
– Приведи ее.
Прозвучало предельно унизительно, Расул-бек дернулся, но отвечать на оскорбление не стал, молча поднялся и вышел. А Бергер спокойно повернулся к полковнику:
– Ударная группа и два «толстяка» могут возвращаться домой. Мне нужен один вертолет и десяток безов на всякий случай.
– На случай? – встрепенулся Шишкин. – Идете на Фабрику?
– Но не собираюсь воевать, – сразу же уточнил Федор. – Там аномалия, а не бандиты.
Полковник потряс головой:
– Какая еще аномалия? Вы и впрямь поверили бредням Расула?
Для кадрового военного рассказ о чудесным образом появившемся шраме прозвучал на редкость неубедительно.
– Думаете, вас на мое спасение просто так бросили? – в голосе Бергера скользнула издевка. Однако долго мучить офицера Федор не стал. Тут же сменил тон на деловой: – Под словом «аномалия» подразумевается нечто необычное, неправильное, не такое, как всегда. Катастрофа изменила наш мир, полковник. Он и до нее был сложным, запутанным, а теперь слегка свихнулся. Доктор Кауфман говорит именно так: свихнулся. И я ему верю. Знаете, что такое «аномалия ноль»?
Шишкин вздрогнул. Слухи об этом сочетании среди военных ходили разные, иногда страшные, иногда таинственные, но доподлинно полковник знал одно: при обнаружении «аномалии ноль» оперативное командование немедленно переходит к яйцеголовым из настолько засекреченного отдела, что его как будто бы даже и не существовало в «Науком».
– Я должен получить инструкции…
– Вы уже их получили и знаете, что обязаны мне подчиняться.
Резкий переход не сбил Шишкина с толку. Он даже решил огрызнуться:
– Потому что так приказал начальник Оперативного штаба «Юг».
И скривился, демонстрируя, что в данном случае не очень-то согласен с мнением прямого руководства.
– На самом деле потому, что кафедра современной этнографии Московского университета изучает то, во что превратился наш мир после Дня Станции, – нравоучительно объяснил Бергер. – И я предполагаю, что Химик способен преподнести нам сюрприз. Ради таких вот Химиков наша кафедра и существует.
– Неужели?
– Поверьте мне, – весело предложил Федор. – Я два с лишним года таскаюсь по радиоактивной помойке, в которую превратилась наша планета, и наконец-то наткнулся на что-то стоящее. Я почти уверен, что мы имеем дело с «аномалией ноль», и не позволю вам все испортить.
– Можно? – Тара заглянула в кабинет осторожно, но без робости. Сверкнула глазами, улыбнулась, смело сделала два шага и замерла, подбоченясь и не сводя глаз с Бергера. – Расул сказал, что вы меня ищете?
– Расскажешь тайны Химика? – в лоб спросил этнограф.
– За пропуск в Анклав и деньги, – прищурилась в ответ девушка. – У тебя есть деньги?
– Деньги – не проблема, – махнул рукой Федор, – но что я получу взамен?
– Тебе будет интересно, – пообещала Тара, делая шаг навстречу. – Таких сказок, какие рассказывает Химик, ты еще не слышал.
Часть 2
Снова химик
– Не хочу ничего слушать, – отрезал Шишкин. – Один вы на Фабрику не пойдете.
– Я там уже был, – огрызнулся Бергер.
– И в результате пришлось вас выручать, – не сдавался полковник. – Существует протокол…
– Приоритетный протокол в СБА один: субординация. – Голос Федора стал жестким. – Поверьте, полковник, мне очень не нравится напоминать вам, но вы не оставляете мне иного выхода.
– Напоминать о чем? – прищурился Шишкин.
– Приказы здесь отдаю я.
Пару секунд этнограф и офицер буравили друг друга взглядами, но напоминание о полученной директиве сделало свое дело: полковник сдался.
– Вы сильно рискуете, Федор, – произнес он, отводя взгляд.
– Не более обыкновенного.
«Толстяк» приземлился примерно в километре от Фабрики, за небольшим лесом, подпирающим ее с запада. Бергер предлагал лететь к самым воротам, однако Шишкин убедил его проявить осторожность; а теперь навязывал в сопровождающие двух безов.
– Поверьте, полковник, я должен пойти один. Так надо.
– Мои ребята останутся у ворот.
– На опушке, – сделал последнее предложение Бергер. – Уверен, я смогу преодолеть двести метров без охраны.
– Если они дадут вам их преодолеть.
– Дадут. – Федор выпрыгнул из вертолета и потянулся. – Не волнуйтесь, полковник, Химик хочет со мной поговорить.
– Откуда вы знаете?
– Чувствую.
Ни рюкзака, ни оружия – даже захудалого пистолета не взял, – ни простенького бронежилета. Этнограф шел к загадочному Химику, как на университетский семинар, и Шишкин не мог не оценить его смелость.
– Чертов сорвиголова…
Проводив скрывшуюся в лесу троицу взглядом, полковник отправил формальный доклад в штаб, официально объявил привал, усмехнулся, глядя на снимающих ИБК безов, и неспешно прошел в дальний отсек, куда Бергер поместил Тару. Прошел, несмотря на строгий запрет этнографа, фактически – нарушив приказ. Однако у Шишкина была цель.
– Я хочу знать, как Фабрика охраняется.
– Зачем? – безразлично осведомилась пленница.
Лгать полковник не собирался:
– Я обязан предусмотреть любое развитие событий.
Перевод с военного: «Возможно, мне придется штурмовать объект»; и такая постановка вопроса девушку устраивала.
– Вы беспокоитесь о Федоре?
– Мне приказано его защищать.
У Тары вспыхнули глаза.
* * *
Массивные бетонные блоки, преграждающие путь к воротам, – серые, с торчащей арматурой и щербатые от пулевых отметин, блоки-ветераны, пережившие не одну атаку на Жрать; весомые стволы «молотков» из щелей двух дотов, походящие на вытянутые зрачки, опасные зрачки, убивающие всех, кого увидят; тишина и ощущение опасности… Все, как в прошлый раз, когда он так же, в одиночку, шел к воротам Фабрики, с той лишь разницей, что не на рассвете, а погожим днем. Вчерашним днем. Бесконечно теперь далеким.
И еще. Вчера его встретили уверенно, по-хозяйски, вчера его встретили люди, полностью контролирующие происходящее. Сегодня в выцветших глазах фабричного лидера пряталась настороженность. Несмотря на то что и тогда, и теперь этнограф появился у ворот один.
– Они все равно рядом, – вздохнул Химик, намекая на оставшихся в «толстяке» безов.
– Недостаточно рядом, чтобы спасти.
– Зато отомстят.
– Для этого их слишком мало.
– Прилетят другие.
Бергер усмехнулся.
Направляясь на Фабрику, он тщательно продумывал возможную модель поведения, выбрал схему «рассеянный ученый», но Химик, судя по всему, уже прознал о преподанном Расул-беку уроке, а значит, имело смысл вести себя по-другому.
И потому усмешка Бергера получилась жесткой.
– Да, прилетят. – И тут же надавил: – Ты меня ждал.
Химик в Шамильском улусе считался лошадкой темной и опасной, все знали о молчаливых и крепких мужиках, что слушаются его беспрекословно, о многочисленных стволах, защищающих Жрать, о том, что сам Расул-бек разговаривает с ним как с равным. Все знали, и потому никто не рисковал давить на тщедушного хозяина Фабрики. А вот чужак рискнул. Но чужак этот пришел с севера, из Москвы, и Химику пришлось терпеть.
– Расул поведал о нашей маленькой тайне? – с улыбкой осведомился он.
И коснулся рукой старого шрама.
– Поведал, – не стал скрывать Бергер. – Но не удивил.
– Ты не только наблюдательный, но и опытный?
– Я знаю людей, которые могут больше.
– Например?
– Госпожа Патриция, да продлятся ее дни вечно.
– Что ты знаешь о вечности?
Вопрос Химик бросил не подумав, сгоряча, резко бросил, явно принижая Федора, однако этнограф не среагировал на неожиданный выпад, продолжая гнуть свою линию. Демонстрируя знаменитое московское упрямство.
– Сейчас не о вечности, а о том, что ты можешь больше. Не столько, сколько Госпожа, но больше, чем хочешь показать.
– Не боишься мне это говорить? – тихо спросил Химик.
– Чего мне бояться? – «удивился» в ответ Бергер.
– Ну хотя бы того, что десять минут назад три спутника «Науком», которые накрывали эту территорию, неожиданно сменили орбиту. И ты остался без связи.
– Теперь я точно знаю, что пришел куда нужно, – рассмеялся Федор. – Два с лишним года я рыскал по обломкам, изучая преобразившихся местных и беглых генавров, которых одичалые туземцы принимали за колдунов. А теперь сорвал джекпот.
– И что же ты выиграл? – тяжело спросил Химик. Очень тяжело, словно из камня вырезая каждое слово.
– Сказку.
– Сказки бывают страшными.
– Тем интереснее.
Глаза в глаза, слово против слова. Тщедушный Химик стал вдруг напоминать глыбу, окутал их своей аурой, словно в скалу закатал, но Федор не отступал. Понимал, что слабее, но не отступал.
И фабричный был вынужден признать:
– Патриция молодец… умеет подбирать людей. – Не позволил себя перебить, продолжил: – Так почему ты не боишься?
– Потому что теперь от тебя точно не отстанут.
– Но ведь ты будешь мертв.
– За меня расплатятся, ведь убив меня, ты нанесешь оскорбление Госпоже.
– А если я предложу Патриции нечто существенное? – заинтересовался фабричный. – Что-нибудь такое, что заставит ее позабыть о твоей крови?
– Госпожу нельзя купить, – убежденно ответил Федор.
– Она не человек?
– Она была в Верхнем мире. Она говорила с богами, и боги позволили ей совершить задуманное. Отец моей Госпожи – тот, кто заставил отступить Смерть. Отец моей Госпожи – император, который может захватить Землю, но не хочет. Отец моей Госпожи видел души тысячелетних Традиций и тесал их, придавая им форму своего замысла. Чем, по-твоему, можно купить Патрицию, Химик?
Убежденность.
Убежденность, убежденность и еще раз убежденность. Фабричный разговаривал с Бергером второй раз, но видел этнографа разным: заинтересованным, избитым, осторожным, уверенным, но сейчас перед ним стоял человек предельно убежденный. Очень похожий на фанатика. Человек, считающий себя частью чего-то необыкновенно большого.
В этот раз они вели разговор вдали от административного корпуса, стояли у бойлерной, приземистого бетонного здания обыденно-потрепанного вида, однако взгляды, которые бросал Бергер на ее перекошенные двери, говорили сами за себя.
– Я хочу знать твои тайны.
– Сказка может оказаться страшной.
– Не повторяйся.
Продолжать спор не имело смысла. Химик распахнул двери, и Бергер вздрогнул, увидев за ними плотный оранжевый туман, в сердце которого широкие черные линии складывались в слово «Мир».
* * *
– Смерть, – убежденно повторила Тара, плотно удерживая зачарованного Шишкина в плену своего черного взгляда. – Химик беспощаден, как змея. Смерть – это все, что ему нужно.
– Так не бывает, – едва слышно пролепетал полковник.
Он уже не сопротивлялся девушке, а лишь пытался. Разум Шишкина продолжал инстинктивно противиться грубому вторжению, но изменить что-либо полковник уже не мог. Тихий разговор, на который не обращали никакого внимания отдыхающие безы, сковал несчастного крепче кандалов.
– Химик – сумасшедший.
– Химик – сумасшедший… – послушно повторил Шишкин.
– Химик хочет убивать.
– Химик хочет убивать.
– Химик убьет Бергера…
– Его нужно защитить, – «догадался» полковник.
– Немедленно!
«Глубокая» фаза вторжения завершилась, нужные идеи поселились в голове офицера, и Тара отпустила Шишкина в свободное плавание, знала, что никуда он с заданного фарватера не денется.
– А ведь я говорил, что не следует идти одному! Я предупреждал!
– Ты можешь все исправить.
– Без тебя знаю! – отмахнулся полковник, выскакивая из отсека. – Тревога!
Подскочившие безы недоуменно уставились на взвинченное руководство.
– Яйцеголовый вляпался! – громко объявил Шишкин. – Нужно выручать придурка!
* * *
– Так я остался совсем один. Меня не существовало, но я чувствовал. Потоки боли, омуты забытья, недоумение, страх – все проходило через меня, перетекало, пропитывало, исчезало и возвращалось вновь. Я знал, что умер, но реальность не отпускала. Тогда я испугался, счел себя уродом, но в следующий миг понял, что законы нарушены, мир изменился, а местами спятил. Я был жив, но я умер.
– Для трупа ты неплохо сохранился, – попытался сострить Бергер.
Этнографу показалось, что шутка будет уместной, однако Химику она не понравилась. Он исповедовался и относился к происходящему со всей серьезностью.
Выдержав паузу, он вытянул перед собой левую руку:
– Попробуй найти пульс.
– Это старая шутка.
– Мое сердце не бьется с тех самых пор, как рухнули законы.
– Изменились, – тут же уточнил Федор.
– Мы говорим об одном и том же.
– Госпожа сплела между собой несколько ветвей Древа. Это вмешательство не могло затронуть базовый принцип нашего мира.
– Какой?
– Все умирает, – провозгласил Бергер. – В этом суть Великого Колеса!
Прозвучало несколько пафосно, но с той искренней убежденностью, каковой подкупал этнограф. Громко прозвучало, ярко, и Химику оставалось лишь развести руками:
– А как быть с нами?
И на этот раз ему удалось удивить Федора.
– С вами? – растерялся этнограф. – Разве ты не один?
* * *
– Только разрывными!
– Они их не берут!
– Подствольники!
– В головы бейте!
– Гена! Генку накрыло!
Боевая операция началась в тот момент, когда осназовцы вышли из леса. Чуть раньше отрубило спутниковую связь, сеть легла, превратив «балалайки» в ненужный хлам, но на такую мелочь парни даже внимания не обратили. Заученно активизировали гарнитуры и ушли на радиоканал. А полковник подал последний из предварительных приказов:
– Действовать по плану.
Вот тогда-то и началась операция. И первые двести двадцать три секунды она действительно развивалась в соответствии с планом.
К Фабрике безы подошли быстро, но аккуратно, мастерски используя малейшие укрытия и складки местности. Знали, что их ждут, готовились к бою, к пулям и удивились, услышав холодный голос из замаскированных динамиков:
– Внимание, москва! Вход в Жрать запрещен! Отступите к лесу! Внимание, москва…
Однако предложение запоздало. На девяносто седьмой секунде операции, в тот самый миг, когда механический голос собрался повторить предупреждение, из-за деревьев вынырнул вертолет и поддержал пехоту пулеметом и скорострельной пушкой. Первые снаряды врезались в ближайшую огневую точку защитников, осназовцы, оставив осторожность, резко прибавили, полковник проорал нечто бессвязное, а Тара торжествующе захохотала.
– Западная пара! Не спать!
Сто четырнадцатая секунда.
«Толстяк» обрушил на пулеметное гнездо фабричных такой шквал огня, что толстые бетонные стены истончались на глазах, превращаясь в ошметки бетонного ничто. В конце концов «молоток» заклинило, расчет разбежался, безы снесли из подствольников маленькую калитку и ворвались во двор Фабрики.
– Мы внутри!
– Поддерживаем Ряху и Кузьму!
К месту прорыва устремляются «северяне», и единственный резерв группы – пятая пара осназовцев. Но секунды утекают слишком быстро, и с каждой из них становится все тяжелее.
* * *
– Сначала приходили те, кто умер от всполохов.
– Из могил выкапывались? – скривился Бергер.
– Их не хоронили, – скупо ответил Химик.
– Боялись?
– Всполохи несли смерть, но не разложение, – объяснил фабричный. – Человек понимал, что умер, но продолжал жить так, как жил. Останавливался на несколько секунд, понимал, что умер, и… и шел на Фабрику. Потому что здесь наш дом.
– В бойлерной?
– Около нее. – Химик криво улыбнулся. – Сила не хотела нас убивать, она не понимала, что творит. Она только касалась нас, но при этом забирала самое главное. Суть нашу забирала. А вся механика продолжала работать. Еда не нужна, питье не нужно – все дает Сила. Мы живем, но мы не живем.
– Удивительно, – прошептал Федор.
Теперь он понял, что фабричный действительно знает о вечности гораздо больше него.
– И страшно, – добавил Химик.
– Потому что вы не живые?
– Потому что не можем умереть, – вздохнул серый мужчина. – Мы можем надолго потерять способность двигаться, но рано или поздно Сила нас восстановит. И это страшно.
– Я хочу ее видеть, – решительно произнес Бергер, которому надоело стоять в оранжевом тумане. – Где эпицентр Силы?
– Прямо здесь, – грустно улыбнулся Химик.
* * *
– Только разрывными!
– Они их не берут!
– Подствольники!
– В головы бейте!
Подствольники опустели, и две «мотыги» рассекают Фабрику потоками смертоносного свинца. Но пули берут местных на изумление плохо. Швыряют на землю, вырывают куски мяса, вышибают суставы, но здоровенные работяги снова поднимаются и прут вперед. Словно боли не чуют. Словно смерти не знают.
