Вадим Норд
Ошибка юной Анны
3. Операция с летальным исходом
Глаза, нос и губы – вот на что мы обращаем внимание в первую очередь, когда оцениваем чью-то внешность, в том числе и свою собственную. Глаза, как известно, зеркало души, многие умеют или думают, что умеют, узнавать по взгляду характер человека. По губам тоже можно сделать кое-какие выводы о характере. Так, например, узкие, сжатые «в ниточку» губы должны свидетельствовать о пониженной эмоциональности, сдержанности, расчетливости, твердости. Полные же, чувственные губы говорят о страстности, порывистости, прямо-таки зашкаливающей эмоциональности. Выпяченная нижняя губа считается признаком чванства, вздернутая верхняя указывает на то, что ее обладателю не хватает серьезности… Глаза и губы могут быть разными, красивыми и не очень, но «первую скрипку» в облике человека играет нос. Не слишком выразительные глаза и самые обыкновенные губы в сочетании с изящным, классической формы, носом, будут смотреться красивыми, и лицо в целом будет выглядеть красивым. Если же глаза, заслуживающие самых высоких похвал, и губы, достойные всяческого восхищения, сочетаются с бесформенным мясистым, или очень большим, или же искривленным носом, то картина в целом радовать не будет. «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли», – писал Чехов. Антону Павловичу простительно заблуждаться, потому что он, хоть и был врачом, но терапевтом, а не пластическим хирургом. Будь он пластическим хирургом, то написал бы, что в человеке все должно быть прекрасно, и в первую очередь – нос.
Пластика носа, она же ринопластика – одна из самых распространенных пластических операций. Искривленные носы выпрямляются, делаются более симметричными, сглаживаются горбинки, сужаются чрезмерно широкие ноздри, кончик носа опускается или поднимается… «Из любого баклажана можно сделать классику», – говорил ординаторам профессор Бурганов. В этой грубоватой фразе не было ни капли преувеличения. Действительно, современный уровень развития пластической хирургии позволяет «исправлять» любые носы, устранять любые дефекты, исполнять любые желания. Желания могут в самом деле быть любыми, некоторым хочется иметь нос с горбинкой, некоторые считают, что сильно вздернутый кончик улучшит их внешность.
Анджелина Джоли, опустив кончик носа и сузив крылья, из симпатичной простушки превратилась в изящную, утонченную красавицу. Манеры манерами, но внешность тоже имеет значение. Королеву делает не свита, а нос, если уж на то пошло. Холли Берри с изящным носиком стала поистине неузнаваемой, в лучшем смысле этого слова, так же, как и Сандра Баллок. Красавчик Том Круз не стал доводить свой нос до совершенства классических пропорций, которые не совсем гармонично подошли бы к его широкому лицу. Он всего лишь «заузил» нос и стал от этого на порядок обаятельнее. Актрису и супермодель Тайру Бэнкс природа щедро одарила всем, или почти всем, что требовалось для карьеры, но все впечатление портил широкий мясистый нос. Разглядывая фотографии Тайры до и после операции, почти невозможно поверить в то, что видишь одного и того же человека. Шарлю Азнавуру сочетание крупного носа с тщедушным телосложением едва не испортило карьеру, поскольку смотрелось комично и совершенно не гармонировало с его лирико-романтическим репертуаром. После ринопластики карьера великого шансонье сразу же пошла в гору.
Ринопластика может быть открытой или закрытой. При закрытой все разрезы делаются изнутри носовой полости, снаружи никаких следов не остается, поэтому этот метод является наиболее предпочтительным. Но и при открытой ринопластике, применяющейся в случаях обширного вмешательства, следы операции все равно будут незаметны, потому что разрез проходит снизу по так называемой колумелле, перегородке между ноздрями. Все будет хорошо при двух условиях. Первое – операцию должны делать профессионалы с полным соблюдением всех требований. Читая копию объяснительной записки анестезиолога, Александр вспомнил случай, о котором ему когда-то рассказывал профессор Карачевский, когда пациентка умерла из-за неисправного газоанализатора наркозного аппарата[10]. Мелочей в медицине не бывает, пренебрегать нельзя ничем. Второе – пациенту должно немножечко повезти. В подавляющем большинстве случаев людям везет, иногда же случается нечто такое, чего никто не мог ни предугадать, ни предусмотреть. Тремя годами ранее в одной из клиник Москвы во время операции умерла известная гимнастка, в силу своей профессии многократно обследованная врачами разных специальностей и не имевшая никаких заболеваний. Совершенно здоровая женщина, находящаяся в отменной физической форме, выдала во время ринопластики под наркозом аритмию, которую не удалось купировать. Примерно на середине операции сердце сбилось с ритма, затрепетало, вместо того чтобы сокращаться, как положено, перестало качать кровь, давление упало… Приступ случился в клинике, врачи были рядом и сразу же начали оказывать помощь. Они делали все возможное и даже немного сверх того, но спасти пациентку не смогли. Впоследствии действия врачей клиники как до операции, так и во время ее были признаны абсолютно правильными. Тем не менее врач-анестезиолог, дававшая наркоз умершей гимнастке, после пережитого потрясения не смогла продолжать работу не только в анестезиологии, но и в практической медицине вообще. Она ушла преподавать в медицинский колледж.
Казалось бы – такая распространенная операция, отработанная методика, хорошая, превосходно оснащенная клиника, опытные врачи… Увы, никто не застрахован от случайностей, даже знаменитости. Осложнения могут возникать как в ходе операции, так и после нее. Восстановительный период может длиться до полугода (очень долго сходит послеоперационный отек), и все это время прооперированный нос требует к себе крайне бережного отношения. Есть риск инфекционных осложнений, могут образовываться рубцы. Рубцы порой появляются не по вине хирургов, а из-за индивидуальных особенностей организма пациента, повышенной склонности к их появлению. В месте операции может возникнуть костная мозоль, пациентов может беспокоить сухость слизистых оболочек, снижение, а то и отсутствие обоняния. Увы, как нет человека без недостатков, так и не существует операций без осложнений. Многим людям пластические операции представляются чем-то простым, легким, безопасным, ведь речь идет не о лечении каких-то болезней, а об улучшении внешности. Все делается планово, с должным запасом времени, с должной подготовкой, в должных условиях – чего тут можно опасаться? Но опасаться, к сожалению, всегда есть чего. Александр всегда разъяснял пациентам не только ход операции и ее результат, но и возможные последствия. Человек должен представлять, на что он идет и какой ценой ему достанется новая внешность. Иногда Александру приходилось слышать от коллег, что незачем, мол, пугать пациентов. Но пугать – это одно, а разъяснять возможные последствия – совсем другое. Чем лучше, чем подробнее информирован пациент, тем меньше с ним бывает проблем.
В ряде случаев можно изменить форму носа и без операции, при помощи инъекций специальных препаратов с последующим наложением лангеты всего на сутки. Безоперационная ринопластика позволяет удалять горбинки, «сужать» спинку и кончик носа, проводить еще кое-какие изменения. Главное преимущество этого метода – экономия времени и денег. Спустя сутки после процедуры (это же не операция, а всего лишь процедура) можно показываться на людях с новым носом. Но если скальпель и резец лечат всё, то инъекции многого не могут. Например, они не могут укоротить длинный нос.
Нос у Анны Викулайской был слегка длинноват. Именно что слегка, то есть внешность он особо не портил, но, конечно же, мешал тому, чтобы Анна считалась красавицей. Все остальные данные для того, чтобы считаться красивой, у Анны были (Александр мог оценить только лицо – фотографии пациентки в разных ракурсах были в истории болезни). Классический овал лица, ширина которого составляла три четверти от длины, высокий лоб, большие, миндалевидной формы, красиво очерченные глаза, столь же красиво изогнутые сочные губы, нежный, немного выступающий вперед подбородок, аккуратные, прижатые к голове, уши с маленькими мочками… Единственный ребенок, менеджер рекламного агентства, 23 года… 24 Анне не исполнится никогда, потому что она умерла за три с половиной месяца до дня своего рождения. Умерла на операционном столе…
Показания к операции были, противопоказаний не имелось. Из-за анатомических особенностей закрытая ринопластика была невозможна, пришлось проводить открытую. Кроме укорочения носа Анна пожелала сузить спинку и кончик (улучшать так улучшать). Согласно данным 3D-моделирования, в результате Анна должна была стать не просто красивой, а очень, невероятно, сногсшибательно красивой женщиной, потому что во всем остальном ее внешность можно было бы считать эталонной. Если еще и фигура была бы под стать…
Александр подумал, что с фигурой у Анны, скорее всего, все должно было быть в порядке, иначе бы она в комплексе с ринопластикой делала бы маммопластику или глютеопластику[11]. Во-первых, комплекс всегда обходится дешевле, а во-вторых, никто так не склонен улучшать все и вся, как женщины в возрасте от 18 до 25 лет. Перешагнув через четвертьвековой порог, люди то ли начинают более терпимо относиться к своей внешности, то ли свыкаются с определенными недостатками, которые и недостатками-то назвать язык не повернется, то ли начинают понимать, что идеал – понятие недостижимое, и улучшают лишь то, что реально нуждается в улучшении. В 20 же лет хочется улучшать все-все-все и малейшее отступление от мировых стандартов воспринимается как трагедия. Единственная дочь в семье, да еще и работающая, вполне могла позволить себе две операции вместо одной, если бы они были ей нужны.
История не знает сослагательного наклонения, это так. Но есть вещи, которые можно изменить, и есть такие, которые изменить нельзя. Веронику Алецкую изуродовали, вместо того чтобы вернуть былую красоту[12], но эту ошибку горе-хирургов удалось исправить. Анна Викулайская умерла, и в отношении ее уже ничего нельзя исправить.
«А зачем тогда все это? – подумал Александр. – Человека не вернуть, вопиющих, бросающихся в глаза нарушений врачи не совершили. Что можно изменить? Теоретически можно что-то предупредить в будущем, но для Викулайской ничего изменить уже не получится. Да, родственникам, может быть, нужно сознание того, что виновные наказаны, это в какой-то мере, возможно, уменьшит их горе, но…»
Додумывать не хотелось. Грустные мысли очень часто не хочется додумывать. Защитная психологическая реакция. Александр вздохнул, пообещал себе, что больше никогда, никогда-никогда не станет выступать в роли эксперта, и продолжил чтение.
Вскоре после начала операции, во время иссечения большого хряща крыла носа[13], у пациентки возникли экстрасистолы[14]. Единичные, раз в одну-две минуты, ничего опасного. Анестезиолог зафиксировал их появление, отметил, что все показатели жизнедеятельности пациентки остались неизменными и что нет причин прерывать операцию. Медикаментозной терапии не проводилось, поскольку она в этом случае не требовалась. С этим Александр был полностью согласен. Если перебои в работе сердца носят единичный характер и не вызывают каких-то проблем, то в лечении они и впрямь не нуждаются. Не обязательно быть анестезиологом-реаниматологом или кардиологом, чтобы это понимать.
Операция продолжалась. Наступил черед сближения носовых костей. Без сближения костей невозможно «сузить» нос, превратить широкий в тонкий и точеный. Это делается следующим способом – иссекается кость в области спинки носа, которая представляет собой как бы верхушку конуса, если смотреть в разрезе и боковые стенки, лишенные «верхушки» и оттого подвижные, сближаются друг с другом. Как удаляется кость? В этом случае при помощи тонкого резца и молоточка. В работе пластического хирурга есть много моментов, напоминающих работу резчика по дереву или скульптора.
Квалифицированный специалист делает ринопластику, как и все прочие операции, с таким расчетом, чтобы пациент не потерял много крови. Выбираются для разрезов места с небольшим кровоснабжением, иссеченные сосуды «прижигаются» коагулятором или пережимаются. Опытный хирург может сделать ринопластику так, что и прижигать почти ничего не придется, но – ах уж это вечное «но»! – у каждого человека есть те или иные индивидуальные особенности. Не обязательно – шестой палец на руке или третья почка, это ведь уникальные случаи. Гораздо чаще, можно сказать, очень часто какие-то сосуды или нервы могут проходить не там, где им положено. Хирург уверен, что в этой области кровеносных сосудов нет или почти нет, а на самом деле их там много. Тронул – началось сильное кровотечение. Кровотечение может оказаться фатальным или нет, но в любом случае оно осложняет операцию, удлиняет ее, сказывается на состоянии пациента. На состоянии врачей, как бы хорошо они ни были подготовлены, осложнения тоже сказываются. Когда все идет по плану, дело спорится, руки, образно говоря, так и летают – туда-сюда, туда-сюда. Все шаги известны наперед. Раздвигаем, отделяем, иссекаем, сближаем, фиксируем… Любая неожиданность в той или иной степени выбивает хирурга из привычной колеи. Хирурги – народ, привыкший ко всему, они, как саперы, всегда начеку, но любая суета, любой неприятный сюрприз осложняют дело. Осложнения осложняют, собственно, поэтому их так и назвали.
Кровотечение остановили, осушили операционную рану, продолжили операцию. Толком и продолжить не успели, как кровь пошла снова. Причины? Могли не очень хорошо «закупорить» сосуды, могли случайно задеть еще какой-то сосуд, из-за закупорки кровоточащих сосудов в соседних могло возрасти давление, и хрупкие стенки не выдержали… Прояснить истину до конца уже невозможно. «Возникло острое кровотечение из ветвей латеральной носовой артерии», – пишет хирург. Анестезиолог отмечает учащение сердечных сокращений и снижение артериального давления. Почему? Ведь кровопотеря была невелика. Рефлекторно? Тоже индивидуальная особенность – раздражение этой конкретной зоны вызывает падение артериального давления? Или ж совпадение?
Кровотечения из носа порой бывают весьма сильными, настолько, что приходится тампонировать носовую полость, но во время оперативного вмешательства в носовой полости можно поступить проще – достаточно перевязать артерию выше места кровотечения, и кровотечение остановится. Так и сделали – остановили, осушили, стабилизировали артериальное давление, продолжили операцию.
Вот в этом месте, в решении продолжать операцию, образно говоря, и оказались зарытыми все те собаки, которых сейчас норовят спустить на хирургов. Видели, что дело пошло не так, зачем продолжали? Недооценили тяжесть состояния пациентки? Вот вам и криминал – налицо халатность. Или же понадеялись на вечное «авось»? Так еще хуже! Народ жаждет крови врачей-убийц, и народ получит ее. Вина хирургов налицо. Хирургов, не анестезиолога, точнее – хирурга, ответственного за операцию. Именно он принимает решение – продолжать или нет, а ассистент, анестезиолог и прочие участвующие в операции обязаны ему подчиняться. Ассистент не вправе сказать: «Ну раз так, Иван Иванович, то доделывай сам, без меня» – и уйти. Анестезиолог тоже не вправе сказать: «Хочешь продолжать – дело твое, веди пациентку сам». Нет уж, раз уж вместе начали, так вместе и заканчивать. А потом уже после драки, то есть после операции, махать кулаками, выясняя, кто прав, а кто виноват.
Закончить? А что означает «закончить»? Хирурги не могут оставить все как есть. Надо ушить рану как положено. А осталось совсем чуть-чуть, операция близилась к завершению. И показатели гемодинамики стабилизировались – сердце стучало в правильном синусовом ритме[15], давление держалось на должном уровне. Дыхание искусственное, аппарат дышал за пациентку – так при масштабной ринопластике и положено. Дыхательная трубка вставлена в трахею и подключена к наркозному аппарату с функцией искусственной вентиляции легких, нос как бы «выключен» из процесса дыхания. Иначе как же делать ринопластику? Вдруг пациент вдохнет немного крови и получит аспирационную пневмонию[16], грозное заболевание?
Короче говоря, все наладилось, выровнялось, стабилизировалось. Почему бы не продолжить операцию? Прямых показаний для ее экстренного прекращения нет, и остался завершающий этап, половина которого включает в себя те же действия по ушиванию раны, которые производились бы и при экстренном прекращении операции.
Экстрасистолы были, но единичные, неопасные. Про них, наверное, в тот момент и не вспоминали. Анестезиологи о таких незначительных событиях часто вообще не сообщают хирургам – люди оперируют, нечего их понапрасну отвлекать.
Осталось немного. Не брать же пациентку ради этого на повторную операцию. Дел-то оставалось на полчаса с небольшим по самым пессимистическим прикидкам.
Кто же знал, что пациентка Викулайская выдаст на операционном столе фибрилляцию желудочков и умрет, несмотря на все старания врачей?[17] А стараний этих было немало.
Операция с летальным исходом. Что может быть страшнее для врача? У Александра никогда не умирали пациенты, но тем не менее он мог представить, какой это удар для хирурга и для всех, кто участвовал в операции. Хотели как лучше, а получилось так, что хуже и не бывает.
– Голову сломать можно, – пожаловался своему отражению в полированной столешнице Александр, отодвинув от себя материалы.
От сидения над бумагами затекли спина и шея. Александр встал, потянулся и повертел головой. Где-то противно хрустнуло, но не в голове, а, кажется, в позвоночнике.
4. Катавасия с кавардаком
Самый простой путь не всегда оказывается самым правильным. Подъехать в клинику и пообщаться с коллегой – это просто и быстро. Но эксперт не может вести себя подобным образом, потому что он не следователь и не оперативник. Эксперт вправе потребовать у следователя дополнительную информацию, а уж следователь будет решать, в каком виде ее предоставить. Иначе говоря, то ли сам допросит свидетелей и подозреваемых, то ли проведет допрос в присутствии эксперта. Но сложности удлиняют, а времени в обрез. Среда прошла в суете и знакомствах, в четверг Александр изучал материалы, а вечером обсуждал дело с доцентом Рыкаловым. Говорили только о деле, то есть – о ходе операции и действиях врачей, никаких «закулисных» и «подковерных» тем не касались. Рыкалов не затрагивал этих тем, а Александру по большому счету они были неинтересны.
– Все это и выеденного яйца не стоит! – сказал Рыкалов на прощание. – По-хорошему, если говорить начистоту, то эта история не тянет на уголовное дело. Поймите меня правильно, Александр Михайлович, я не корпоративную честь и белизну халатов блюду, а говорю то, что думаю. Неблагоприятное стечение обстоятельств – не более того. Да, возможно, если бы операция шла быстрее или была прервана, короче говоря – если бы она закончилась раньше, то фибрилляция уже случилась бы после нее или вообще не случилась. Но как можно говорить наперед? Я еще понимаю, если бы у Викулайской была какая-нибудь патология, если бы у нее в анамнезе было хотя бы одно нарушение ритма. Что-то, что могло насторожить коллег… Но не было ничего или же было, но она внимания не обращала. «Екнуло» сердце, ну и ладно…
Подчас периодически возникающие нарушения сердечного ритма выявляются случайно, во время обследования. Электрокардиография здесь не поможет, поскольку очень низка вероятность того, что пароксизм придется как раз на ту минуту, в которую записывается кардиограмма. Необходим как минимум суточный мониторинг – на груди залепляются электроды, на пояс прикрепляется записывающее устройство, в течение суток человек ведет дневник, в который записывает свои действия, когда проснулся, когда завтракал и т. д. Дневник нужен для того, чтобы во время расшифровки полученных данных врачи могли понять, при какой степени физической активности возник тот или иной пароксизм и как вообще реагирует сердце на физические нагрузки. Суточное мониторирование ЭКГ чаще всего называют холтеровским мониторированием по имени американского ученого, предложившего этот метод.
– …Выговор – еще куда бы ни шло, – Рыкалов поморщился, давая понять, что и выговор он считает чрезмерно высоким наказанием. – Но уголовное дело – это, конечно, перебор. Конъюнктурщина чистой воды! Нам нужно «дело врачей» местного розлива!
– Я, в общем-то, с вами согласен, Федор Васильевич, – признал Александр. – Не насчет «дела врачей местного розлива», а насчет того, что ничего преступного в действиях коллег я не нахожу. Надо бы, конечно, все еще раз взвесить, продумать, но в целом действия коллег кажутся мне обоснованными. Что касается хирургов, то я и сам, наверное, в подобной ситуации поступил точно так же. Если исходить из того, с чем я ознакомился…
– Вот видите! – совершенно неожиданно взволновался Рыкалов. – Если исходить из того, с чем вы ознакомились! Знаковая оговорка, Александр Михайлович! Показательная, я бы сказал! У вас есть какое-то недоверие?
– Есть непонимание, Федор Васильевич. «Недоверие» – это слишком сильно, для недоверия должны быть определенные веские причины, ну хотя бы одна. Хотелось бы узнать поподробнее о том, что происходило во время операции, и понять… – Александр замялся, думая о том, стоит ли договаривать, но все же решил договорить: – И понять, насколько слаженными были действия анестезиолога и хирургов.
– Хорошая формулировка, – одобрил Рыкалов. – Что вас насторожило? То есть – заинтересовало? Упоминание про экстрасистолы? Можно было и не упоминать, верно?
– Надо достоверно отображать ход операции и все, что происходит с пациентом, – ответил Александр, не поддаваясь на провокацию. – Если начать рассуждать в таком ключе – о чем можно упоминать, а о чем нельзя, – то можно зайти очень далеко. И для нас с вами изучение материалов дела окажется абсолютно бесполезным, потому что нельзя пользоваться материалами, которым не доверяешь. Тогда вся наша экспертная деятельность теряет смысл.
– Да она вообще бессмысленна! – выдал Рыкалов. – Так же, как и бессмысленна вся эта затея со следствием и судом! Если хотите знать, то я согласился дать заключение по одной-единственной причине – чтобы никто другой не навредил больше! Noli nocere[18] – вот мой девиз в данном случае!
«Пошли по грибы, а набрали ягоды», – говорила в подобных ситуациях бабушка Анна Тимофеевна. Noli nocere – хороший девиз, только вот задача эксперта заключается в том, чтобы помочь установить истину. Чтобы не навредить, проще всего ничего не делать. Кто спит, тот не грешит, разве не так?
Следователь Званский с утра был не в самом лучшем расположении духа. Настолько не в самом, что Александр даже заподозрил его в злоупотреблении алкоголем. Довольно частый и весьма характерный симптом – плохое настроение до момента принятия первой дневной порции алкоголя.
– Что вы у них хотите узнать? – недовольно пробурчал Званский, когда Александр сообщил ему о своем желании пообщаться с коллегами, проводившими операцию. – Вам дали копию истории болезни, копии объяснительных, копии протоколов допроса! О чем таком вы хотите узнать, чего я не узнал?
– Расспросить поподробнее о ходе операции, – пояснил Александр. – Задать уточняющие вопросы, если потребуется. Раз уж вы привлекли меня к этому делу, то я считаю себя обязанным вникнуть в него как следует. Иначе грош цена моему экспертному заключению.
– Ну, зачем усложнять? – скривился Званский. – Дело-то простое.
– Разве? – деликатно удивился Александр. – Вроде бы совсем недавно вы считали иначе? Или хотя бы говорили…
– В понедельник! – отрезал Званский. – Раньше, то есть сегодня, никак не получится. Приглашу всех на утро с таким расчетом, чтобы закончить до полудня. Даже если немного задержимся, то не страшно. «Сапсан» на Москву отходит в четырнадцать сорок пять, а до вокзала одна остановка на метро. Вы успеете.
Прозвучало это не как проявление заботы, а как пожелание проваливать на все четыре стороны, да поскорее. Во всяком случае, именно так показалось, Александру. Странные люди – сами пригласили, а теперь норовят поскорее отделаться. Зачем тогда нужно было приглашать? Или эксперт из Москвы виделся всем безобидным (и бестолковым!) дурачком, который приедет, полюбуется речными видами, напишет то, чего от него хотят (понять бы еще, чего именно, хотя бы для интереса), и отбудет восвояси. А что? Вполне вероятно. Уж не потому ли пригласили не маститого академика, а доктора без особых заслуг, да еще и обремененного административной работой? Человека, у которого заведомо мало свободного времени, можно сказать – совсем нет. Какой коварный расчет…
«Стоп!» – осадил себя Александр, потому что если продолжать думать в подобном ключе, то додуматься можно до многого, черт знает до чего можно додуматься. Но какой в этом толк и какой прок? Лучше не накручивать себя, а думать строго по делу. Назвался груздем, то есть – экспертом, так дай верное заключение, такое, чтобы потом ни жалеть, ни краснеть не пришлось. Подтверди репутацию столичного специалиста и возвращайся домой. В понедельник? А хотя бы и в понедельник! И очень удобно, что прямо с утра.
Порадовавшись тому, что не стал назначать на понедельник операции, Александр попрощался со Званским, вышел на улицу и понял, что до понедельника он совершенно свободен. Можно было вернуться в номер и еще раз перечитать материалы, но в этом не было ровным счетом никакой нужды, потому что за вчерашний день они успели намертво запечатлеться в памяти. А вот во время прогулки по городу в голову вполне могли прийти умные мысли.
Погода благоприятствовала прогулкам – было солнечно и морозно. Снежок приятно похрустывал под ногами, сразу вспоминался Пушкин с его каноническим «мороз и солнце, день чудесный». Все было, как в стихотворении, – еще вчера злилась вьюга и носилась мгла на мутном небе, а сегодня природа решила сделать людям подарок. Весьма и весьма кстати. Александр зашел в ближайшее кафе, даже не обратив внимания на то, сетевое это заведение или нет, заказал кофе и сделал несколько деловых звонков.
– Это всегда так! – сказал босс, узнав, что Александр немного задержится. – Сначала «еще на денек», а потом выйдет катавасия с кавардаком.
Босс и не думал скрывать раздражения, точнее – справедливого начальственного негодования. Его можно было понять. Обещал вернуться в понедельник, так изволь быть в понедельник. Дел много, дел всегда много, а доктор Берг в эксперты записался. Мало ли разве в Нижнем пластических хирургов? А в Москве их еще больше. Почему именно Берг? Свет на нем клином сошелся, что ли? Ну и так далее.
– Кавардак – это блюдо такое, – сказал Александр, желая немного «облегчить» разговор. – Крошево вперемешку.
– Не знаю, как насчет блюда, но моя бабушка называла кавардаком понос! – ответил на это Геннадий Валерианович и отключился.
Мать восприняла новость благодушно.
– Правильно, не торопись, – сказала она. – Отдохни немного, смена обстановки благоприятствует. А то ведь в Москве у тебя отдыхать никогда не получается…
Намек был по делу, то есть – к месту. В январе из-за срочных встреч (ну не могут некоторые люди выкроить время для переговоров, кроме как в субботу или воскресенье) пришлось дважды переносить визиты к матери на более позднее время и существенно сокращать их, настолько, что и поговорить толком не получалось. Так: как дела, как работа, что за новые соседи на площадке?.. Короче говоря, общались наспех, не как обычно привыкли общаться – с чувством, с толком, с расстановкой. Мать переживала, что сын слишком много работает, сын отшучивался, говоря, что когда еще можно много работать, как не в его годы.
– Во всем хороша мера, – сказала на это мать. – Ты, Саша, как врач, должен знать, что резервы организма не беспредельны. Как физические, так и психические. Если постоянно надрываться, то рано или поздно перегоришь, утратишь вкус не только к работе, но и к жизни. Это очень плохо, мне довелось видеть таких людей в своем близком окружении. Перегоревший человек – словно пустой сосуд. Ему от этого плохо, и тем, кто рядом с ним, тоже плохо.
– В буддизме пустота – одно из основных понятий, – заметил Александр. – Пустота – это свобода, то есть…
– Наверное, мы имеем в виду разную пустоту, – перебила мать. – Не слишком усердствуй. Всех дел не переделать, и живем мы не для работы. Точнее – не только для работы.
– А для чего мы живем? – заинтересовался Александр, обожавший вот такие разговоры с матерью, вроде бы и легкие, а в то же время очень глубокие и интересные.
– На этот вопрос каждый отвечает сам! – улыбнулась мать. – Чужие ответы не годятся. Скажу только одно, что работать особенно хорошо, когда есть для кого работать…
Вспомнив этот разговор, Александр спохватился, что надо бы позвонить Августе, но решил сделать это вечером. В рабочее время толком поговорить не удастся, потому что врачи-лаборанты всегда загружены работой, не одно исследование, так другое, толком не пообщаешься.
В любом городе есть своя ГПУ – главная прогулочная улица. В некоторых так сразу несколько, как, например, в Москве, где за первенство в этой категории спорят Тверская, Арбат и, с недавних пор, Большая Дмитровка. В Нижнем это Большая Покровская улица, одна из самых старинных улиц города. На Большую Покровскую Александр и отправился, благо до нее было недалеко.
В гостиницу он вернулся в половине восьмого, уставший, но довольный. Поднялся в номер, принял душ, переоделся, посмотрел, не в скайпе ли Августа (ее там не было), и отправился в ресторан ужинать. Друг Андрей частенько критиковал Александра за «узость ресторанного кругозора», иначе говоря, за привычку постоянно есть там, где понравилось, не испытывая никакой тяги к «открытию» новых мест. Александр резонно отвечал на критику: от добра добра не ищут. У него и в Москве было несколько не столько любимых, сколько предпочтительных заведений, а Андрей, как и положено журналисту, знал весь московский общепит «в лицо и поименно», от самых пафосных заведений до полуподпольных вьетнамских кафешек на вещевых рынках.
В Нижнем хватало ресторанов, но если при гостинице, можно сказать – дома, кормят вкусно, то зачем куда-то идти. Опять же – после сытного ужина (а при отсутствии обеда ужину положено быть сытным) не очень хочется выходить на улицу, ехать куда-то или идти. Гораздо приятнее подняться из ресторана к себе в номер и отдыхать или же заниматься делами.
