Вадим Норд
Ошибка юной Анны
2. Эскулап наоборот
Вадим Родионович все же приехал на вокзал встречать Александра. Он столь усиленно изображал радушие, что можно было заподозрить неладное. Александр так и поступил. Отказавшись от предложения «отобедать с дороги», он поинтересовался, нельзя ли прямо сейчас увидеться со следователем. Оказалось, что можно. Вадим Родионович усадил Александра в свой черный «БМВ Х6» и медленно, потому что дорога была скользкой, да еще и вдобавок началась метель, повез по городу. О деле, по которому приехал Александр, не было сказано ни слова, и чувствовалось, что это неспроста. То ли Вадим Родионович не хотел давать Александру какую-либо информацию, чтобы его не обвинили в попытке воздействовать на эксперта, то ли воспринял отказ Александра отобедать как нежелание пообщаться в спокойной обстановке. Второе было более вероятно. Если бы Вадим Родионович опасался обвинений, то вообще не приехал бы на вокзал. Машину Вадим Родионович вел неторопливо, основательно, уверенно. По всему – и по взгляду, и по речи, и по прямой спине, и по скупым четким жестам, и по манере вождения чувствовалось, что Вадим Родионович уверен в себе на все двести процентов. Легкий прищур свидетельствовал об ироничном взгляде на жизнь, но едва заметное подергивание правого верхнего века все же наводило на мысль, что жизнь для Вадима Родионовича – дело нервное. Про привычку к дорогим вещам можно было бы и не упоминать, потому что такому человеку все дешевое просто противопоказано. Как бисквитно-кремовый торт диабетику.
Ехать молча было неловко. В другой день Александр похвалил бы город, но сегодня хвалить было нечего, кроме серо-белой пелены за окном. Но, если хорошенько подумать, то тема для разговора всегда найдется.
– Вадим Родионович, а почему ваша клиника называется «Палуксэ»? – спросил Александр.
– Нравится? – не отрывая взгляда от дороги, спросил Вадим Родионович.
– Нравится, – честно ответил Александр. – Легко запоминается и… интригует.
– Сам придумал, – с гордостью сказал Вадим Родионович. – Две недели придумывал-придумывал, придумывал-придумывал, но так ничего и не придумал. Боялся, что мозг от напряжения расплавится. А потом решил пойти самым простым путем. Взял слово «эскулап», прочел его наоборот и побежал заказывать вывеску, бланки и рекламу.
– Точно – эскулап! – Александр легонько хлопнул себя по лбу, словно наказывая за недогадливость. – Как же мне раньше в голову не пришло!
– И никому бы не пришло, – снисходительно обронил Вадим Родионович. – Все гениальное просто, но в то же время непостижимо. Правда, некоторые меня критикуют. Например, наш массажист Лян, человек суеверный, как и положено китайцу, считает, что нельзя выворачивать наизнанку имя бога врачебного искусства. По его мнению, клиника с подобным названием обречена на разорение. Пока что у меня получается противостоять китайским суевериям.
Вадим Родионович скупо улыбнулся. Александр тоже улыбнулся.
– У вашей клиники тоже хорошее название, – на слове «тоже» Вадим Родионович сделал ударение. – «Ля бель Элен»… Сразу приходит на ум Париж, столица моды и красоты. Правильный ассоциативный ряд. Впрочем, наш мудрый Лян и здесь бы нашел, к чему придраться. Вспомнил бы, что из-за Елены Прекрасной началась Троянская война и чего-нибудь накаркал. Я его однажды спросил, как, по его мнению, должна называться моя клиника. Он ответил, что лучшим из названий было бы «Благоуханный цветок лотоса». С таким названием, сказал, можно не думать о рекламе, и без нее отбою от клиентов не будет. Может, для Китая оно и верно, но у нас своя специфика. На мой взгляд, «Благоуханный цветок лотоса» хорошо для ресторана или массажного салона, но не для клиники пластической хирургии…
В унылом казенном здании с унылыми коридорами в унылом кабинете полагалось сидеть унылому человеку, но следователь Сергей Максимович Званский оказался веселым добродушным лысым дядькой предпенсионного возраста. Наверное, таким, располагающим к общению, и должен быть настоящий следователь, человек, собирающий сведения, допрашивающий и расспрашивающий, чтобы ему хотелось рассказать как можно больше.
Вадим Родионович познакомил их и ушел. Званский быстро покончил с формальностями – «произвел», как он выразился, Александра в эксперты, ознакомил с правами и обязанностями, поставил перед ним вопросы, которые заключались в определении вины врачей при летальном исходе медицинской помощи, и выдал по списку (и под расписку) материалы для изучения.
– Это, конечно, не оригиналы, а ксерокопии, – сказал он, протягивая Александру винтажную картонную папку с тесемками, – но прошу без присмотра не оставлять и вернуть все в целости и сохранности. Вы что сначала намерены делать – изучать материалы или встретиться с другим экспертом, работающим по этому делу? Вот, кстати, его визитка. Рыкалов Федор Васильевич – золотая голова, золотые руки, золотой характер. Один из лучших хирургов Поволжья.
С лучшими врачами городов, областей и даже всея Руси Александру часто приходилось встречаться. Что поделать, людям нравятся такие вот неформальные титулы. Но «лучших врачей Поволжья» он еще не встречал. Что ж, посмотрим, каков ты, Федор свет-Васильевич. Судя по визитке, без особых фанаберий – ни золотого тиснения, ни буйного, режущего глаз многоцветья, ни обилия званий. Чего только не пишут люди на визитных карточках! От академиков всемирных информационно-интеллектуальных академий до скромно-неожиданного «эсквайр». Не исключено, что уже написаны диссертации, посвященные роли визитных карточек в аутопсихотерапии.
– Наверное, сначала изучу материалы, – ответил Александр, укладывая бумаги в папку. – Чтобы была база для общения.
– Сначала пообщайтесь без базы, – посоветовал следователь. – Федор Васильевич сориентирует вас на местности, а потом уже начнете знакомиться с материалами. Так вам будет легче. Если захотите задать вопросы кому-то из фигурантов, то напрямую не общайтесь, действуйте через меня.
– Эксперт не вправе вступать в личные контакты с участниками процесса, если это ставит под сомнение его незаинтересованность в исходе дела, – процитировал из только что прочитанного Александр, – а также не вправе самостоятельно собирать материалы для производства судебной экспертизы. Скажите, пожалуйста, Сергей Максимович, а что означает «сориентирует вас на местности»? В чем тут, в вашей местности, нужно ориентироваться? И может, вы сами меня сориентируете?
Сергей Максимович вздохнул, почесал затылок, покачал головой, а затем сказал:
– Дело это такое… На любой самый безнадежный висяк, который на контроле у руководства, обменял бы не раздумывая. Я, знаете ли, Александр Михайлович, вашу врачебную братию не очень жалую. По работе. По жизни – уважаю и доверяю, но вот по работе… Нигде не огребешь столько неприятностей, сколько вот на таких простых на первый взгляд делах. Вы думаете, я просто так, ради развлечения, комиссионную экспертизу назначил? Не думайте. Для развлечения у меня есть рыбалка и преферанс. И говорить я вам ничего не стану, потому что мне не положено вести с экспертами подобные разговоры. А Федор Васильевич вам, как эксперт эксперту, все объяснит.
– Давайте сразу уточним, Сергей Максимович, что если речь идет о даче заведомо ожидаемого заключения, то это не ко мне, – сказал Александр, глядя в глаза следователю. – Вы уж простите мою прямоту, но точки над «i» лучше расставлять сразу. Кто бы и как меня не ориентировал…
– Да я же совсем не об этом! – всплеснул руками Званский. – Я сам ничего, кроме объективной оценки, от вас не жду! Не придете к общему мнению с Рыкаловым, давайте каждый свое. Я имел в виду другое – чтобы вы представляли, откуда и куда дует ветер.
«Какая утонченная дипломатия, – иронично подумал Александр. – Ни слова в простоте. Сориентирует на местности. Откуда и куда дует ветер. Покойный Дегтярский яснее выражался…»[8]
Перед общением с коллегой Александр решил хотя бы в общих чертах ознакомиться с материалами. Мало ли что говорил следователь Званский. Доктор Берг привык жить своим умом.
В этот приезд Александр намеренно выбрал гостиницу в центре города, потому что ему никогда не доводилось бывать в Нижнем зимой. Хотелось долгими зимними вечерами гулять по заснеженным улицам старого города, дышать свежим воздухом, любоваться видами и уставать настолько, чтобы по возвращении в номер принимать горячий душ и сразу же засыпать, не думая ни о чем на сон грядущий. Гостиница не разочаровала, действительно оказалась уютной и комфортной, как описывали на сайте. Кроме всего прочего, порадовал своими правильными размерами сейф в номере. В него свободно умещалась папка с материалами дела. Александр разобрал дорожную сумку, заказал кофе в номер и стал знакомиться с материалами. Просматривал он их бегло, отмечая в уме ключевые моменты.
Операция проводилась по показаниям, нос у умершей пациентки и впрямь был некрасивый, вдобавок имелось искривление носовой перегородки…
Противопоказаний к операции не было, во всяком случае, в деле о них не говорилось ни слова. Предоперационное обследование провели как положено…
Протокол операции был написан так, что хотелось взять его в качестве образца для ординаторов. Александр читал и будто смотрел видеозапись – все как наяву…
«Стоп! – спохватился он. – Назначена комиссионная экспертиза. Я – хирург, Федор Васильевич тоже хирург, а кто же тогда должен оценивать действия анестезиолога? Хирург не вправе, ведь это другая специальность. Или есть отдельная экспертиза, про которую мне и знать не положено? А почему тогда в поставленных вопросах фигурирует анестезиолог Шишманников?»
Вопрос требовал немедленного уточнения. Александр позвонил Званскому.
– Простите, Александр Михайлович, вписал машинально, – ответил тот. – Конечно же, вам следует заняться только обоими хирургами, Качаловым и Словоходовым. Но если у вас возникнут какие-то соображения и по Шишманникову, то можете изложить их в устной форме. Я с удовольствием выслушаю, иногда, знаете ли, со стороны виднее. Опять же, я в курсе, что между хирургами и анестезиологами существуют определенные противоречия, как, например, между нами, следователями, и оперативниками. На этом противоречии все дело и основано, Иван кивает на Петра, Петр на Ивана, а наше дело – установить истину. С учетом всех факторов, в том числе и направления ветра.
«Дался ему этот ветер!» – подумал с досадой Александр и спросил:
– Сергей Максимович, у Викулайской есть влиятельные родственники?
– Правильный вопрос, – похвалил Званский. – Нет у нее никаких влиятельных родственников. Даже ни одного адвоката или журналиста нет. Совершенно обычная семья. Отец работает инженером на «Салюте», есть у нас такое научно-производственное предприятие, а мать – бухгалтером в драмтеатре. Но, если говорить начистоту, для нас статус родителей потерпевшей никакого значения не имеет. Закон одинаков для всех.
«А Волга впадает в Каспийское море», – подумал Александр, но озвучивать свой сарказм не стал.
Закончив чтение, он почувствовал, что нешуточно проголодался (утром, еще в Москве съел парочку бутербродов и с тех пор ничего не ел) и спустился на первый этаж пообедать. Ресторан при отеле был оформлен в стиле купеческого трактира XIX века – русский ампир во всем его ослепляющем величии. Обилие лепнины, скульптур, позолоты, резьбы, но в целом стильно, без лишней вычурности. Впрочем, ампир вычурностью не испортить, это сам по себе вычурный стиль. Роскошь, роскошь и еще раз роскошь. Меню в тяжелой кожаной папке было не очень большим, но полностью аутентичным. Солянка по-сормовски, любимые пельмени Максима Горького, котлеты по-нижегородски, морс «Волжский»…
– Сормово, насколько мне известно, исторический рабочий район, стало быть, солянка будет простая, без изысков? – спросил Александр у розовощекой курносой официантки.
Невольно и сам вместо «следовательно» употребил старорежимный оборот «стало быть».
– Простая, но вкусная, – улыбнулась официантка. – По-сормовски – это с грибами. Сушеные белые и соленые грузди. Неописуемый вкус.
– Надо попробовать, – сказал Александр. – А котлеты по-нижегородски – это как?
– Берется кусочек сливочного масла, облепляется говяжьим фаршем, затем свиным, обмакивается в яйцо и обваливается в сухарях, – подробно объяснила официантка и, конечно же, не обошлась без похвалы: – Очень вкусно получается.
– Вас не станут ругать за то, что вы выдаете кулинарные секреты? – пошутил Александр. – Это же, наверное, секрет, рецепт, передаваемый от бабушек внучкам. Вот я, например, за всю свою жизнь ни разу не слышал о котлетах по-нижегородски, несмотря на то, что уже приходилось бывать в вашем городе.
– Секрет в пропорциях и деталях, а не в том, что я вам рассказала, – отшутилась официантка. – А про ингредиенты нам положено рассказывать. Сейчас все подвинуты на еде, один это не ест, у другого на то аллергия, лучше уж рассказать. Попробуете котлеты?
– Непременно, – кивнул Александр. – Я еще и любимые пельмени Максима Горького могу заказать, если вы мне и про них расскажете. За что их Алексей Максимович любил?
– За их неповторимый вкус, – официантка закатила глаза и покачала головой, давая понять, насколько неповторим этот вкус. – Телятина с тертой брусникой – это поистине волшебное сочетание. Меньше дюжины брать не советую, не распробуете!
– Дюжину так дюжину, – согласился Александр. – За сорок минут я успею пообедать?
– Запросто, – обнадежила официантка и ушла, кокетливо покачивая полными бедрами.
В ожидании заказа Александр позвонил Рыкалову, представился, договорился о встрече и вызвал такси. Диспетчер, принимавшая заказ на машину, разговаривала очень суровым тоном, а в конце предупредила:
– Если передумаете ехать, двести рублей за вызов заплатить все равно придется.
– Я не передумаю, главное, чтобы вы до меня доехали, – ответил Александр. – В такую-то погоду.
– Сегодня разве погода? – хмыкнула диспетчер. – Так, легкий ветерок…
«Легкий ветерок» успел как следует прихватить щеки за то время, пока Александр пересекал тротуар и садился в машину. В больнице пришлось долго идти пешком к новому корпусу, потому что такси на территорию не пропустили. Но не бывает плохого без примеси хорошего – пробежка помогла взбодриться и прогнать сонливость, накатившую на Александра в теплом салоне с учетом сытного обеда.
Доцент Рыкалов, едва взглянув на Александра, включил чайник, стоявший слева от него на широком подоконнике. Пока пожимали друг другу руки и обменивались впечатлениями о погоде, вода закипела. В чашки со свежезаваренным чаем Рыкалов добавил немного из коричневой керамической бутылочки с черной этикеткой.
– Бальзам, – пояснил он. – Чисто в лечебных целях. Вы же, как я понимаю, не за рулем?
Рыкалов был похож на доктора Росса из «Скорой помощи». Не на актера Джорджа Клуни, а именно на доктора. Было в нем что-то такое, докторское, что описать нельзя, но даже если увидеть его на улице без халата и хирургической формы, то все равно сразу станет ясно, что это доктор.
– Не пойму, почему мы с вами до сих пор не были знакомы? – удивился Рыкалов. – Наш медицинский мир так тесен. С Вадимом Родионовичем вы же знакомы… А вы его, кстати говоря, хорошо знаете?
– Да не очень, – признался Александр, чувствуя, что вопрос задан неспроста. – Виделись несколько раз, разговаривали.
– Значит – не знаете, – констатировал Рыкалов. – Ничего, узнаете еще, будет возможность.
Он отхлебнул из своей кружки чаю и на секунду-другую зажмурился от удовольствия. Александр последовал его примеру. Чай и впрямь был очень хорош, согревал как тело, так и душу. Удержаться от того, чтобы сразу за первым глотком сделать второй, было решительно невозможно. Очень хорошо и уютно сидеть на удобном, не мягком и не жестком, а серединка на половинку, диванчике в маленьком кабинете с большим окном, смотреть на темную заоконную мглу и пить вкусный согревающий напиток.
– Напиток богов! – сказал Рыкалов, видя, что гостю понравился чай. – Еще бы меду ложечку, башкирского, да ординаторы весь слопали. Чудовищно прожорливые у меня ординаторы, все, что на стол ни выставишь, съедают подчистую. Благодаря им я в свои пятьдесят строен аки кипарис. Может, и разъелся бы, да не с чего. Дома два сына и вечно пустой холодильник, на работе – рота ординаторов и такая же ситуация с холодильником. Ем досыта только в гостях, такая вот оказия.
Говоря это, он улыбался, и Александру стало ясно, что доцент Рыкалов человек хороший, добрый и, судя по всему, неглупый. У глупых людей не бывает умного взгляда. Величественно-напыщенным их взгляд бывает часто, а умным – никогда. «С таким можно говорить прямо», – решил Александр и сказал:
– Я себя, Федор Васильевич, чувствую примерно как сиамский посол при дворе Людовика Четырнадцатого. Не могу понять, что тут у вас происходит. Намеки туманны, но что-то за ними кроется. Господин Званский сказал, что вы сориентируете меня на местности. Сам этим заниматься не захотел. Вадим Родионович тоже ведет себя немного странно. Сказал, что это он предложил Званскому мою кандидатуру. А разве вправе он в такой ситуации предлагать экспертов по своему выбору? И чего-то он недоговаривает, во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление. Может, вы проясните ситуацию?
– Сориентировать? – усмехнулся доцент. – Это можно. Начну со Званского. У него есть одна весьма неподходящая для следователя черта – он любит спокойствие. С такой любовью надо в архиве работать или в музее каком-нибудь. Спокойствие для Званского – высшая ценность, а кредо его таково: «Отстаньте от меня и делайте что хотите!» Беспокойных дел он не любит, а это дело определенно беспокойное, резонансное. Нынче принято обвинять нас, докторов. И взяточники мы, и пофигисты, и бездари тупые… Один наш театр, малоизвестный, но очень современный, уже репетирует пьесу про врачей-убийц. По свежим, так сказать, событиям. Все решили, что кто-то непременно должен быть виноват, хотя следствие не закончено и суда еще не было. Пришла здоровая женщина в клинику, чтобы форму носа исправить, и умерла во время операции. Здоровая же, а умерла. Непременно врачи виноваты. И ведь не объяснишь людям, далеким от медицины, что такое операция, что такое наркоз, и как вообще оно бывает. Я никого не обеляю и не навязываю вам какой-то точки зрения, я просто говорю о том, что и там, и там, – Рыкалов указал пальцем сначала в окно, а затем в потолок, намекая на общество и властные структуры, – хотят видеть, как виновные будут наказаны. И вот тут начинается вторая часть мерлезонского балета. Кого именно считать виновным? А если учесть, что на докторе Качалове держится вся мерзляковская клиника…
Александр не сразу вспомнил, что фамилия Вадима Родионовича Мерзляков. Ничего удивительного – обилие впечатлений, усталость, горячий чай с крепким бальзамом.
– …то велик соблазн сделать козлом отпущения Словоходова или Шишманникова, но вероятнее все же Словоходова. Короче говоря, не в чем мне вас ориентировать. Просто скажу, что Званский боится неприятностей и потому хочет иметь железное доказательство вины врачей, всех или кого-то одного. Версии с неблагоприятным стечением обстоятельств он не захочет придерживаться даже в том случае, если она будет подтверждена. Народ жаждет крови, то есть – отмщения! Большие пальцы вниз![9]
Зазвонил один из двух телефонных аппаратов, стоявших на столе. Рыкалов снял трубку, выслушал, что ему сказали, и встал. Александр тоже встал, потому что без объяснений догадался, что коллегу срочно вызывают к кому-то из пациентов.
– Я же не только пластикой занимаюсь, – сказал Рыкалов, разводя руками. – Всем понемножку приходится. Рад был познакомиться, Александр Михайлович, вы мне завтра позвоните в середине дня.
– Непременно, – пообещал Берг.
Александр приготовился к длительному стоянию на ветру, но ему повезло: едва он вышел на улицу, рядом остановилось такси, из которого, кряхтя, охая и поминая откровенно недобрыми словами какого-то Ваню, начала выбираться очень полная женщина, закутанная в серый пуховый платок. Александр помог ей выбраться, достал из салона пакеты, а затем уселся на переднее сиденье и попросил отвезти его в гостиницу.
– Цэпочка! – сказал водитель, в котором без труда угадывался уроженец Средней Азии.
– Что? – переспросил Александр. – Какая цепочка?
– Хорошая, – улыбнулся водитель. – Один пассажир вышел, другой сел. Цэпочка или канвейр. Всегда бы так было…
«Сейчас отогреюсь под горячим душем, затем позвоню маме и Августе и завалюсь спать», – думал Александр, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Он успел сделать только один звонок, когда в дверь постучали.
– Кто там? – не подходя к двери, спросил Александр, думая, что кто-то ошибся номером.
– Это я, Вадим Родионович, – послышался из-за двери знакомый голос. – Простите, что без предупреждения, Александр Михайлович, но у меня к вам важный разговор.
«Виделись уже сегодня, могли бы и о важном поговорить», – подумал Александр, поднимаясь из кресла. Он решил, что переодеваться нет смысла, запахнул поплотнее махровый халат, надетый после душа, и впустил незваного гостя, очень надеясь на то, что разговор будет коротким.
Увидев Александра в халате, Вадим Родионович изобразил смущение (именно что изобразил, по глазам было видно) и принялся заверять, что он «всего на минуточку». Но в кресло усаживался основательно, даже поерзал немного, чтобы сидеть было удобнее. Закинул ногу на ногу, сцепил пальцы в замок на животе – поза обороны. Александр понял, что разговор предстоит непростой, но с выводами не спешил. Соблюдая правила гостеприимства, предложил кофе или чай. Вадим Родионович ответил, что с удовольствием выпил бы кофе. Александр заказал в номер два двойных эспрессо.
– Хорошо вы устроились? – начал разговор Вадим Родионович.
– Как видите, – Александр обвел рукой вокруг себя.
Номер был самым обычным, с небольшой претензией на роскошь в виде затейливой люстры с плафонами-лилиями и «богатого» летнего пейзажа на стене вместо положенной в гостиничных номерах абстракции. В холодном феврале пейзаж не грел душу, а выглядел откровенным издевательством.
– При иных обстоятельствах рад бы был видеть вас у себя дома, – Вадим Родионович щедро улыбнулся и на пару секунд разомкнул руки, развел их в стороны, а потом снова сомкнул в замок, – и впредь, когда все закончится, буду рад. Учтите это.
– Спасибо, Вадим Родионович, но я предпочитаю гостиницы, потому что не люблю никого стеснять. – Александр сказал правду, а не просто отказался от предложения собеседника.
Горничная принесла кофе. Гость отпил глоток, поглядел на висевшие на стене часы и перешел к делу:
– Александр Михайлович, я намеренно дал вам возможность освоиться и составить впечатление об этом… неприятном инциденте, прежде чем начать серьезный разговор. Если бы я сразу же начал давить на корпоративную солидарность, жаловаться на то, что со мной просто хотят свести счеты и так далее, то вы бы могли плохо обо мне подумать. Решили бы, что я собираюсь использовать вас втемную. Но теперь, надеюсь, вы уже поняли, что к чему…
Александр изобразил на лице легкую степень сомнения, давая понять, что еще не разобрался в деле досконально.
– …и мы можем поговорить начистоту. – Вадим Родионович притворился, что не заметил сомнение на лице собеседника. – Мне нужна ваша поддержка, и я оценю ее по достоинству. Мир тесен, сегодня вы мне поможете, завтра я вам помогу, к тому же прошу учесть, что ваша помощь будет вознаграждена должным образом…
– Вадим Родионович! – Александр подбавил в голос капельку металла, но всего лишь капельку, совсем чуть-чуть. – Я прекрасно понимаю ваше состояние, но лучше всего будет, если мы сменим тему и больше никогда к ней возвращаться не станем. Это поможет нам обоим избежать осложнений в наших отношениях. Давайте считать, что этого разговора вообще не было, что вы заглянули ко мне для того, чтобы убедиться в том, что я хорошо устроился. Договорились?
– Не договорились, – тоже не без металла в голосе ответил Вадим Родионович. – Как мы можем договориться, если вы мне не дали договорить? Я столько времени ждал этой возможности, ехал к вам сейчас бог знает откуда, а вы не хотите уделить мне десяти минут? Да, я понимаю, что вы устали…
– Усталость здесь ни при чем, – осадил собеседника Александр. – Если вы, Вадим Родионович, пригласили меня в расчете на то, что со мной можно договориться, то вы ошиблись. Я ответственно отнесся к вашей просьбе, отложил свои дела, выкроил время для приезда, но я столь же ответственно отношусь ко всему. Так что давайте закончим этот бесперспективный разговор. Если хотите, можем побеседовать на какую-нибудь нейтральную тему.
– На нейтральные темы мы уже наговорились, – Вадим Родионович поставил чашечку на стол, мимо блюдца, так резко, что едва не разбил ее, и столь же резко встал. – Неужели вас не интересует цена вопроса? Я понимаю, когда упирается Рыкалов, но вы! Я так на вас надеялся…
– Был рад увидеться с вами, – Александр встал и протянул Вадиму Родионовичу руку, которую тот демонстративно не пожал. – Давайте считать, что этого разговора не было.
– Спокойной ночи! – буркнул Вадим Родионович и ушел.
Александр приоткрыл окно, чтобы выветрился запах одеколона, оставшийся от гостя. «Чтобы духу твоего тут не было», – подумал он. Нет, каков наглец, а? Пригласил «нейтрального» эксперта, называется. Почему он так беспокоится? Нет, понятно, что повод для беспокойства у него есть, и Рыкалов говорил о том, что «народ жаждет крови»… «Я понимаю, когда упирается Рыкалов», – сказал Вадим Родионович. Значит, с Рыкаловым он уже пробовал договориться, но не вышло? Уж не потому ли понадобилась комиссионная экспертиза? Доктор Берг как противовес? Что у них здесь происходит на самом деле?
Визит Вадима Родионовича и общая неясность ситуации вызывали раздражение. В самый раз было для успокоения нервов заняться каллиграфией, только вот кисти, тушь и бумага остались в Москве. Александр даже забыл, что собирался позвонить Августе, да так и не позвонил. Он попробовал было заняться изучением материалов, но быстро понял, что лучшее, что можно сделать сейчас, это лечь спать.
Усталость одолела раздражение, и заснул он сразу, как только голова коснулась подушки.
