bannerbannerbanner
Окруженец. Затерянный в 1941-м

Вадим Мельнюшкин
Окруженец. Затерянный в 1941-м

Полная версия

– Грузовик пройдет.

– Сейчас, по сухости, да. Если дожди пойдут или по осени, вряд ли.

Глава 5

На немцев я выскочил, как черт из табакерки, те аж за оружие от неожиданности схватились, хотя вроде мотор должны были слышать, но, рассмотрев форму, успокоились.

– Обершутце, – обратился я к тому, который держал в руках винтовку, напрочь игнорируя пулеметчика. – А где дорога?

– Дорога в неисправном состоянии, господин унтер-офицер.

– Вот же свинская страна, – я обескураженно почесал затылок.

Немцы тут же заулыбались – господин унтер-офицер изволил пошутить, значит, надо адекватно отреагировать, вдруг доложит начальству, что в него из пулемета целились, потом доказывай, что не верблюд.

– У меня на карте, правда на русской, здесь дорога обозначена. И как я теперь в эти Захаричи или Захарничи, вот же дурацкие названия, попаду? Здесь что, бомбежка была?

– Никак нет, господин унтер-офицер, это наши герои-снабженцы так дорогу изуродовали. Бандиты в тех самых Захарничах на днях мост сожгли. Вот наши умники-тыловики и поперли в обход, да так, что пять машин здесь утопили. Еле достали.

В лесу трижды прокричала кукушка.

– Вот ведь свинство, – я достал из кармана пачку сигарет, сунул одну в рот и тряхнул пачку так, что из нее показались еще две. – Угощайтесь, обершутце, и напарника не забудьте.

– Спасибо, господин унтер-офицер.

– Сейчас огоньку достану.

Я опять сунул руку в карман, а достал уже с пистолетом. Бац! Расстояние было меньше метра, поэтому я не боялся промазать, стреляя прямо от пояса. Пуля ударила пулеметчика в середину лба. В лесу грохнул винтовочный выстрел. Второго не последовало, значит, все в ажуре. Сигарета только начала выпадать из пальцев старшего солдата, когда ствол «люгера» уставился ему между глаз.

– Руки, фашистская свинья!

Правильно, ручки в гору.

– На землю, руки на затылок!

Вот так и лежи, зато не увидишь, как у меня пистолет в руках ходуном ходит, а значит, в голову дурные мысли не полезут. Из леса выскочил Жорка и, дождавшись моего взмаха рукой, метнулся назад, откуда вместе с Петром Егоршиным выволок третьего охранника. Пленные оторопело смотрели, как какие-то люди, одетые частично в советскую, а частично немецкую форму, споро занимают оборону.

– Товарищ командир, я двоих с пулеметом отправляю метров за триста на север?

– Старшина, действуй по плану, не кипятись, все идет нормально.

– Так понимаю, командир, но это ж… Раньше ж они нас били и по лесу гоняли, а теперь мы… Вот так… Запросто… Раз, и нету…

– А раз понимаешь, то давай руководи обороной, а я пойду наших введу в курс дела. Фашиста спеленай получше, и учти – в течение ближайшего часа он нужен мне живой, но необязательно невредимый.

До грязных и измученных пленников идти было метров семьдесят, ровно столько, сколько гати они успели восстановить – немцы в грязь особо лезть не хотели и расположились, где посуше.

– Товарищи бывшие военнопленные, выбирайтесь-ка из этой лужи. На сегодня работы закончены. На виду не болтайтесь, постройтесь вон там, в лесочке. Инструмент не бросайте.

Когда вернулся, Петр, одетый в немецкую форму, уже переливал из канистры бензин в бак моего мотоцикла. Запасливые немцы оказались, канистра у них с бензином запасная.

– Егоршин, как тут дела с трофеями?

– Нормально, тащ кмдир, мотоцикл хороший, вот канистра с бензином, трос хороший есть, инструмент кое-какой.

– А куда пулемет уже уволокли?

– Старшина сказал – надо дополнительную позицию организовать. Ганса с собой утащил.

– Хорошо, я к нашим освобожденным узникам, а ты здесь покрутись, поизображай несение службы.

– Есть!

Наше новое, надеюсь, пополнение довольно ровной шеренгой стояло под прикрытием деревьев. Кошка тоже был уже здесь, молча прохаживаясь перед строем. При моем приближении протянул мне автомат и подсумки, принял винтовку и отступил за спину.

– Товарищи красноармейцы, плен ваш закончился. Времени у нас мало, поэтому буду краток. У вас есть три пути, если, конечно, не считать возможности вернуться обратно к немцам, – строй слегка загудел, выражая свое отрицательное отношение к этому предложению. – Вот и отлично. И так первый – разбежаться по окрестным деревням и молить бога, чтобы вас не поймали, второй – идти на восток на соединение с Красной Армией. Синусы данного варианта в том, что если даже и дойдете, то как вас встретят без оружия и документов, предсказать не могу, даже если опустить факт нахождения в плену. И наконец третий – вступить в наш партизанский отряд. Нет нужды объяснять, почему оружие вы получите только при третьем варианте?

– Товарищ, разрешите обратиться?

– Представьтесь.

– Старший сержант Матвеев!

– Обращайтесь.

– Примерно через час еще немцы приедут, двое, на грузовике.

– Я знаю, и прямо сейчас отправлюсь решать эту проблему. По всем остальным вопросам обращайтесь к старшине.

* * *

Трехосный «Крупп» – машина с хорошей проходимостью, но даже он пасует перед русской грунтовкой, особенно если ее разбила перед этим пара сотен его собратьев. И все равно, натужно гудя, он упорно лез вперед. Конечно, когда у тебя в кузове сидят три десятка русских пленных, готовых в нужный момент вытащить машину на руках из любой канавы или ямы, чувствуешь себя спокойнее. Эти унтерменши под прицелом пулемета могут работать быстро, даже если их и не кормить, а за еду они готовы сделать что угодно. Водитель вел машину очень аккуратно, зная, что если застрянет, то придется километр идти за помощью да потом гнать этих грязных животных обратно столько же. Как только телеги местных крестьян, которых мобилизовали возить бревна на ремонт дороги, не вязнут в такой грязи? Ну вот, накаркал. Сразу за поворотом дорогу перегородил «семьсот пятидесятый» «цундапп». Мешал проезду он не просто так, а сам был заблокирован валявшейся на боку повозкой, с которой опрокинулось несколько бревен. Унтер-офицер, с закинутым за спину «тридцать восьмым» «машинпистоле», орал на перепуганного русского, а рядовой с винтовкой стоял в паре метров и нагло щерился, глядя на это. Оглянувшись на подъехавший автомобиль и высунувшегося из кабины шофера, унтер призывно махнул рукой.

– Рядовой, берите своего напарника и помогите этой русской свинье освободить дорогу, – после чего зло посмотрел на ухмыляющегося солдата. – Тебя, Ганс, это тоже касается, поставь винтовку и берись за бревно.

Работа не заняла и пяти минут. Бревна были оттащены в сторону, а телега поднята на колеса и тоже отогнана в сторону нахлестываемой русским лошадью. Когда же водитель со своим сопровождающим попытались вернуться в машину, они обнаружили, что находятся под прицелом двух стволов, один из которых был автоматическим.

– А теперь оба на землю мордой вниз и руки за спину. Или кто-нибудь хочет стать мертвым героем?

Появление из леса красноармейца с пулеметом окончательно все расставило по своим местам.

К гати мы возвращались уже на двух моторах. Я, впереди на мотоцикле, за мной «Крупп», ведомый Полищуком, и с Давыдовым, охранявшим в кузове двух бывших владельцев грузовика. Кузьма обходными тропами отправился домой, ему с телегой долгонько придется добираться. Настроение было радужным – пока все шло как по маслу. До отбытия на новое место дислокации есть несколько часов, во время которых нас вряд ли кто потревожит. По прибытии сразу подбежал старшина.

– Товарищ командир, разрешите доложить.

– Докладывайте, товарищ старшина.

– Во время вашего отсутствия происшествий не произошло. Из тридцати освобожденных военнослужащих трое изъявили желание отправиться на соединение с Красной Армией, остальные хотят вступить в отряд.

– Ну что ж, хороший результат.

– Только мне кажется, никуда они не пойдут, рожи больно хитрые, забьются к местным бабам под юбки.

– Да и черт с ними. Лучше, если они потом удерут, когда будут знать много об отряде?

– Так-то оно так…

– Старшина, не бери в голову, что ни делается, все к лучшему. В кузове еда, займись питанием личного состава. Ходоков тоже накорми, не жадничай.

– Есть!

– Секреты пусть питаются на месте. Снимешь их, только когда тронемся, прямо по дороге и подберем.

Первым после обеда ко мне подошел Матвеев, чего я, впрочем, и ждал.

– Товарищ командир отряда, разрешите обратиться?

– Обращайтесь, только давайте отойдем и присядем. Разговор, думаю, будет долгий. Курить будете?

– Так точно, буду. Не помню уже, сколько без табачку.

– Оставьте себе пачку, я не курю. Кстати, всем остальным тоже советую бросать. Знаю, что на войне не бросают, но очень советую. От этого может зависеть не только ваша жизнь, но и судьба отряда. Ладно, это лирика. О чем хотели поговорить?

– Дело тут такое. Красноармейцы решили остаться в отряде, но положение наше достаточно шаткое. Когда в плену были, понятно, но сейчас мы вроде как свободны, и если не пойдем к своим, то станем дезертирами. Дойти, как вы и сказали, шансов немного, а если и дойдем – особый отдел.

– Понимаю, сержант, хочется и рыбку съесть, и все прочее. Смотри сам – все вы попали в плен, раненых и контуженых среди вас незаметно… Не перебивай начальство, знаю, каждый расскажет душещипательную историю, как «до последнего патрона, невзирая, обстоятельства оказались превыше» и прочее бла-бла-бла, только следователь до вас таких историй уже наслушался, да еще от бойцов и командиров, вышедших с оружием и документами. Как ты думаешь, что он сделает? А уж если у него есть разнарядка по поимке предателей и шпионов, то ему вас сам бог послал.

– Да, безрадостную картину вы нарисовали.

– Не без того. Так что я ваш ангел-спаситель. В конце концов лучше от немецкой пули погибнуть, чем от своей, хоть пользу в два патрона принесешь. Единственный вариант к спасению как жизни, так и доброго имени для вас, это к моменту возвращения наших иметь в руках оружие, захваченное у врага, и кучу скальпов на поясе. Не делай такие глаза, насчет скальпов я фигурально, в наше просвещенное время их успешно зольдбухи заменяют. А приказ о зачислении вас в отряд будет составлен по всей форме: опись, протокол, сдал, принял, отпечатки пальцев! Как заведем начальника штаба, так и все полезные телодвижения будем приказами оформлять – украл у немцев ящик туалетной бумаги – поощрение, ею же. Шучу! Ладно, мне другое интересно, расскажи мне про лагерь, в котором вас содержали.

 

– Та чего рассказывать? Место даже на карте точно не покажу, но ехать отсюда минут тридцать-сорок, но к расстоянию это не привяжешь, так как последние минут двадцать сюда по разбитой колее, а до того по дороге и быстро.

– Положим, про место мне немцы сами с удовольствием расскажут, кстати, не похоже, что они из охраны лагеря.

– Эти нет, они нас из него утром забирали, а вечером опять сдавали. Таких групп, как наша, несколько. Попасть на работу за счастье, кормят здесь хоть и скудно, но из солдатского котла, а в лагере, почитай, совсем жрать не дают. Так иногда гнилье какое полувареное. Иногда местные чего перебросят через забор, что немцы для выкупа не возьмут, так из-за этого такие драки бывают.

– Что за выкуп?

– Ну, бабы местные приходят, приносят яйца, молоко, пирожки какие и выменивают пленных – говорят, сын или внук, немцы небось не верят, но отпускают, только требуют, чтобы те на учет вставали. Много не отпускают, два-три, максимум пять человек в день, им жратвы хватает.

– А что тут вчера было?

– Вы про расстрел? Так все просто – за побег одного расстреливают пятерых.

– В лагере немцы беспредел не начнут из-за вас? Не только побег же, но и охране каюк.

– Не знаю, там и так беспредел, что хотят, то и творят, могут просто так пристрелить. Не думайте, товарищ командир, если даже что и будет, вины вашей тут нет – кого не убьют, тот сам скоро от голода сдохнет. Я всего две недели в плену, а уже еле ноги таскаю. Лагерь считается пересылочным, если дальше кого отправят, тот, может, и выживет, но, поглядев на фашистские порядки, скажу, больше я в плен не дамся.

– Людей в лагере сколько? Охрана какая?

– Людей когда как, если долго пополнение не приходит, а фашист зверствует дюже, то человек сто пятьдесят остается, а в основном сотни под две. Охраны человек двадцать, четыре пулемета на вышке да два на входе. Половина с автоматами. Хрен дернешься.

– Строения какие?

– Да там всего пара домов – фрицы в них сидят, а мы под небом голубым да за тремя рядами колючки, вот и все наши укрытия. Хотели ямы какие вырыть, фашисты не дали. Дожди пойдут – будет большое кладбище.

– Из инструмента у вас здесь что есть?

– Лопат с десяток, ломов да кирок столько же, две пилы да кувалд четыре штуки. Вот и все.

– Это очень хорошо – в старый лагерь мы не возвращаемся, как приедем на новое место, надо будет срочно землянки рыть.

– Так мы не пехом? Ну вы, товарищ командир, рисковый.

– Я не девка, нечего меня комплиментами в краску вгонять.

* * *

Самое опасное место для нас – перекресток с шоссе. Хотя пополнение и утверждало, что поста там ни разу не было, но сведения, что на дороге встречались заставы фельджандармерии, меня здорово беспокоили. Двигаться решили с передовым охранением в виде цундаппа, меня, сержанта с пулеметом и Егоршина, которому я отдал пистолет в придачу к винтовке. Автомат мог стать весомым аргументом, потому сам сел сзади. «Крупп» двигался в ста метрах позади, а его подпирал «БМВ» с еще тремя бойцами – тут мудрить не стали, они так всегда путешествовали. Весь наш арсенал находился в кузове и мог быть применен в любой момент. Прорвемся мы практически в любом случае, если, конечно, не встретимся с каким-нибудь маршевым батальоном, да и тогда скорее всего удерем, правда, не все. Но очень не хочется след оставлять.

Подъехав к дороге, удивился малой интенсивности движения, по соседней трассе немцев сновало на порядок больше. Я имею в виду именно порядок десятичного числа, а не, как все мои знакомые, двоичного. Устал я с ними бороться, вроде люди с высшим, иногда не законченным, образованием, но хоть кол на голове теши. Один, помню, вообще заявил, типа цена чего-то там упала на порядок с тысячи рублей до девятисот пятидесяти. Нет, в чем-то он, конечно, прав, у меня даже аргументов не нашлось. Что странно – знакомых тела моего носителя я уже воспринимаю как своих. Боюсь представить, что дальше будет. Хорошо еще, с Зелински до того не доходит. Впрочем, это все опять же лирика, которая к нашей задаче по успешной ретираде отношения не имеет. Бросок через перекресток удался на все сто. Дальше было проще. Ввиду Залесья проследовали тихо, без шума и пыли, и через пять минут подкатили к лесопилке. Еще десять минут ушло на заготовку, укладку на обочину и уборку слег и лапника, зато место нашего съезда с дороги теперь разве что Дерсу Узала определит. Гать тоже особых проблем не принесла, и вот мы у врат Мадрида, в смысле, на острове Безымянный. Проскочили. Тот, кто утверждает, что ни один план не выдерживает столкновения с действительностью, либо не умел составлять нормальные планы, либо страдал лишними усложнениями планирования.

Рыть землянки было уже поздно, придется ночевать под открытым небом, благо что костры жечь можно относительно безопасно, правда, маленькие и неяркие. Пока суть да дело, решил выяснить, на что в общевоенном смысле можем рассчитывать с новым пополнением, для чего устроил блиц-опрос оного. Ну что можно сказать? Как и ожидалось, больше половины составили подданные царицы полей, послушники бога войны, если зенитчика к ним тоже относить, присутствовали в количестве трех штук – минометчик и наводчик ПТО. Остальные по мелочи – два кавалериста, санитар и водитель бронеповозки с номером двадцать шесть, после соответствующей буквы, относящей ту к гордой породе танков. В империалистическую был бы грозный агрегат, да и узкоглазых сынов Аматерасу мог впечатлить, а вот немецкие «панцеры» как-то не очень его жаловали. С этим водителем и случилась главная закавыка вечера. Началось с того, что кроме специализации своих новых бойцов интересовался и их званиями. Кроме Матвеева, нашлось еще два сержанта да один младший, вот тут бронеходчик и подошел. Какова была степень моего опупения, когда этот пацан заявил, что является лейтенантом, рассказывать не буду.

– И как вас угораздило?

– Выпуск в этом году был ускоренный, на место службы я прибыл девятнадцатого июня, представился в штабе двадцать второй танковой дивизии. Двадцатого принял взвод «Т-26». Двадцать третьего от взвода не осталось ни одного танка. Дальше отступление. Уже под Полоцком немцы обнаружили нашу группу в лесу и взяли в плен.

– А форму когда сменил и документы уничтожил?

– Там в лесу и поменялся с убитым красноармейцем. Но форму, документы и личный «ТТ» я спрятал. Патронов все равно не было.

Ну да, судя по заминке, патроны были, но светить пистолетом ему не хотелось, но я не судья – каждый выживает, как умеет. Как бы то ни было, проблему надо решать.

– Значит, так, товарищ красноармеец, лейтенанта я перед собой не вижу, а потому вопрос этот буду решать, когда увижу. Все ясно?

– Так точно, товарищ командир отряда.

– Свободны.

На лице этого еще не совсем лейтенанта заметил облегчение. Ага, он облегчился, а я должен теперь голову ломать, чего от него ждать. Ладно, это пока терпит.

– Командир, о чем думы тяжкие?

Жорка нарисовался, блин, не сотрешь.

– Есть у нас, сержант, теперь каждой твари минимум по паре, ну почти. Моряков с летчиками нет, но это к лучшему, но есть кое-кто, кого мне не хватает.

– И кого?

– А самого завалящего сержанта НКВД.

– Свят-свят! Сплюнь, командир! Нельзя такое поминать всуе, особенно на закате. Ты его помянешь, а он как заявится! Зачем тебе ужас этот?

– Видишь пополнение? Вот оно меня и беспокоит.

– Думаешь, фашист кого к нам подослал?

– Думаю – пока нет. Сложно слишком для нас, убогих, да и конвоиров я допросил. По крайней мере приказов кого-то конкретно не расстреливать у них не было. Но думаю, эти не последние, а методики допросов у меня нет. Я бы и на опера какого из угрозыска согласился. Нет на примете? Вот и у меня… Чего хотел-то?

– Мы со старшиной харч прикидывали. Если консервы все в ход пустить, утром людей кое-как накормим, а дальше – труба.

– Консервы не трогать, это НЗ. Придется слегка поголодать. Новичкам хоть что-то надо будет дать, а сами прямо с утра за продовольствием и двинем. Есть у меня мысль, и я ее думаю.

* * *

Формы немецкой у нас хоть и прибавилось, спасибо утопленникам, что сейчас, с легкой руки старшины, кормят всякую болотную живность под Худобками, но было не так уж и много, потому второй мотоцикл решил не брать. Полицаев изображали четверо парней из нового пополнения, не самые худые, остальных брать не решился, ну не полицайские у них рожи, да и куда мне столько. Залесье – село большое, домов восемьдесят, но все равно не батальоном же туда идти, да и гражданки только на четверых. Повязки сделали из простой белой тряпки, даже писать ничего на них не стали. Ну кем может быть вооруженный мужик рядом с солдатом Вермахта? Правильно – сволочью! Стереотипы рулят.

В село вкатились со злыми мордами, еще бы – жрать-то хочется. Здесь мы тоже не первые. Как догадался? Да все по тому же отсутствию заливистого лая. Чего ж немчура так собачек не любит? Сбор жителей на площади занял не менее часа. Не очень-то они здесь запуганы, кое-кого пришлось даже прикладами подгонять. Этот трудный момент я с бойцами специально обговорил, научил нескольким самым ходовым немецким ругательствам, но строго приказал – будут ерепениться, пихать прикладом, только что не бить, если местные слабину почувствуют, весь план насмарку. Вроде бы все получилось – вон пара мужиков спину потирают да зубами скрепят. Эх, а все же хорошо, что пулеметы у нас, а не у них. Можно сказать, повезло. Пора речь толкать. Главное, чтобы «переводчик» мой не запутался, он хоть немецкий и знает, но до настоящего толмача ему как до Москвы задним ходом. Ничего, общую канву он выучил наизусть, а если что и напутает, даже при наличии местного знатока языков сойдет для сельской местности.

– …и, наконец, господин унтер-офицер требует выдать бандитов, напавших на немецких солдат около хутора Худобки, а также выдать всех, им сочувствующих. Если этого не произойдет, то господин унтер-офицер прикажет расстрелять каждого пятого мужчину!

Какой бабы вой подняли, только бы парни мои выдержали. Нормально стоят, морды злые, желваками играют, держитесь, ребята, должна быть гнида, не может не быть на столько народа, да чтобы ни одной сволочи… Есть! Я этого хорька сразу приметил по взгляду бегающему. Мелкий, мордочка острая, глазки так и шмыгают, ну чистый хорек.

– Господин офицер, – как он из толпы быстро шмыгнул, будто боялся, что там, на месте, и убьют. – Господин офицер! Есть, есть сочувствующие! И бандиты они. В лес ходят, к бандитам. Вот этот, этот и этот.

Толмач мой что-то стал пытаться переводить, но я только отмахнулся – господин унтер-офицер не тупой, он и так все понял.

– Взять!

Трех мужиков быстро вытащили из толпы. Двое в летах, за сорок, один молодой, навскидку четвертак, не больше.

– Вот тот, Степан Глухов, господин офицер, бригадир колхозный, вот тот, Гришка Боровой, он в заготконторе главный, а этот, Герка, вообще комсомолец, подбивал в партизаны идти.

Я похлопал хорька по плечу и подтолкнул в сторону машины, где Жорка ненавязчиво взял его под наблюдение, махнул в сторону околицы, куда двое бойцов в немецкой форме погнали мужиков, а сам двинулся за ними.

– Разойдись!

Переводчик старается, командует, но половина народа остается на площади. Вот ведь блин, ничего не боятся. Ну, народ! Ладно, я с ними еще проведу политбеседу.

Дошли. Теперь надо в сторонку отойти, вот как раз тополь упавший, из деревни не видимый. Подошли, присел на ствол, достал пачку сигарет из кармана.

– Закуривайте, мужики. Разговор есть.

Крепкие селяне, однако. Или челюсти у них на скрытых подвязочках. Хорошо так отреагировали – сигареты взяли и ждут огонька. Хозяйственные, вот не поверю, что ни у одного спичек нет, ну ладно, мне бензина не жалко, да и кремень, чай, не сточится. Закурили. Молодой сразу закашлялся, гляди-ка – борец за здоровый образ жизни, молодец.

– Не буду ходить вокруг да около – мне нужны продукты, причем нужны вчера. Видите эти две фрицевские морды, знаете, почему такие злые? Потому что они с утра еще не жрамши и не знают, пожрут ли сегодня вообще. Короче, хотите, чтобы они были добрыми, – будьте добры. Да, еды мне нужно много и хорошей. Мы вчера тридцать душ из лагеря освободили, так их практически ветром качает. Им мясо нужно, ну и другие мои бойцы от него не откажутся.

 

Мужики переглянулись и задумались, а может, сделали вид, но я их не торопил. Через пару минут слово взял Боровой:

– Тут такое дело, нет ничего, склад заготконторы пустой, на совхозных тоже шаром покати – середина ж лета, только овощи какие поспели. Я прав, Степан?

– Прав. Огурцы там, да так чего еще по мелочи.

– Мужики, вы чего меня лечите? У вас здесь ведь центральная усадьба совхоза, там что, свинарник с коровником? Ну и где живность, по дворам растащили? Корма где, там же? Слушайте, хозяйственные вы мои, не злите. Я у вас лично вашего ничего не прошу, хотя другие отряду свое отдают. И бабы плачут – может, добро свое жалеют, а может, нас. Я им в душу не лезу, в карман причем тоже, все сами. Так что давайте мозги напрягите. И учтите – немцы с вами разговаривать не будут, выметут все под метелку. Хотите помочь доблестной германской армии?

– Ну нет, мы разве отказываемся, – опять вступил в разговор Степан. – Конечно, поможем. Нам бы только справку какую, отчитываться ж придется.

– Ох и ушлые вы. Перед кем отчитываться-то?

– Да хоть перед кем. Вот напишешь нам справку, что изъял совхозное стадо, мы, если что, ее хоть германцу, хоть советской власти покажем, с нас и спросу нет. А лучше две, одну германец отнимет, а мы вторую уже власти покажем, когда вернется.

– Видите, – обратился я к своим бойцам. – Он тоже считает, что наши вернутся, но на всякий случай готов их объегорить.

– С чего это ты решил, что обмануть хочу? – взъерепенился Степан.

– А что, ты мне под эту справку все стадо отдашь?

– А тебе-то зачем, сразу его порежешь или пасти будешь? Тебе ж мясо нужно, и не один раз за ним придешь, иль ты залетный – отнимешь что и дальше побежишь?

– Не побегу. Пока. Там видно будет, но и на месте мне сидеть, сам понимаешь, нельзя – схомутают. У фашистов на нас уже зуб большой.

– Вот и я говорю – семь бед, один ответ. Справку пиши.

– Немцам на справку плевать, отберут что увидят.

– Чай не дурней паровоза, твои архаровцы много чего увидели? Может, стадо молочное где заприметили или хрюшек во дворе больше одной? Вот и оно. Ну заберут хавроний да курей, без этого никуда, если совсем ничего не дать, могут и пострелять, как собачек наших. Может, и с германца удастся справочку какую получить. Вот и окажемся мы со всех сторон ограблены, и взять с нас нечего.

– Ага, а потом найдется вот такая гнида, что сдала вас с потрохами, и болтаться вам на въезде в деревню, как особо хитрым.

– Так не без того – риск всегда есть. Вы с Петькой-то что делать будете?

– Это с хорьком этим? Да повесим, не пулю же на него тратить.

– Как-то это… – вступил в разговор молодой. – Нехорошо вроде… Вы его как-то вроде вынудили…

– Вынудили чего? Подлость совершить? Ну, ты даешь! Повеселил. Нехрен таким гадам землю топтать. Ты потом с бойцами, которых мы из плена вытянули, поговори. Они много тебе расскажут. Например, как такие же, вроде как свои, за пайку людей насмерть палками забивают. Не будет здесь пощады ни фашистам, ни такой сволочи! Как думаешь, знал он, что с тобой будет, когда пальцем тыкал? То-то же.

– Да, Герман, тут ты не прав, – это уже Степан вступил в разговор. – На смерть он нас отправил. Вот пусть сам и попробует, да и прочие поймут, что к чему.

– Герман, немец, что ли? – А это проявил рвение мой боец, и глаза его опасно сузились.

– Егоршин, отставить! Если даже и немец, национальность тут ни при чем. Вон мужики вопросом на вопрос отвечают – я же у них пейсы не ищу.

Шутка тут же разрядила атмосферу. Жорка аж фыркнул, ну одесситу не быть знакомым с такой манерой разговора невозможно.

– Нет, ты чего, – вступился за парня Глухов. – Наш он, только происхождение подкачало.

Оба мужика заржали, как лошади, а Герман густо покраснел.

– Да пошли вы, жеребцы, сколько лет уже, а все не надоест.

– Из буржуев, что ли? – это уже влез Георгий.

– Да из каких буржуев, – вытирая слезы с глаз, ответил Степан. – Хотя в общем-то как посмотреть. Мать его перед революцией в услужении у местного помещика была. Красивая молодая девка, вот она ему и глянулась. Короче, понесла она. Помещик был уже вдовый, пилить его было некому. Вот и дал он младенцу свою фамилию, а заодно имечко придумал. И стал у Пелагеи Скибы сын Герман Фефер.

Мужики опять заржали, да и у меня с бойцами проступили улыбки на лицах. У мужиков явно отходняк идет, считай, костлявая мимо прошла.

– Никак помещик оперу любил? – спросил я и, похоже, попал в точку.

– Угу, – Герман тоже слегка улыбнулся, видно, к шуткам таким уже притерпелся. – «Пиковую даму», мать говорит, наизусть знал и ее заставлял арии разучивать, а потом вместе петь. Вообще, все говорят, что неплохой человек был.

– Но не заладилась у Пелагеи жизнь буржуйская, – продолжил Степан. – В восемнадцатом барин пропал, и пришлось ей сына растить одной. Замуж так и не вышла, а баба до сих пор красивая. Эх!

Было что-то у Степана с Германовой матерью или не было, но тому хотелось бы, тоска какая-то застарелая. Но не мое это дело.

– Разговоры разговаривать, конечно, хорошо, но у меня люди не кормлены. Придумали чего?

– Да придумали, – махнул рукой Боровой. – Чего там думать, пошли.

– Погоди, еще один момент, – тормознул я селян. – А этот ваш хорек, он один жил?

– Да нет, с женой, – насторожился Глухов. – Ее тоже вешать будешь?

Посмотрев на разом потемневшие лица собеседников, поспешил оправдаться:

– Что я вам, зверь лютый? И в мыслях не было. Но вот выселить ее из деревни придется.

– Куда же ее выселять?

– А вот это мне по аккордеону, но вблизи моего отряда чтобы ее не было. Что у нее, совсем родственников нет?

– Да как сказать, сирота она. Сына в прошлом году посадили за воровство, а дочь давно уехала, да ни разу не приезжала и писем не писала. Шалава. В общем, некуда ей идти.

– А вот жалобить меня не надо. Ты готов поручиться, да не своей жизнью, а своих родных? Вижу, не готов. Да не жмитесь вы, сам я ей скажу, чтобы вещи собирала, вы как бы и ни при чем. Герман, останься, а вы идите, конвой проводит, делайте пока вид, что за страх работаете.

Фефер озабоченным взглядом проводил ушедших и подозрительно глянул на меня, не нравилось ему наше уединение. Ну что ж, правильно не нравилось.

– Герман, у меня возник вопрос, а почему вы так безропотно пошли на расстрел?

– А что мы сделать могли?

– Вот смотрю, ты тоже вопросом на вопрос отвечаешь, но не еврей – тот такую глупость не спросил бы. Ты, ну если постараться правильно осветить вопрос, практически фольксдойче. Отчество у тебя какое?

– Ну, Генрихович.

– Ты не нукай, а головой подумай.

– А чего думать, не вижу, что ли, к чему клоните, но к немцам я работать не пойду, я белорус, а не немец, даже языка почти не знаю.

– Не проблема, главное – по метрике все нормально, расовый тест пройдешь, как и я, лучше девяти чистокровных немцев из десятка. Рост, цвет волос, глаз, телосложение, форма черепа – родись ты с такими данными в Рейхе, уже в СС на офицерской должности был бы.

– Угу, они как только узнают, что я в комсомоле состою, да еще секретарем организации, так сразу к стенке.

– Если будешь скрывать, то могут. Кстати, а печать где?

Мой собеседник сразу напрягся. Все еще не доверяет? Но ответил правду:

– Спрятал.

– Отлично. Устроим тебе отчисление за пронемецкую пропаганду, а также кляузу на тебя в НКВД. Да не дергайся, своим приказом по партизанскому отряду все оформлю. Вас сколько человек в ячейке было и где они?

– Четверо, – Герман опять глянул на меня с подозрением. – Где, не знаю, двоих призвали, а Машка с отцом, он директор совхоза, с нашими ушли.

– Просто замечательно. Вот Машка твоя на тебя кляузу напишет и протокол составит. Твоя задача – срочно у нее дома все подчистить, чтобы ни листка с ее почерком не осталось. Лет ей сколько?

– Двадцать. Она техникум в этом году закончила.

– В Белоруссии?

– Нет, в России, она сама с Урала, отца ее к нам только два года назад прислали. Теперь она к нему приехала, на работу не успела даже устроиться, только на учет к нам встала.

– Все просто бесподобно. Теперь надо бы найти кого с хорошим почерком, чтоб на женский был похож. Весь архив организации мне срочно, всю совхозную и сельсоветовскую документацию тоже.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru