Вацлав Воровский
Рождественская элегия

Знакомых оказалась целая куча. Я невольно оживился. Чувство тоскливого одиночества начало развеиваться, и я решительным шагом направился к подъезду.

Но на подъезде меня остановила высокая фигура в тулупе, с большой белой бородой, с бляхой на лбу и толстой, палкой в руке – ни дать ни взять генерал деревянной гвардии.

Я было принял его за ночного сторожа и хотел отстранить, но, всмотревшись, к ужасу увидел, что это сам Мороз-Красный нос.

Он властным жестом остановил меня и торжественно рек:

– Сюда может войти только чистый сердцем. На этом празднике может веселиться только невинный мыслью. А ты, – прибавил он вопросительно, – ты чувствуешь себя чистым сердцем и невинным духом?

Я невольно побледнел, и у меня затряслись колени.

– Но, ваше морозище, – попробовал я обойти старика, – я видел там через окно людей далеко не чистых и не невинных…

– Кого же? – сурово спросил тот.

– Я… я… видел, например, гласных думы…

– Но разве ты не знаешь, что никто из гласных ни к какой ответственности не привлекался?

– Я…, я… видел там консула одной из восточных держав.

– Но разве ты забыл, что этот консул никого никогда не обидел, а сам пал жертвой насилия со стороны пятилетней изуверки?^[1]