Но не так легкомысленно посмотрели на дело его родители. Кутлер тотчас же послал записку Струве, и оба побежали в буфет, где допивал седьмой стакан чаю Павел Николаевич, отирая струившийся по лбу пот[2].
Начался быстрый обмен мнений, шепотом, озираючись, как кучка заговорщиков.
Отголоски шепота поползли по коридору, и в одно мгновение за соседним столом пил уже пиво Остен-Сакен[3], а из пор стен выступило, как привидения, с полдюжины так называемых служителей…
Но было уже поздно. Вопрос был решен. Кутлер, нервно обдергивая сюртук, первый направился к «павильону», за ним остальные. Через пять минут послышалась мягкая речь: «Не извольте подумать, ваше прев-во, это он не по злой воле, это у него такой органический недостаток, он всегда у нас так, такой уж неопрятный… А так он очень вежлив и хорошо воспитан, смею уверить…»
– Ничего, ничего… – пробормотало его прев-во, стараясь ускользнуть от объяснений.
Депутаты ушли, но тоскливое чувство беспокойства щемило им грудь.