Вацлав Воровский
Д. И. Писарев
Базаров прожил недолго. Разночинец скоро убедился, что его мощь – плод его личной иллюзии. Он начал искать опоры на стороне, он мало-помалу пошел туда, куда указывали ему Добролюбов и Чернышевский, – он пошел «в народ», в крестьянскую массу. Руководители «Современника» оказались правы – они были на целую голову выше современного им поколения. Писарев же не был выше его: он был только умнее и талантливее Базаровых.
И вот за эти черты, которые Писарев подметил в молодом поколении и возвел в теорию, это поколение так ценило и любило его.
Мы уже видели, что сам Писарев происходил совершенно из другой среды, что он был баричем, дворянским сыном. Но он в личной жизни пережил эволюцию, сходную с той, которую пережили разночинцы в общественной жизни.
Подавление личности в семье толкало его к культу индивидуальности, постоянное самоурезывание в пользу авторитарного принципа подсказывало ему теорию эгоизма, ложное воспитание и невежество родной среды заставляло преувеличивать силу знания. Все это подготовило в нем почву для восприятия той идеологии протеста, которая так типична для первой стадии в развитии разночинства и которая захватила молодое поколение в 60-е годы.
Учения народничества, проповедовавшиеся уже в зачаточном виде группой «Современника», были чужды ему, как чужд был и сам народ. Он не знал этого народа, не видал его никогда; «голодные и раздетые» были для него скорее теоретической величиной. Та кровная связь, которая существовала между разночинцем и народом и которая в конце концов сблизила разночинца с народом, Писареву была чужда. И это-то отчуждение от народа восстановляло против Писарева руководителей «Современника».
