В. С. Пажетнов
Мои друзья медведи

Первые прогулки

В 50 метрах от дома, в окружении красивых кудрявых елок, мы поставили клетку – прочную, ажурную и легкую, размером 2,5 на 4 и высотой 2 метра. Но прежде чем перебраться в клетку, медвежата успели влезть в комнату через дверь, которую кто-то из нас забыл плотно закрыть. Я вошел в дом со двора и, услышав необычный шум, заглянул в зал. Первое, что увидел, были опрокинутые цветочные горшки, рассыпанная по всему полу земля и жалкие остатки цветов. Перемазанные землей мишки деловито расхаживали по комнате и старательно вдавливали в земляные россыпи эти остатки. Каждый был занят своим делом, и на меня они едва посмотрели. Я водворил их на место, собрал землю в оставшиеся целыми горшки и попытался воткнуть в них жалкие остатки цветов. Усилия вернуть цветам жизнь, конечно, оказались напрасными. Я взялся за веник, лихорадочно обдумывая возможный разговор со своей женой, имевшей к цветам особое пристрастие. Ничего хорошего не придумал и покорился судьбе – будь, что будет. Разговор состоялся. О медвежатах было высказано несколько вовсе не обидных для них слов, а я выслушал короткую лекцию о достойном поведении мужа в отсутствие жены. На том все кончилось.

На другой день медвежат перевели в клетку, но за ночь они успели выбить на веранде несколько стекол, так что я был очень рад, что зверушек вовремя убрали из дома. Клетка им понравилась. Они обошли и обнюхали все углы, по очереди залезли в будку и… попросились гулять. Это была обычная прогулка, которые мы устраивали уже целую неделю, но теперь медвежат не нужно было вести в лес или на поляну через двор, и этот маленький штрих доставлял удовольствие. С этого дня каждое утро до кормления я выходил с медвежатами в лес. Если я останавливался, останавливались и они и, чуть постояв, начинали деловито сновать между колод и пней, залезали под коряги и вообще проявляли максимум активности, а их любопытству не было предела. То и дело кто-то из медвежат, привлеченный запахом, начинал крутиться на одном месте. Тыкался носом в одно место, в другое, пыхтел, что-то царапал лапами и бежал дальше. На ходу скусывал листик травы, выплевывал его, смешно морща нос. Поднимаясь на задние лапы, цеплялся за нависшие над землей веточки деревьев, срывал один-два едва развернувшихся листика, не удержав равновесия, валился на бок, вскакивал и бежал дальше. На вырубке медвежата впервые начали поедать едва проросшую звездчатку. Позже, как только начала прорастать трава, они пробовали всякую попадающуюся им на пути зелень. Но быстро приспособились выбирать те растения, которые им больше нравились: сочные стрелочки злаков, листики сныти. После утренней прогулки, длившейся обычно около часа, медвежат сажали в клетку и подготавливали все для их кормления. Около клетки выставлялись миски, в которые разливалась приготовленная на молоке овсяная каша.

Медвежата сразу, чуть ли не с первого кормления, распределились и четко знали, где чья миска стоит. Было происшествием, если кто-либо из них впопыхах путал миску. Нарушитель порядка тут же подвергался резкой атаке хозяина, но, ткнувшись мордой в кашу, уже никак не желал понимать, что попал не в свою тарелку, и тогда вспыхивала жестокая драка. Миски летели кувырком, каша разливалась, а рычащие медвежата, зачуяв запах разлитой пищи – их «добычи», – дрались еще жестче, катая друг друга в остатках каши. В таких случаях приходилось немедленно вмешиваться, чтобы не допустить травмирования малышей. И хотя дрались медвежата редко, но на шее каждого из них можно было нащупать не один скатавшийся комок от засохшей крови шерсти.

В рацион мишек входили яйцо, творог и трава, которую они всегда охотно поедали. В клетку сразу после кормления выкладывался кусочек черного хлеба. У медвежат быстро выработалась реакция на эту подачку, и они, закончив есть, забегали в клетку. Впоследствии этот прием во многом облегчил работу. Если необходимо было посадить медвежат в клетку, им показывали кусочек хлеба, и они наперегонки бежали к клетке. Хлеб никогда не давали с рук, а бросали кусочек на пол, соблюдая при этом обязательное условие: каждый медвежонок должен был получить свой кусок, во избежание возможной драки за лакомство. Также в клетку бросали и свежую траву, когда медвежата там уже сидели.

Первая прогулка

Позже я стал уводить медвежат в лес после утренней кормежки, т. к. было получено разрешение администрации на работу с ними в любое время. В ста метрах от клетки в лесу располагалась живописная поляна. Посредине ее громоздилась поверженная ветром толстая сучковатая осина, тянулись вверх несколько рябинок и осин, на кочках росла брусника, желтыми прутьями торчали кусты старой малины, на которых едва прорезались первые светло-зеленые листики. На краю поляны росла ива-бредина с затейливо изогнутыми сучьями, росшими от ствола во все стороны. В ясный день поляна была щедро залита солнцем. Кольцом окружавшие ее громадные елки сдерживали ветер. Порывы его, гудевшие в раскачиваемых вершинах, гасли, терялись в густых ветках, не достигая земли. Здесь было тепло и уютно.

В трехмесячном возрасте медвежонок может взобраться на толстое дерево

Уже с первых прогулок медвежата начали учиться влезать на деревья. Вначале они освоились с толстым стволом поваленной осины. Кое-как вскарабкавшись на него, разгуливали по стволу взад-вперед, как по дороге. Потом облюбовали иву, она стала первым и, пожалуй, самым любимым деревом, на котором они обучались лазанию вверх. Темно-коричневая кора ивы была сплошь в глубоких трещинах. Боковые ветви этого старого, невысокого дерева начинались в полутора метрах от земли и тянулись то горизонтально, то закручиваясь в замысловатые узлы. Вначале мишки не решались взбираться по стволу выше, чем на метр. Было видно, что залезать по дереву вверх им легче, чем спускаться вниз. Быстро перехватывая лапками, медвежонок залезал до метровой отметки, потом как-то терялся, начинал смотреть вниз. Поворачивая голову то вправо, то влево, подрагивая от напряжения, а, возможно, и от страха, он начинал медленно спускаться, изо всех сил цепляясь за кору когтями. Если в этот момент лапа срывалась, малыш буквально «прилипал» к стволу, морда его принимала испуганно-растерянное выражение, и лишь убедившись, что держится крепко, он возобновлял спуск. Ствол дерева он отпускал только тогда, когда задние лапы прочно стояли на земле. Каждый день мишки тренировались в лазании, не зная в этом занятии усталости, и через неделю их можно было видеть уже на самой макушке ивы. Спустя две недели они стали ловкими верхолазами и освоили все сучки покрывшегося первой листвой дерева. Даже умудрялись затевать возню на самом верху, толкая друг друга, но при этом орудовали только одной лапой, а тремя другими цепко держались за ветку, на которой сидели.

Отдых на первой прогулке

Теперь медвежата не обходили вниманием и толстые сучья осины с гладкой, сильно засохшей корой, на которые влезать было довольно трудно. Чтобы удержаться на таком сучке, нужно было иметь сильные лапы и крепкие когти. Гигантское дерево, рухнув, создало целый завал из обломившихся и оставшихся лежать на стволе толстых сучьев, между которыми и сновали расшалившиеся мишки. Они быстро проскальзывали из одной дыры в другую, беспрерывно меняли место и занятие, показывая при этом поистине акробатические номера. Игра кончалась так же внезапно, как и начиналась. Только что бегавших взапуски малышей уже можно было видеть деловито лазающими между трухлявыми пнями и моховыми кочками, где они старательно выискивали личинки короедов, которыми можно было поживиться. Вначале я оставлял заигравшихся медвежат и незаметно уходил, чтобы заняться своими обычными делами на работе, которых с появлением медвежат не убавилось. Первые 6 дней это /давалось. Мишки оставались на полянке до тех пор, пока я к ним не приходил. Приближаясь, я подавал звуковой сигнал, детеныши дружно отвечали, бежали навстречу, и мы шли обедать. Позже они освоились с дорогой и стали прибегать к клетке сами.

Утомился

В нашем доме жил щенок по кличке Булька. Булька представлял собой смесь лайки с гончей, у него всегда был взбалмошный внешний вид: винтом закрученный хвост, ясные простодушные глаза и мягкие длинные уши, висевшие тряпкой. Он унаследовал окрас гончей, а голос, звонкий, режущий слух, ему достался явно от лайки. Каким образом этот щенок сумел подружиться с медвежатами, мне так и осталось неизвестным. Однажды я увидел медвежат около клеток вместе с Булькой. Они бегали, прыгали, катались, боролись и так были заняты игрой, что не заметили моего прихода. Кое-как разбив теплую компанию, я унес Бульку в вольер и запер. Но вскоре он отыскал в вольере дырку, вылез, прибежал к клетке и пытался затеять игру с медвежатами теперь уже через сетку – лаял, визжал, припадал к земле на все лапы, подпрыгивал вверх, одним словом, ходил колесом! Заделав в вольере все дырки, я надежно изолировал Бульку. Теперь-то он не мог вылезти, и я с сознанием надежно выполненной работы пошел в контору заповедника. Вслед мне раздался душераздирающий вой! Но я решил выдержать характер и не выпускать Бульку к медвежатам. В условия эксперимента вовсе не входило наличие контакта собаки с медведями! Вой продолжался, вой на высоких нотах, с тоскливыми переливами. Я, конечно, мог выдержать все упрямые требования Бульки, но сотрудники конторы расценили мою стойкость иначе. В их глазах я выглядел если и не жестким насильником по отношению к домашним животным, то и не лучшим хозяином и, наверняка, плохим хозяином своего двора. Булька выл весь день. Следующее утро началось также с воя. Вой тянулся, плыл над утренним, тихим лесным поселком, будоражил хозяйских собак, которые в свою очередь начинали то лаять, то тоскливо выть. В конторе, как мне показалось, со мной коротко, сквозь зубы здоровались сотрудники, отводили в сторону глаза, стараясь пройти быстрее мимо. Я решил махнуть рукой на все методики, дабы сохранить свое нормальное положение в обществе. Булька в лес не ходил и основной нашей работе причинить вреда не мог. Я выпустил ошалевшего от неожиданной свободы щенка – пусть играют, пока маленькие.

Опасаясь, как бы удирающие из леса медвежата не вышли в поселок, мы решили присматривать за ними по очереди. И тут выяснилось, что в лесу они ни с кем, кроме меня, не желают оставаться. Они убегали от жены, которая их обычно кормила (у клеток малыши оказывали ей особое внимание), и от лаборантки, которая начала с ними работать. Неоднократно я заводил мишек в лес, оставлял их с кем-нибудь из женщин и потихоньку уходил. Выбравшиеся на волю малыши принимались за свои обычные дела, но как только обнаруживали мое отсутствие, во всю прыть бежали к клетке, не обращая внимания на все старания временного сторожа. Предполагая, что такое поведение медвежат обусловлено особой связью со мною через реакцию следования, мы провели серию опытов.

Известно, что через реакцию следования поддерживается непосредственная связь между матерью и детенышами в момент движения. Реакция эта основана на запоминании, а вернее – на «запечатлении» детенышем матери или иного движущегося объекта в так называемый чувствительный период. Этот период бывает особенно остро выражен в тот момент, когда появившийся на свет молодняк становится способным следовать за матерью. Чувствительный период может продолжаться от нескольких часов (после вылупления птенцов у выводковых птиц), до нескольких недель и даже месяцев (после рождения детенышей у различных млекопитающих). Однако позже, т. е. в том возрасте, когда детеныш начинает бояться всяких новых незнакомых предметов, звуков, запахов, чувствительный период подавляется реакцией страха. Например, у котят домашней кошки собака не вызывает чувства страха до известного возраста, и они доверчиво лезут к своему «врагу». Запечатление детенышем стимул-объекта заключается в том, что он с первого взгляда сразу запоминает контуры, размеры и формы, а также запах, издаваемые звуки и т. п. того предмета или животного, за которым потом будет следовать. Удаление такого предмета от детеныша вызывает у последнего сильное возбуждение, что только способствует упрочению связи между стимул-объектом, или матерью, и объектом следования, т. е. детенышем. Чтобы проверить наличие феномена запечатления в реакции следования медвежат, мы неоднократно пытались переадресовать следование медвежат с меня на знакомых им людей: на мою жену и лаборантку. Сделать этого так и не удалось, за исключением одного случая, о котором я расскажу позже.

Несмотря на то, что женщины кормили мишек (связь детенышей с ними через пищу существовала), те упорно отказывались оставаться с женщинами в лесу, если я исчезал. Так подтвердилось наличие феномена запечатления в реакции следования, которая, по всей видимости, проявляется у медвежат сразу после выхода семьи из берлоги. Для проявления этой реакции как раз и создались условия, близкие к естественным. Пока медвежата сидели в палатке, они хорошо в ней освоились, и палатка стала для них как бы берлогой. Мое постоянное присутствие в палатке и, возможно, кормление, создали условия, при которых я как бы подменил им медведицу-мать. Когда медвежата в первый раз вышли из палатки, мое передвижение по яркому снегу у них на виду и вызвало проявление реакции следования. Они запечатлели меня как стимул-объект раз и навсегда и не изменили этому правилу до конца работы. Так и образовалась «семейная группа», связанная, с одной стороны, реакцией следования, а с другой – желанием больше узнать о жизни этих удивительных существ. Пришлось отказаться от всякой помощи и выходить на прогулку с мишками самому.

Теперь работа с медвежатами занимала все мое рабочее время. Такое положение не позволяло нормально выполнять работу по порученному мне разделу основного научного проекта заповедника. Для работы с медвежатами нужно было получить согласие у дирекции заповедника на исключение меня, как исполнителя, из основного проекта и разрешение на двухлетнюю работу с медвежатами на территории заповедника по новой программе. Проблему обсудили на заседании ученого Совета заповедника, меня частично «отстранили» от выполнения основного проекта и разрешили работать с медвежатами в заповеднике. Работа оказалась очень непростой, но интересной, а это – самое главное в любом деле. При этом трудности, как только они проходят, кажутся мелким, совсем мало значащим недоразумением!

Первый поход

В начале июня медвежата заметно окрепли, выросли, приподнялись на ногах, отчего выглядели поджарыми, угловатыми. Эту неуклюжесть несколько скрашивала пушистая шерсть, которой они обросли. Особенно длинные волосы выросли на холке и задних ногах. Движения их во время игры стали резкими, сильными. Нередко игра переходила в настоящую потасовку, напарники начинали отвешивать друг другу увесистые пощечины, но истинной драки при этом никогда не возникало. Если медвежонок получал сильный толчок от напарника, то не старался дать сдачи, а отходил в сторону – и все разом прекращалось. Булька уже давно не показывался в их владениях, т. к. однажды получил настоящую трепку. Силы стали далеко не равными, и Булька уразумел, что контакты с мишками для него небезопасны. Во время прогулок медвежата охотно ели траву, быстро и ловко лазали по деревьям, что-то искали в лесной подстилке, трухлявых пнях и с удовольствием поедали личинок хрущей и короедов, отыскивая их под корой мертвых деревьев. На игры теперь уходило значительно меньше времени. Медвежат кормили умеренно, и им волей-неволей приходилось пополнять свой пищевой рацион за счет естественных добавок.

В середине июня мы решили посмотреть, как будет вести себя медвежонок в естественных условиях, не получая никакой подкормки в течение трех дней. Масса мишек уже составляла более 10 килограммов, и трехдневная голодовка не могла серьезно отразиться на их здоровье. Самым сильным выглядел Тоша. Крепкая стать, спокойные, решительные и расчетливые движения, самая большая масса (13 килограммов) по сравнению с другими медвежатами определили выбор, и я стал готовиться к первой экскурсии.

С вечера тщательно просмотрел намеченный маршрут на карте-схеме, перебрал и уложил в рюкзак вещи так, чтобы во время ходьбы ничего не стучало и не скрипело. Утром, едва наметился рассвет, мы тронулись в путь. Уходили по хорошо набитой тропе через поляну, которая медвежатам была знакома до мелочей. До самой поляны Тоша бежал впереди. Но как только мы ее прошли, пристроился сзади и следовал за мною, не отставая дальше 5–6 метров, – сказывалось незнакомое окружение. По шатким мосткам перешли речку Межу. Межа, крупный приток Западной Двины, здесь, в верховье, текла узкой, извилистой лентой чистой воды. За рекой лежал широкий луг. Седой от легкого, чуть стелющегося над самой землей тумана, луг бархатной скатертью разбежался перед нами, весь расшитый желтыми пестринами цветков лютика, матово-сиреневыми колокольчиками, белыми блестками крупных ромашек. Целостность его покрова нарушал только наш след: смятая трава со сбитой росой тянулась темной, выделяющейся полосой. В один миг и я, и Тоша насквозь промокли. Брюки липли к коленям, неприятно холодили ноги, Тошу излишки влаги, казалось, нисколько не беспокоили – он лез в самые густые заросли травы, которые обливали медвежонка крупными холодными каплями росы. Наконец, в разрывы между деревьями проглянуло солнце. Широкие светлые лучи его, приглушенные дымкой, пошарили по лугу, ближайшим деревьям, и вот ярко-желтый диск выплыл из-за леса, заливая все вокруг теплом и светом. Роса, повисшая на кончиках волос медвежонка, вспыхнула, переливаясь маленькими звездочками, отчего Тоша, оказавшийся от меня как раз напротив солнца, показался сказочным существом, одетым в легкую, серебристо-прозрачную одежду! Но вот он проскочил мимо и сразу потух, стал обыкновенным темно-коричневым медвежонком.

Первая проба новой пищи

Двигались мы медленно. Тоша неутомимо бегал по сторонам, понемногу ел траву, лазал на деревья и развил такую бурную деятельность, что я едва успевал делать записи. Яркие цветы явно привлекали внимание медвежонка: он несколько раз срывал, жевал, но тут же выплевывал цветки лютика едкого и ромашки, зато с удовольствием съел цветки-колокольчики гравилата речного и невзрачную метелку щавеля. Брал он в рот и чем-то выделяющиеся камушки, и затащенные на поле ветром, выбеленные дождями и солнцем сучки, обследовал торчавшие из земли кочки. Было видно, что Тоша пытался определить «на вкус» различные попадавшиеся ему предметы. Он пользовался методом проб и ошибок, отбирая, таким образом, съедобное. Выходя из дома, я не был уверен в том, что мы с Тошей пройдем намеченный пятнадцатикилометровый маршрут за один день. Путь наш пролегал по полям, по лесу, пересекал небольшие полянки, тянулся вдоль ручья, пересекал болото. Хотелось посмотреть, как будет вести себя медвежонок в разных ситуациях. Но какая-то особая легкость в движениях, постоянно высокая активность и любознательность медвежонка в продолжение первых двух часов пути рассеяли мои сомнения, и я решил пройти с ним до избушки.

В первую половину дня медвежонок так освоился с окружающей обстановкой, что начал убегать от меня в сторону на 20–30 метров. Забегал в лес, в кустарник, один раз забрался в глубокий овраг, но нигде не задерживался долго. Выбирался обратно и сразу же искал меня глазами – боялся потеряться. Если я стоял на месте или медленно перемещался на пять-десять метров в сторону, это не вызывало у малыша беспокойства. Чуть удостоив меня взглядом, он тут же отбегал в сторону, чтобы заняться каким-то своим делом. Но стоило пойти прочь, как уже после первого десятка шагов медвежонок бегом догонял меня, пристраивался в след и шел сзади, выдерживая дистанцию в 5–6 метров. К вечеру Тоша разрыл несколько кротовин и один муравейник. На небольшой елке обнаружил пустое гнездо дрозда и долго возился с ним, пока полностью не разрушил. Он научился переворачивать небольшие камни, что-то выискивая под ними.

Лишь к одиннадцати часам ночи мы добрались к намеченному месту – кордону «Стуловский остров». Уже у самой избушки у Тоши вдруг проявился аппетит. В наступившей темноте нельзя было разобрать, чего и сколько он съел, я ничего не мог записать в свой дневник, а он все никак не хотел уходить с полянки. Пришлось несколько раз позвать его, подавая позывной сигнал, так как усталость от прошедшего дня давила на плечи беспричинно потяжелевшим рюкзаком. Хотелось есть и спать.

Старая изба на кордоне состояла из двух половин. В одной остался Тоша, а другую занял я. Мне показалось, что я только-только заснул, как меня разбудил шум: в соседней половине гремел обломком доски, колотил лапой в дверь медвежонок. Часы показывали ровно три. На северо-востоке едва наметилась светлая полоска рассвета, а Тоша уже просился на свободу. Мне не хотелось выпускать медвежонка одного, оставлять без наблюдения. Наскоро одевшись и закусив, я вышел из дома, на ходу умываясь холодной росой. Сна как не бывало. Тоша деловито осмотрелся и, осыпая густую росу, нырнул в заросли ближайшего кустарника. Через минуту он выбрался на чистое место, встряхнулся, веером рассеивая во все стороны капли, и принялся копаться в полуразрушенной куче дров, переворачивая старые гнилушки. Пользуясь передышкой, я заглянул в комнату, где он сидел ночью. В углу обнаружил четыре аккуратные кучки, которые собрал в полиэтиленовый мешочек, а когда стало совсем светло – разобрал фекалии. Они почти полностью состояли из растительных остатков, но были среди них и два гладких камешка размером 2x1 сантиметр, свежая и старая хвоя ели, кусочек тонкой полиэтиленовой пленки (возможно, из-под упаковки сигарет) и обрывок цветной тряпки. Где он мог подобрать столько мусора, я не мог понять – здесь ходит очень мало людей.

Весь день мы провели в урочище «Стуловский остров». Побывали на болоте «Катин мох», на речке Жукопе, которая течет отсюда в Волгу. Походили по ольшанику, где под каждой кочкой хлюпает вода, по чистым соснякам, по ярко-зеленому, заросшему молодой травой сенокосному лугу. Тошу интересовало все. Увидит пенек, выделяющийся на ровном моховом ковре болота, – обязательно подойдет к нему, потрогает лапой, а то и вовсе разрушит, растрясая вокруг желто-коричневую пыль насквозь прогнившего пня. Если взлетит рябчик – не спеша подойдет к тому месту, долго крутится, нюхает. Было видно, что запах птицы вызывал у него особый интерес.

Купание

Забавно вел себя медвежонок на реке. Жукопа в том месте мелкая. Вода то не спеша катится по дну, сплошь усыпанному круглой галькой, то журчит на перекатах, пробирается между крупных валунов, оставляя на крутых поворотах намытые из песка желтые косы. А то совсем затихнет в черном, нешироком омуте, обрамленном ожерельем свисших к самой воде ракитовых кустов. Тоша как увидел речку, тут же в нее полез, зашел в воду по брюхо, сопя и покряхтывая, лег так, что снаружи остались торчать только нос да уши. А потом и вовсе макнулся, ошалело вынырнул, затряс головой, стараясь освободиться от попавшей в уши воды, подпрыгнул и стал бегать и неистово бить по воде лапами. Но вскоре успокоился и опять лег, поближе к берегу – тут было мельче. Вода доставляла ему особое удовольствие. Погрузив морду по самые уши, он жмурил глаза, пускал пузыри, шумно фыркал, тряс головой, тучей рассыпая брызги. Было смешно смотреть, как малыш с серьезным видом пытался подцепить когтистой лапой круглый скользкий голыш. Камешек не поддавался и каждый раз, когда медвежонок чуть приподнимал его над водой, выскальзывал. Тошка не отчаивался и вновь принимался терпеливо его вылавливать, но сколько ни старался, так и не поднял камешек над водой. Потом скособочился, выставляя вперед правое плечо, бросился бегать по речке, бил по воде лапами, поднимая целые фонтаны воды. Не скоро мокрый, уставший медвежонок вышел на берег. Он часто дышал, как будто пробежал хорошее расстояние. Оглядываясь по сторонам, неторопливо вышел на теплый, прогретый солнцем песок. Растянулся на нем животом вниз, смешно вывернув задние лапы вверх подошвами, и затих. Пользуясь неожиданно предоставленной мне возможностью, я стал быстро записывать в дневник только что наблюдавшееся поведение медвежонка. Не успел я закончить свои записи, как Тоша уже вновь помчался по песчаной косе, взрывая лапами рыхлый песок. В одном месте остановился и принялся копать в песке ямку. Копал старательно и долго, пока не добрался до самой воды. Что он там нашел, я не обнаружил. Скорее всего это была своеобразная игра, ради удовольствия. Целый час Тоша провел у реки, потом отошел от берега, отряхнулся и стал скусывать молодые побеги осоки, выгрызая в нижней части стебля сочную сердцевину. Мы бродили с Тошей до позднего вечера.

День принес много свежих впечатлений, интересной информации. Поздно ночью мы добрались до кордона. Медвежонок казался бодрым и свежим, все так же перебегал с одного места на другое, а я едва не валился с ног от усталости и, кое-как приготовив постель, сразу уснул. А в три часа в соседней комнате уже опять гремел Тоша, и мне ничего другого не оставалось, как выходить с ним наружу. И еще один день мы ходили с Тошей, выполняя намеченную программу. За время похода медвежонок несколько раз попрошайничал. Он подходил ко мне, садился рядом, делал унылую, грустную физиономию и принимался нудно, ритмично стонать: «ы-ы-ы-м, ы-ы-ы-м, ы-ы-м…» Я отходил в сторону, и этого было достаточно, чтобы он переставал ныть. Тоша, казалось, тут же забывал о попрошайничестве и стремглав несся по лугу к ближайшему дереву, карабкался на него, потом спускался, затрачивая на это считанные секунды, и бежал дальше. Игра его, начинавшаяся внезапно, так же внезапно обрывалась, и только что резвившийся малыш уже расхаживал между кочек, поедая по-весеннему ярко-зеленые побеги пырея ползучего. Каждый раз в полдень Тоша спал около часа, прижавшись к моим ногам, а я, пользуясь передышкой, приводил в порядок свои торопливые записи.

Все три дня с раннего утра до позднего вечера были заполнены до отказа. Я изрядно вымотался, и когда мы подходили к дому, у меня было только одно желание – завалиться куда-нибудь в уголок и поспать. Мысли о еде, настойчиво беспокоившие меня всю вторую половину дня, раздавила тяжелая усталость. А Тоша разошелся: носился кругами, лазил под настил лежневки, барахтался в лужах, выражая удовольствие и радость от простора и воли яркого, впервые открывшегося ему мира.

На второй день, утром, Тошу взвесили. За три дня он прошел много километров, вел активную, насыщенную физическими нагрузками жизнь и не получал никакой подкормки. За эти дни он потерял в массе всего 170 граммов! Для нас это было интереснейшим открытием: медвежата в возрасте пяти месяцев могут обеспечить себя минимальным, необходимым для поддержания жизни количеством корма в дикой природе. Проще говоря, они способны выжить в естественной среде без подкормки! Я решил готовиться к длительной экскурсии в лес со всеми тремя малышами.