Виорэль Ломов
Неодинокий Попсуев
Самодеятельность
В конце смены позвонила секретарша Берендея, тот вызвал Попсуева к себе на семнадцать часов. Осенью цеху сорок лет, надо готовить самодеятельность. В кабинете Сергей увидел среди прочих Закирова, Светланову и Татьяну.
– Значит, так, – начал Берендей. – В прошлый раз мы договорились начать с акробатов. Стас, Татьяна, шпагата и статики поменьше. Поноси ее на вытянутых руках. Смотри, не урони, Лиепа. На заднем плане проплывают образы ветеранов, портреты готовы?
– Может, из политбюро кого? – спросила секретарь партбюро.
– Остынь, Петровна, – отклонил предложение Берендей. – Рассаду высадила? Вот и хорошо. Займись-ка ты лучше спортсменами. Лето короткое, но позора может много принести. Кстати, он, – начальник указал на Попсуева, – мастер спорта, да еще международного класса!
– Сдается мне, мастер будет хорош в художественной гимнастике, с лентой, – бросила Несмеяна. – Он сегодня провел у нас мастер-класс.
– Правда, что ль? Выступишь?
– Только после ее поцелуя.
Светланова, поджав губы, покинула кабинет. Берендей мрачно посмотрел ей вслед.
– Ты, Сергей Васильевич, не трогай ее, Христом богом прошу!
– Хорошо, Никита Тарасыч. Я ж только подыграл ей.
* * *
У проходной возле доски объявлений маячила Татьяна. На ней было светло-коричневое пальто, модные сапожки, шапочка, хорошо оттенявшая и подчеркивавшая ее упругие щечки и задорный носик. В свете фонаря она золотилась, как подсолнух. От Сергея не ускользнуло, что на доске новых объявлений нет. Он ускорил шаг, так как не хотел задерживаться, но девушка обернулась и улыбнулась ему.
– Домой? – поинтересовалась она. – Как вы ее!
– Кого?
– Царевну нашу. Смотрите, начальник опекает ее.
Они вышли через одну вертушку.
– Анастасия Сергеевна родственница? – спросил Сергей, вспомнив, что у Татьяны и начальника его участка одна фамилия.
– Бабушка. Она меня и устроила в ОТК.
– Хорошо в ОТК?
– А чего плохого? Чисто и радостно. На шестой разряд сдам, бригадиром стану, мастером. Мне царевна пообещала.
– А разве от нее это зависит?
– А от кого? Она что решит, то и будет. Даром, что одна живет.
– Семьи нет?
– А вы не знаете? – недоверчиво покосилась на него Таня. – Закиров не сказал? Они вместе приехали из Москвы, Несмеяна и Орест, нет, не в том смысле, что вместе, они из одной группы, оба холостые… Как вы.
– А я, может, не холостой…
– Ага, знаем!.. Закиров сразу к нам попал, а Светланова в десятом на входном контроле работала. Однажды попалась она на глаза Некрасову…
– Кто такой?
– Главный инженер, бывший. Увидел ее и зачастил на входной. Оборудовал там всё, а через полгода в контору перетащил, руководителем группы. У обоих заклепки полетели, целый год такой лямур стоял, что в главке завидовали. До Некрасова, говорят, царевна с Берендеем встречалась, тот даже жениться на ней хотел, а тут эта блажь…
– У Светлановой блажь? – вырвалось у Попсуева.
– О, да вы не ровно дышите к ней… Как-то в ДК Берендей подошел к Некрасову в коридоре и пригрозил, если тот не женится на Несмеяне, то прибьет его. Говорят так. А тому куда жениться, дети, супруга – родня замминистра. Он, правда, не из пугливых был, Некрасов, но так совпало, что через месяц укатил со своими в Москву на повышение. Берендей тут же уломал начальника ОТК перевести Несмеяну к нам. Теперь вот мается. Он даст команду, а эта свое гнет. Кому понравится? Наверно, не рад уже. Говорят же, своих не держи под собой, на шею сядут.
– Она же не в его подчинении, – возразил Сергей.
– Попробуй его ослушаться.
Долго шагали молча, не чувствуя неловкости от молчания. «С такой свяжешься, не развяжешься, – думал Попсуев о Несмеяне. – А Танька ничего, шпагат делает, и ладненькая такая. Интересно, Стас Михайлов кто ей?..»
– Может, в кино сходим?
– Ой, давайте! – с готовностью откликнулась Татьяна. – В ДК «Дон Сезар де Базан» идет! С Боярским! Про любовь!
Не спится
С Таней Сергей встречался каждый вечер, сначала по инерции, лишь бы как-то убить время, а потом и втянулся. Перестал обращать внимание на простоватость девушки и на ее прозрачные намерения женить на себе. Она охотно целовалась, позволяла обнимать себя так, что становилась расплывчатой грань между дозволенным и недозволенным, но однако же к недозволенному еще не подпускала. Через две недели Татьяна срочно улетела к заболевшей тетке в Ленинград.
– Ты тут смотри! – сказала она Сергею в аэропорту.
Попсуев заскучал было без нее, но скука не мешала ему поглядывать на девушек, которых к концу апреля стало как цыплят. При этом он поймал себя на том, что они все своей кажущейся недоступностью напоминают Татьяну.
Таня вернулась в среду, а в субботу они вечером пошли в молодежное кафе. Через три столика сидели Берендей с Несмеяной и Закиров с женой. Попсуев поздоровался с ними сдержанным кивком головы. Таня помахала рукой, как показалось Сергею, несколько фамильярно.
– У царевны вчера день рождения был.
– Отмечали?
– Торт, конфеты где-то нашла – и на том спасибо. В прошлом году, на тридцать лет, шампанское принесла.
– Поздравить надо.
– Поздравь.
Попсуев подошел к имениннице и взял из воздуха (из внутреннего кармана пиджака) коротышку розу, которую припас для Татьяны, с поклоном преподнес:
– Это, сударыня, вам.
Та встала и поцеловала его в губы. Губы ее, такие невинные, были в вине. В гибельном вине! И от них нельзя было оторваться. Пронзительное ощущение мимолетности счастья. Что-то вроде мгновенной боли. Той, когда его пронзил сломавшийся клинок, и он потерял сознание.
– Идите к нам, разместимся вшестером, – сказал Берендей, пожимая руку Сергея. – Не возражаешь, Несь?
Светланова подошла к Татьяне и подала ей руку. Та удивленно посмотрела на нее. Перенесли стулья, тарелки, бутылки.
– А можно мне тост? – спросила Татьяна.
Никита Тарасович, поднесший уже рюмку ко рту, глянул «на собравшихся» и, не отводя рюмки ото рта, кивнул: произноси, только скорей.
– Позволь, Несмеяна Павловна, пожелать тебе счастья.
– Всё? – спросил Берендей и опрокинул рюмку. – Спиши слова.
– Как там город на Неве? – спросил Орест. – Из музеев, наверно, Тань, не вылезала?
– Какие музеи? В больнице три дня просидела.
– А ты, Сергей, в Ленинграде бывал? – Попсуев не поверил ушам: прилюдно «ты», взглянул на Несмеяну. Та с насмешкой смотрела на надувшего щеки саксофониста, гривастого с пролысинами молодца лет пятидесяти, и в ее глазах был огонек.
– Бывал. На соревнованиях, а в детстве вообще при цирке жил.
– Родители циркачи? – спросил Берендей.
– Да, – ответил Сергей, – цирковая семья.
– А чего же не пошел по их стопам? – спросила Нина, глядя то на Несмеяну, то на саксофониста. – Классно играет.
– Классно дует, – поддакнул Попсуев; ему очень хотелось хоть как-то зацепить Несмеяну. – Не лопнул бы.
Когда музыканты отложили инструменты в сторону, Сергей подошел к саксофонисту. Окинув его взлохмаченный, не по годам экзотический вид, произнес запомнившуюся фразу: – Что за польза тебе в спутанных волосах, о глупец! Что за польза тебе в одежде из шкуры! Ведь внутри тебя – джунгли, ты заботишься только о внешности. – Саксофонист взял за грудки Попсуева, но тот с усмешкой развел его руки, и в них оказалась свернутая в трубочку «Вечерка». Барабанщик в восторге схватил палочки и выдал дробь. Несмеяна, как показалось Сергею, улыбнулась. Но ему улыбка царевны показалась такой далекой и не ему предназначенной, что он поспешил вернуться к Тане.
Попсуев преуспел в комплиментах, а Татьяна, чутко уловив сомнения кавалера и не дав им развиться до болезненного состояния, поспешила увести его из кафе в общежитие. Сергей под утро лежал на спине, глядя в потолок, слушал дыхание девушки, прижавшейся к нему, думал о Несмеяне и о том, что теперь потерял ее навсегда.
– Не спишь? – произнесла Татьяна. – Я слышу твои мысли.
– Они о тебе. Спи-спи.
– А стихи ты ей написал?
– Какие стихи?
– Да у тебя бумажка выпала, – зевнув, Татьяна вытащила из-под подушки листочек, – вот эта. «Под белою кожей арктический лед, и капельки яда на кончике фраз, откуда в осе этот липовый мед? Откуда закваска, откуда экстаз?» Это ты ей написал?
– Кому? Это Тютчев России посвятил. Спи, поздно уже.
Сергей осторожно освободился из объятий девушки, подошел к окну. Непостижимым образом он ощущал каждой клеточкой своего тела пустоту комнаты. Будто в ней летало всего несколько фотонов света или других элементарных частиц. «Может, это оттого, что пусто внутри меня самого?» Синее пространство замерло в ожидании утра, в ожидании восхода солнца. «Как оно похоже на схваченную ледком душу. Оно ждет света, а когда свет озарит его, придет вдруг в смятение, так как ждало совсем не того, а чего?»
Попсуев вздрогнул. Ему послышался голос Несмеяны.
– Чего не спишь? – опять спросила Татьяна.
То трещины, то дырка
Отлакированная поверхность стола была покрыта сеткой трещин, а на шкафах отслоилось несколько полосок. Похоже, мебель завозили в сильный мороз. «Стенка не новая…»
– Зимой переезжали? – спросил Попсуев.
– Зимой, – не сразу ответила Несмеяна. – Как догадались?
– Да так, – ответил Попсуев. – А до этого жили где?
– В другом месте.
Попсуев понял, что сморозил чушь, но продолжил:
– Привыкли к новому месту?
Несмеяна насмешливо посмотрела на него:
– Почему это интересует вас?
Попсуев пожал плечами. Ему было не по себе, будто кто-то торопил его непонятно куда.
– Впрочем, я понимаю вас. Жилье только на заводе можно получить, да и то не сразу. Будь ты хоть семи пядей во лбу.
– Зачем семь пядей? Они только мешают. У вас есть клей, БФ или «Момент»? Полоски отошли.
– На холодильнике. – Несмеяна занялась сумкой и стала вынимать из нее отоварку по талонам. – Ты глянь, мясо мякоть одна. Спасибо, Сергей Васильевич, что помогли донести. Сейчас разложу, чай попьем. Раздевайтесь. Разуваться не надо, пол холодный. Тапок нет.
Попсуев, тем не менее, разулся, повесил на вешалку полушубок, стал приклеивать полоски. Это заняло у него пять минут.
– Я пошел? – сказал он.
– Чайник закипает. Вымойте руки.
Сергей заметил дырку в носке и стал ходить, поджимая пальцы.
За чаем молчали. Попсуев удивлялся себе, так как в женской компании его обычно «несло». Несмеяне, похоже, нравилось это молчание. Заметно было, что она вся в себе.
– А вы где жили… – Попсуев закашлялся, – когда учились в институте?
– В общежитии, в четыреста двадцатой комнате. Хорошие были времена. Всё впереди. Похоже на ту крышу со снегом: всё беленько, гладенько, чистенько, высоко, а поскользнешься… – Несмеяна взглянула на Сергея, тот закивал головой. – Что вы киваете? Вам-то откуда знать про падения?
Попсуев пожал плечами. Действительно, откуда ему знать? «Да, Серега, нынче не твой день!»
– Что бы ни случилось, самое дорогое у человека это жизнь, – сказал Сергей и тут же одернул себя: «Опять не то!»
– Жизнь, говорите? – усмехнулась Светланова. – Поймете скоро, что квартира. Дороже ее ничего нет. Столько стоит, что на нее и жизни не хватит.
– А вы не придете ко мне?! – наконец, Попсуев произнес то, что давно хотел сказать. Ему так хотелось пригласить ее куда-нибудь – в кафе или лучше в ресторан, но, увы, денег совсем не было, так как первую зарплату Сергей потратил на полушубок, без которого в такую весну никак нельзя было обойтись.
– К вам? Зачем?
– В гости. У меня есть отличный альбом импрессионистов, дрезденский! Из Германии привез. Кубки покажу…
– А вы что же, в Германии бывали?
– Я много где был: в Италии, Венгрии, Франции, Испании.
– Да? – с недоверием посмотрела на хвастунишку Светланова. – Везде были?.. Не знала, что у вас своя квартира.
– Вы же знаете, я в общаге живу, четыреста двадцатой комнате. Приходите!
– А, тоже четыреста двадцатая? Видите ли, по общагам не хожу. Девочки мои, не все, правда, ходят. К ним обратитесь.
Когда Сергей засобирался домой, Несмеяна бросила: – Чего стесняешься? Подумаешь, дырка в носке… Да, пока не забыла. Женщин не спрашивают, женщинам предлагают.
Дорогой Попсуев чувствовал себя муторно. Не мог избавиться от досады на самого себя, а Несмеяне, похоже, он до лампочки. Что он, что дырка в носке, лишь бы подколоть. Вот только с «вы» на «ты» прыгает. «Не спрашивать! Предлагать! Погоди, предложу такое, от чего не откажешься!»
На пути к успеху
Без мастера любое дело – халтура, особенно на заводе. Попсуев не терял время: за год он поднаторел и стал «змеем похлеще Берендея». Поблажек никому не давал, но и себя не жалел и, когда надо было, за рабочих стоял горой. С ними он был на равных, хотя и не запанибрата. Больше всех зауважал мастера после окрика в чайной Смирнов. Это стало ясно, когда он, к всеобщему удивлению, перестал пить. Не вообще, а на работе. До этого даже Берендей, изгнавший пьяниц из цеха, махнул на него рукой, «не замечая» залетов Смирнова, хотя и устраивал тому разнос наедине. С Валентином начальник соседствовал и испытывал к нему явную симпатию.
Что касается отношения Никиты Тарасовича к молодому специалисту, он готов был хоть завтра сделать Попсуева старшим мастером. Ему понравилось, как новичок с ходу стал бороться с браком, что другие мастера начинали делать, проработав в этой должности не меньше трех лет. К тому же бороться не ловлей блох, а копанием вглубь. Сергей не стал отыскивать изъяны в давно отлаженном техпроцессе «методом тыка», а пытался решить проблему с привлечением неведомого пока заводским инженерам математического планирования эксперимента. Со смены Попсуев шагал в заводскую библиотеку, рылся в статьях и монографиях, натащил в общагу две сумки литературы, и с Татьяной встречался только по субботам.
– Что с тобой? – спрашивала она. – Не заболел?
– Задание получил, – объяснял он девушке свою занятость и усталость. – Видишь, сколько надо изучить. Реферат пишу.
– Кому?
– А туда, – небрежно махнул рукой Сергей вверх.
* * *
Однажды Попсуев почувствовал легкое беспокойство, скользнувшее за проблесками интуиции. Долго не мог уснуть, а утром вдруг одним панорамным взглядом увидел во взаимосвязи все технологические операции, параметры оборудования, показания приборов, химсостав металла, понял, где рождаются и пропускаются дефекты и как сократить их число.
«Тут же дисер!», – стучало сердце. Из Москвы по куда меньшим проблемам каждый квартал приезжали специалисты, роющие себе материалы для статей и степеней. От восторга Попсуеву хотелось тотчас поделиться со всеми своими соображениями, но он вовремя сдержал себя. «Надо довести до ума. Всё обработать, составить докладную на имя главного. Нет, сначала познакомить Берендея». Не откладывая в долгий ящик, Сергей в воскресенье нагрянул к начальнику домой и посвятил того в свои честолюбивые замыслы. Никита Тарасович был наслышан о новинках инженерной мысли, взятых на вооружение Попсуевым, и недовольный бездействием технолога цеха Свияжского и бестолковостью творческих групп, дал мастеру карт-бланш.
Задача предстояла сложная: обосновать ужесточение границ в технических условиях, что выходило на уровень нескольких главков. Эту заботу Берендей взял на себя, но предупредил: – Будь готов, Сергей: если что пойдет не так, выспятся и на мне, и на тебе. И особо не болтай про свои опыты.
Пять месяцев Попсуев занимался исследованиями не только в свою смену, но и оставался еще на пару часов в следующую, пока не получил уравнения, описывавшие весь массив данных. Теперь можно было по паспортным значениям химсостава заранее отсекать металл, в котором скрывались дефекты, пропускаемые на приборном контроле. И не надо было вообще запускать на обработку металл, изделия из которого потом всё равно уйдут в брак.
Цех, воспринимаемый поначалу Попсуевым, как темное грохочущее замкнутое пространство с безликими работниками, вдруг стал наполняться оазисами света и тишины, феями и эльфами. Особенно Сергей любил работать в ночную смену, когда не было посторонних. Рабочие безропотно приняли увеличение сменного задания и охотно помогали Попсуеву в его «хобби». Они даже ревновали друг к другу, когда мастер обходил кого-либо из них. За неделю до Нового года Сергей под утро окончательно убедился, что математическая модель верна и при корректировке процесса позволит сократить брак на треть. Осталось разобрать всё с Берендеем, накатать отчет, статью и сдать кандидатские экзамены.
Чувствовал себя он легко, совсем не хотел спать и решил пройтись по рабочим местам. Для начала поднялся к Смирнову на пятую отметку, где находилась горловина емкости, именуемая «тремя кубами». Валентин с охотой подменил заболевшего аппаратчика. По технологии бак два часа наполнялся тремя тоннами раствора (практически одной водой) до верха, затем раствор перекачивался в систему и дальше шел на отмывку и кипячение изделий. Наполнялся снова, перекачивался и так круглосуточно. Химию, как жизнь, не прервешь ни на минуту. К химии уже лет десять собирались сделать автоматику, но руки так и не дошли. Проще было поставить аппаратчика следить за ней. Днем еще ничего, работа не пыльная, но вот ночью того и гляди уснешь, и перелив гарантирован. А с ним и лишение премии.
– Смирнов! Валентин! – крикнул Попсуев, не увидев рабочего за столом.
Тот сидел на краю емкости и спал, свесил босые ноги в бак, и как только горячий раствор касался их, он вскакивал и включал насос.
– Кулибин! – потряс его за плечо Попсуев. – Бачок пора сливать.
– Не пора, – из сна подал голос Кулибин. – А, Васильич!
– Рацуху оформи. План по ним проваливаем.
– Не пропустят, – скромно улыбнулся Смирнов.
– Кресло в цехкоме спер? Ладно, бди. Не свались.
– А у меня замок, за крюк цепляю. Не свалюсь.
Забегая наперед, стоит сказать: Смирнов оформил рацпредложение, его, правда, не пропустили, но накрутили трудовиков, и те тут же пересчитали нормы. О предложении узнал главный инженер, не поленился подняться к горловине «трех кубов», и с его легкой руки пошло выражение «автомат Смирнова».
И настройки не надо!
Несмотря на то, что двойной контроль, производственников и ОТК, был усилен еще и регулярными инспекциями Госприемки, рекламации поступали с печальной регулярностью. Изделия отказывали по причинам, заложенным при их конструировании и изготовлении, а также из-за нарушения режимов эксплуатации. Свой вклад вносили еще и смежники. По каждому случаю собиралась комиссия из представителей всех сторон, и несколько дней шла борьба мнений и аргументов. Редко удавалось выработать единый взгляд, поскольку апломб участников и луженые глотки не способствовали консенсусу. Когда обсуждение начинало грозить участникам инфарктами или членовредительством, председателю комиссии по телефону спецсвязи поступало мнение сверху, самое зрелое и верное.
В последнее время эксплуатационники обнаглели, им было мало эффекта родных стен, позволявшего скрывать свои недочеты, они стали еще вести подкоп под стены «Нежмаша», возлагая на изготовителей всю вину за отказ изделия. Им в этом усердно помогали конструкторы, снимая таким образом с себя свою долю ответственности. «Дефекты пропускают. Слабый контроль!» – жаловались они своему куратору в главке, и этого подчас было достаточно, чтобы лишить работников завода, а конкретно Берендеевского цеха квартальной премии. Директор завода Чуприна дал команду главному инженеру Рапсодову «послать на комбинат при очередной рекламации не конторскую бестолочь, а Берендея. Пусть наведет там шороху!» Разумеется, это только накалило обстановку.
* * *
Прошел еще месяц, и Попсуев уже не только ночами, но и днем стал по сопроводительной документации отлавливать дефектные изделия до приборного контроля. Естественно, это заинтересовало многих. Дошло до того, что Сергей на спор выиграл у технолога участка и Свияжского по одному талону на водку, а у начальника лаборатории автоматики сразу два. Слухи дошли до главного инженера. Однажды после совещания в цехе Рапсодов оставил в кабинете цеховиков и обратился к Берендею:
– Ну, Никита Тарасович, кто тут у тебя Нострадамус?
– Вот он, мастер Попсуев.
– Пошли в цех. Давай халат.
Берендей моргнул Оресту глазом, чтоб в цехе по пути начальства навели порядок, а Сергею бросил:
– Поторопился, Сергей, ох, поторопился…
– Начнем с ультразвука, – скомандовал Рапсодов. – И никаких талонов! Демонстрируй свое умение, бутлегер. Что-нибудь из брака, – он отвернулся и шепнул Свияжскому: – Годную дай.
Прогнали изделие по линии, прибор показал «годное». – А почему «годное» показывает? – нахмурил брови главный.
– Потому что годное, – ответил Попсуев, найдя в паспорте и журнале данные на изделие.
– Не может быть! Брак ведь. Еще дайте.
Принесли из брака. Прогнали. Из пяти четыре подтвердились, пятое прошло в годные.
– На границе, – не глядя на прибор, сказал Попсуев, сверившись с паспортом и журналом. – На пять единиц границу сдвинуть, и не пройдет.
– И как это у тебя получается?
– Хороший шахматист в дебюте видит эндшпиль.
– Хороший… шахматист… дебют… Проверьте настройку прибора. – Рапсодов, явно раздосадованный тем, что не понимает, как мастер «видит» брак, махнул рукой на линию.
Попсуев позвал Михайлова: – Стас, проверь настройку.
Рабочий проверил, но пропустил один необязательный момент, не перещелкнув рычажок в конце. Рапсодов патетически произнес: – Как же так! Это ж дебют!
Михайлов стал убеждать главного в правильности настройки, но это не было убедительно, поскольку кто был он и кто Рапсодов!
– Чего ты споришь? – громко сказал Попсуев. – У главного больше прав.
– Хороша же смена! – бросил главный инженер. – Настройку не могут проверить! Как же продукцию выпускаете? На взгляд мастера?
– Как надо выпускаем! – сказал Попсуев. – Мне и прибор не нужен.
– Да-а? – удивился главный. – Совсем что ли?
– Совсем.
– Ну, знаете ли… – Рапсодов поискал глазами руководство участка и цеха, нашел Берендея, тот на полголовы возвышался над всеми. – Пошли в ОТК. Покажешь. Не поймаешь брак – вылетишь за ворота.
– Он еще молодой специалист, – сказал Закиров.
– Тем более! – едва не испепелил его глазами Рапсодов.
Зашли на участок контроля. Попсуев открыл паспорта изделий и технологический журнал, взял с транспортера несколько штук и положил их с разрывом на линию контроля.
– Вот это одно брак, а эти годные. Стас, запускай! – махнул Попсуев рукой Михайлову; лента поползла. – ОТК, чего там? – Бригадир ОТК перевела контроль измерения в ручное положение, измерила, кивнула головой.
– Да, брак.
– Намного? – спросил главный.
– На десять единиц. Много.
Вторую группу приборы пропустили. Михайлов приплясывал от гордости, Закиров светился, Берендей сыто смотрел на Рапсодова.
– Как фамилия? – Главный хмуро глядел на Сергея.
– Попсуев.
– А, спортсмен. – Главный задумался. – Никита Тарасыч, в среду у тебя проведем инженерную диспетчерскую. Пусть пан спортсмен расскажет о своих прорицаниях. Черт знает что! Столько денег вбухали в москвичей, а тут всё на глазок измеряют!
– На мой глазок! – добавил Попсуев.
* * *
В среду Сергей, вспоминая Андрея Болконского, думал одно и то же: «Вот он мой день! Сегодня меня заметят, возьмут в резерв на выдвижение. Надо изложить за пять минут, пока не ослабнет внимание…» Он спустился на первый этаж, как бы ненароком встречая участников совещания. То, что он возбужден, читалось на его лице и в жестах, в той светлой радости, с которой он здоровался с входящими. Те невольно улыбались ему в ответ. Рапсодов подъехал последним. Едва он зашел в кабинет и уселся в кресло, как тут же обратился к Попсуеву:
– Ну, что, Попсуев, докладывай. Что предлагаешь?
– Вечный двигатель… – громко произнес Сергей и сделал паузу, любуясь недоумением на лицах собравшихся, потом добавил: – …я не предлагаю. Я предлагаю изменить техпроцесс…
– Ну!.. – раздался шумок, переросший в шум и даже смех. – Техпроце-есс! Уж тогда лучше вечный двигатель!
– Тише, товарищи, – оборвал Рапсодов. – Продолжайте, Сергей Васильевич.
«По отчеству, хорошо, – подумал Попсуев. – Есть шанс изложить всё».
– Да, техпроцесс, не меняя его параметров, ни одного…
– А чего ж тут тогда… – не удержался главный технолог, но взгляд Рапсодова прервал его вопрос.
– Дело в том, что техпроцесс писал механик, так? – обратился Попсуев к главному технологу.
– Ну? – опешил тот. – Механик, и что?
– А его надо было писать еще химику, прибористу и математику. Химиков и прибористов подписи есть, но это согласительные подписи, видно, что они не разрабатывали, а математика так и вовсе нет.
Попсуев выучил речь назубок, не полагаясь на прекрасную память и свою способность импровизировать. Он не раз был свидетелем, как на подобных совещаниях искушенных бойцов с пиратскими глотками и не менее утонченными манерами усаживали с позором на место. На таких диспетчерских цеховики вполне по-пиратски топили конторских, конторские – цеховиков, начальники заводских служб – научно-исследовательскую лабораторию (НИЛ), начальник НИЛ – службы. Крайним обычно назначался цех.
Пользуясь тем, что Рапсодов не был настроен критически и ни в ком эту критичность не поддерживал, Сергей уложился в пять минут и успел изложить все аргументы и доказательства.
– Хм. – Главный посмотрел на часы. – Что ж, толково. Сколько вы занимались этим вопросом?
– Пять месяцев, – соврал Попсуев.
– Хватит трех, – урезал Рапсодов. – Несмеяна Павловна, запишите: «Попсуеву передать материалы в НИЛ. Начальнику НИЛ и главному технологу дать замечания к майскому Дню качества. Контроль за мной».
– Сергей Васильевич, поздравляем! – зашумели в коридоре коллеги.
– Рано поздравлять, подождем, – отвечал тот.
А Берендей подошел на линии к Попсуеву и попенял: – Поспешил, Сергей! Вишь, сколько нахлебников прибыло. Ну да ладно, Родина-мать не забудет тебя.
* * *
На следующий день в «Вечернем Нежинске» появилась заметка Шебутного о производственном мастере «Нежмаша» и его успехах на производстве. На проходной возле доски с газетой Попсуев увидел Светланову, та читала заметку. Сергей поймал себя на том, что ему приятно ее внимание. Вряд ли она думала, что «Вечерка» может написать о нем! Интересно, как отнеслась она к этой фразе: «За такими инженерами, как Сергей Попсуев, будущее – не только производства, но и всей страны»?
Несмеяна в пятницу на диспетчерской поприветствовала мастера:
– Здравствуй, наше светлое будущее! Здравствуй, племя младое, незнакомое!
– И ты здравствуй! Жаль, не я увижу твой могучий поздний возраст! – отозвался Сергей, отметив про себя, что царевне понравилась эта реплика.
