В. Ф. Джунковский
Воспоминания (1915–1917)
Моя поездка в Ставку к генералу Алексееву
Сдав корпус, явившись министру князю Щербатову[47], как шефу жандармов, и сделав визиты всем числившимся в списках корпуса жандармов генералам, я поехал в Ставку, чтобы получить все нужные указания от начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала Алексеева[48] по поводу моего отправления на фронт.
Алексеев меня принял очень любезно и дал мне прекрасный совет, за который я ему до сих пор страшно благодарен. Приняв во мне большое участие, Алексеев посоветовал мне проситься на фронт не в гвардию, а в армию, лучше всего в какие-нибудь сибирские части, что я там гораздо скорее и гораздо серьезнее изучу боевой строй, где будет посерее, но и подельнее и где я, по своему характеру, принесу больше пользы и мне лично будет легче, т. к. я буду подальше от солнца и всяких интриг, не буду возбуждать зависти. Он долго со мной говорил и, в конце концов, тронул очень своим вниманием. Я предоставил ему выбор фронта, он назначил меня в распоряжение главнокомандующего Западным фронтом генерала Эверта[49]. «А там дальше, – сказал он, – будет зависеть от этого последнего».
Выбор меня на новое двухлетие председателем
Императорского воздухоплавательного Общества в Москве
Заехав к моему другу Вельяминову, который жил в своем имении, недалеко от Могилева, я довольный, радостный, вернулся в Петроград, где нашел нижеследующую депешу, глубоко меня тронувшую:
«Совет Императорского московского общества воздухоплавания в сегодняшнем заседании своем, высоко ценя Ваше сердечное отношение и всегда живой интерес к делам общества, единогласно постановил просить Вас, дорогой Владимир Федорович, не отказать принять должность председателя общесва и на следующее двухлетие, и вместе с сим совет выражает Вам свое глубокое уважение, шлет вам большой поклон. Граф Муравьев».
Я ответил письмом словами благодарности за оказанную мне честь и доброе сердечное отношение.
Кончина П. Н. Дурново
11 сентября скончался П. Н. Дурново[50], бывший министр внутренних дел в 1905 году, известный лидер правого крыла Государственного Совета. Я о нем не раз писал в своих воспоминаниях. Ко мне он всегда относился весьма искренно и сердечно, хотя в отношении ведения дел в Департаменте полиции мы с ним расходились во взглядах.
Когда же меня ушли, он очень близко к сердцу принял это известие, проявив ко мне большое участие. Я не переставал бывать у него запросто, все время моей службы в Петрограде, и беседа с ним доставляла мне всегда большое удовлетворение здравостью его суждений. Это был большого государственного ума человек. Последние события его глубоко удручали, он ничего хорошего впереди не видел, считал, что все катится по наклонной плоскости и остановить этот катящийся ком могло только какое-нибудь чудо.
Отчисление Юсупова от должности главного начальника Московского военного округа
15 сентября последовал высочайший приказ об отчислении князя Юсупова[51] от должности главного начальника Московского военного округа и назначение на его место генерала Мрозовского[52], таким образом деятельность Юсупова по Москве окончилась. Думаю, что этому отчасти способствовало сенаторское расследование, которое Крашенинников[53] вел с большой энергией. В результате расследования, I-й департамент Сената единогласно постановил назначить над бывшим московским градоначальником А. А. Адриановым предварительное следствие по ст. 341 Положения о наказаниях о бездействии власти и постановление это представить на благовоззрение государя императора. Дальнейшего хода дело не получило.
Кончина генерал-адъютанта Д. С. Арсеньева
16-го, в Царском Селе, хоронили генерал-адъютанта Арсеньева[54], бывшего воспитателя великих князей Сергея[55] и Павла Александровичей[56], а затем директора Морского училища, каковую должность Арсеньев занимал довольно продолжительное время. Я его хорошо знал, т. к. он часто бывал у великого князя Сергея Александровича и в Москве, и в Ильинском, проживая иногда неделями. Это был очень образованный человек, но производивший неприятное впечатление своей раболепностью.
Уход Самарина и князя Щербатова
20 сентября произошли новые печальные события – ушел Самарин, замененный Волжиным[57]. Ушел Щербатов, замененный А. Н. Хвостовым[58], членом Думы, выступавшим против меня в заседании 3 августа.
Эти перемены произвели удручающее впечатление на всех, они послужили доказательством, что в честных людях не нуждаются.
Ничего хорошего все это не предвещало. Товарищем министра внутренних дел назначен был сомнительный Белецкий, командиром Корпуса жандармов – ярославский губернатор, граф Татищев[59], переименованный для сего в генерал-лейтенанты. Когда этот последний приехал ко мне, еще до выхода приказа об его назначении, счастливый и радостный, я прямо ему сказал, что не поздравляю его, т. к. его роль командира Корпуса будет довольно постыдная – ему придется быть исполнителем приказаний Белецкого, а если он попробует хоть немного противоречить компании Хвостова с Белецким, то они его также быстро уволят, как и назначили.
Он очень был смущен всем, что я ему сказал, и у него вырвались слова: «Так, значит, ты считаешь, что я просто продался за блестящее положение и содержание?» Я промолчал. Он увлекся этим положением, не думая о последствиях и, приняв эту должность, сам себя погубил ни за что.
Брюн де Сент-Ипполит[60] ушел, как я говорил уже ранее, на его место назначен был Моллов[61], прокурор Одесский судебной палаты, человек недурной, мечтавший только о карьере.
Очень все это было грустно, хотелось поскорее от всего этого уехать.
Уход Самарина повлек, конечно, за собой уход Истомина[62], который, естественно, при Волжине остаться служить не мог. Волжин представлял собой слишком отрицательный тип без устоев и принципов. К счастью, Истомину удалось получить прекрасное место директора канцелярии и наместника на Кавказе, что было и для великого князя большой находкой – получить талантливого, знающего отчасти и местные условия, и прекрасного, честнейшего работника.
Поездка моя в Москву на Дворянское собрание
22 сентября в Москве открылось чрезвычайное Дворянское собрание, на которое и я получил приглашение как дворянин Московской губернии. Собрание это было созвано для выборов губернского предводителя и выборщиков в Государственный Совет[63].
Я приехал в Москву накануне, 21-го числа, и первый раз остановился не в генерал-губернаторском доме, а в гостинице «Националь». Оказалось, что в той же гостинице жили и великий князь Михаил Александрович[64] со своей женой, урожденной Шереметьевской[65]. Днем я нашел у себя записку его адъютанта[66], что великий князь приглашает меня на другой день, к завтраку.
Т.к. на другой день было открытие Дворянского собрания, то я, к сожалению, должен был извиниться перед великим князем, что не могу воспользоваться его любезным приглашением. Тогда великий князь очень любезно поручил мне передать, что просит зайти к нему около 7 часов вечера, т. к. очень хочет меня видеть.
В 7 час. я был у его высочества, который меня очень любезно встретил и сказал, что хотел непременно меня повидать, чтобы выразить глубокое сочувствие и сожаление по поводу отчисления меня от должностей, занимая кои, я принес столько пользы государю и родине, что ему очень прискорбно, что все это так произошло и, питая глубокое уважение ко мне, ему бы хотелось помочь, хотя бы чем-нибудь, что он едет в Царское Село и затем в Ставку, увидит государя и сможет ему передать все, чтобы я не понимал, что он просит меня откровенно высказать все мои желания.
Я глубоко был растроган такой добротой великого князя, при этом он смотрел на меня такими искренними честными глазами, напомнившими мне глаза Александра III[67], что я, не без волнения, поблагодарив его очень за добрые слова, сказал: «У меня, ваше высочество, нет никакой просьбы к его величеству, все, что я просил, государь уже исполнил. Я буду очень счастлив, если ваше высочество передадите его величеству мою глубокую благодарность за его милостивое разрешение ехать на фронт, это было моим заветным желанием и оно исполнено, другой просьбы у меня нет».
Тогда великий князь спросил еще, не нуждаюсь ли я материально? Я ответил, что я получил уже пособие из сумм министерства внутренних дел, получу и полагающиеся мне подъемные, которых мне будет достаточно, в будущем же я обеспечен пенсией.
Вскоре в комнату вошла жена великого князя, я ее видел в первый раз, великий князь меня ей представил. Она мне показалась красивой, высокого роста, только неприятная какая-то морщинка у рта делала лицо ее недобрым. Она присела, предложила мне несколько ничего не значащих вопросов, потом посмотрела на часы и сказала мужу, что им пора ехать. Великий князь опять взглянул на меня своими добрыми ласковыми глазами, простился со мной, пожелав мне счастья на фронте, и сказал, что передаст брату весь наш разговор, затем прибавил, что он просит, если мне что-нибудь понадобится, сейчас же ему написать совершенно откровенно.
Я вышел от него совершенно растроганный таким незаслуженным вниманием с его стороны. На другой день, когда я вернулся из собрания, я нашел у себя на столе его визитную карточку.
22-го, к открытию Дворянского собрания, я отправился в дом дворянства, где был очень радушно встречен дворянами; сразу я почувствовал себя как бы среди близких родных.
Собрание было открыто графом Муравьевым в час дня, после чего, по предложению председательствовавшего, дворяне перешли в депутатский зал, где состоялось частное совещание. Среди дворян был и Самарин, приехавший из Петрограда, об его уходе с должности обер-прокурора официально еще не было известно.
На этом совещании, после дебатов, длившихся в течении нескольких часов, было достигнуто почти полное единение по вопросу о тексте всеподданнейшей телеграммы государю, основной мыслью которой было, что какие бы еще не суждено России претерпеть испытания, она не должна прекращать войны до полного победного конца. Телеграмма эта была следующего содержания:
«Великий государь!
В самом начале войны, когда дерзкий враг только что бросил России свой ничем неоправдываемый вызов, Вы торжественно заявили, что война не будет прекращена, пока в пределах родной земли останется хотя бы один неприятельский воин. В недавние дни и при обстоятельствах, неблагоприятно сложившихся для России, вы признали своевременным еще раз, с тою же определенностью, заявить о своей непреложной воле довести войну до победного конца.
Чувством мужественной радости и твердой решимости отозвались эти слова ваши в сердцах московского дворянства, заодно со всею Россией.
Да, государь, какие бы еще не суждено было России претерпеть испытания, она не вложит свой меч в ножны, пока в конец не истощит врага своей необъятной силой.
Одно лишь приведет Россию к победе – это непоколебимая вера в свое высокое призвание и в те великие духовные начала, которым русский народ должен служить. В этой вере, по примеру нашего православного воинства, пусть черпают силы все русские люди.
Забыв все внутренние распри, отложив на время заботу о каких-либо коренных государственных преобразованиях, во многом без сомнений, необходимых, но теперь несвоевременных, весь русский народ должен слиться для общей дружной работы во имя единой цели – победы над врагом.
Но это народное единение было бы неполно и малоуспешно, если бы оно не встретило поддержки и содействия со стороны власти. Верная и преданная православной Церкви, свободная от всяких пагубных влияний и соблазнов, твердая, сильная своим внутренним единством и быстрая в своих действиях государственная власть должна создавать такие условия, которыми устранялись бы всякие справедливые поводы для общественного недовольства и народных волнений и облегчалась бы непрерывная, одушевленная любовью к Родине, работа народных сил.
Такова наша мысль, государь.
И мы верим, что это единение осуществится и что недалек уже тот светлый день, когда доблестное воинство русское, ныне под верховным водительством вашего величества, столь мужественно отстаивающее каждую пядь родной земли, с помощью Божией, сломит упорного врага и заставит его сложить оружие перед русским царем и его верными союзниками».
В пятом часу дня и.о. губернского предводителя, московский уездный князь В. В. Голицын[68], открывая собрание, прочел по поручению депутатского собрания выработанный вышеуказанный текст всеподданнейшей телеграммы, встреченный долгими громкими аплодисментами и криками «ура». Резолюция была принята единогласно, после чего собрание перешло к рассмотрению ряда докладов: об учреждении лазарета и госпиталя московского дворянства, с кратким отчетом о деятельности их, о деятельности общедворянской организации, об исходатайствовании беспроцентной ссуды на покрытие расходов этой организации для дальнейшей ее деятельности в размере 1 млн руб. и, наконец, по вопросам, связанным с оставлением А. Д. Самариным должности губернского предводителя.
Перед началом рассмотрения этого доклада А. Д. Самарин оставил, на время, зал собрания. Прежде всего председательствовавший князь Голицын доложил, что в виду исключительных условий переживаемого времени весьма важно иметь избранного губернского предводителя дворянства, а не временно исполняющего его должность, и т. к. Высочайшее соизволение на производство выборов до конца текущего трехлетия последовало, то предложил собранию произвести выборы двух кандидатов на эту должность, что и было единогласно принято всеми дворянами.
Затем, перейдя к вопросу об ознаменовании деятельности А. Д. Самарина, собрание, по предложению графа С. Д. Шереметева[69], постановило возбудить в установленном порядке ходатайство об изменении § 13 устава института московского дворянства включением в состав правления его вторым пожизненным платным членом (первым состоял граф С. Д. Шереметев) А. Д. Самарина. Затем собрание постановило поместить портрет А. Д. Самарина в залах собрания и поручить собранию предводителей и депутатов дворянства представить ближайшему очередному губернскому дворянскому собранию доклад о способах выражения московским дворянством благодарности А. Д. Самарину за его плодотворную деятельность на пользу дворянства.
Вошедшему в этот момент обратно в зал собрания А. Д. Самарину присутствующие устроили шумную овацию.
А. Д. Самарин ответил следующими словами:
«Низко кланяюсь московскому дворянству и сердечно благодарю за то внимание, которое оно мне оказало. Оказанное внимание много выше моих заслуг. Мне отрадно видеть эти видимые знаки внимания, но еще отраднее чувствовать ту духовную связь, которая существует между мною и московским дворянством. Сознание этой связи всегда давало мне силы к работе, теперь же эта связь даст мне силы нести мою новую службу государю, которую я буду нести как верноподданный не за страх, а за совесть».
Речь А. Д. Самарина была покрыта громкими аплодисментами. По рассмотрении докладов состоялся перерыв, после чего собрание приступило к выборам. Было уже 7 часов вечера.
Прежде всего, выбраны были в дворянскую опеку А. Т. Обухов[70] и Н. А. Осетров[71], затем приступили к подаче записок для определения кандидатов в выборщики членов Государственного Совета. Когда все стали вписывать в записки своих кандидатов, я услыхал свою фамилию, тем не менее, я был очень далек от мысли, что моя кандидатура в Государственный Совет, как некоренного дворянина Московской губернии, возможна, но все же я несколько взволновался. Когда же, по данным запискам, начали читать фамилии, мое волнение росло все больше и больше – в результате я получил 120 записок, граф П. С. Шереметев[72] – 112, Базилевский[73] – 20 и затем немногие голоса получили ряд других лиц.
Как только окончился подсчет записок, я услыхал голос князя Голицына, обращенный ко мне: «Не угодно ли вам баллотироваться?»
Страшно взволнованный, я вышел из рядов дворян – гром аплодисментов раздался в зале, принявший вид грандиозной манифестации. Меня это еще более смутило.
Я был до слез тронут таким отношением, но понимал отлично, что дворяне хотели этим подчеркнуть сочувствие по моему адресу вследствие отчисления моего от должностей, и мне было несколько неприятно быть предметом демонстрации. Я боялся, как бы это не было учтено государем как выражение протеста и не возбудило недовольства к московскому дворянству.
Когда наступила тишина, я обратился к собранию со следующими словами:
«От всей души благодарю московское дворянство за оказанную мне высокую честь баллотироваться в выборщики Государственного Совета. Такое внимание московского дворянства трогает меня до глубины души, особенно в настоящий момент, и, особенно, ввиду сердечной связи моей с московским дворянством. Сердечное отношение ко мне дворянства еще недавно выразилось в чествовании меня при оставлении мною должности московского губернатора и в занесении моего имени в родословную книгу московского дворянства. Настоящее предложение доказывает, что за время моей службы в Петрограде связь эта не порвалась. Примите от меня самую душевную благодарность и мой низкий поклон за внимание ко мне, проявленное в такую минуту и доставившее мне такую радость. Этот день будет одним из самых отрадных в моей жизни. И я всегда буду ценить расположение ваше ко мне».
Аплодисменты прервали на этом мою речь. Когда опять все смолкло, я продолжал:
«Но мне все-таки приходится отказаться от чести выполнить волю московского дворянства. Я не считаю себя вправе баллотироваться. С высочайшего соизволения, я назначен уже на Западный фронт и, при всем желании, я не мог бы даже выполнить обязанности выборщика в Государственный Совет. Но, отправляясь в Действующую армию, я всегда с особенной отрадой буду вспоминать сегодняшний день, и на поле брани буду стараться оказаться достойным той высокой чести, которую вы сегодня мне оказали».
Зал огласили криками: «Просим, просим, просим».
Я опять стал отказываться, говоря, что в виду скорого отъезда, даже обязанностей выборщика я не смогу выполнить.
Но зал не унимался, голоса «просим, просим» продолжали раздаваться еще с большей силой, среди этих голосов выступил П. А. Тучков[74], заявляя, что члены Государственного Совета избираются на девять лет, что будет еще много времени для исполнения мною этих обязанностей, если меня изберут.
Наконец, видя настойчивость собрания, мне стало казаться уже неприличным отказываться, и я дал свое согласие. Гром аплодисментов раздался в зале.
Граф П. С. Шереметев тоже согласился баллотироваться, остальные отказались.
При баллотировке шарами я получил 173 голоса против 24-х, граф Шереметев 160 против 37.
Когда умолкли вновь раздавшиеся аплодисменты, я от всего сердца поблагодарил еще раз московских дворян и попросил меня извинить, если бы обстоятельства военного времени не дали бы мне возможности присутствовать на окончательных выборах в Государственный Совет.
Затем было приступлено к выборам кандидатов губернского предводителя дворянства.
По традиции князь В. В. Голицын сделал предложение баллотироваться всем бывшим предводителям, обратился он и к А. Д. Самарину. Когда только произнесено было его имя, бурные аплодисменты раздались в зале, он пытался начать говорить, но аплодисменты гремели долго, не давая ему этой возможности.
Наконец когда немного затихло, он, видимо растроганный, сердечно благодарил собрание и произнес твердыми голосом: «В должности, которую я ныне занимаю, по закону не допускается совместительства».
После него П. А. Базилевский на предложенный вопрос отвечал, что он горячо благодарит дворянство за оказанную ему честь. «Всецело разделяя те взгляды и мысли, которые были выражены дворянством в прочитанной сегодня всеподданнейшей телеграмме, – говорил П. А. Базилевский, – считаю возможным согласиться на баллотировку. Я ясно сознаю тяжесть задачи, которую предлагают возложить на меня, но в переживаемое время никто не может отказаться от общественной работы, которая считается необходимой и полезной».
При баллотировке П. А. Базилевский был избран кандидатом на должность губернского предводителя дворянства 161 избирательным шаром против 36 неизбирательных. Объявление результатов выборов встречено было долгими аплодисментами.
По избрании П. А. Базилевского, дворянам предложено было разойтись по уездным столам и наметить второго кандидата на должность губернского предводителя, за отказом баллотироваться всех опрошенных лиц.
После совещания за уездными столами председателем было заявлено, что дворяне решили просить серпуховского предводителя дворянства П. А. Янова[75] баллотироваться в кандидаты на должность губернского предводителя. П. А. Янов дал согласие на баллотировку и был избран вторым кандидатом большинством 141 голоса против 56-ти.
Чрезвычайное губернское дворянское собрание объявлено было закрытым.
