В. А. Ткаченко-Гильдебрандт
Книга величиной в жизнь. Связка историко-философических очерков

Превратности останков Данте Алигьери.
Письма Энрике Пацци

Превратности, которые произошли с прахом Данте Алигьери, пожалуй, заслуживают отдельного исследования или даже приключенческого повествования. Высшие иерархи Римско-католической церкви настаивали на приведении в исполнение казни над останками. Спустя восемь лет после смерти великого флорентинца в 1329 году папский легат кардинал Бертрандо дель Поджетто в ультимативной форме потребовал у магистрата Равенны выдачи его останков для процедуры публичного сожжения: сжигали тогда, как известно, либо умерших от чумы, либо, по мнению римской курии, злостных и закосневших в своих заблуждениях схизматиков и еретиков. Причина одна и та же: связь Данте с упраздненным еретическим Орденом Храма и членство в тайном обществе (сегодня мы знаем, что символом «Верных Любви» являлся ангел с пылающим сердцем в правой руке: подобная скульптура украшает флорентийский мост Понта Веккьё). Еще в 1319 году властитель Милана Галеаццо Висконти назвал магистра из Флоренции Данте Алегвиро магом, что было равносильно обвинению в колдовстве. Считается, что в 1329 году правителю Равенны да Поленте вместе с монахами-францисканцами из местного монастыря, обожавшими Данте и хранившими его останки, просто удалось откупиться от назойливого папского легата.

По истечении двух столетий магистрат Флоренции задумал вернуть останки великого поэта в родной город, чему поспособствовал сам Микеланджело, добившийся решения папы Льва X, чтобы прах Данте был торжественно перенесен и предан земле во Флоренции. Но когда делегация городской знати Флоренции прибыла в монастырь Равенны и вскрыла саркофаг, то он оказался пустым. Считается, что францисканцы тайно вывезли прах поэта и захоронили его в монастыре своего ордена в Сиене. Но и дознание посланника Флоренции в Сиене, осуществленное им в 1519 году, ничего не дало: останки отсутствовали. Правивший тогда папа Лев X (1475–1521), флорентинец из блистательной династии Медичи, зная расхожую легенду, популярную в родном городе, согласился с тем, что Данте лично явился из загробного мира, чтобы забрать свои останки. Дело в том, что, неожиданно похоронив Данте Алигьери в сентябре 1321 года, его семейство сильно переживало из-за того, что поэт не успел отослать издателю тридцать три песни (канцоны) своего «Рая». Дети знали, что их отец завершил «Божественную комедию», но не могли найти рукопись третьей части. Ну а дальше случилось то, о чем говорит в своих воспоминаниях Якопо Алигьери, старший сын Данте: «Ровно через восемь месяцев после смерти отца, на исходе ночи он сам явился ко мне в белоснежных одеждах… Тогда я спросил… где спрятаны песни, которые мы тщетно ищем уже столько времени? И он… взял меня за руку, провел в комнату и указал на стену: “Здесь вы найдете то, что ищете!”».

Данте Габриэль Россети. Beata Beatrix, 1864–1870

Их дальнейшая судьба не менее загадочна и запутана. Считается, что приор францисканского монастыря в Равенне Антонио Сарти в 1677 году собрал кости Данте в небольшой ларец, причем захоронили их только в 1781 году, когда архитектор Камилло Мориджиа построил мавзолей Данте Алигьери. Когда Равенну захватил Наполеон, весьма ревностно относившийся к реликвиям подобного рода, монахи снова вынули ларец, утаив его в замурованной двери молельни во дворике Браччафорте. Ларец с останками был обретен совершенно случайно в 1865 году во время реставрационных работ, приуроченных к шестисотлетию со дня рождения Данте Алигьери, и выставлен на всеобщее обозрение, после чего останки распределили по двум ларцам, вновь погребя их в саркофаге в монастырском мавзолее. Но их опять пришлось вынимать в марте 1944, когда Равенну бомбили союзники по антигитлеровской коалиции: они вернулись на свое место только в декабре 1945 года.

Начало Божественной комедии Данте Алигьери. Средневековая рукопись

И снова мистический разворот. В 1999-м году в Национальной библиотеке Флоренции проходила реконструкция. Рабочие двигали стеллажи и среди редких книг, упавших на пол, нашли конверт с прахом Данте: в маленьком конверте находился пепел и бумага в черной рамке с печатями Равенны, подтверждавшими, что это прах Данте Алигьери. Откуда взялся прах, если тело не сжигали? Рабочие заявляли, что данный стеллаж ими недавно перебирался, и никакого конверта с прахом там не было и в помине! Многие задавались вопросом: «Не сам ли Данте подбросил этот конверт, придя с того света?». Глава Итальянского общества Данте Франческо Маццони даже провел собственное расследование и выяснилось следующее: когда на шестисотлетие со дня рождения поэта ларец с останками выставлялся на всеобщее обозрение, то он стоял на ковре. После церемонии замечательный итальянский скульптор и уроженец Равенны Энрике Пацци (1818–1899), решив, что на него могли попасть частицы праха Данте, сжег ковер, а пепел разложил в шесть конвертов и, запечатав, заверил их у нотариуса, надписавшего: «Это прах поэта Данте Алигьери»! А затем разослал их якобы по шести адресам. До сего дня спустя 134 года обнаружился только один конверт: о судьбе других пяти – ничего неизвестно. Но, разумеется, они никуда не делись, а их второго появления, может, и придется ждать никак не меньший срок!

Встреча через века: Данте – Гумилев

Посещение Шартрского собора Николаем Гумилевым относится к концу 1906 года, когда он, только что окончив гимназию, поступил в Сорбонну, где слушал лекции по истории французской литературы и искусствоведению, что, однако, не мешало ему много путешествовать: он объездил всю Францию и Италию, прекрасно изучив ближние и дальние окрестности французской столицы, к которым относится и Шартр, находящийся в 88 километрах от Парижа. Там же он стал издавать литературный журнал «Сириус», в котором дебютировала его будущая жена Анна Горенко (Ахматова), но вышло всего три номера этого издания. В апреле 1907 года он вернулся в Россию для прохождения призывной комиссии, а затем, после путешествия по Леванту, опять осел в Париже. Вряд ли Гумилев был в Шартре с Анной Ахматовой во время их свадебного путешествия в Париж и Францию в мае 1910 года. И все же Гумилеву удалось связать Анну Ахматову с Шартрским собором, и дальше мы увидим, каким образом. Однако стихотворение, посвященное Шартрскому собору, вышло из-под пера уже зрелого Николая Гумилева летом 1915 года, еще до того, как он, уже сильно опаленный Германской войной в боях в Царстве Польском и на Волыни и награжденный двумя Георгиевскими крестами, был откомандирован в школу прапорщиков в Петрограде, где, воспользовавшись учебой, стал активно писать поэзию. Но стихотворение «Средневековье» не знало затишья; оно появилось из пороха, канонады и смрада Первой мировой войны, в чем его ценность (опубликовано: «Вершины». 1915, № 29/30, июль. Источник: Н. Гумилев. Колчан. – Пг.: Гиперборей, 1916).

 
Прошёл патруль, стуча мечами,
Дурной монах прокрался к милой,
Над островерхими домами
Неведомое опочило.
 
 
Но мы спокойны, мы поспорим
Со стражами Господня гнева,
И пахнет звёздами и морем
Твой плащ широкий, Женевьева.
 
 
Ты помнишь ли, как перед нами
Встал храм, чернеющий во мраке,
Над сумрачными алтарями
Горели огненные знаки.
 
 
Торжественный, гранитнокрылый,
Он охранял наш город сонный,
В нем пели молоты и пилы,
В ночи работали масоны.
 
 
Слова их скупы и случайны,
Но взоры ясны и упрямы,
Им древние открыты тайны,
Как строить каменные храмы.
 
 
Поцеловав порог узорный,
Свершив коленопреклоненье,
Мы попросили так покорно
Тебе и мне благословенья.
 
 
Великий Мастер с нивелиром
Стоял средь грохота и гула
И прошептал: «Идите с миром,
Мы побеждаем Вельзевула».
 
 
Пока они живут на свете,
Творят закон святого сева,
Мы смело можем быть, как дети,
Любить друг друга, Женевьева.
 

Энрике Пацци. Фрагмент памятника Данте Алигьери во Флоренции

Вот и произошла встреча сквозь столетия Данте Алигьери в образе Великого Мастера с оставшимся вечно молодым русским гением Николаем Гумилевым. Ну а под Женевьевой лирический герой стихотворения, неотделимый от личности самого Гумилева, безусловно, разумел здесь свою жену – выдающуюся русскую поэтессу Анну Ахматову. И для этой встречи Гумилеву понадобилось только одно – перенестись в воспоминаниях, остановив на огромное мгновение время, в духовно-пространственное измерение некогда увиденного им Шартрского собора, стены которого помнят бедных рыцарей Христа и Храма Соломона и вольных каменщиков, трудившихся под их эгидой; то есть оказаться в том месте, где у Данте Алигьери возник замысел «Божественной комедии», которую он претворил, описывая мистерии Шартра; и когда в его личности экстатическим образом под сенью мистической Розы слились дарования архитектора и эпического повествователя, он стал способным объять своим проникновенным взором основы мироздания и обрести решения любых загадок. Так музыка приходит и уходит туда, откуда уже вряд ли возвратится. И вдохновенье растворяется, вдруг приглушенное вечернею молитвой…

И весьма важный момент, который необходимо отметить: Гумилев показывает точку трансформации Ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона в другую организацию, ставшую известной уже под названием франкмасонства или вольных каменщиков, и что главная фигура ее, находящаяся в центре напольного лабиринта собора с розой с шестью лепестками – это Магистр или Великий Мастер Данте Алигьери, глава «Верных Любви», сподвижник мученика Якова де Моле, которого в 2020 году канонизировала Польская старокатолическая церковь.

Два великих поэта, итальянский и русский. Магистр Данте Алигьери и кавалерийский офицер Николай Гумилев. Одному восприявшему под сенью собора свою миссию был дан поэтов век, а другой его не обрел, унеся свой неосуществившийся до конца дар в дантов Эмпирей. Но каким бы для него оказался сей поэтов век – 21? Увы, ответов у нас нет. Тогда, в 1921 году, чуть более двух недель спустя после расстрела Николая Гумилева в Европе и по всему миру отмечалось 600-летие со дня смерти Данте Алигьери.

Прощание с родиной Петра Скарги
О прохудившейся иезуитской сутане

Опыт апологии одного из протагонистов возвышения России в XVII-м столетии и «отчима» украинской политической нации в геополитическом контексте истории Юго-Западной Руси

Введение в гибридные технологии о деятельности иезуитов в Речи Посполитой XVII-го столетия.

* * *

«Легких знаний не бывает!»

Аполлон Кузьмин (1928–2004),

советский и российский историк

«– Я – католик и отдал бы половину жизни за то, чтобы и вы были католиками; но отдам всю свою жизнь за ваши права и свободу, если б вас стали теснить и принуждать быть католиками!»

Ян Замойский (1542–1605),

великий коронный гетман Речи Посполитой

Переход бывшей Украйны в современную Украину произошел не столь давно, как полагают украинские официальные историки, хотя он занял по существу несколько столетий, но сначала у окраинной и оспариваемой Речью Посполитой и Московской Русью территории появился попечитель, сыгравший роль «отца» или «отчима», если угодно, для ее населения. Естественно, такой отец на сломе XVI–XVII столетий мог принадлежать только к духовному сословию, учитывая религиозность людей и народов, живших в ту пору.

Предопределение или предопределенность личностей, племен, наций, территорий и стран, отстаиваемые на догматическом уровне Реформатской церковью, загоняющей паству в прокрустово ложе кармы, не в состоянии объяснить, как сложности судеб многих стран, так и отдельных человеческих личностей, к примеру, бывшего гугенота Генриха IV или того же святого Игнатия Лойолы, с честью прошедшего череду неимоверных испытаний и в буквальном смысле выстрадавшего свой орден, представитель которого Хорхе Бергольо ныне занимает Святой Престол под именем папы Франциска I. Именно иезуитам удалось успешно сочетать, с одной стороны, умеренное августинианское начало (предопределенность, детерминированность всего, в том числе людей, вещей) с умеренным пелагианским (опора только на собственные силы) и применить это в своей плодотворной деятельности (моральную сторону этого мы не затрагиваем). В начале XIX-го столетия выдающийся французский эзотерик и историософ Антуан Фабр д’Оливе, потомок гугенотских деятелей Юга Франции, обобщил данную доктрину, подав ее в качестве концепции Синархии: взаимодействия и сочетания Судьбы, Воли и Божественного Провидения на уровне универсального социально-исторического процесса. Собственно, заслуга Фабра д’Оливе заключается и в следующем: он огласил то, чем пользовались отцы из Общества Иисуса уже на протяжении нескольких столетий. Этот орден всегда отличался проектным подходом к проблеме, а сама его проектная деятельность рассчитывалась его основателем Игнатием Лойолой на столетия. Но в каждом проекте могут таиться не просто ошибки, но и роковые заблуждения, способные изменить в худшую сторону судьбы самих народов и государств. И вот тут-то мы и подошли к Украине, постсоветскому государству, одолеваемому внутренними распрями, а для внешнеполитических акторов являющемуся объектом для реализации своих стратегий.

Две страны на одной территории: Черноклобуцкая Украйна и Советско-униатская Украина

По данным современного выдающегося украинского и русского ученого Петра Толочко Украина или Украйна это земля к югу от Белой Церкви и до Черкасс, где еще в домонгольское время обосновались «свои поганые», огузские кочевники, поступавшие на службу к Киевским князьям, в том числе торки, берендеи, торпеи, ковуи и пр. Во время разрушительного Монголо-татарского нашествия в их ряды влились и другие пришедшие из глубин Дешт-и-Кипчака кочевники. В конце XIV-го столетия их ряды пополнили и воины Ногайской орды, пришедшие в конце XIV-го века в пределы тогда Великого Княжества Литовского на Киевщину и Полтавщину вместе с сыном темника Мамая Мансуром Киятовичем. Все это население, оставлявшее свои места из-за принятия ханом Узбеком в 1321 году ислама как государственной религии и последовавшей после этого Великой замятни в Улусе Джучи, войдя в союз со славянским племенем северян, и составило ядро Днепровского или Запорожского казачества, о чем нами говорилось в очерке о казаке Мамае. Вообще в зарождении казачества интересно следующее: все эти торки, берендеи, торпеи, ковуи были родственниками турок-сельджуков, а позднее османов. Но тюркский парадокс по разным берегам Черного моря заключается в том, что туркам-османам, пришедшим с востока на территорию Малой Азии в количестве немногим более 500 семей, удалось ассимилировать многочисленное малоазиатское население, сделав большинство его турками, тогда как их братья, огузы причерноморских степей, сами ассимилировались, приняв греческое православие и подпав под мощное влияние соседних славяно-русских племен. И вот здесь мы касаемся поразительного вопроса о разных до противоположности воздействиях религии в различных климатических поясах: ислам помог туркам-османам создать великое государство на руинах Восточно-Римской империи, а в Поволжье и южнорусских степях он вызвал внутригосударственную смуту, от которой уже не оправилась Золотая Орда. И если в одном месте этот прототюркский элемент может послужить ферментом для сплочения в единую государственную нацию, как в случае с турками-османами, то в другом месте стать бродящим элементом для мятежей, смут и восстаний, как в случае с запорожскими и донскими казаками. Однако и в одних, и в других жил изначальный государственнический инстинкт, когда первые его проявили в построении великой Оттоманской порты, а у вторых его использовало русское царское правительство, сделав казаков «пионерами» огосударствления окружающего нерусского пространства. Удивительно, но именно этого инстинкта теперь недостает на Украине, поскольку там был практически исчерпан казачий элемент уже русскими царями. Иными словами, название Украины осталось, но она уже не черноклобуцкая, не Мамаева и не казачья. Но тогда чья же?

Ответ на поставленный выше вопрос будет столь же очевиден, сколь и прост: советско-униатская. Это отнюдь не оксюморон, а сущность современной украинской государственности, что подтверждает и книга второго президента Украины Леонида Кучмы «Украина – не Россия». И опять парадокс: советская власть на Украине беспощадно преследовала Украинскую греко-католическую церковь, но в образовании, культуре, литературе и искусстве внедряла именно униатские стандарты, разработанные в Галиции в ее бытность еще в составе Австро-Венгерской империи. Плохо ли, хорошо ли это – не нам судить, мы только проявляем определенные тенденции, присущие нынешней украинской проблематике. А для их преодоления, сегодня болезненно и зачастую бессознательно переживаемого народом Украины, необходим объективный и отстраненный взгляд на вещи, не подверженный главному хуторскому стереотипу: «свой – чужой», «украiнець – чужинець».

От униатской протогосударственности к польскому «отчиму» украинской нации

Даниил Романович Галицкий

Князь Даниил Романович Галицкий. Скульптура работы художника Эммануила Мысько, Львов, 1997 год

Профессор МГПУ имени В. И. Ленина Герман Артамонов справедливо считает нынешнюю Украину в некотором смысле наследницей Галицко-Волынского княжества времен Даниила Галицкого (1201–1264), поскольку при Данииле Романовиче впервые предпринималась попытка по смене русской идентичности, когда князь под напором неблагоприятных внешнеполитических обстоятельств и в условиях Татаро-монгольского ига, довлеющего над Русью, принял корону от папы Иннокентия IV и короновался в 1253 году в русские короли в Дорогичине, что означало и формальную унию русской церкви с латинской. Хотя сам Даниил Романович, как принято говорить сегодня, проводил многовекторную политику, да и в такое короткое время его симфонии с Римской курией еще не было никаких последствий церковной унии: в 1255 году новый римский папа Александр IV разрешил литовскому князю Миндовгу воевать Русскую землю, после чего Даниил прекратил отношения с папой, сохранив королевский титул для себя и право на этот титул для своих преемников, которые именовали себя «Rex Russiae» и «duces totius terrae Russiae, Galicie et Ladimirie», то есть «король Руси» или «князь всей земли русской, галицкой и владимирской». Но несмотря на выдающуюся личность и заслуги князя Даниила Романовича, чье скульптурное изображение украшает памятник «Тысячелетие России» в Великом Новгороде, первый шаг на пути к унии, как считается, состоялся уже при нем, послужив прообразом для проблем культурно-религиозного и этнополитического характера, которые не могут найти разрешения и в наши дни. В конце XIV-го столетия Галицко-Волынское княжество прекращает свое славное и драматическое почти 200-летнее существование, воскреснув лишь на короткий период в 1431 году при Любарте Федоровиче, кому удалось возродить княжество во Владимире Волынском, и с 1434 года при Свидригайло Ольгердовиче, после смерти которого в 1452 году Волынь оказалась под властью Великого Княжества Литовского, тогда как еще ранее упраздненное Галицкое княжество стало частью Польской короны, образовав в ней так называемое Русское воеводство. С этого времени и начинается долгий, но неуклонный процесс полонизации и окатоличивания русского боярства, знати и городских верхов, завершившийся по сути только в конце XVIII-го столетия, хотя в народных низах самоназвание «руський», «русин» сохраняется еще до конца XIX-го века. Но между окончательным падением Галицко-Волынского княжества после Свидригайло Ольгердовича в середине XV-го столетия и разделом Речи Посполитой, в результате которого Галиция оказалась в составе с 1772 года сначала Священной Римской, а затем Австро-венгерской империи, когда титул «королей Галиции и Лодомерии» укрепился за правившей в них династией Габсбургов, появился на свет человек, кого по праву должно считать отцом будущей украинской политической нации, пускай об этом он и не подозревал. К нему мы и обратимся вскоре.

«А что, если бы…», или прогулка по Измайловскому парку после обильной дегустации накануне

Герб Общества Иисуса с тремя гвоздями

Ясным августовским днем 2009 года я со своим родственником Никитой Замчинским (фамилия и имя несколько изменены по понятным причинам), тогда действующим полковником одной из российских силовых структур и ветераном-интернационалистом, оказавшимся в Москве проездом из Ессентуков во Владивосток, неспешно прогуливались по Измайловскому парку. Накануне мы, как заведено у славян, неплохо посидели в застолье, приняв на грудь не один литр красного сухого вина Саперави, привезенного Никитой с Кавказа. Минут сорок мы брели по парку в полусонном расслабленном состоянии, пока вдруг посередине одной из длинных аллей к нам не стала возвращаться бодрость, ощущаемая в ароматном дуновении, подступившем к организму, чтобы бесповоротно добить в нем остатки прежнего захмеления. Наверное, подобные мгновения стоит ловить, ведь они близки… озарению. Последнее – шутка. Хотя тот, кто испытывал подобное состояние, знает: когда тебя покидает хмельная лихость, заканчивающаяся обычно сонливостью, и к тебе возвращается острота восприятия, тогда мысленно ты оказываешься ненадолго в некоем пространстве, способствующем возникновению новых оригинальных суждений и наблюдений так, что в тебе резко начинается процесс мысле-отделения. В общем, становится понятным, почему античные философы обожали симпосионы и размеренные пиршества. Очевидно, оказавшись в том же пространстве, что и я, Никиту потянуло на откровения. К слову, прапрадед Никиты был офицером и польским шляхтичем, принявшим участие в Польском восстании 1863 года и сосланным в результате этого в Тобольскую губернию. Итак, Замчинский, используя свой богатый опыт по проведению активных мероприятий, начал наш диалог следующими словами:

– Брат, а что для тебя означает политика? – и, не дожидаясь моего ответа, продолжил. – Я полагаю, суть политики заключается в том, что одно государство ждет, когда сделает ошибку другое государство, враждующее с первым или пребывающее в соперничестве с ним. То есть здесь налицо пример китайского мудреца, спокойно ожидающего на берегу, пока по течению реки не проплывет труп его врага.

– Согласен. Но к чему ты об этом? – отпарировал я, пока не представляя, куда нас может завести диалог.

– Да я к тому, что если бы Речь Посполитая не допустила роковых ошибок в отношении России, начиная с конца XVI – начала XVII столетий, то, возможно, по-польски говорили сегодня и на острове Сахалине!

– Ты имеешь в виду титулованного русского царя Владислава Жигимонтовича Вазу? – спросил я Никиту.

– Увы, ошибки были сделаны уже до него, как минимум, начиная с Люблинской унии 1569 года, церковным завершением которой стала Брестская уния 1596 года (обрати внимание: цифры одни и те же!), впоследствии породившая столько проблем и для православных и, как ни странно, для римских католиков. Пойми, знаменитая присказка «генералы готовятся к прошедшей войне» звучит абсурдно только для недалеких людей, поскольку опытом новой войны (и какой она будет) они не располагают. И второе присловье «история не имеет сослагательного наклонения», несомненно, справедливо, но… мы сами должны исследовать это сослагательное наклонение, чтобы не совершить ошибок в грядущем. И коль история есть политика, опрокинутая в прошлое, то нам, опираясь на нее, и необходимо изучать разнообразные возможности, а что, если бы было так, а не так и пр. пр. – Никита перевел дыхание и предложил продолжить диалог в кафе, рядом с которым мы оказались.

Погода действительно резко поменялась, и в воздухе чувствовалась приближающаяся гроза. Раскаты грома и ливень мы встретили уже за одним из столиков просторного зала, где, сделав заказ, продолжили свое общение, рассуждая о судьбах государств, народов и самом потрясающем явлении в истории – его величестве случае, способном в одночасье все перевернуть верх дном, спутав все карты на игровом геополитическом столе. Наш диалог затянулся до позднего вечера, выявляя определенные контрапункты – то есть потенциальные вероятности, благодаря которым политические события могут пойти в ту или иную сторону, сложившись в комбинации, влекущие за собой уже необратимые последствия.

– Вот взгляни, что случилось с не чужой для меня Речью Посполитой, – завершая, обратился ко мне воодушевленный интересной беседой Никита Замчинский, – злосчастная Брестская уния погрузила страну в череду казачьих восстаний, и все завершилось полтора столетия спустя мучительными разделами Польши, оказавшейся в тисках между трех империй – Прусской, Австро-венгерской и Российской. С другой стороны, ведь и в унии была логика, поскольку в Речи Посполитой не на шутку испугались Реформации в ее крайней форме – кальвинистской и социнианской, когда семейства многих магнатов и богатых польских шляхтичей становились антитринитариями-социанианами. Справедливая необходимость сопротивления протестантской экспансии и толкнуло польско-литовское государство на унию, за организацией которой уже стояло великое Общество Иисуса, являвшееся по отношению к Речи Посполитой по сути внешней стороной, хотя в его членах и состояли природные поляки. И если проводить дальше логическую линию, то Москва своим возвышением после разрушительного Смутного времени обязана именно этому ордену, а создание в результате его деятельности украинской политической нации оказалось периферийным ответвлением, а отнюдь не магистральным направлением деятельности глобального Общества Иисуса. Вот почему орден был спасен от уничтожения в католическом мире Всероссийской императрицей Екатериной II. Ясно, что великая царица спасала его не из-за гуманитарных и альтруистических убеждений, а в знак благодарности за… Не будь организованной иезуитами Брестской унии, Владислав Ваза спокойно стал бы русским монархом – и тогда польско-лехитская речь вполне могла бы зазвучать на берегах Тихого океана.

Мемориальная доска в честь Петра Скарги, установленная в Кракове городским управлением в 1936 году

Чем дальше полковник Замчинский описывал неосуществившиеся возможности Речи Посполитой, тем мне становилось приятнее от того, что я сам по матери принадлежал роду, происходившему от римско-католического пробста из Клаузена в Тироле и давшему нескольких своих ярких представителей Обществу Иисуса – каноников, теологов и даже профессов ордена. С другой стороны, с большей ясностью складывалась картина бурного и противоречивого XVII-го столетия, собственно, и заложившего основания великой Российской империи.