Ульяна Владимировна Орлова
Спасатели

Глава 5. Вечер у всех разный

Нимка постоял у закрытой двери. «Так, куда они все делись?» Подёргал ручку, медленно стал спускаться по ступеням.

Мать должна была уже вернуться с работы! И забрать Соньку из садика! Задержалась она, что ли? Или за Сонькой ушла?

У подъезда сидели бабули. Нимка прошёл мимо, стараясь не слушать их разговоры. На площадке носились все. Кричали, шумели и, похоже, решили разнести весь комплекс. Мишка сидел на качелях, на других – мама катала маленького ребёнка. «Где Никита, интересно?» Никита раскручивал карусель с девочками. Тренировки космонавтиков…

– Нимка, ты куда? – крикнул Миша с качелей.

– За Сонькой, – сказал Нимка и ускорил шаг. А то сейчас будут вопросы всякие глупые про сандалии, ботинки, сестру и компьютер…

Сонькин садик находился через дом. Правда, вход был чуть дальше: нужно свернуть за палисадник, пройти вдоль дома, потом ещё раз повернуть… Нимка толкнул калитку и зашагал по дорожке ко входу.

Сестра сидела одна на стуле и обнимала плюшевого зайца. Какого-то серо-синего, с оторванным носом и пуговицами вместо глаз. Где она его откопала? Всегда, если он за ней приходит, видит её с этим зайцем. Страшный заяц, ободранный просто, а она его жалеет.

– Ой, Нимка, ты пришёл! – показалась в дверях воспитательница. Молоденькая девушка в круглых очках, то ли Олеся Леонидовна, то ли Алиса. – Все разошлись, а мы тут ждём…

Нимка поднял с пола Сонькин пакет.

– Пойдём, – сказал он сестре. Потом воспитательнице:

– Спасибо. До свидания!

– До свидания, – вздохнула та. – А ты чего босиком-то?

– Закаляюсь, – буркнул Нимка. – Оставь зайца, – велел он Соньке.

Сестра насупилась и без слов отдала игрушку воспитательнице.

– Завтра принесите фломастеры и пластилин, не забудьте.

– Угу, – сказал Нимка, а сам подумал: «Где его взять-то? Раньше надо было говорить, когда мама зарплату получила…»

Взял сестру за руку и вышел из садика.

– Мама не приходила? – спросил он Соньку.

– Нет… – сказала сестра.

И всё: слова из неё клещами не вытянешь. Зато орёт она, когда надо, то есть когда не надо – ого-го! Сирена. А сейчас идёт, молчит – пример, а не девочка.

Увидев площадку, Соня выдала, негромко, но с понятными нотками:

– Пойдём на площадку.

Нимка не хотел сегодня на площадку. Он хотел домой, и кошелёк под майкой мешался, и ноги устали без обуви. Но нужно было где-то дождаться мать. Сестру он посадит в песок – и пусть там копает, а сам – на качели…

– Недолго. Потом – домой, – сказал он строго. Иначе с ней нельзя: будет капризничать.

Мишки с Никитой уже не было, на карусели сидели девочки и о чём-то болтали. А парни все ушли куда-то, на горке визжала малышня, на лавочках и возле лавочек стояли мамаши. Болтали, смеялись, кто-то качал коляску, кто-то – курил, кто-то – пускал малышу мыльные пузыри. Великое разнообразие. Сонька залезла в песочницу, Нимка прислонился к тополю: качели были заняты…

Когда ему порядком надоело стоять и зевать, позвал Соньку. Конечно же, та заупрямилась. Сначала молчала как партизан и копала чьим-то маленьким совком яму, потом стала орать, что не хочет домой… Нимка молча взял её за подмышки, вытащил из песочницы. Так же молча забрал у неё лопатку и положил на деревянный бортик. Потом так же молча потащил её к дому… Уже на дорожке ей сказал:

– Коза! Я есть хочу, и я иду домой! А ты как хочешь!

Выпустил её руку, плюнул и пошёл к подъезду. Сонька почему-то решила не оставаться, медленно двинулась следом за ним, обиженно всхлипывая.

Дверь никто не открыл. Нимка подёргал ручку, попинал дверь, потом посмотрел на сестру. Сел на лестницу и уперся ладонями в подбородок. Сонька уселась рядом.

– Сонька, что за заяц в саду?

– Это Зайчик-побегайчик, – тихо сказала Сонька. – В теремочке живёт.

– Кто ему нос-то оторвал? – спросил Нимка и поднял голову: услышал шаги на лестнице.

А сестра сразу поняла:

– Мама!

– Ой, вы уже пришли! – сказала мать, поднимаясь по ступенькам. – А то я в садике была, а мне сказали, что Соню брат забрал…

– Пришли, – вздохнул Нимка и поднялся со ступенек. Дождался, пока мать откроет дверь, и прошёл в прихожую. Щёлкнул выключателем, удивился:

– А что это, соседа нет сегодня?

– Ну, как видишь, – мать грузно опустилась на табуретку, наклонилась к сестре и стала снимать с неё сандалии.

Ну и отлично, раз нет. Нимка ушёл в ванную, сунул ноги под тёплую струю воды: как хорошо… Умылся, покосился на зеркало и… вынул из-за пазухи кошелёк.

Медленно развернул гладкую кожу и заглянул внутрь. Снова застучало сердце, как и в первый раз, когда в узкой щели он увидел три пятитысячных купюры, несколько пятисоток, сотен и три бумажных десятки… Сейчас Нимка ещё раз проверил все боковые кармашки и в серединке: оказалось, что под прозрачной плёнкой их было не два, а три. В третьем он нащупал какую-то тонкую бумажку, вынул – это оказался обычный билетик, какой когда-то давали за проезд в городских автобусах. Нимка пожал плечами, машинально посчитал цифры: счастливый! Повертел его в пальцах и положил обратно в кармашек.

На кухне забренчали кастрюли.

– Ты скоро там? – услышал он мамин голос.

– Сейчас, – Нимка свернул кошелёк, снова сунул под майку и вышел из ванной.

Не пельмени – макароны. Пока мать в ванной мыла Соньку, Нимка задумчиво опускал в пузырящуюся воду ребристые трубочки. Одну сунул в рот и стал грызть, потом наклонил пачку: макароны ухнули в кастрюлю, подняв кипящие брызги. Переложил… Нет, с поварским искусством ему очевидно не везёт.

Нимка вздохнул, свернул пачку с остатками, убрал в шкаф. Достал оттуда баночку кильки в томате. Попутно посолил макароны, перемешал и стал ждать, когда наконец сварится ужин.

– Сегодня прям завал какой-то, – сказала мама, вытирая недовольно пыхтевшую Соньку и оглядывая Нимку. – Товара привезли! А мне Василий Михалыч, начальник наш, говорит: «Зой, останься, помоги…» Вот я и осталась, а чего, денежка лишняя не помешает… Правда?

– Правда, – тихо согласился Нимка.

Эти слова не выходили у него из головы. Вечером, когда он плюхнулся на скрипучий диван, вытянул гудевшие ноги и закрыл глаза, мысли стали особенно чёткими.

«Матери нужно месяц работать – чтоб получить такие деньги…» Кто-то тоже так работал? Месяц?

Или это остаток от чьей-то очень большой зарплаты? Странно, разве носят столько денег в кошельке, зачем? Не иначе как просто не дорожат такой суммой…

Или дорожат? Просто случайность, с кем не бывает?

«А если это тоже чья-то мать потеряла?»

Он собрался засыпать – проснулась совесть. Нимка повернулся на другой бок и услышал, как хлопнула входная дверь – пришёл сосед. Завёл подвывающим голосом классическую песню про мороз, разбудил сонные половицы тяжёлыми шагами, включил телевизор за тонкой стенкой.

«Завтра нужно будет спрятать кошелёк, но куда? Мало ли…» Не любил Нимка соседа. Привык к нему, конечно, точнее свыкся с его существованием, но ему не доверял. «А с собой таскать – тоже не вариант…»

Нет, это не женский кошелёк. Он квадратный, грубоватый, из чёрной гладкой кожи. Какая женщина станет такой носить? Значит – не мать его потеряла…

«Какая теперь разница? Ты его уже присвоил, – сказал себе Нимка, – хозяина фиг найдёшь…» Можно было б ещё побродить возле скамеек, посмотреть, если б не этот мальчишка. Откуда он взялся? Сейчас Нимке казалось, что где-то он его видел, только вот где?

Что теперь делать с находкой, Нимка не знал. Повозившись немного, он вскоре заснул под болтовню телевизора, сопенье сестры и похрапывание матери.

***

– Ешь давай! Тощий, как вобла! – сказала Надя, ставя на стол тарелку с оладушками. Круглыми, золотистыми, с пузыриками масла на пухлых боках.

– Сама ты вобла! – хихикнул Славка, пододвигая себе тарелку и мисочку со сгущёнкой. – Посмотри на себя! Совсем отощала, куда только Денис смотрит?

– И ничего не отощала, – Надя быстро глянула на свой живот. – Я не худая, я – стройная.

– Ну-ну, – сказал Славка и макнул оладь в сгущёнку, подождал, пока немного стечёт молочная струйка и откусил половину. Вкусно! Умеет же сестра делать такие: чуточку хрустящие с боков, мягкие в серединке, пышные и сливочные.

– Дай мне тоже сгущёнки, – Надя уселась за стол, налила чаю. Съела один оладушек и, подперев рукой подбородок, о чём-то задумалась…

За окном темнело летнее небо. Мигал жёлтым огоньком вдалеке самолёт. Неподвижной точкой горела маленькая звёздочка – пока одна… Тихо было на кухне, светло, быстро исчезали оладья с белой тарелки, тонкая струйка пара поднималась над металлическим чайником.

– Чего задумалась? – спросил Славка сестру.

– А? – встрепенулась Надя. – Да нет, ничего… Устала просто немножко. Славка, Антон завтра вечером приедет или утром послезавтра?

– Утром или днём. Вечером он у Шурки останется, куда ночью ехать-то?

– Ой, а правда… Завтра поешь борщ, я сварю сейчас. И пропылесось! А то приедет Антон, а у нас – беспорядок.

– Угу, – жуя, сказал Славка. – Если не забуду… Ты мне позвони – напомни.

– Нет уж, не забудь! Особенно пообедать! Я завтра до вечера опять, Денис, может, раньше приедет.

– Угу… Надь, вкуснятина, спасибо!

– Пожалуйста, – вздохнула сестра. – Компьютер надолго не занимай, мне историю болезни доделать надо.

– Ага, не буду, у меня дела…

В мессенджере пока делать нечего. Славка посмотрел новые фотки, загрузил несколько песен: обещал ребятам. Проверил почту и вышел из сети. Взял гитару. Это уже надолго… И куда приятнее игралось на серебряных струнах – не зря он сегодня ездил, искал магазин.

Когда за окошком небо стало совсем чёрным, пальцы болели от струн, а Надя вовсю стучала по клавишам, – Славка погасил свет, зажёг лампу над кроватью и взял с полки книжку. Увесистый томик первой части «Отверженных». Давно он ходил вокруг да около и всё не решался осилить её. А тут как-то взял, посмотрел несколько страниц и понял, что зачитался. А потом стало интересно узнать, что будет с главным героем, бывшим каторжником – мэром города. Непонятно, почему за ним все охотились, если его освободили. Да и человек он, кажется, был хороший и, уже будучи мэром, делал много добра…

Засыпая под шорох клавиатуры, Славка вспомнил сегодняшнего мальчишку. Всегда так: мелькают перед глазами события сегодняшнего дня, и вот какое-нибудь из них, неразрешённое, вдруг вспыхнет особенно ярко и приостановит твой сон.

Почему он всё-таки был босиком?

Глава 6. Переход

– Тошка, как доедешь – сразу позвони… Не забудь!

– Позвоню… Мам, да не волнуйся ты!

– 

Как, не волнуйся? Я не смогу… – мама ещё раз крепко обняла Антона за плечи, быстро опустила глаза на Ванюшку. Антон увидел на её щеках две капли.

– 

Мам, ну ты чего?

– Антон, приезжай! – братишка обхватил ручонками его колени, запрокинул голову и посмотрел на него.

Антон взял Ваню на руки. Улыбнулся, взлохматил белые волосики.

– Маму слушайся!

Ваня кивнул.

– Приеду – проверю!

– Ох, когда ж теперь? – вздохнула мама. – Ты давай там, недельку продержись, потом папа приедет.

– Да ладно тебе, мам! Чего продержись? Там и Шурка, и дядя Валера, и ребята… В первый раз, что ли?

– Один-то едешь в первый.

Антон хмыкнул. Мама протянула большой пакет:

– Держи, вот чуть не забыла! Там еда, поешь…

– Мам, да я же не съем столько!

– Съешь-съешь… Там чай, сахар, бутерброды, картошку я положила. В коробочке – пирожки.

– Съешь-съешь! – повторил Ванюшка. – Антон, ты мне позвонишь?

– Позвоню! Мам, спасибо!

Поезд вздохнул. Пассажиры засуетились к вагону, проводница посмотрела на Антона, маму и Ваню.

– Ну, всё… – тихо сказала мама. – С Богом. Звони!

– 

Обязательно! – Антон опустил на землю братика, махнул ладонью и пошёл к вагону.

Обернулся – на миг – и стал подниматься по ступенькам. Уже в вагоне, возле титана с кипятком, долго стоял, глядя, как в маленьком окошке улыбается Ваня, как, присев на корточки, что-то говорит ему мама… И даже когда медленно стала уходить платформа, мама с Ваней, дома, его городок, – он всё стоял у окна. Прощался.

Почему?

Почему так грустно оставлять дом? Впереди – новый горизонт, новая жизнь, впереди – мечта. Друзья, встречи, события. Лето, экзамены, жизнь продолжается, мчится куда-то стуком колёс, догоняя ветер. Но всё же – комок в горле. Позади – самые дорогие тебе люди, твой дом – маленький, уютный, зелёные улочки и та жизнь… Ты уже не будешь там: ты вернёшься, но ненадолго – гостем, а не хозяином.

«Да ладно, ещё не факт, что поступишь, – сказал себе Антон. – И вообще…»

Что «вообще», он додумать не успел: вышла из купе проводница и попросила идти к своему месту: сейчас будет проверять билеты и постели принесёт.

Антон поднял с пола пакет и пошёл искать свою полку. Соседи – бабушка в спортивном костюмчике и с пучком седых волос, дедушка в очках и клетчатой рубашке – пили чай и о чём-то негромко беседовали. Увидев Антона, поздоровались, дед свернул газету, глянул на него из-под очков. Антон снял рюкзак, сразу закинул его наверх, пакет тоже: удобно лежать на верхней полке, а с третьей доставать себе еду.

За окном мелькали деревья и ёлки, белые облака. Дул прохладный ветерок, из-за стенки доносились весёлые детские голоса. Пришла проводница, протянула целлофановый пакет с белыми простынями, посмотрела билет и предложила чаю. Антон отказался и стал стелить себе постель: лучше сразу всё приготовить и отдыхать.

Поезд – удивительное место. Портал, соединяющий пространства. Немного длинный, конечно, но зато можно выспаться! Где же ещё, если дома ты готовился к экзаменам, сдавал экзамены, снова готовился?.. Где ещё можно просто полежать и подумать?

Антон лёг на живот и, опершись подбородком на руки, провожал взглядом тонкие деревца, речушки, цветные лужайки. Его край, его маленькая родина, становился всё дальше, лишь небо не двигалось и было вместе с ним.

Быстро мелькали шпалы соседней ветки. Чуть реже – столбики, отмечающие километры. Грохотали, загораживая солнце, соседние поезда. Негромко играла в динамике песня про Чистые пруды. Тянулся внизу нескончаемый дорожный разговор.

Cтруилась за окном дорога. Когда-то очень давно они шли по ней со Славкой пешком. Домой. А сейчас где они, эти два мальчишки?

Антон вздохнул: быстро летит время. Славка вырос. В прошлый раз, когда Антон приезжал к нему, братишка взялся за изучение гитары. И вроде как не отступился, по крайней мере, писал ему, что играет… Интересно послушать, чему научился.

А тогда… Тогда он шёл за Антоном, крепко держась за его руку. Спрашивал о чём-то, не отводя взгляда серых глазёнок… Сейчас, если очень задумается, – покусывает нижнюю губу и хмурит светлые брови. А если смеётся – то от всей души. Любит возиться с малышнёй. Ванюшка его обожает. Скорее бы увидеться, осталось чуть-чуть!

…Как там теперь будет мама с младшим его братом, Ванюшкой? Он такой непоседа, не уследишь! Особенно когда был помладше. Только сядешь за уроки, как вдруг – тишина. Непривычная. Идёшь на кухню, а там – малыш играет песочком. Белым, сахарным – сидит, черпает ложкой и ест… Или на секунду отвернёшься – ну пришёл ты только домой, замёрзший, накатался на коньках, чаю хочется… Так вот, нет Ваньки! Где? В комнате нет его – тишина, на кухне нет, в коридоре нет… А он в ванной – чистит зубы. Везде – зубной порошок. А Ванечка старательно надраивает свои передние, моет ручки, потом щёточку…

Но было с ним и весело. Подрос – начались бесконечные «а почему?» Мама, когда уставала, отправляла его к Антону. А Антон… ну что, привык он отвечать на вопросы. Славка – тот хитрее задавал. А у Ванюшки они простые, подойдёт, встанет рядом – смотрят два любопытных морских глазика. Ждёт, пока Антон закончит по клавишам щёлкать, смотрит, снова спрашивает… А возьмёшь его на руки – малыш! Маленький серьёзный человечек.

И смышлёный! Если застанет Антона за скайпом – начинает болтать с его друзьями. А совсем недавно научился вызывать их сам! Конечно, если компьютер включён.

Лучше всего было вечером, когда в квартире становилось тихо-тихо и Ваня включал свой ночник – мишку с рюкзаком за спиной и книгой в лапе: сядешь к нему на кровать, ждёшь, пока он, пыхтя, «сам!» выберет что почитать. И – радуешься его горячим ладошкам и понимаешь, что ты ему нужен.

Братик с удовольствием укладывался под его чтение. Как он будет сейчас засыпать? Само собой, с мамой. Но он, наверное, будет скучать. Хотя почему – наверное? Точно будет.

Антон вздохнул. Они, разлуки, сопровождали всю его жизнь. И непонятно, как же сделать, чтоб их было меньше. Стать лётчиком, как Денис? Тогда вся жизнь будет в дороге, в небе…

Как?

Самым первым в его жизни было расставание с родителями. Почти год он жил в интернате и не выдержал той разлуки… Вернулся к ним, но друг остался там. Да и отец на новой работе приезжал раз в два-три месяца на неделю.

С другом, Шуркой, можно было общаться по скайпу. А отец чуть позже стал брать Антона в командировки, и они были вместе. Но такие встречи сопровождались расставаниями с матерью и Ваней. Он возвращался к ним – и расставался с отцом…

А старшие друзья, Денис с Юрой? Повезло Шурке: они с Юрой живут в одном городе. А Антон виделся с ними, лишь когда приезжал на каникулы… Нечасто, недолго, но было здорово! Эти дни он не забудет никогда.

…В те дни они собирались вчетвером у Юры дома. Денис что-то объяснял Шурке об устройстве самолётов, Славка запускал в компьютере игрушку или доставал шахматы. Юра брал гитару, тихонько трогал струны…

– Давай «Ой-йо», – отзывался из-за стола Денис.

– Опять? – улыбался Юра.

– Давай-давай, – Денис усаживался поудобнее, опираясь одной рукой о спинку стула, другой – о потёртый бортик деревянного стола. – Ну, Юрка!

– А правда, давай! – соглашался Шурик. – Споём?

– Споём! – это Славка на миг поднимал голову от шахматных фигурок. Брал на руки бродившего по дивану Юриного кота – серого полосатика Мурзика. Самого мелкого, самого хулиганистого и самого главного в их компании.

Мурзик – удивительно ласковый кот. Хоть и вредный до невозможности. Когда дома никого, он гуляет по шкафам, сшибает лапой Юрины парусники, мамины статуэтки, стаканчики с карандашами, ловит настенный календарь… А ночью охотится на мышей. Конечно, мышей в квартире у Юры нет, но он рассказывал, как вдруг, в тишине, около двух часов ночи, в квартире раздаются топот и рычание, словно в комнате проснулся слон… А всё потому, что найдёт «слон» на полу какой-нибудь мячик или носок и решит в темноте: мышь!.. Но это ночью, от кошачьей скуки, а когда приходят гости, то Мурзик забирается к кому-нибудь на колени и мурлыкает, просит, чтоб его погладили…

Обычно он устраивался в ногах у Славки и урчал, как холодильник.

– Ну ладно… – Юра наигрывал вступление, потом начинал петь – негромко и чисто.

Антон закрыл глаза: если не слушать стук колёс, можно представить, будто ты там… Щёлкают на стене круглые часы. Луч солнца скользит по стенам, прыгая то на Славкину макушку, то на календарь с парусниками, то на большую чёрно-белую фотографию… Она всего одна на стене в Юриной комнате, но такая… Смотришь – и мурашки по коже. Непонятно, почему – может, потому что старая? Словно есть что-то такое, что передают плёнки и не могут передать цифровые фотоаппараты… След времени? Невидимое его дыхание?

На ней – двое мальчишек, один чуть старше, щурятся от солнца, присев на каменный бортик набережной. Оба в светлых рубашках, улыбаются, за ними – море. Далеко, но отчётливо виден парусник, белые барашки-гребешки волн. В общем-то, ничего особенного, но очень уж живые мальчишки на фотокарточке: чуть всмотрись – и увидишь, как лохматит ветер волосы у старшего, как загнул воротник матроски младшего… Старая плёнка, а видны даже крошечные царапинки на коленках, расстёгнутый ремешок сандалика. И штопку на воротнике у матроски – аккуратный пунктир стежков. И даже острый зубчик ракушки в кулаке у малыша, тонкие трещинки на парапете…

– Это в тот редкий момент, когда мы с братом не подрались, – однажды сказал Юра. Задумчиво как-то и тихо. А потом Антон узнал, что Юриного брата давно уже нет в живых, что он так и остался навсегда – мальчишкой… Ушёл вместе с отцом в театр и не знал, что их захватят в заложники.

Тренькает гитара в комнате, высоким голосом подпевает Славка, пониже – Денис, молчит Шурка… И так хорошо, и не нужно никуда спешить. Потом, поскрипывая половицами, придёт Юрина мать – принесёт чаю с пирогом или ватрушками. И снова – песня, снова – разговор.

Говорили обо всём. О новой книжке или фильме, о загадках мироздания, о раскопках и пирамидах, самолётах, парусниках и компьютерах… О сессии, уроках, мечтах и достижениях техники… Были и сложные разговоры, иногда спорили и, не найдя ответа, замолкали – чтоб вернуться к ним позже, через несколько месяцев. А замолчав, включали фильм – благо, на Юрином компьютере их было полно. А случалось – играли в шахматы, шашки, в морской бой на листочках, смеясь и старательно зачёркивая синие клеточки.

А когда снова наступало расставание, те встречи помогали ему жить: он согревался, вспоминая их, словно холодной ночью в лесу возвращался к тёплому костру.

Больше всего он скучал по Славке. Особенно когда брат уехал – осенью, пять лет назад.

Острее всего это ощущалось по вечерам, когда в тишине было слышно, как подвывает ветер, а в темноте за окном крутились снежинки. Братишка – за сотни километров, и встретятся они не скоро… А совсем недавно он был здесь, сопел внизу, позовёшь шёпотом – сразу откликнется. Он снился ему каждый день, и в снах они были вместе.

Одно смягчало тоску – радость за брата: он сейчас с мамой, и он счастлив.

Как-то в один из таких вот тёмных декабрьских вечеров понял Антон одну вещь. Главное, что он, Славка, есть на свете. Да, вот такая простая мысль – она смиряла с разлукой. Пусть он далеко, но с ним всё в порядке.

Или вдруг начинаешь тревожиться. Непонятно почему, просто к грусти добавляется волнение… В такие минуты Антон молился за друзей, как умел. Потому что… ну всякое было, мало ли… Богу можно рассказать всё, и расставаний для Него – нет.

Иногда казалось, что время – не главное. Что оно – лишь призрачный счётчик секунд, чтобы человеку было удобнее. И оно есть – потому что есть человек. И главное – не то, как далеко твой друг, а то, что он жив, значит – в любую минуту, если очень нужно, – ты его увидишь.

Поезд тормозил – близилась станция. Антон посмотрел вниз: бабушка поднялась с полки, забренчала стаканчиками – за чаем. Дедушка зашуршал пакетом под столом, стал доставать провизию… По коридору носились дети – маленькие, вроде Ванюшки. Включали музыкальные игрушки: у одного пела песню грустная собака, ей весело подпевал медведь у второго. Вместе получался смешной диалог. Правда, об одном и том же, долго-долго… Антон усмехнулся и, потянувшись наверх, снял с полки пакет с едой. В его глубине – шоколадка и коробочка с пирожками. Устроился поудобнее и стал есть, поглядывая в окно. Там, за золотисто-зелёным полем, изумрудно-синими от лесов горками, сиял яркий шарик вечернего солнца.