Ульяна Соболева
Черные вороны 12. Тьма в его глазах
ЧЕРНЫЕ ВОРОНЫ 12. ТЬМА В ЕГО ГЛАЗАХ
Ульяна Соболева
(При участии Вероники Орловой).
Аннотация
Максим Воронов восстал из мертвых, но он больше не тот, каким его знала Дарина. Он потерял память и из его жизни стерлось более двадцати лет. Он больше не испытывает эмоций и не имеет привязанностей. Он – хладнокровный, запрограммированный на полное уничтожение убийца-одиночка. От его кровожадной жестокости содрогнутся даже те, кто знали, на что он способен.
Сможет ли Даша вернуть его любовь или возродить её снова? Настоящие чувства живут в памяти или в сердце?
Или это конец, и их одержимость друг другом осталась в прошлом…
Глава 1
Я всегда любил женское нижнее бельё. Даже будучи маленьким нищим бродягой, я любил подсматривать за тем, как девушки купались в реке или мылись на заднем дворе своего дома, спрятавшись за толстой тканью, натянутой между двумя деревьями. Смотрел в основном на тех, кто ещё не успел раздеться и фантазировал о том, как они выглядят без этих кусочков ткани на своём теле.
Куда интереснее фантазировать о том, что скрывает одежда, чем видеть выставленные напоказ достоинства, ведь секс зарождается именно в голове.
С возрастом мало что изменилось. Правда, теперь я не скрывался, теперь они раздевались прямо при мне, сексуально извиваясь, и я просто обожал смотреть, как они поддевают тонкими пальчиками ажурные трусики, облегающие соблазнительные задницы. Женщину можно заставить стать мокрой, даже не прикасаясь к ней. Даже когда на ней самое обычное домашнее платье. Достаточно смотреть на неё так, будто она уже стоит перед тобой в кружевном белье. Смотреть так, чтобы она видела не только твою похоть, но и те картинки, что видишь ты сам.
Я дотронулся до красного кружева и стиснул зубы, невольно представив, как оно смотрится на теле Дарины. Да, как только она ушла, я решил осмотреть свою комнату и залез в комод с её нижним бельём. Чёрт, девочка явно одевалась для меня. Точнее, раздевалась для меня. Черное, красное, бордовое оттенялось редкими оттенками сиреневого и синего. Чулки. Грёбаное море чулок, от вида которых в паху прострелило нереальным возбуждением.
И везде её запах. Он лишает контроля, он выбивает почву из-под ног. Особенно, когда понимаю, что она недалеко. В одном здании со мной, и это будоражит. Это заставляет сжимать кулаки, чтобы не броситься искать её. Для себя.
Так, нужно отвлечься, иначе я с ума сойду. В этой комнате слишком много секса. Здесь им пропитано всё. Даже вешалки в шкафу. Взгляд зацепился за закрытую шкатулку на трюмо. На её крышке лежал браслет в виде переплетённых цветочков. Работа явно выполнена на заказ. На изнаночной стороне надпись «я буду любить тебя вечно». Первая мысль – что за сентиментальная хрень?! Потом осознал, что вряд ли моя жена стала бы хранить подобные подарки от других мужчин в нашей спальне. И в таком случае…чёрт, каким наркотиком меня пичкает эта малышка?
Хотя, с другой стороны, если она считала, что я умер, то вполне могла позволить себе принимать подарки от любовника. Сунул безделушку в карман, решив узнать всё позже из первых уст.
Мне нужно было осмотреть дом. Правда, вначале я подошёл к двери, за которой явно была моя супруга, потому что я слышал её приглушённый голос – говорит по телефону. Приложил руку к деревянной поверхности, думая о том, что мне ничего не стоит выбить её на хрен, чтобы показать девочке, как сильно она ошибается, думая, что может убежать от меня. Усмехнулся, вспомнив, как расширились её глаза, пока она пятилась к двери, оставляя меня в спальне. Она боялась, но Зверь чуял, что добыча боялась не его, а себя саму.
Что ж, Зверь, а чего ты ожидал? Твоя новоиспечённая супруга, похоже, такая же ненормальная, как и ты.
Почему-то в голове её голос раздался «Возможно, ты никогда не насиловал ДРУГИХ женщин». И это её «ДРУГИХ» эхом отдаётся, обивается набатом. И от мысли, что мог брать её силой, становилось не по себе. Я знал, что такое насилие. Это больше, чем адская физическая боль. Это больше, чем слёзы, окаменевшие в горле и раздирающие его на ошмётки. Это унижение, смешение человека с грязью под ногами, в которой не хочется пачкать подошвы сапог. И это признание собственной неполноценности перед жертвой для самого насильника, даже если он пытается проявить таким образом свою мощь.
Чёрт! Я спрошу у неё об этом вечером как раз после разговора со Стефаном. Дааа, такими темпами у меня к ней длинный список вопросов накопится, а ведь моя Шахерезада обещала еще и продолжение нашей с ней истории рассказать этой ночью.
Я прошёл дальше по коридору и толкнул ближайшую дверь, вошёл в неё и замер, разглядывая тёмно-синие аскетические стены с чёрными шторами. Минимум мебели, один шкаф для одежды, второй для книг. Очень много книг. И всего одна большая фотография на полке. Взял её в руки. Очень похоже на портрет. Да, я ошибся. Это был портрет красками. Я с Дариной и детьми. Я сижу в кресле, Даша с бесконечной нежностью улыбается художнику, стоя позади меня и обвивая руками мою шею. На моих коленях девочка…дочка, сказала она. Таисия. Она сидит боком, склонив светловолосую голову на мою грудь и глядя хитро исподтишка на художника. Маленький мальчик стоит рядом с креслом, вскинув головку кверху, и с каким-то восторгом смотрит на Дарину. Так обычно сыновья в раннем возрасте смотрят на матерей. Влюблённо, восхищённо и с выражением благоговения. Я сам когда-то смотрел так на свою собственную мать и мечтал убить каждого мужчину, который уходил, оставляя её в слезах. Я был бы самым юным серийным убийцей в истории Земли, так как таких ублюдков в её жизни было слишком много.
Провёл пальцами по изображению, напрягая голову. Ну же, Зверь. Вспомни. Посмотри! Ты мог забыть этот камин рядом с креслом, мог забыть свой черный свитер с воротником под горло, мог забыть эти белые шторы. Но как ты можешь не помнить чувство абсолютного умиротворения, которым веет от этой картины? У тебя, мать его, никогда его не было! Ты не имел права забыть то счастье и гордость, которые светятся в твоём взгляде! В глаза бросилась собственная ладонь, которой я на портрете прижимал к себе девочку, и я подумал о том, что ей очень подходит быть Принцессой. Отложил в сторону картину.
Пробарабанил пальцами по корешкам книг. Она сказала, что он приемный… и в тоже время он мой. И он на меня похож…Старший сын, а я был уверен, что это именно его комната, явно был развит разносторонне: самые разные жанры, от классики до современной литературы. Открыл верхний ящик книжного шкафа и увидел фотографии. И на всех – мы вдвоём. Вот он, помладше, сидит на мне верхом, а я лежу на зеленом газоне. Он весело хохочет, настолько заразительно, что кажется, и солнечные лучи смеются вместе с ним.
Дьявол, кто же такая эта Дарина? Столько вопросов самому себе, что от них начинает раскалываться голова.
На другом фото мальчику уже лет двенадцать, он стоит, иронично вскинув бровь и сложив руки на груди, и я вздрагиваю, потому что снова вижу в нём самого себя. Что я испытываю, общаясь с ним? Гордость? Радость? Я никогда не думал об этом.
О том, каково это быть отцом.
Достал все фотографии из ящика и начал расставлять их на полке. Кем бы я ни был, сколько лет жизни ни стерлись бы из памяти, я не хотел оставаться воспоминанием в ящике книжного шкафа собственно сына.
Покинул его комнату и спустился по лестнице вниз. Поймал за руку того немолодого слугу, который целовал мне руку.
– Глеб?
– Да, господин, – он усердно закивал головой, пряча странную улыбку за усами.
– Проводи меня в мой кабинет.
Он удивленно вскинул брови, но коротко кивнул и, приглашающе махнув рукой, припустил впереди меня, слегка подворачивая правую ногу.
Остановился возле темной двери с круглой чёрной ручкой и, отойдя в сторону, вдруг схватил меня за рукав рубашки и начал причитать:
– Господин, я так рад…Мы так рады. Господин, мы ведь уже все…, – смахнул пальцем выступившую слезу, – а госпожа не верила. Мы видели. Они все верили, а она нет. Выгоняла соболезнующих. Отключила телефон, чтобы никто не звонил.
– Зачем она отключила телефон? – я осторожно высвободил свою руку, думая о том, что болтливые слуги в доме – это катастрофа. Хотя сейчас мне это было на руку.
– Они все звонили и соболезновали. А она, – его голос дрогнул, сделался восхищённым, – она им всем говорила, что вы живы, и что она не собирается тратить время на их глупые разговоры.
– А почему твоя госпожа не верила?
– Я всегда говорил жене, что между вами божественная связь. Что госпожа чувствует вас на расстоянии, а вы её. Так и получилось, господин. Так и получилось!
Он снова радостно заулыбался, а я сдержанно кивнул ему и махнул рукой, отпуская.
Интересно, значит, меня заживо похоронили все мои знакомые, и только Дарина верила в то, что я не умер. Но почему? По ее словам, меня не было целый месяц. Тридцать дней я не выходил на связь ни с кем, и они решили, что меня больше нет.
Так она сказала мне в машине по дороге домой.
«– Скажи…Расскажи, что с тобой случилось, Максим? Почему тебя так долго не было? Где ты был?
– А сколько меня не было, куколка?
– Месяц, – её голос задрожал, и она еще сильнее стиснула пальцы, – чёртов месяц, день за днем, час за часом я ждала от тебя хотя бы одного слова. Хотя бы простого «я жив»…, – отвернулась, пряча слёзы, выступившие на глазах.
– Ошибаешься, девочка, – я склонился к ней, обхватывая ладонью побелевшие пальчики, – меня не было гораздо дольше. Так я, по крайней мере, чувствую.
– Сколько? – выдавила из себя, не убирая руку, и я улыбнулся, поглаживая большим пальцем её ладонь.
– Минимум, лет двадцать. Я не могу сказать точно. Но то, что вижу на улицах сейчас, изменилось явно не за пять лет…
– Но что произошло с тобой? – она резко подняла ко мне лицо, – С какого момента ты помнишь себя?
– Я не знаю. Я помню, как очнулся в зловонной подворотне, из которой валил такой смрад, что тянуло выблевать свои же кишки. Вот только, – сам не заметил, как стиснул маленькую руку, вспоминая, – я не мог сделать даже этого. Я не мог пошевелиться. Даже моргнуть. Я лежал живым трупом, – она громко и рвано выдохнула, и я убрал свою руку, – чёртову уйму времени и слушал, что происходит вокруг меня. Мне повезло, что в том районе такие узкие улицы и высокие здания с навесными крышами на первых этажах, что туда даже свет не пробивался. Первым, что я увидел, открыв глаза, была жирная серая крыса с облезшей на боках шерстью, а я был невыносимо голоден».
При воспоминании о том, как вгрызался клыками в подобную тварь, затошнило, и я потянулся к портсигару, стоявшему на тёмном дубовом столе. Достал сигару и, покрутив её в пальцах, поднёс к носу, вдыхая запах. То, что доктор прописал. Лучшее лекарство от амнезии, мать вашу!
Повернулся к бару, на котором стояла бутылка виски и стакан.
– Что ж, Макс, в этом доме есть практически всё, что нужно тебе для счастья: виски, сигары и сногсшибательная женщина…Какой же твари на этот раз ты перешёл дорогу, что тебя попытались лишить не просто жизни, но и памяти обо всей этой роскоши?
Впрочем, в случае со мной вопрос был риторическим. Легче сказать, кому я нравился, чем перечислять имена тех, кто меня ненавидел. Язык можно было бы сломать.
На мгновение мелькнула мысль, что моим несостоявшимся убийцей вполне могла бы быть та же Дарина. Супруга Максима, которого звали не иначе как Зверь. Разве нужна большая причина для того, чтобы желать ему смерти? Навряд ли. Вспомнилась её реакция в клубе. Сосредоточился, пытаясь определить, чего больше было в ней: испуга или радости. Но нет, слишком искренними мне показались её поцелуи и слёзы. А ещё я вспомнил её боль. Как ощутил её, будто свою. Будто это у меня сердце кто-то схватил ледяными пальцами и резко дёрнул вниз, обрывая с корнями.
«Я всегда говорил жене, что между вами божественная связь. Что госпожа чувствует вас на расстоянии, а вы её».
Все мои связи с Богом заканчивались на выкриках шлюх, исступленно взывающих ко Всевышнему в то время, как я их трахал. И о чём говорил слуга, я понятия не имел, но на хорошо разыгранный спектакль сегодняшний день не походил. Да и смысла никакого не было в подобной постановке.
На отполированной поверхности стола ни пылинки – слуги неплохо сработали, учитывая, что еще час назад все они считали меня мёртвым. Значит, знали, что скоро спущусь сюда. Что же, в этом доме мне не только были рады, но и изучили все мои привычки. Кем же ты стал? Кто-нибудь ответит мне на этот вопрос так, чтобы не порождать цепочку других?
На столе стоял ноутбук. Открыл крышку и в нетерпении забарабанил пальцами. Я смутно помнил, что нужно делать дальше. Вспомнилось, как после секса и плотного завтрака с куколкой, а, вернее, самой же куколкой, наугад тыкал пальцами во все кнопки, проклиная сам себя, пока не выключил его окончательно.
Но вот мой собственный ноутбук сейчас требовал какой-то пароль, и я понятия не имел, что тот эммм Воронов какого хрена у меня эта фамилия предстоит еще выяснить…так вот какого хрена тот Максим Воронов, о котором мне все сегодня рассказывают, мог вбить в строку. Я пробовал все варианты, которые приходили в голову: от имени матери, которое оказалось слишком коротким, до «СдохниВоронов», но ни один не подходил. Отпил виски, вбивая теперь уже, скорее, по инерции «Сиськи4размер» и «Зверьсексмашина», когда голову посетила идея. Достал из кармана браслет и усмехнулся, глядя на него. Судя по всему, неизвестный мне Макс вполне мог использовать какую-нибудь ванильно-сентиментальную смесь в качестве пароля. Набрал «Дариналюбимая». Безрезультатно. Было бы слишком просто, правда, Зверь?
Не знаю, каким образом, но видимо, мышечная память всё же сильнее образной…Я даже не успел подумать…Просто представил, как бы мог произнести эту фразу…если бы мог произнести подобную чушь вовсе. Мне показалось, что она звучала бы естественно… «Ябудулюбитьтебявечно».
И вуаля – Макс, ты гений! До тошноты, омерзительно сентиментальный, но гений! Поднял бокал за собственное здоровье и интеллект, мысленно пожелав себе долгих веков жизни и крепкой памяти, и едва не подавился, увидев фотографию Дарины на заставке рабочего стола.
Эта женщина однозначно меня регулярно опаивала колдовскими зельями, иначе я всё это объяснить не мог. Потому что всё это было не про меня и не обо мне. Слуги, плачущие не от страха, а от радости, украшения с признаниями любви, фотографии…и дети. Самое главное – дети, которых я на этих фотографиях целовал, обнимал, играл с ними.
Я думал, что неспособен на это. Точнее, я знал, что неспособен. Я был кровожадной тварью, делившей мир только на тьму и свет. Тварью, которая видела чёрное даже на белом, с извращёнными понятиями добра и зла. Из остальной палитры я предпочитал только цвет крови. Только ему позволялось окрашивать яркими алыми пятнами мой холст. Всё предельно понятно лично для меня. Есть я и есть враги. Все остальные. Абсолютно все. Потому что каждый из тех, кто сегодня мне улыбается, завтра будет смеяться, вонзая мне нож в спину. Я не навязывал своё мнение никому, и в то же время считал идиотами всех тех, кто верил в добро, доверие, судьбу, любовь и другие бредни, созданные для слабаков. Для тех, кто надеется на прощение и взаимопонимание, на справедливость и благородство…Я же привык надеяться только на себя.
Я слишком часто видел подлость, прикрытую тем самым благородством, и распущенность, спрятанную за ширмой благочестия, чтобы верить в светлое. Только мрак. Он честнее. В нём ты всегда готов к нападению и предательству со всех сторон, вооружённый и оскалившийся.
Я не хотел сейчас смотреть фотографии, несмотря на то, что видел папку с ними. Слишком много вопросов породили те, что я уже видел, и мне следовало сначала получить ответы по ним. Щёлкнул на значок браузера и снова потянулся за бутылкой, чтобы наполнить бокал, когда заметил одну из новостей над поисковой строкой: «Сумасшедшая жена олигарха устроила представление на похоронах мужа». Зашёл по ссылке и зашипел, увидев кадр с Дариной в красном облегающем платье и с бокалом в руке.
«Жена олигарха Максима Воронова сорвала похороны собственного мужа. Смотреть видео».
Ещё щелчок мышкой, и я ощущаю, как зашевелились от странного ужаса волосы на затылке. Не каждый день читаешь про собственные похороны. А потом ужас сменился удивлением, и откровенной злостью, пока смотрел, как моя маленькая хрупкая жена стояла в окружении целой стаи хищников, голодных, злых, чёрных, с маской непонимания и жалости на лице они осуждали её наряд, осуждали бокал в руке и то, как она скинула мой портрет с крышки гроба на землю. Звука на видео не было, кадры плясали, видимо, съёмка велась подпольно, но я видел отчаяние на лице Дарины. Отчаянную решимость, я бы сказал. Такая миниатюрная и в то же время сильная. Сильнее них всех. Она не просто сорвала церемонию, она выгоняла всех этих шакалов, пришедших не скорбеть, а злорадствовать. Я знал это, потому что видел слишком много знакомых лиц. Тех, кто мог только ненавидеть меня, но никак не оплакивать. И дети…чёрт, я видел слёзы на лицах своих детей. Единственные, показавшиеся искренними, и сердце защемило от той боли, что отражалась в их глазах. Наверное, так и выглядит искреннее горе. Оно проступает слезами ребенка над телом родителя. Я смотрел на них и содрогался, так как видел на их лицах свою смерть. Не в гробе, не в фотографии, перевязанной траурной лентой…И, черт подери, внутри снова разливалось тепло от осознания, что кому-то моя жизнь всё же не была безразлична.
Дарина швыряла в толпу венки, а я еле сдерживался от того, чтобы не броситься сейчас наверх к ней, не прижать к себе, стирая поцелуями те слёзы, что видел сейчас на видео.
А потом камера выхватила потрясённое лицо Андрея, который прижимал к себе мою жену, пока та рыдала у него на плече. В груди зародилось рычание и появилось желание откинуть его от неё, чтобы не смог касаться моей женщины своими грязными лапами. Что вообще этот ублюдок делал на моих похоронах? Пришёл убедиться в своей победе?
Сжал в руке бокал так сильно, что он лопнул в ладони. Самое смешное – Воронов никогда не воевал со мной. Войну вёл всегда я один. Так что, это, скорее, дань его обязанностям. Если моя жена утверждает, что я стал одним из них, то главарю Воронов волей-неволей пришлось присутствовать на этой церемонии.
В этот момент в дверь постучали.
– Заходите, – крикнул, доставая из кармана платок и вытирая руки.
– Господин, – в кабинет уверенным шагом вошёл Радич. Так, будто не раз и не два бывал здесь. Остановился напротив стола, абсолютно безучастно оглядев осколки бокала на полу.
– Мы же договаривались на вечер, если мне не изменяет память, – сказал и тихо чертыхнулся собственным словам.
Ищейка сделал вид, что не заметил, и коротко кивнул.
– Но мне нужно было обсудить с Дариной кое-какие вопросы.
– С Дариной?
– Да.
– То есть ты приехал пораньше, чтобы решить какие-то дела с моей женой в то время, как я находился тут?
Радич прищурился, начиная понимать, что мне не понравились его слова. А мне чертовски не понравилось, что какой-то «лайка» может приходить к моей жене без моего ведома.
– Вы сами в свое время приказали мне обсуждать все возникшие деловые вопросы именно с ней.
– Я полагаю, что незадолго до моей мнимой смерти?
– Нет, – он пожал плечами, всё так же безучастно глядя мне в глаза, – задолго до нее. Более пяти лет назад, господин.
Я сжал руки в кулаки, желая ударить этого выродка и сбить с него эту невозмутимость.
– И что именно ты обсуждал с моей женой, Радич?
– Как вы, наверняка, догадываетесь, вашу смерть и чудесное воскрешение.
Ну же, прояви хоть каплю чувств, ублюдок. Никогда не ненавидел его абсолютно безразличное выражение лица так, как в эту минуту. Наоборот, мне всегда оно было на руку. Иногда оно могло смениться страхом – в моменты, когда наши дела шли не так хорошо, как мы планировали. И Радич знал, что я не пощажу его, несмотря на всю уникальность его роли в наших операциях.
Но сейчас хотелось смахнуть это равнодушие с его лица кулаками.
– Я жду подробностей, Стефан. И ты, как никто другой, знаешь, что я не люблю ждать.
Он снова лишь кивнул и заговорил:
– Мы нашли все спрятанные вами трупы и вашу ДНК на каждом из них. Как вы понимаете, менты не могли остаться в стороне от такого количества человеческих жертв и уже предъявили ультиматум: либо она находит убийцу, либо они обращаются к спецслужбам.
– Ну что же, она его нашла, – вскинул руки в стороны, – проблема решена, так ведь?
– Мы полагаем, что они захотят лично разобраться.
– Хорошо, – я медленно выдохнул и шагнул к нему, – ты хочешь сказать, Радич, что ты, – еще один шаг, – обсуждал вопросы моей безопасности за моей же спиной? – обошёл стол и остановился напротив него, – И с кем, твою мать? С женщиной?
Вцепился в его горло ладонью.
А этот ублюдок лишь расхохотался, захрипев.
– С женщиной, которая вытащила вашу задницу из самого Ада, – я ослабил хватку, чтобы этот придурок мог говорить громче, и он, откашлявшись, продолжил, – с женщиной, которая вела все ваши дела на протяжении полугода, пока вас не было, – серб усмехнулся уголком губ, будто припас напоследок нечто мощное, – с женщиной, которая в одиночку убила Зарецкого, поставившего на колени всю вашу семью. Зарецкого, которого не смогли убить в свое время даже вы…
Я машинально опустил свою руку и засмеялся, откинув голову назад. А потом резко замолчал, поняв, что он не шутит. Чертов Ищейка не шутит. И теперь уже в его глазах затаился смех, который он всё же догадался спрятать, опустив взгляд в пол.
– Расскажи мне о ней, Радич. Расскажи мне всё, что ты знаешь о моей жене и обо мне.
Я прошел к бару и достал два бокала, приглашающим жестом указав ему на стул напротив своего кресла.
