Ульяна Гринь
Маринка, хозяйка корчмы
– Ладно, если хочешь, зови меня Эло.
– А я Марина, – представилась машинально. В колодце фыркнули:
– А я знаю!
– Откуда? – удивилась я, но сзади послышался уже знакомый окрик:
– Парсын-ба! Да гауш? Гас-гас?
Чёрная вода вздохнула, и присутствие исчезло. Я ощутила это так явно, что даже птиц услышала, звуки природы и жизни вокруг. Огляделась.
Уже окончательно рассвело. День обещал быть солнечным и тёплым, хотя земля во дворе ещё не прогрелась от долгой зимы. Тут, как и у меня дома, весна. Ранняя, наверное, март. Птички перекликивались ещё несмело, ещё робко и даже вопросительно, а вот где-то в сараях, которые окружали двор, замычала корова – протяжно, зовуще. Это меня напугало.
Коров я боялась. Боялась и лошадей, и крупных собак, и даже коз. Этих животных я не понимала. Они вселяли в меня неуверенность. Как общаться с большим зверем, если не знаешь, что он выкинет в следующий момент? Муж всегда смеялся надо мной и рассказывал про какие-то знаки тела, про поведение, про то, как можно и нужно подходить к животным, но я разве что уши не затыкала. Слушать не хотела и подходить тоже не собиралась никогда.
Не заставит же меня Аллен доить корову!
При мысли об этом я замерла, чувствуя, как всё моё тело протестует против такого обращения с хрупкими женщинами.
Я не стану доить корову! Пусть лучше меня убьёт!
Блин, меня же за водой послали…
На краю колодца стояла другая бадья, привязанная тяжёлой цепью к колесу. Я бросила бадью в воду, подёргала за цепь и принялась крутить колесо. Руки сразу же онемели, но я не сдавалась. Меня не сломит какой-то колодец!
В котором, к тому же сидит некто по имени Эло.
Может, дух какой-то?
Достав полную бадью из колодца, я перелила воду в свою бадейку и пошла обратно к крыльцу. Аллен уже чем-то занимался там, и, подойдя, я рассмотрела, что он колол полено на щепу. Подняв голову, хозяин недовольно буркнул:
– Гауш ваха салиди.
Гауш это вода, это я уже поняла. Чего он от меня хочет, чтобы я сделала с водой? Поставила бадью на доски крыльца – демонстративно так. Добилась, чтобы Аллен посмотрел на меня, и развела руками, сказала:
– Я не понимаю!
– Парсын, – бросил он своё короткое ругательство и кивнул, вставая. Я подхватила бадью и потопала за ним в кухню. Сейчас и узнаю, что такое «ваха салиди». Оказалось, что первое слово означало действие наполнения, а второе – сосуд, который нужно было наполнить, а именно: котелок над очагом. Я наполнила. Оглядевшись, спросила:
– А что варить? Кашу?
Аллен ткнул в холщовый мешочек, завязанный шнуром, потом открыл ларь и достал кусок мяса, положил его на стол. Ага, значит, суп с крупой. Ладно, это я смогу, это я умею. Конечно, с картошкой было бы вкуснее, но картошки явно нет.
Пока вода закипала, я решила подмести пол и выбросить хлам. А то скоро Чиби проснётся, а тут бутылки разбитые валяются! Как вообще можно ребёнка растить в таком сраче? Аллен, походу, хотя дочку и любит, не заботится о ней…
Веник нашёлся в углу – маленький, как издевательство над человеком. Пришлось подметать, согнувшись в три погибели. Полы плаща подметали за веником, и я то и дело злилась, отпихивая их назад. В карманах ещё и звенело что-то, а я начинала просто беситься. На веник, на плащ, на ерунду из моей прошлой жизни, которую я забыла в плаще. В конце концов, не выдержала и принялась рыться в карманах. Ключи от дома? Выбросить в мусор. Дома у меня больше нет. Банковская карта – бесполезный кусок пластика. Пакетик бумажных салфеток, брелок в виде Минни Маус… Я на миг сжала его в ладони, задохнувшись от боли, и бросила на стол.
Не могу больше думать о Таше!
Но сердцу не прикажешь, не осушишь кровавые слёзы, которыми оно плачет. Надо как-то потихоньку, потихонечку…
В кармане лежало ещё что-то, и я вытащила длинную нитку, унизанную маленькими, но тяжёлыми красновато-оранжевыми бусинами. Посредине нитки бусины постепенно увеличивались в размерах, окружив большой алый камень-каплю.
Это не моё.
Я никогда не видела это ожерелье. Хотя нет, стоп.
Видела.
Просто забыла…
– Что ты ищешь?
– Забвение. Смерть. Избавление от боли.
– Твоя дочь?
– Да. Она умерла, и я не могу жить без неё.
– Возьми это, оно тебя избавит от страданий.
Тяжесть в руке. Машинально сжала ладонь в кулак. Ожерелье из бусин. Что может сделать украшение? Как оно меня утешит? Таши больше нет, а я продолжаю жить…
Глава 3. Страсти-мордасти
Я смяла ожерелье в руке, и бусины застучали друг о дружку со звуком маленьких камешков. Какая глупость! Оно меня избавит от страданий? Да никогда в жизни! Даже смерть не избавила меня от них, что уж говорить о какой-то бирюльке…
Детский плач из комнаты заставил меня вздрогнуть. Я замерла. Таша!
И тут же выдохнула. Чиби проснулась… Отбросив веник, быстро пошла к кровати. Малышка сидела и хныкала, тёрла кулачками глаза. Я присела рядом, обняла девочку, притянула к себе:
– Ну-ну, что за слёзки? Доброе утро, Чиби! Пойдём, я сварю тебе кашку!
Она сразу же замолчала, обвила мою шею ручками и прижалась всем телом ко мне. Тёплое нечто затопило меня с ног до головы, я вдохнула её запах, но тут же поморщилась. Когда же этого ребёнка мыли в последний раз? Решено, после завтрака нагрею воды и искупаю Чиби.
Я подхватила её на руки и понесла на кухню. Вода уже начинала закипать, но надо было уменьшить огонь. Как это сделать? И куда посадить девочку? Срач ещё не убран, я не могу пустить её босиком по полу.
– Чиби, ты посидишь на лавке, договорились?
Усадила её за стол и, показав на пол, покачала пальцем. Потом ткнула в лавку и покивала. Чиби смотрела на меня большими глазюками, потом забралась на лавку с ногами и обняла их ручками.
– Хорошая девочка, – улыбнулась я. – Ну вот, а теперь…
Я достала из ларя кувшин с молоком и обернулась в поисках посуды. На одной из грубых деревянных полок стояли в рядок кружки и стояли стопкой тарелки. Глиняные, самые простые. Я взяла одну из кружек, заглянула внутрь. Не слишком чистая. Ладно. Протёрла рушником, который казался мне не слишком грязным, и налила в неё молока, поставила перед Чиби.
– Попей немного молочка, пока каша сварится.
Хлебушка бы ещё кусочек… Но, как знать, изобрели ли тут хлеб. Ладно, утро вечера мудренее, всё узнаю. А пока – вон, вода кипит, надо сыпать крупу.
Конечно, проблемы мои никому не интересны, а для меня они пока слишком насущные. Например, сколько времени варится эта крупа, которую я никогда в жизни в глаза не видела? Или сколько её надо сыпать на… сколько литров в этом котелке? И чем отмерять? Я стояла над кипящей водой с мешочком крупы и морщила лоб в раздумьях. Потом решила: а, сгорел сарай, гори и хата, и бросила три полных горсти. Ложку бы ещё найти нормальную… А вот, висит большая деревянная, ею и буду мешать.
Кроме крупы, я бросила в котелок ещё и кусок сливочного масла. Так делали в походе. Меня, правда, никогда не допускали к готовке, потому что опыта не было, но глаза не завязывали, так что я невольно видела всё. Что там готовить, каша и есть каша!
Пока она бурлила в котелке, я домела пол, собрала весь мусор в красивую инсталляцию и нашла початую буханку чёрного хлеба в чём-то вроде деревянного таза.
А потом пришёл хозяин, сел за стол и сказал на своём непонятном языке несколько слов. Я так поняла, что он хочет есть. Помешала кашу и ужаснулась.
Мать моя женщина, ну как же так?
Я всегда хорошо готовила. Всегда! Я умела из ничего сделать суп, салат и шарлотку. Могла запечь утку или фаршированного цыплёнка. Сварить кашу? Да без проблем! А тут…
В котелке был каменный монолит из разбухших и затвердевших зёрен. К тому же со дна пробивался запах горелого. Я ковырнула «кашу» ложкой и попробовала. Как и боялась – совершенно несъедобно!
Помертвела.
Оглянулась на Аллена. Он хмурился и, похоже, даже рычал тихонько. Я пробормотала:
– Простите, пожалуйста, я не знаю, как так получилось…
Хозяин вскочил, подошёл к очагу и бросил взгляд на кашу. Посмотрел на меня таким взглядом, что стало холодно и жарко одновременно. А потом разразился такой тирадой, что я сразу поняла: он меня матом кроет! И да, «парсын», «парсын»… Да поняла я, поняла. Я виновата! Но действительно не знаю, почему каша вышла такой странной…
Аллен рявкнул, как будто приказ отдал:
– Арра-га самман!
Тут уж и я не выдержала, крикнула:
– Откуда мне знать, что это такое?! Я не понимаю ваш дурацкий язык! Не по-ни-ма-ю!
– А-а-а! – он даже за голову схватился, и я подумала: сейчас волосы станет рвать с досады. Но нет. Подёргал только и резко вскинул одну руку, как будто собирался ударить меня. Я сжалась от страха, а внутри что-то словно оборвалось. Если вдруг… Если он сделает это, я его убью! Котелком! И сама пропаду…
Громкий плач Чиби взрезал уплотнившийся воздух кухни.
Аллен будто очнулся и опустил руку. В глазах его промелькнуло чуть ли не паническое выражение, но лишь на секунду. Потом он фыркнул и мотнул головой, направившись к ларю. А я бросилась к Чиби, которая всё ещё всхлипывала, со страхом глядя то на меня, то на отца. Обняв девочку, поцеловала её в макушку и сказала ласково:
– Всё хорошо, маленькая моя, не бойся, всё хорошо!
Аллен плюхнул на стол масло и кусок сыра, бросил нож и буркнул:
– Самман. Арра-га-быри.
Что из этого может быть словом «бутерброд»? Я вздохнула, вытерла слёзы Чиби подолом своей майки и здраво рассудила, что хуже быть уже не будет. Взяла нож и принялась резать хлеб, который только мялся и крошился.
Да чтоб его черти забрали, этого Аллена! Медведь какой-то, а не мужик, да ещё и ножи у него не наточены в доме!
Показала хозяину нож и мстительно сказала по слогам:
– Нож ту-пой. Ту. Пой. Понимаешь?
Аллен долгим взглядом посмотрел мне в глаза, от чего дрожь по телу прошла и внутри стало опять жарко-холодно, а потом ответил, явно как для дурочки, тоже разделяя слоги:
– Та-ма-па-рый а-ли-фе.
И мне почему-то показалось, что это должно было означать: «Возьми и наточи сама, идиотка».
Мудак…
Я-то наточу, пусть мне даст точильный камень! Пусть покажет, расскажет, объяснит! Пусть сделает хоть что-нибудь, если понял вообще, что я не отсюда!
Быстро собрав несколько бутербродов и положив их на тарелку, я подлила Чиби молока и взяла котелок с кашей:
– Пойду выкину в мусор.
Аллен покачал головой, усаживаясь за стол, а я подумала: может, её ещё можно реабилитировать? Если бы я нашла подходящую посуду… Потушила бы мясо, разбавила бы кашу бульончиком… А что? Хорошая идея.
А пока…
Я обследую двор и постройки. Любопытно, что тут ещё есть. Только корову не хочу видеть, гляну разве что, где она стоит, чтобы обходить коровник за километр. Но я не успела даже выйти за дверь, как Чиби, дробно стуча пяточками по полу, бросилась из-за стола ко мне, не слушая грозного окрика отца. Я подхватила её на руки и укоризненно сказала:
– Ну что же ты, ведь простудишься босиком на улице! Иди поешь, я сейчас вернусь.
Но девочка крепко-крепко обняла меня за шею ручонками, всем своим видом показывая, что ни за что не расстанется со мной. Пришлось сдаться и нести её во двор на руках.
Вокруг колодца плотной стеной стояли сараи и сараюшки. Некоторые были открыты, другие закрыты. Я увидела курятник с курочками и цыплятами, среди которых расхаживал великолепный красно-оранжевый петух с гребнем набекрень. Это он разбудил меня в несусветную рань! А по соседству как раз и обитала корова. Была она огромной, рогатой и совсем чёрной. Увидев нас с Чиби, зверюга покосилась своим круглым светлым глазом и потрясла головой, как мне показалось, угрожающе.
Я отпрянула.
Малышка протянула руку к корове, показала на неё пальцем. Я со страхом сказала ей:
– Нет, туда мы не пойдём, ни за какие сокровища. Давай-ка дальше посмотрим.
Мы обошли весь двор по периметру. В одном из сараев Аллен явно что-то мастерил – там лежали заготовки ножек и спинок, наверное, будущие стулья, а ещё длинные и широкие изголовья. Ишь! Выходит, мой хозяин – столяр. Хорошая профессия, денежная.
– Ну вот, больше смотреть нечего, – сказала я Чиби. Она, как будто поняв, указала мне на дом. Типа я не видела дома! Но уставилась в ту сторону. А потом сообразила: те две комнаты и кухня не могут быть такими большими! Даже голову к плечу наклонила, чтобы всё хорошенько рассмотреть.
А ведь спала я в пристроечке.
В маленькой пристроечке к длинному двухэтажному домищу.
Как интересно!
А он тоже принадлежит Аллену? Или мой хозяин просто смотрит за этим хозяйством? Да без разницы вообще-то, надо зайти и глянуть. Вот и крылечко удобно расположено: почти рядом с тем, которое ведёт на закопчённую кухоньку пристройки. Только домашнее крыльцо повыше и пошире, с красивыми перилами…
Поднявшись на него, я осторожно взялась за кольцо, служившее ручкой двери. Толкнула. Не поддалось. Машинально потянула на себя, и дверь со скрипом открылась. Чиби издала радостный писк и завозилась у меня на руках.
– Ну, куда ты? Нет! Сиди спокойно!
Но девочка всё же вывернулась и, спрыгнув на пол, побежала куда-то в сумрак длинного коридора. Ох нет! Да что ж такое?! То шугается и молчит, то сбегает! Вот шебутной ребёнок!
– Чиби! Стой, вернись! Я же тебя потеряю!
И сама бросилась на звук её торопливых шагов, чувствуя, что меня ждёт ещё одна смертная казнь от Аллена.
По коридору, который тянулся на десяток метров, не меньше, я пробежала, запыхавшись, как будто спринт на километр бахнула. Но Чиби была проворнее, и схватить её мне удалось только в зале, куда мы попали так внезапно, что аж дух захватило. Или это у меня дух захватило от простяцкого великолепия большой комнаты, в которой царила загадочная атмосфера заброшенного места.
Стрельчатые окна с цветными витражами впускали мало света. Но мне удалось разглядеть и оценить поддерживающие высокий потолок кряжистые толстые пилоны, грубые балки, на которых лежали широкие доски перекрытий, такую же нехитрую и даже топорную мебель, сдвинутую в один угол. Там же, в том углу, была самая настоящая барная стойка, правда, в стиле «рустик» – сложенная из цельных брёвен, как сруб избы, а за ней – выемки в деревянной стене. Кое-где ещё сохранились пыльные, ужасно пыльные бутылки и покрытые пятнами кружки.
Ну ни дать ни взять – деревенская таверна! Или салун… Да ладно, откуда тут, в этом мире… Впрочем, молчи, Маринка. В этом мире всё возможно! Вон колодец человечьим голосом молвит…
Отвернувшись от бара, я поискала глазами Чиби. Поёжилась. Всё здесь давило на меня отчего-то, пугало и толкало прочь. Но я не собиралась бежать от страха без девочки. Присмотрелась. На пыли пола ясно отпечатались следы маленьких босых ножек. Так-так! Я найду тебя, непослушница!
По следам я прошла за стойку и оказалась в другом коридоре, из которого свернула в комнату поменьше. И сразу поняла: это кухня. Старинная, корявая на мой взгляд, но кухня с самой настоящей печью, правда, не совсем русской, с очагом и вертелом для запекания, с огромной лоханью, на дне которой ещё сохранилось немного грязной воды и пара щербатых глиняных тарелок, а ещё – с плитой! Мать моя женщина, вот оно счастье! Плита с чугунными кольцами-конфорками, как у бабушки в деревне в летней кухне! Топится дровами, но жар хранит долго и можно легко регулировать огонь. Я видела, как бабушка снимает эти кольца железными щипцами, как вставляет обратно…
И Чиби выскочила откуда-то, с лукавой улыбкой протянула мне чуть подгнившее с одного бочка яблоко. Я взяла, автоматически сказала:
– Нет, это нельзя есть, я тебе обрежу испортившееся…
А потом спросила, словно очнулась:
– Где ты его нашла?
Девочка взяла меня за руку и потянула в другое помещение, которое оказалось подсобкой. И там я сказала:
– Вау.
Потому что больше ничего на ум не пришло. Или у меня оказался настолько бедный словарный запас? Но не матом же при ребёнке!
Я была готова увидеть плесень и гниль.
Была готова созерцать испорченные запасы еды.
Даже мысль промелькнула, что в подсобке будет пусто и только несколько яблочек по полкам.
Но к тому, что я увидела, жизнь меня не готовила.
В большой комнате с каменным полом у прозрачной бадьи мыла прозрачные яблочки прозрачная толстуха в длинном платье, в переднике и с чепцом на голове. Оглянувшись, она улыбнулась мне приветливо, поправила кокетливый кружевной воротничок на платье и медленно растворилась в воздухе.
А яблоки остались.
Настоящие.
Пару секунд я смотрела на них диким взглядом, потом спросила у Чиби шёпотом:
– И что это было?
Девочка пожала плечами и вгрызлась маленькими молочными зубками в мякоть яблока. Господи, я только что увидела призрака, а Чиби ест! Ей как будто всё равно! А может, она не видела толстуху? Я присела на корточки и взяла малышку за руки:
– Чиби, солнышко моё, ты же тут видела тётю? Тётю, которая мыла яблоки?
Девочка оглянулась на то место, где исчезла толстуха, и кивнула. Потом показала мне обгрызенное яблоко. И ткнула им в воздух.
Ясно. Она видела. Это призрак дал ей угощение.
С ума сойти…
Нет, я не сумасшедшая! Я видела это, и Чиби видела! Жаль, что я не могу спросить у Аллена, что означает сия фигня. Разве что у духа из колодца, у Эло. Да, надо убираться отсюда побыстрее. Вдруг улыбка призрака была совсем не доброжелательная, а коварная?
Вскочив на ноги, я схватила Чиби в охапку и бросилась вон из кухни, по коридору, к двери, быстрее! Девочка ныла и рвалась вернуться, но я не слушала. Что ей там, мёдом намазано, что ли?
Отдышалась только во дворе. Оглянулась на большой дом. Всё-таки это Алленово или нет? Откуда в доме призрак? Почему всё так запущено? Может, призрак не даёт обжиться в большом доме? Но он любит Чиби, даже яблочко ей дал…
– Парсын, дарга ба тады ауш?!
Окрик хозяина заставил меня вздрогнуть и выдохнуть. Повернувшись к крыльцу, я увидела Аллена уже одетого при полном параде – как вчера вечером – и виновато сказала:
– Я Чиби ловила, она туда убежала.
И показала на большой дом. Аллен широко раскрыл глаза, и на его лице отразилось величайшее неудовольствие. Мною. Я широко развела руками. Рукой, потому что на второй руке всё ещё сидела Чиби, обнимая меня за шею.
Аллен разразился длинной тирадой на своём языке, из которой я сделала вывод, что ни мне, ни девочке не разрешается ходить в большой дом, а лучше бы я занялась своими обязанностями. И тыкнул пальцем несколько раз в сараи и в маленький дом.
– Да поняла я, поняла, – фыркнула. – И какие мои обязанности?
Весь мой вид, видимо, выражал вопрос, потому что Аллен кивком велел мне следовать за ним.
Обязанностей у меня оказалось очень много.
Вот прямо настолько много, что я не была уверена, что справлюсь с ними до конца дня. А если справлюсь, останусь в живых.
Для начала мне было велено подмести двор большой метлой, как у дворников. Ну как поручено… Аллен всучил мне метлу и неопределённо махнул рукой на двор. Я пожала плечами и пошла подметать. Чиби при этом усадила на крылечке и строго-настрого велела не двигаться никуда. Уж не знаю, понимала ли она меня каким-то чудом или просто мои жесты оказались очень выразительными, но девочка со вздохом уселась на ступеньку, сложив ручки на юбке, и прислонилась к перилам, наблюдая за мной.
А вот хозяин ушёл в дом, провозился там недолго, а потом вышел. Пока я мела солому и птичье гуано, Аллен вывел из сарая лошадь, из другого выкатил телегу, запряг, принялся грузить деревянные лавки, укладывая их тетрисом. А я наблюдала, чтобы передохнуть. Но мне было велено продолжать – жестом и всё тем же, уже привычным «парсыном». А потом, наверное, чтобы мне жизнь сказкой не казалась, Аллен открыл двери двух маленьких сараюшек, и оттуда высыпали на свежевыметенный двор куры и утки.
Глядя на птицу, которая принялась с радостным квохтаньем и кряканьем гадить туда, где я только что убрала, ощутила себя Сизифом. Нет, я, конечно, всё понимаю, но вот так не делается…
Аллен вынес тяжёлый холщовый мешок и сбросил его у длинных деревянных кормушек. Жестом подозвал и велел что-то. Я поняла, что мне надо накормить птичек. По-хорошему, взять бы этот мешок и насыпать сразу в кормушку, но я его не подниму. А надрываться в мои планы не входило, поэтому я развязала шнурок и принялась горстями кидать зерно, похожее на пшеницу, в глубокую, грубо выдолбленную колоду.
Куры ринулись к ней, толкаясь, хлопая крыльями и гомоня, как всполошенные бабы в период скидок в магазине. А бескрылые курочки, которые были поменьше и полысее, только беспомощно пищали сзади. Мне стало их жалко, и я сыпанула горсть пшеницы на землю подальше от кормушки, позвала:
– Цыпа-цыпа-цыпа!
Цыплята не отреагировали, борясь за место у еды. Аллен посмотрел на меня, как на дебилку, повторил мой жест и сказал:
– Чиби-чиби-чиби!
Птички тут же ринулись на его голос, толкаясь и клюя зерно. А я удивлённо посмотрела на девочку, которая всё так же смирно сидела на крылечке. Спросила:
– Чиби? Серьёзно?
– Чиби, – подтвердил Аллен, кивнув на цыплят.
– Ты назвал свою дочь цыплёнком? Это такое имя? Не могу поверить своим ушам! Цыплёнок?!
Мужчина хмуро глянул на меня и отмахнулся.
А я решила с этого момента полностью его игнорировать, потому что он козёл и полный идиот. Буду заниматься хозяйством и девочкой, а этим бирюком – не буду.
Аллен взгромоздился на свою телегу и, чмокнув на лошадь, уехал. Ни до свидания не сказал, ни когда будет. Но! Игнор, Маринка. Мне наплевать. Птицу накормила, теперь надо натаскать побольше воды, нагреть, искупать Чиби, убраться и приготовить нормальный обед. Некогда страдать, надо начинать жить в новом мире.
Так я и сделала. Малышка, когда отец уехал по своим безусловно очень важным делам, встрепенулась и снова приклеилась ко мне, следуя по пятам. Так что воду мы таскали с ней вместе, и я не позвала загадочного духа из колодца, хотя и хотелось. Но не при ребёнке же!
И матом тоже не могла, а прямо тянуло! Потому что когда тащила очередную бадью, зацепилась карманом плащика и начисто оторвала его. Бусы упали на землю. Во втором кармане давно была дырка, пришлось бусы надеть на шею – в спешке не подумала отнести их в дом. В спешке – ибо как нарочно в ворота застучала какая-то тётка. Я покачала головой. Кто-то к Аллену пришёл, а мне отдувайся? Так я и говорить на их языке не умею!
– Чиби, солнышко, сиди тут! – сказала девочке и усадила её на ступеньку крыльца, а сама пошла к тётке, громко объясняя, как для тупых: – Я не понимаю вас! Не надо говорить, я ничего не понимаю!
– Как не понимаешь? Что это ещё за выкрутасы, парсын-ба? – возмутилась та, и я даже опешила на несколько секунд. И правда, что за выкрутасы? Парсын я и так понимаю, без перевода, а на каком языке она говорит? Или на каком языке я её понимаю?
– Что случилось? – осторожно спросила я. Женщина посмотрела на меня широко открытыми глазами, в которых плескалось негодование, и ответила:
– Твой хозяин мне кровать обещал сегодня сделать! У детей свадьба, а куда они поедут в новый дом без кровати?
