Ульяна Гринь
Княжья травница
Глава 1. Во спасение
Ноябрь 5 число
Они пришли, когда сумерки накрыли лес, а луна ещё не взошла.
Варвары, как есть варвары: ни тебе доброго вечера, ни тебе можно войти… Сначала громыхали кулаками по тяжёлой двери, потом выбили замок и ворвались в избушку. Я тряслась от страха, но, когда увидела их головы в лёгких шлемах, успокоилась. Нет, ничего весёлого, конечно, не предвидится – что-то с князем или с кем-то из княжьего терема. А хотя бы не хазары…
– Собирайся, ведьма, светлый князь тебя требует! – гаркнул один из них – с порванной ноздрёй. Да, я видела его на княжьем подворье. Десятник. А ещё двое подхватили меня под локти и подняли на ноги. Я запротестовала:
– Аккуратнее! Пусти! Сама пойду.
Десятник кивнул. Меня выпустили. Я огляделась. Раз травница понадобилась, значит, кто-то серьёзно заболел. Середина осени, вроде бы рано для переохлаждений, разве что упал кто и голову расшиб… Надо взять всё, что возможно. Всё, что я могу взять. Потому что, если не хватит, придётся посылать одного из этих, а он разнесёт мне всю избушку в поисках нужной вещи.
– Мне нужно собрать травы, – сказала, ни к кому особо не обращаясь. – Подождите снаружи.
Отвернулась за мешочком, в котором носила свои ведьмовские причиндалы, и замерла, прислушавшись. Заразы! Эти солдафоны даже с места не двинулись. Топнув ногой, я рассердилась. Ах так? У меня есть верное средство, чтобы их напугать!
Уперев руки в боки, я прищурилась и тихо, но чётко начала:
– Бамбара, чуфара!
Десятник вздрогнул и отступил. В детстве я очень любила «Волшебника Изумрудного города» и всё ещё могла цитировать с любого места.
– Скорики, морики!
Вокруг меня образовалось свободное пространство.
– Турабо, фурабо…
Солдаты жались к двери, бросая жалобные взгляды на своего начальника. Я решила добивать. Взметнув руки вверх, провыла дурным голосом:
– Я нашлю на вас белый мо-о-ор! Лорики, ёрики!
Толкаясь в узком косяке, дружинники высыпали наружу. Десятник, как и положено шефу, покинул избушку последним. Я вздохнула, качая головой:
– Как дети, ей-богу…
Ладно, ну их. Взяв заплечный мешок, я оглядела стройные ряды склянок и кисетов. Сколько времени мне понадобилось, чтобы привести в порядок тот базар, который царил у прошлой травницы! Я всё перебрала, сортировала, расставила и разложила по полочкам. Полочки, кстати, своими руками сделала, чуть пальцы не отбила молотком…
Так, что мне может понадобиться? Я прищурилась, размышляя, и сказала:
– Заживить раны.
Несколько баночек вспыхнули почти сразу же – ярким зелёным цветом, медленно затухающим до блёклости. Я сложила их в мешок и сказала:
– Ожоги.
Кисет на нижней полке загорелся, как светофор, зелёным, а потом красным. Да, понимаю, надо быть осторожной в дозировке.
– Понос.
Нерешительный зелёный напомнил мне, что в здешних краях понос зовётся дриснёй. Ладно, я выучу. Не бейте травницу, она лечит как умеет!
– Боль… Сердце… Камни в почках… Чесотка…
Вроде всё. Собрала то, с чем уже сталкивалась при лечении. Закинув мешок за спину, вышла из избушки:
– Я готова.
Десятник смотрел с опаской. Но долг для него был превыше всего, поэтому он подвёл ко мне своего коня и кивнул:
– В седло, травница.
Икнув, я зажмурилась. Ненавижу ездить верхом! В этом сумасшедшем мире я могу смириться с чем угодно, но только не с надобностью карабкаться на лошадь…
Десятник вскочил в седло привычным движением, а потом подхватил меня под мышки и посадил перед собой. Я даже пикнуть не успела! Пикнула уже после, когда он навалился на меня, понукая лошадь, и обволок запахом конюшни.
– Эй, не боишься, значит, белого мора?!
– Все мы умрём, – философски буркнул десятник. – А лучше когда-нибудь от белого мора, чем сейчас от княжьева меча.
И пустил лошадь противной тряской рысью.
Счастье, что до города недалеко! Минут десять, но и их мне хватило, чтобы совершенно отбить седалище. Впечатляющих размеров ворота в высоченном, в три мужских роста, частоколе открылись будто по мановению руки, однако я уже знала, что для этого требовалась сила минимум четверых дружинников. Мы въехали на широкую улицу, выложенную досками, кое-где потрескавшимися от влаги и бесчисленных копыт. Я выглянула из-под капюшона плаща, крепко держась за луку седла. Что всегда удивляло в этом городе – огромные двух- и трёхэтажные терема, улицы, где могли спокойно разъехаться два грузовика, и люди. Как ни старалась, не могла вспомнить, видела ли я такую одежду на картинках в интернете. Женщины всегда в сарафанах до земли, увешанные бусами и оберегами, в платках, повязанных на меховые шапочки. Всё вроде русское народное, а другое. Чужое, непривычное, странное.
Сейчас, когда стало темно, на улицах зажгли большие факелы, и они освещали нам путь до самого княжьего терема. Обогнув его улочкой, десятник осадил коня и спешился, потом сдёрнул меня, как курицу с насеста, потащил к маленькой дверце в стене. Я подчинилась, только фыркнула, чтобы он меня услышал:
– Даже не с парадного крыльца!
– Моя б воля, тебя вообще не позвали б, – буркнул десятник, втолкнув меня в сени. Я даже не нашлась, что ответить, задохнувшись от обиды. И хорошо, что промолчала. Не стоит никому знать, что я не люблю местных жителей почти так же сильно, как и они меня. Впрочем, не люблю – это мягко сказано. Они меня боятся, а я их презираю.
Дружинник последний раз ткнул меня в спину – как раз в направлении к узкой лестнице, на ступеньках которой ждала дородная тётка в пышном сарафане и рогатой кике на голове, сбившейся на сторону. Она огляделась по сторонам, наклонилась ко мне и зашептала:
– Травница, травница, князю нужна пока, а потом ко мне заглянешь, а? Нужно мне зельице одно!
– Загляну, – процедила я сквозь зубы. Как пить дать, зельице ей нужно приворотное…
– А теперь, волей Сва, подымайся быстрее, ждут тебя с нетерпением!
Подобрав подол, чтобы не запнуться на крутой лестнице, я принялась подниматься по ступенькам. Запыхавшаяся служанка ползла сзади. Что меня ждёт, что аж в княжью горницу впустят?
Узким коридором мы пошли по анфиладе горниц, и прислужница отворила богато расписанную дверь. Пригнувшись, я вошла. В нос ударил запах свечей, пота, крови, удушливый запах смерти. Что у них здесь…
Я даже не закончила думать, как увидела на кровати роженицу. Это же княгиня… Бедная! В лице ни кровиночки. Конечно, вся кровь на простынях… Повитуха – сухонькая старушка – суетится в углу. Там свалены тряпки в крови, там дымятся пучки трав, погружая комнату в сизый туман. Где же ребёнок? Я огляделась.
Тяжёлая рука схватила меня за плечо.
– Травница! Лечи её!
Подняв лицо, я встретилась взглядом с глазами князя. Такие же тёмные и живые, как в тот день, когда я увидела его впервые, они смотрели гневно, будто это я была виновата в неудачных родах.
Князь, мой князь… Почему же ты сразу меня не позвал, зачем позволил жене мучиться… Как теперь спасти её?
Я дёрнула плечом, освобождаясь, шагнула к кровати. Протянув руки к роженице, медленно провела ими над животом. Уже не в первый раз я делала это, но всегда с восторгом. Все, буквально все внутренние органы вспыхнули красными очертаниями. Матка в огне, печень, селезёнка, правая почка… Левая ещё держится, пытается перебить зелёным алые всполохи, но ей осталось недолго. Переместив руки чуть выше, я почувствовала, как в груди рождаются обида, злость, досада, и к лицу приливает жаркая волна, грозящая превратиться в слёзы. Как жалко! Как жалко, что такая молодая девушка, едва успевшая познать счастье любви и семейной жизни, едва ставшая матерью, обречена!
В том, что княгиня умирает, не было никаких сомнений. Весь её живот был наполнен узелками метастазов. Даже если я удалю их один за другим, организм изношен до конца. Она не выживет, да и я рискую собственным здоровьем – тут на несколько дней работы… Я даже не стала искать саму опухоль. Незачем. Скорее всего, выходя замуж за князя, девушка уже была больна. Не повезло. В этом мире, в это время либо ты, либо тебя. В нашем мире можно и нужно бороться с раком, медицина придумала способы и лекарства. А тут… Увы.
Я сжала ладони в кулаки и отступила. Голос князя – удивлённый и злой – хлестнул, как плеть:
– Лечи её! Спаси мою жену!
– Её не спасти, я сожалею, – пробормотала, не оборачиваясь. Поверь мне, мой князь, если бы я могла… Я бы сделала это! Но уже слишком поздно!
Он шагнул ко мне – я ощутила это спиной – и схватил за плечи, развернул к себе. Глаза горели яростью и сумасшествием. Мне стало страшно, но всего на миг. Поэтому, когда он встряхнул меня, когда выхватил из-за пояса украшенный головой ягуара кинжал и приказал сквозь зубы:
– Лечи её немедля! Иначе я тебя…
Закричала в ответ, толкнув его в грудь изо всех сил:
– Я не могу! Убей меня, снеси мне голову, сожги, зарежь – я не смогу ничего сделать, чтобы спасти твою жену!
Воздух между нами накалился до такой степени, что поднеси свечу – и он взорвётся. Пальцы князя на рукояти кинжала побелели, зубы скрипнули, желваки на скулах двинулись вверх-вниз, а потом он отпустил меня, отшатнулся к стене, закрыл ладонью лицо:
– Как же теперь… Ни жены, ни ребёнка…
– Ребёнок! – вспомнила я, словно меня ударили. – Где ребёнок?
– Умер, – бросил князь, махнув рукой куда-то в угол. Я шагнула к повитухе:
– Покажи ребёнка!
– Преставился младенчик, – прошептала та. – Владыка всезнающий Велес-зверь заберёт его в своё подземное царство и даст другую жизнь…
Дура! Я оттолкнула повитуху и склонилась над крошечным ребёночком, измазанным в крови. Его даже не обтёрли… Девочка, маленькая, сморщенная, с тоненькими, как веточки, ручками и ножками. Я обняла ладонями воздух над ней, надавила, чувствуя кожей, как он уплотняется, как звенит и дрожит, зажигая органы младенца зелёным. Блёклым, в серый, но зелёным! Лёгкие не дышат, шея пульсирует красным, сердечко размером с абрикос бьётся редко, слишком редко… Но мозг не пострадал, ещё пока не пострадал… Пуповина не обрезана, на другом конце послед… Надо спасать малышку!
Пальцами я разгладила два сморщенных комочка – вверх, вниз, вправо, влево. Распрямляйтесь же! Коснулась шейки, провела по трахее, которая светилась светлым оливковым всполохом, и та вдруг вспыхнула ярко и весело. Сердце… Нажала, ещё раз нажала. Погладила. Ткнула чуть сильнее. Ну же, давай! Живи, девочка! Дыши! Ты должна дышать! Нет ничего, что тебе мешает теперь, я всё поправила, всё отремонтировала!
Ребёнок слабо запищал, словно котёнок мяукнул. У меня отлегло от сердца, я вытерла пот со лба и прикрыла глаза.
– Ведьма, – с тайным страхом шепнула повитуха. – Возьми отцову рубаху, заверни младенчика.
– Зачем? – спросила сквозь зубы.
– Родовая сила в отцовой рубахе.
– Оботри хоть, – я с сомнением бросила взгляд на стиранную-перестиранную вышитую по подолу и рукавам длинную мужскую рубашку. – Кровь смой.
– Опосля! Сейчас пусть силы наберётся. Глянь, оживила ж… Ведьма и есть ведьма.
Я досадливо поморщилась. Поверь мне, бабуся, я не выбирала свой дар. Никто не спросил меня: эй, детка, не хочешь ли немного волшебства в твоей жизни? Ладно, пусть шепчутся, пусть ненавидят меня от страха, сейчас для меня главное – спасти княжью дочь.
Льняная ткань обволокла девочку, укутала, как будто материнское чрево, я осторожно прижала малышку к себе, баюкая. Она дышала часто, плохо, но дышала. Повернувшись к князю, я улыбнулась призывно:
– Посмотри на свою дочь, светлый князь. Она жива. Дай ей имя.
Он взглянул на меня, на умирающую жену. Глаза князя почернели, он глухо сказал:
– Займитесь княгиней.
И вышел из горницы. Нет, его можно понять, но в чём виновата девочка? Я отогнула уголок рубахи, погладила новорождённую по щёчке и сказала ей тихонечко:
– Твой папа обязательно полюбит тебя, кроха. Пусть твоё имя будет Отрада. Вот вырастешь и будешь солнышком для всех!
Повитуха толкнула под локоть:
– Помоги покойницу обмыть, ведьма.
Я бросила взгляд на роженицу. Та дышала тяжело, с натугой, словно всё больше и больше погружалась в пучину смерти. Но дышала. А её уже покойницей назвали…
– Кормилицу найди для девочки, – велела повитухе. – Да поскорее. Да чтоб чадо только родилось, надо хорошего молока!
– Уж найду, найду, – заворчала, обидевшись старуха, приняла младенца из моих рук. Я только плечами пожала. Мне до её обидок как до Луны…
Я присела рядом с умирающей, взяла её за руку. Прости меня, княгиня Слада, я ничего не могу для тебя сделать… Только быть с тобой до самой смерти. Облегчить твою боль. Травы мои ни к чему, нет там таких сильных обезболивающих. И опухоль тоже не убрать.
Вздохнув, я погладила пальцем её ладонь. Женщина мелко дрожала всем телом, несмотря на духоту в комнате. Холодно ей… Я развязала завязки её рубахи и бросила сидевшей в углу прислужнице:
– Помоги переодеть её.
– Велес-батюшка, да уж ей всё одно… – та отложила штопанье и тяжело поднялась. – Пущай уйдёт с миром в подземное царство!
– Не перечь мне! Помоги лучше.
Вдвоём мы переодели умирающую, перестелили простыни, и я накрыла женщину тёплым одеялом, подбитым мехом. Каждый миг я чувствовала её боль, прожигавшую внутренности, и сердце сжималось от жалости. Эх, будь что будет, не могу видеть, как она мучится!
Положила руки на живот, всё ещё растянутый и дряблый после родов, очертила круг, пытаясь поймать средоточие боли. Опухоль была в желудке. Как только выносила ребёнка? Ведь есть не могла нормально, наверное, всю еду возвращала… Я погладила опухоль, представила, будто она противное и злобное животное, сказала ей про себя: «Оставь её, не боли, дай умереть спокойно, ты уже добилась своего». И гладила это маленькое чудовище, пока оно рычало в глубине тела, пока не успокоилось и не отступило, не уснуло. Боль стихла, прекратив терзать измученную роженицу, и та вдруг открыла глаза. Невидящие, они уставились в потолок, женщина с трудом облизала потрескавшиеся, искусанные губы и прохрипела:
– Где… ребёнок…
– Здесь, княгиня, не беспокойся о ней, – тихо сказала я.
– О ней… Это девочка… – упавшим голосом ответила Слада. – Как жалко…
– Хорошая, здоровая девочка, слава Мокоши! – улыбнулась я, пытаясь подбодрить умирающую мать. – Она вырастет и станет красавицей, как ты.
– Жалко… Не дала сына князю, – женщина глянула на меня влажными от слёз глазами и спросила: – Как назвала?
– Отрадой.
– Хорошее имя.
– Хочешь подержать её?
– Нет. Не надо… Пусть так, пусть совсем меня не помнит…
Она сжала мою руку, вцепилась в неё так, что стало больно. Я стиснула зубы, чтобы ничем не выдать этого. Слада шепнула из последних сил:
– Позаботься о ней, ведьма… Я тебе её доверяю…
Усилие далось ей нелегко, и княгиня прикрыла глаза. Грудь её поднималась всё реже и реже, смерть душила, не давала дышать. Я молча прогнала вставшие в глазах слёзы. Ещё никогда на моих руках никто не умирал. А в меде говорили, что первую смерть не забываешь… Конечно, такое не забудешь.
Княгиня угасла в один миг. Просто вдохнула с натужным хрипом и больше не выдохнула.
Я разжала её пальцы, вытянув свою руку, встала. Подумав, накрыла ей лицо одеялом, вытерла слёзы. Где там этот Велес, когда придёт за ней? Опаздывает… И усмехнулась. Я же не верю в этих богов! Я ни в каких богов не верю. Ни рая, ни ада нет. И женщина в кровати – теперь уже просто мёртвое тело. А я свою работу сделала, мне пора возвращаться в лес.
Повитуха баюкала обмытую и спелёнатую девочку на руках, и я, взявшись за саквояж, сказала старухе резко и весомо:
– Отвечаешь за неё головой. Проверю!
И вышла из комнаты.
Поскорее на свежий воздух! Поскорее надышаться осенним лесом и прелой листвой, запах которой высвобождается при каждом шаге! Поскорее вернуться в свой новый дом, к которому я уже худо-бедно привыкла… Там сухо, тепло, аромат свечи мешается с ароматом зверобоя, ромашки и мяты, подвешенных в пучках под потолком. Там моя кружка чая…
Но, когда я запуталась в переходах и, под испуганные взгляды челяди, покинула терем с парадного, высокого и богато украшенного резными фигурками, крыльца, увидела стоявшего над перилами князя. Он опирался ладонями на балясины и просто смотрел вдаль, на уходящее зарево заката. Горизонт над лесом горел пожаром, и я подумала: завтра будет ветер. Хотела уже пройти мимо, но не смогла. Приблизилась, встала рядом, избегая касаться рукавом рукава. Мне не нужно было его касаться, уже этой близости хватало…
– Умерла?
Вопрос прозвучал неожиданно, и я кивнула, потом спохватилась, ответила:
– Да.
Он молчал, как будто ему нужно было время, чтобы осознать, поэтому добавила мягко:
– Она отмучилась.
– Почему она умерла?
– Княгиня болела. У неё была смертельная болезнь. Никакие силы этого мира не смогли бы спасти её на этой стадии.
– А раньше? Ты смогла бы, травница?
Я покачала головой:
– Не здесь, не травами. Там, откуда я родом, такие болезни лечат, но не всегда успешно. Княгиня хотела дать тебе ребёнка, поэтому жила… Но сегодня болезнь убила её.
– Ты должна была спасти её, – гневно бросил он и отвернулся так, что я не видела его лица. Князь, мой князь… Я не всемогуща.
– У тебя осталась дочь, люби её.
– Мне нужен сын! Мне нужна была жена, чтобы родить сына! Я позвал тебя, потому что ты спасла меня! Ты должна была спасти и её тоже!
– Прости меня, светлый князь, – покаялась неизвестно отчего. Мне показалось, что сейчас ему нужно только это – только знать, что виноват кто-то другой. Пусть это буду я. Пусть…
– Уходи, ведьма!
Он выплюнул эти слова почти с ненавистью. Моё сердце отозвалось болью. Он никогда не полюбит меня… Никогда не посмотрит с нежностью, никогда не возьмёт за руку. Никогда не поймёт, как сильно я люблю его!
– Прости, – пробормотала ещё раз и отошла.
Спустившись по ступенькам, двинулась в сторону ворот. Слёзы застилали глаза, и я шла, нащупывая дорогу ногами. Как всё обернулось! Зачем я попала сюда, зачем? Все меня ненавидят и боятся, ни друга, ни подруги, даже пожаловаться некому, даже поплакаться на чьём-то плече не могу! Проклятый мир! Проклятое время, где нельзя спасти умирающую женщину…
В ладонь ткнулось что-то мокрое. Я вскрикнула от неожиданности и, вытерев глаза, опустила взгляд.
Бурый пёс смотрел неотрывно круглыми карими глазами. Я невольно улыбнулась:
– Привет, Буран. Давно не виделись.
– Давно, – согласился он, как всегда, без слов. – Провожу.
– Да я сама дойду, не впервой!
– Провожу, – упрямо повторил пёс. – Ночь.
– Ну пошли тогда, – усмехнулась, проходя в отворенные передо мной ворота. – Но я не буду с тобой говорить, прости, мне нужно помолчать.
– Молчи, – с лёгкостью согласился Буран. – И я молчу.
Ступив на дорогу, ведущую к лесу, я вздохнула. Что ж всё так плохо-то? Сегодня тот самый день, когда просто нужно напиться, чтобы забыть хоть на одну ночь. А когда нечем напиваться, это не жизнь, а смех один. Чем я заслужила это попадалово?
Глава 2. Реальное попадалово одной хорошей девочки
Июнь 20 число
Когда я была маленькой, мы с мамой однажды шли по улице и к нам пристала цыганка. Я помню всё так ясно, как будто это случилось вчера. У цыганки были чёрные, как ночь, глаза, и они заглянули мне прямо в душу. Мама хотела оттащить меня, закричала, принялась совать цыганке деньги, но та презрительно плюнула в её сторону. Я не могла сдвинуться с места и, как завороженная, смотрела на эту странную Бабу Ягу в цветастых юбках. На груди женщины лежали, чуть позвякивая при каждом движении, бусы и золотые монетки на ниточке. Потом уже я узнала, что это называется монисто, а тогда просто смотрела на них и не могла оторвать взгляд.
Грубая кожа заскорузлой ладони коснулась моей щеки, цыганка пошевелила губами и сказала таким тоном, как будто доктор говорил с пациенткой:
– Сними крестик! И золото сними, не носить тебе золота! Серебро надень.
– Прочь иди, убери руки от моего ребёнка! – крикнула мама в отчаянье. – Диана, пойдём! Пойдём отсюда!
– Как дочь назвала, тьфу! И крестик надела! – цыганка прищурила красивые глаза и добавила тише, уже мне: – Руда, Руда твоё имя, запомни. И никому не говори его. Только тому, кто будет тебе ближе всех.
Я кивнула, глядя в черноту ночи под длинными ресницами, но в этот момент мама с силой дёрнула меня за руку:
– Да иди же ты сюда! Не слушай её!
Наваждение спало, и я уже испуганно прижалась к маме, готовая заплакать. А та повела меня прочь, то и дело оглядываясь на цыганку и возмущённо бормоча:
– Куда только полиция смотрит?! Сильно испугалась, Дианочка?
Да, тогда я испугалась. До дрожи в коленках! И помнила этот страх ещё очень долго. Все встречные цыганки вызывали во мне неприятное чувство беспомощности. А потом я научилась справляться с этим и почти забыла о происшествии.
А вспомнила сейчас.
Когда старая цыганка на привокзальной площади, поцокав языком, крикнула:
– Крестик сними! И золото сними!
– Ага, и тебе отдать?! – фыркнула я, волоча тяжёлую сумку.
– Сними, говорю! Хочешь, отдай, хочешь, выбрось… – она пожала плечами и сунула в рот мундштук трубки, которой дымила, как старый шкипер.
– Сдурела, да?
Я остановилась, с любопытством оглядев старуху. Она вытащила трубку и усмехнулась, показав чёрные зубы:
– К бабке в деревню едешь? Не доедешь. Сними крестик, отдай мне, а я тебе кое-что взамен дам.
– Ага, щаз! Два раза, – съязвила, но в ответ услышала:
– Не играй с тем, что сильнее тебя, Руда.
Опять это странное имя! И всё так же с ударением на первый слог – Руда… Что оно означает, и почему все цыганки упёрлись меня им называть?
– Меня зовут Диана, – возразила я и глянула на часы. Электричка через десять минут, надо поспешить. Цыганка отмахнулась:
– Забудь! Дай мне крестик. Дай, не пожалеешь!
Чем можно объяснить то, что я послушно сняла цепочку с шеи и протянула старухе? Только наваждением. Но золото ручейком перетекло в морщинистую ладонь, цыганка проворно сжала кулак и вдруг шагнула ближе, почти вплотную, дохнула жжёным табаком в лицо и прошептала, словно ветер в кронах прошелестел:
– Возьми взамен то, что затерялось, что нашлось, что пригодится и что нельзя другим отдать…
– И что это? – таким же таинственным шёпотом спросила я. Цыганка прищурилась, сунула мне в руку камушек и отошла подальше:
– Иди, иди, а то на встречу с судьбой опоздаешь.
– С судьбой не знаю, а вот на электричку точно опоздаю, – пробурчала я. – Зачем только крестик отдала…
– Не жалей, Руда, – усмехнулась старуха. – Никогда и ни о чём.
Отмахнувшись от неё, я подхватила сумку и побежала на перрон пригородных поездов. Очнулась только в электричке – пить страшно захотелось. Такой сушняк взял, что аж в горле запершило. Достала из кармашка сумки бутылку воды, хотела пробку скрутить и обнаружила зажатый в кулаке камушек.
Сразу забылась жажда и даже цыганка отошла в памяти на второй план. Я обменяла золотой крестик и золотую цепочку на маленький голубой камешек, прозрачный, как слеза, и тяжёлый, как голыш. Он опоясан тонким серебряным колечком, а в него продет простой шнурок, да так хитро, что можно камушек развернуть любой стороной. А с другой стороны он матово-белый, как интересно!
Занятная вещица, но она всяко не стоит золота…
Интересно, почему цыганки отговаривали меня носить золото? Ведь я Лев по гороскопу, это мой металл! Пожав плечами, я надела кулон на шею и всё-таки открыла бутылку воды. Электричка мерно стучала колёсами по стыкам рельс, сиденья скрипели, двери хлопали. Ехать почти час, может, попробовать выспаться? Учёба на втором курсе института и сон – понятия практически несовместимые. Сессию сдала, теперь можно отдохнуть у бабушки на даче. Но учебники я с собой взяла – анатомия и гистология всегда со мной, никогда меня не покинут, будут даже под подушкой ночевать…
Прикрыв глаза, я размечталась о том, как лягу на скрипучую кровать в маленькой комнатке, кулаком взобью тяжёлую подушку, которая видела ещё расцвет СССР, натяну на плечи одеяло, заправленное в хрустящий от крахмала пододеяльник с ромбиком в центре, и провалюсь в сон до утра, пока меня не разбудит петух с лужёной глоткой. И тогда я встану, потягиваясь, погреюсь немножечко у чуть тёплой печки, перебирая босыми ногами на холодном полу, пойду на кухню. Там, под полотенечком, найдутся горячие оладьи, в банке – сметана от тётки Вали, что живёт через два дома, в узком носатом кофейнике на печке будет греться кофе, а к нему – кусок сахара и домашние сливки, которые бабушка обычно никогда не покупает, только когда я приезжаю…
Скрежет и вой гнущегося металла ворвался в мои мечты, разрушив их до основания. Меня тряхануло так, что я ударилась головой, полетела куда-то в проход, а потом завертело, стукнуло, и всё замерло.
Я тоже замерла, а может, потеряла сознание на несколько секунд. Очнулась от того, что было неудобно лежать – рука упиралась во что-то твёрдое. Села, осмотрелась. Было темно, где-то мигали лампочки, а может провода искрили… Пахло гарью, чем-то сладким и ещё – раскалённым железом. Наощупь я выбралась из прохода, встала на ноги. Оказалось – подо мной стекло, которое треснуло и сейчас рассыпалось на осколки. Паники почему-то не было, я отметила этот факт дальней частью сознания, а вот необходимость вылезти из опрокинувшегося вагона стала срочной! Надо выбираться наружу! Где моя сумка? А, чёрт с ней!
Я пробралась в край вагона, стараясь не думать о том, что это за мягкое у меня под ногами – упавший чемодан или чьё-то тело, – и полезла наверх, карабкаясь по сиденьям. К счастью, автоматические двери не заклинило, а может, машинист открыл их после аварии. Последний рывок – и я на свежем воздухе, на свободе. Даже голова закружилась в первый момент, но потом снова потянуло гарью. Поскорее на землю! Наверное, МЧС уже в пути. Сейчас всех спасут… А я в порядке, мне помощь не нужна. Да и мы уже близко от дачного посёлка, я знаю эти места, пешком дойду…
Не знаю, откуда пришло это решение, но я, отчаянно работая руками и ногами, как заправская обезьяна, соскользнула на щебень железнодорожного полотна. Где-то вдалеке выли сирены. Совсем рядом кто-то причитал. Я огляделась – женщина баюкала руку, сидя на поваленном дереве у путей. Подошла к ней, тронула за плечо:
– С вами всё в порядке?
Она подняла на меня глаза и пожаловалась:
– Кажется, руку сломала…
– Ничего, сейчас спасатели будут на месте. Главное, не двигайте рукой.
Больше никого в окрестностях поваленной электрички не было, и я с чистым сердцем потопала в сторону посёлка. Через лес, да. Я бесстрашная девочка, я в меде учусь, в призраков и леших не верю. Больше всего меня напрягала потеря сумки. Но, как евреи говорят, спасибо, что взял деньгами…
В лесу между деревьев лежал туман. И это было странно. Сразу я и не поняла, что мне не нравится, но потом осознала – туман обычно бывает на открытых местах! А тут он клубился над травой, скрывая её местами, клочковатый, невнятный, холодный туман. Но, осознав, я сразу же забыла о погодных коллизиях и ускорила шаг. Здесь должна быть тропинка… Найти бы её поскорее, нащупать бы подошвами, а то только мох пружинит под ногами, и кажется, что я сейчас провалюсь в болотную жижу.
О, вот старый дуб! Теперь налево… И тут должна быть тропинка! Где же она? Ничего не разглядишь с этим дурацким туманом! Я оперлась рукой о шершавую кору в трещинах и разрезах, удивилась – тёплая! Даже ощупала дерево ещё раз, провела ладонью вверх-вниз. И отдёрнула руку – кора нагрелась так сильно, что обожгла кожу. Я вскрикнула, отшатнувшись от дерева, зацепилась волосами за ветку, дёрнулась в другую сторону и…
Земля ушла из-под ног в буквальном смысле слова! Я взмахнула руками и с воплем покатилась кубарем вниз.
…Когда я вынырнула из темноты, вокруг звенело птичьими голосами утро. Я валялась на травке у подножия обрыва, с которого навернулась. Протерла глаза и смерила его взглядом. Как только шею не свернула? Куда это меня угораздило? С каких пор овраги возле дачных посёлков? Ох, всё тело болит…
Я встала, кряхтя, как столетняя старуха, и огляделась. Лужайка. Перелесок, а за ним блестит вода. Пить охота… Пойду напьюсь, а там и посмотрю, как выбираться отсюда. Оглянувшись ещё раз на неприступный склон оврага, я пошла к воде. Точнее, поковыляла, потому что в правой ноге обжигающей иглой разлилась боль. Вот угораздило! Теперь все каникулы проваляюсь с растяжением! Если не с переломом…
Пить из реки было стрёмно. Но, перекрестившись, я всё же зачерпнула и напилась из горсти. От жажды, наверное, речная вода показалась мне самой вкусной в мире. Потом я умылась, удивившись, что с лица смывалось чёрное. Сажа, что ли? От электрички? Так вроде не горела… Ладно, разберёмся. Дойду до посёлка, возьму бабушкин смартфон и посмотрю новости.
Осталось только выяснить, в какой стороне посёлок.
Лента реки вилась между деревьев, исчезая с обеих сторон за поворотами в глубинах леса. И это оказалось очень странно, потому что на пятьдесят километров вокруг посёлка воды не было. Даже для поливки огородов у каждого была колонка от артезианской скважины. Не могла же я улететь на пятьдесят километров в овраг? Куда идти? Налево или направо? И как идти? Нога болит ужасно… Телефона нет, даже позвонить МЧС нельзя…
Машинально я взялась за крестик и ощутила под пальцами гладкий камушек. Чёрт! Я же выменяла свой крестик на эту ерундовину… А цыганка вся такая важная сказала… Что она там сказала? Что-то про потерялось, нашлось, другому не отдать… Не помню. Эх, надо бы костыль соорудить, ногу обмотать чем-нибудь потуже. А нечем… Не кофточку же рвать на полосы!
Я огляделась по сторонам в поисках длинных широких листьев и обалдела. Вся трава, все листочки на деревьях внезапно засветились красным. Не целиком, а контуры – как будто их обвели ярким флуоресцентным маркером. Я протерла глаза кулаками, снова открыла, но ничего не изменилось. Каждая часть окружающей меня флоры мерцала красным. Более того – я видела и корешки. Не знаю, как именно, но видела. И они тоже были красными.
– О господи… – только и пробормотала, но это не помогло. Мерцание начинало раздражать. Что за странная реакция? Может, у меня в мозге что-то повредилось после крушения? Гематома образовалась и давит на зрительный нерв? Волшебненько! Только этого мне и не хватало. В больницу надо, МРТ делать, а я тут застряла…
Обозлившись на чёртову электричку, я заковыляла по берегу, то и дело ойкая, когда нога попадала в ямку. Красное свечение уже бесило, давило изнутри. И я рявкнула неизвестно кому:
– Пропади, сгинь! Не хочу больше видеть это кровавое буйство!
И даже удивилась, когда красные контуры всего на свете притухли, померкли, светясь лишь чуть-чуть и ненавязчиво. Так жить уже можно, так легче. Неужели оно может загораться и гаснуть по желанию? Ладно, проверять не буду, а то ещё голова заболит… Мне и ноги хватает. Чем же её забинтовать?
