Майкл Уильямс
Отважное сердце
Глава 2
С этой ночи в нашей округе стало постоянно что-то случаться.
Незнакомец появлялся в окрестных деревнях, как в своем собственном поместье. Он отбирал продукты, скот, деньги, похищал крестьянских девушек. Для чего он все это делал? – мне было совсем непонятно.
Уже на следующий как были украдены доспехи сэра Баярда, день, в замок к отцу пришли с жалобами крестьяне.
Через несколько дней жаловаться стали беспрестанно.
Каждый кидался отцу в ноги и начинал смиренно:
– Ваша милость, снизойдите до нас, сирых и обиженных. Найдите управу на бесстыдного вора, изловите наглеца и примерно накажите…
А затем следовало:
– Жители нашей деревни мечтают увидеть его голову на серебряном блюде!
Или:
– Отрубить ему руки и выставить их для всеобщего обозрения на главной площади!
Или:
– О, его сердце будет валяться у меня на заднем дворе на медном подносе!
И так далее – все в этом же духе.
Раньше мне никогда не приходилось слышать от крестьян подобного. А теперь казалось, они дни и ночи напролет только и думают о том, как пострашнее наказать вора, какой мучительной смерти его предать.
Отец пропускал их речи мимо ушей. Он, соламнийский рыцарь, неукоснительно соблюдал закон и кодекс рыцарской чести.
То, что в ЕГО доме обворовали ЕГО гостя, было для отца позором. Он был вне себя от стыда и гнева. Алфрик «до окончательного выяснения обстоятельств кражи» содержался под домашним арестом.
Меня наказали заодно с Алфриком.
Наш отец метал бы громы и молнии, случись даже пустяковая кража. А тут – обокрали сэра Баярда Брайтблэда! Одного из самых знаменитых в Северном Ансалоне рыцарей; слава о его подвигах была столь велика, что докатилась даже и до нашего захолустья, затерянного среди болот Кастлунда.
Сам сэр Баярд, казалось, был совершенно спокоен, с невозмутимостью истинного рыцаря он ждал, когда будут отысканы его доспехи, но без сомнения не был рад тому, что вынужден торчать в нашем северном краю в то время, как он должен был быть уже на юге и готовиться к турниру.
Подчас мне казалось: с ночи кражи прошли годы и годы. А ведь на самом деле это было совсем недавно…
В который раз я, словно въявь, слышу: отец и сэр Баярд поднимаются по лестнице.
Алфрик валяется на полу возле шкафа. А я мечусь по комнате: что же сделать, как выкрутиться? Разбежавшись, я с силой ударился головой о входную дверь – дверь была крепкая, дубовая. Ну и конечно, отец и сэр Баярд нашли меня лежащим около двери без сознания. И разумеется, когда меня привели в чувство, я толком ничего не мог сказать – только стонал. Потом отец бросился к Алфрику, стал и его приводить в чувство.
Сэра Баярда я видел впервые. Он был великолепен! С первого взгляда на него было ясно: это человек, знающий себе цену – отец рядом с ним проигрывал. Был он худощав, темноволос, с висячими усами и с волосами до плеч – так в то время было принято у рыцарей Соламнии. Шел ему, без сомнения, четвертый десяток.
Когда сэр Баярд узнал о случившемся, на его лице не дрогнул ни один мускул – словно не лицо, а маска какого-то божества, вырезанная в давние-давние времена, обожженная солнцем и источенная ветрами.
Отец, когда я пришел в сознание, стал бранить меня на все лады, а сэр Баярд только молча взглянул на него, потом посмотрел на меня и сказал:
– Ну, Гален, расскажи-ка нам, что ты тут делал, как очутился здесь? в комнате?
Алфрик все еще лежал на полу. Он стонал, отец склонился над ним с тревогой. Я принялся быстро-быстро рассказывать. Конечно же, я пересказал все то, что незадолго перед этим говорил брату: о какой-то темной фигуре за окном, о том, что я решил: в комнату сэра Баярда забрался вор. Как я пытался открыть дверь и тут появился Алфрик.
– Сэр Баярд, наши с братом намерения были самыми лучшими. Поверьте мне. Иначе бы мы ни за что не вошли к вам в комнату. Наверное, вор прятался в каком-нибудь темном углу или же… – я на минутку замолчал, переводя дух, и многозначительно посмотрел на брата. – В общем, я ничего не могу точно сказать… – Алфрик сразу же подбежал к шкафу, а я подошел к двери: мне показалось, что по коридору кто-то идет. Когда я обернулся, то увидел: брат мой лежит на полу, а над ним стоит кто-то в черном плаще с капюшоном. Этот кто-то мгновенно исчез – я не успел ни задержать его, ни разглядеть хорошенько… Ну а затем, вы привели меня в чувство… Ах, отец, что-то у меня кружится голова, – и я, притворившись обессиленным, снова лег на пол.
Алфрик лежал рядом.
– О! – сказал я, стараясь не переиграть, – как жаль, что все так случилось! Но надеюсь, что Алфрик скоро поправится и сможет стать вашим оруженосцем, сэр Баярд!
* * *
С той ночи в наших краях внезапно резко похолодало. Птиц не было не видно и не слышно. Замолчали соловьи, перестали ворковать голуби. Еще стояло лето, а уже казалось: птицы улетели на юг.
Когда мы на следующее утро проснулись, то увидели: землю сковал мороз, деревья стоят голые. Теперь мы постоянно топили камины, но в замке теплее не становилось; постоянно жгли свечи, но не становилось и светлее.
Наш наставник Гилеандос любил пофилософствовать и почти всегда делал неверные выводы. Когда он заметил, что птицы исчезли, а повсюду в округе сильно похолодало, то приписал это воздействию солнечных пятен на болотные испарения. Ему было лет шестьдесят, не меньше, а он еще тщательно следил за своей внешностью! Волосок к волоску расчесывал бороду, помадил лицо – но следы своего пристрастия к можжевеловке скрыть ему не удавалось.
Гилеандос преподавал нам поэзию, историю и математику. Преподавал до тех пор, пока Алфрик однажды на уроке не почувствовал себя плохо. Кроме того, он учил нас основам геральдики, риторики, соламнийского законодательства, торгового ремесла. Во всех дисциплинах он был весьма слабоват.
В те дни, как и обычно на уроках, я не слушал его объяснений по поводу солнечных пятен и холода. Пытаясь узнать свою судьбу, я бросил кости – четырежды выпадало по 5 и 10 очков. В библиотеке Гилеандоса я отыскал книги по предсказаниям, прочел их, но судьба моя яснее для меня не стала.
* * *
Сэр Баярд готов был тотчас отправиться на поиски вора, но разве можно найти призрака?!
Будучи по природе человеком снисходительным, он не отказался от намерения сделать Алфрика своим оруженосцем. Наш отец снисходительным не был; ему не давала покоя мысль о том, что Алфрик замешан в краже.
Сейчас, сидя у камина в большом зале, он грустно говорил:
– Долгие годы я прожил здесь, в замке, почти в полном одиночестве… Скажите мне, сэр Баярд, законы рыцарства за это время изменились?
Изо всех сил стараясь не кашлять, я задыхался от дыма и золы. Наверное, вы уже поняли: в нашем замке были тайные ходы. Отец о них либо никогда не знал, либо напрочь забыл. Брат Бригельм был занят только божественным. А брат Алфрик был не настолько умен, чтобы обнаружить эти ходы. Отыскать их мог, конечно, лишь мальчишка, любящий приключения, постоянно наказываемый и всячески старающийся избежать наказаний. Надо ли теперь пояснять, что я нашел тайный ход, ведущий к камину в большой зале?! Сейчас, из дымохода над этим камином, я и подслушивал разговор отца с сэром Баярдом.
– Нет, сэр Эндрю, рыцарские законы не изменились. Но разве оруженосцы или юноши, желающие стать таковыми, не могут делать каких-либо ошибок?
– Я услышал, как заскрипело под ним кресло – сэр Баярд, вероятно, подался вперед. Помолчал, потом заговорил снова:
– Рыцарские законы неизменны во веки веков. Но сейчас рыцари стали относиться к провинившимся более терпимо, чем прежде. В дороге на рыцарей то и дело нападают разбойники или кентавры. Да и крестьяне отнюдь не всегда дружелюбно настроены по отношению к ним. В общем, как говорит ваш Гилеандос, постоянно происходят катаклизмы.
Я знал: «катаклизмы» между крестьянами и рыцарями велись уже добрых две сотни лет. Со времени настоящего катаклизма. Во всяком случае парни из окрестных деревень не пропускали удобного случая, чтобы не устроить какую-нибудь пакость проезжему соламнийскому рыцарю. По крайней мере, у нас в замке об этом говорили всегда.
– Он же у вас еще мальчик, – продолжал сэр Баярд, – и в том, что случилось, я не вижу ничего, кроме мальчишеской выходки.
Сэр Баярд говорил и, видимо, почесывал ухо одной из наших собак. Вот он замолчал; наверное, отнял руку и собака заскулила.
– Но, сэр Баярд, не забывайте, что «мальчику» уже двадцать один год, – проворчал отец. – И должен честно признаться: Алфрик – отнюдь не самый смышленый из тех молодых людей, кого мне довелось видеть в своей жизни.
Сэр Баярд, наверное, вежливо улыбнулся, а отец продолжал гнуть свое:
– Да что тут скрывать, сэр Баярд. Алфрик придурковат. Манеры его оставляют желать лучшего. Ему двадцать один год, а у него до сих пор нет чувства ответственности за свои поступки. Будь он умен и хорошо воспитан, он бы уже сейчас мог бы стать рыцарем. Будь он крестьянином, у него бы уже была семья и, возможно, жена и дети уважали бы его. А будь он собакой или лошадью – ох, не позавидовал бы я его хозяину…
Сидеть в тесном дымоходе мне было неудобно. Я пошевелился, из мешочка на поясе выпал камешек и упал с таким грохотом, что мне подумалось: слышно в Палантасе или даже в Пакс Таркасе! Я в страхе замер. Но отец все ворчал – словно ничего не слышал:
– Нет, дорогой сэр Баярд, в двадцать один год Алфрик не должен бы уже совершать «мальчишеских шалостей»! Я в его возрасте был рыцарем ордена Меча, командовал отрядом во время Чактамирского похода. Мы шли по колено в крови…
– Но, сэр Эндрю, это был героические времена, и тогда все были героями, – в голосе сэра Баярда не звучало никакой иронии. – Я не единожды слышал рассказы о вашей храбрости. Я всегда восхищался вами. И именно поэтому я приехал к вам – я полагал, что ваш сын достоин вас. Ведь в его жилах течет ваша кровь, а ведь это что-то да значит!
Отец, наверное, покраснел – он не любил комплиментов – и вскричал с горячностью:
– Черт побери, сэр Баярд! Я надеялся, что здесь, в северном Кастлунде, на краю света, сумею воспитать из своих мальчиков настоящих рыцарей! Я думал: они вырастут, уедут в соламнийскую столицу, станут рыцарями и будут восстанавливать на земле справедливость – как и подобает рыцарям! Но я, видимо, ошибся. Мой средний сын помышляет скорее о небесном, чем о земном. А младший… у младшего – все задатки отпетого негодяя!
– Вы судите своих сыновей слишком строго, сэр Эндрю!
Но отец словно и не слышал реплики сэра Баярда.
– Ну а старший – просто паршивая овца в моем стаде. Скажу откровенно: сэр Баярд, я без преувеличения в отчаянии!
– Как бы там ни было, сэр Эндрю, – сэр Баярд говорил уже с некоторым раздражением, – мое предложение остается в силе. Я готов взять в оруженосцы любого из ваших сыновей. И поверьте: во мне он найдет неплохого учителя.
Сэр Баярд забарабанил пальцами по ручке кресла.
Я подался назад. И вдруг – по моей ноге пробежала крыса. Я завизжал от испуга и ударился головой о каменную кладку.
Почуяв что-то живое, к камину кинулась собака. Я схватил крысу и швырнул ее в оскаленную собачью пасть. А сам быстро полез наверх. Вслед мне слышались рычание, визг, крики… Через минуту я был уже в своей комнате, быстренько сменил измазанную сажей одежду на чистую ночную рубашку и скользнул в постель под одеяло. Спустя секунду я, притворяясь крепко спящим, уже вовсю «храпел».
* * *
Как я позже узнал, беседа отца и сэра Баярда продолжалась еще долго.
Они говорили о краже доспехов. Отец полагал, что вор прятался в комнате и Алфрик должен был внимательно осмотреть все – тогда бы незнакомец не смог бы напасть на нас так внезапно!
А сэр Баярд старался всячески оправдать моего брата. Наказанный отцом Алфрик не имел права выходить из замка.
Будучи все время дома, мой брат издевался надо мной как хотел – он считал, что во всем случившимся виноват только я один. Я уж и не говорю о том, что всегда со страхом прислушивался к шагам брата…
Что и как все произошло в ту ночь? – Алфрик помнил плохо. Но злость свою он мог хорошо вымещать на мне – и делал он это постоянно. Из всех обитателей замка мне было хуже всего; поэтому-то я и прятался в тайных ходах или в каком-нибудь укромном уголке.
Если я встречался с кем-нибудь в замке, тотчас же придавал своему лицу выражение невинно пострадавшего. Руки, чтобы никто не увидел, что у меня нет фамильного перстня, я всегда засовывал в карманы. Старался как можно реже видеться с отцом и братьями и как можно меньше говорить при встречах с ними.
Однажды во дворе замка я нос к носу столкнулся с братом Бригельмом – тот кормил птиц, на его лице блуждала задумчивая улыбка, грива рыжих волос спускалась на плечи, одет он был в латаную-перелатаную рясу.
– Гален, – спросил он меня, – ты когда-нибудь интересовался пророчествами и предсказаниями?
– Но, Бригельм, почему ты меня спросил об этом?
Брат задумчиво ходил по двору и все сыпал и сыпал зерна птицам.
– Ты понимаешь, мне кажется: предсказание – это некий зал с зеркалами. Отраженное в одном зеркале тотчас отражается в другом, в третьем… А все вместе отражается в глазах того, кто находится в зале.
– Наверное, ты прав, Бригельм. Но осторожней! Не наступи на собаку!
Брат помолчал, перешагивая через спящего в тени терьера – лапы собаки подрагивали: наверное, во сне она гналась за добычей.
– Вот, например, птицы… В Век Света священники предсказали катастрофу, после которой должны будут появиться птицы с крыльями. И они появились! Как раз в то время возникло огромное Верденское болото. Кипарис вырастал не за несколько столетий, а за несколько недель. В воздухе было столько насекомых, что появились даже и рыбы с крыльями!
Бригельм остановился, взглянул на меня. Я осторожно взял его за руку.
– А что такое человеческое болото, мой маленький брат? – Бригельм тихо засмеялся и бросил последнюю горсть зерен стайке голубей. – Разве оно создано для жизни людей?… Но впрочем, мы говорили о птицах. Некоторых из них можно кормить с руки. Когда птица ест с ладони – это добрый знак. Но есть и мрачные предсказания. Птицы, птицы… А вот еще: ты смотришь в зеркальную гладь воды и вдруг откуда-то начинают падать листья…
Этот разговор с Бригельмом мне почему-то запомнился.
За обедом я постоянно ловил на себе хмурые взгляды отца, – Алфрик ему уже все уши прожужжал о том, какой я подлый. А сам брат, прищурившись, смотрел на меня поверх бутылок, которыми был заставлен стол. Порой мне казалось: я – меж двух зеркал.
* * *
Шло время. Отец сердился на Алфрика и вместе с тем все более подозрительно смотрел на меня.
Сэр Баярд за те несколько недель, что он провел в нашем замке, помрачнел и приуныл. Доспехи были еще не найдены, незнакомец – не пойман.
Однажды рано утром в замок пришли крестьяне. Отец был в большом зале – расчесывал собак.
Главной у крестьян была женщина лет восьмидесяти. Лицо ее было морщинистое и желтое, словно пергамент. Она, как и все остальные, была в грубой домотканой одежде. Без долгих предисловий она рассказала, почему крестьяне пришли к отцу. Речь шла об убийстве.
– Ваша милость, пусть боги покарают меня и моих родных до пятого колена, если я хоть словечко скажу неправды.
Отец сидел, побагровев. А я с нетерпением ждал: когда же гром небесный покарает эту старую каргу?!
– Да, ваша милость, скажу без утайки: убийца, объявившийся в наших краях, – один из ваших родственников.
Она смотрела отцу прямо в глаза. Тот в ярости отшвырнул ногой стул. Бригельм стоял у камина и, не таясь, заплакал. Алфрик, сидя на стуле, как ни в чем не бывало точил свой кинжал. Я уткнулся носом в раскрытую книгу, которую, разумеется, не мог читать. Около моего стула стоял на задних лапах бульдог – выпрашивал бекон.
А старуха все говорила и говорила:
– Вчера вечером к дому моего Джафа подъехал человек, одетый в доспехи соламнийского рыцаря… Вы помните Джафа, ваша милость? Это ему ваш старший сын в прошлом году отсек ухо. Нет, нет, не подумайте, что я в чем-нибудь упрекаю вашего мальчика. Господин Алфрик готовился к турниру, они с Джафой из-за чего-то повздорили, задрались, и вот… Но скажу вам: Джафа и без уха все отлично слышал!
Я упорно смотрел в книгу и гадил бульдога, терпеливо дожидавшегося подачки. Алфрик, покраснев, не отводил глаз от кинжала. Я злорадствовал.
– Да, так вот. Джафа в это время покрывал крышу новой соломой… Вы ведь, ваша милость, наверное, знаете, что месяц назад крыша его дома сгорела дотла?!
Теперь настал черед злорадствовать Алфрику: это я поджег солому на крыше дома Джафы. Я еще ниже склонился над книгой. А старая карга продолжала монотонно бубнить:
– Ну вот, значит, рыцарь спешился у дома… Этот рыцари… это был сэр Равен. И это как раз он ходит по деревням, отбирает наши продукты, скот, забирает к себе наших дочерей… Ну значит, сэр Равен спешился и попросил принести ему сыра. Джафа слез с крыши и уже готов был пойти за сыром – он бы с превеликой радостью накормил рыцаря… Но тут сэр Равен потребовал отдать ему Руби, нашу корову. Джафа так и застыл на месте. А потом спросил: по какому праву?
– Спросил спокойно, вовсе не собираясь затевать ссору, – раздался чей-то голос из толпы, стоявшей сзади старухи.
А меня так и подмывало спросить: сэр Равен говорит тихим, вкрадчивым голосом? Но я хорошо понимал: спроси я это – выдам себя с головой.
Бульдогу надоело клянчить кусочек, и он, схватив со стола пирог с мясом, побежал к Алфрику и забился под его стул.
– Да, Джафа спросил спокойно, вовсе не собираясь затевать ссору, – повторила старая ведьма. – Но сэр Равен вновь сказал: отдайте мне Руби. А затем сказал, что он заберет с собой и Агнес, дочь Джафы. И вот только тут Джафа вспылил… Агнес пришла вместе со мной, она подтвердит, что я говорю правду.
Старуха обернулась, схватила за руку блондинку с выпученными глазами, примерно моего возраста, но раза в два толще меня и вытолкнула ее вперед. Пожалуй, сэр Равен поступил бы разумнее, если бы не стал красть эту безобразную толстуху.
Агнес стояла перед моим отцом, сжимая окровавленную сорочку. О, это было уже совсем излишне!
Толстуха всхлипнула:
– Ваша милость, когда сэр Равен сказал, что он заберет с собой меня, Джафа вытащил свой нож и ответил: «Может быть, вы и высокого происхождения, но я не позволю вам и волоска тронуть на голове моей дочери». Так в точности он и сказал. Пусть боги покарают меня и моих родных до пятого колена, если я хоть словечко соврала!
И тут снова начала бубнить старуха:
– Все произошло, ваша милость, гораздо быстрее, чем мы вам рассказываем. Ну просто, в мгновение ока. Джафа бросился на сэра Равена – и тотчас упал, пронзенный мечом в грудь.
Едва старуха закончила свой рассказ, вперед выступил какой-то крестьянин и повторил все от начала до конца – почти слово в слово. За ним ту же самую историю рассказали еще пять человек. Ну, чистый спектакль, честное слово!
Красный, как помидор, отец слушал их вне себя от ярости. Бригельм – на всякий случай – стоял рядом с ним. Алфрик раздраженно пинал лежащего бульдога.
– Даю вам слово рыцаря, – сказал отец, сжимая рукоять меча, – когда я изловлю этого негодяя, он понесет заслуженное наказание.
Ну и спектакль закончился, как обычно: крестьяне кланялись, отступая задом и проливая слезы благодарности.
Когда они ушли, отец повернулся к Алфрику:
– Посмотри мне в глаза, сын!
Я снова уткнулся носом в книгу. И весь обратился в слух.
– Не знаю, насколько во всем этом виноват ты, Алфрик, и ты, похоже, сам этого не знаешь. Возможно, я наказал тебя слишком мягко, но да простят меня боги, ибо я ошибался не по злому умыслу. Я и сам виноват отчасти, так как я забыл об ответственности, которую возлагает на себя хозяин по отношению к гостю. Я не знаю, чье здесь предательство. Но учти: в прежние времена не было наказания более сурового, чем наказание за предательство.
Отец встал с кресла и в свете солнечного утра он показался мне необычайно прекрасным. О, когда-то, еще до того, как родились мы, он слыл самым красивым в Кастлунде рыцарем! А состарившись, он уединился здесь, в своем замке, в захолустье. Но сейчас… сейчас к нему словно снова вернулась молодость и красота!
И каким решительным выглядел он! Честное слово, спроси он меня сейчас о той злополучной ночи, и я рассказал бы ему все. Все начистоту. Без утайки. Хотя отец, узнав правду, и наказал бы меня куда как сурово.
Но отец не стал меня ни о чем спрашивать. Он снова повернулся к Алфрику:
– Ты совершил проступок, который привел к ужасным последствиям. И тебя следует судить по законам рыцарства, – хотя ты даже не оруженосец. Но ты – сын рыцаря!
Отец долго ходил по залу, время от времени бормоча:
– Да, да, у меня нет иного выбора…
Затем он остановился и поднял меч острием вверх.
Голос его зазвучал так, что у меня мурашки побежали по телу:
– До тех пор, пока не будет изловлен вор, похитивший доспехи сэра Баярда Брайтблэда, рыцаря Соламнии, и не будут прояснены все обстоятельства данной кражи, я заключаю своего старшего сына Алфрика Пасвардена в тюрьму. – Потом он сказал менее торжественно: – Я очень надеюсь, что ты, Алфрик, осознаешь свою вину и раскаешься в своем поступке, который запятнал и нашу фамилию, и честь всех соламнийских рыцарей.
Я был просто восхищен отцом! Я никогда-никогда не видел его таким!
Бригельм стоял рядом с отцом, пожимая плечами и устремив свой взор ввысь.
А Алфрик… Алфрик вдруг рассмеялся! И снова пнул бульдога ногой – тот заскулил и побежал, ища у него защиты, к Бригельму. Но вскоре, наконец-то поняв, что отец не шутит, Алфрик перестал смеяться. Заикаясь, он начал что-то мямлить в свое оправдание.
Отец пристально смотрел на своего первенца, своего наследника.
– Если бы ты, Алфрик, только знал, как тяжело мне сейчас, то уже это одно было бы для тебя суровым наказанием. Но…
– М-м-м-н-е-е-е… – как-то гнусаво проблеял брат. Бульдог с недоумением взглянул на него.
– Но у тебя, мой сын, понятия о чести и достоинстве не больше, чем… чем… – он запнулся, подыскивая сравнение, и наконец, указывая на бульдога, который в испуге прижался к ногам Бригельма, произнес: – чем у собаки.
– М-м-м-н-е-е-е… – вновь только и смог повторить Алфрик.
А мне стало смешно. И я хихикнул.
Отец тотчас гневно обернулся ко мне. О, в тот миг я, кажется, мог понять, что чувствовали люди Нерака, глядя на него во время сражения на перевале Чактамир!
– Я вижу, – ледяным голосом сказал отец, – что моему младшему сыну чрезвычайно весело. – Он снова повернулся к Алфрику: – И чтобы тебе не было очень уж скучно сидеть одному, вместе с тобой посидит и наш весельчак Гален. А там мы еще поглядим, на ком из вас двоих лежит большая вина.
– Но отец!… – взмолился я с неподдельным испугом.
Мы останемся в темнице один на один – Алфрик и я! Я же не выйду оттуда живым!
– Отец! Отец!
Но ответом мне было молчание.
В темнице пахло плесенью, от дубовых бочек, стоявших в углу, несло прокисшим вином.
Я прижался к стене – как можно дальше от Алфрика. Я хотел жить. Я хотел выжить! О, и дернула же меня нелегкая захихикать!
Отец вместе с Бригельмом и Гилеандосом все еще стоял у двери. Бригельм держал лампу – тусклый свет едва-едва освещал подземелье.
– Дважды в день вас будут кормить, – сказал отец. – Каждое утро вам будет разрешена прогулка на заднем дворе замка.
Надеюсь, заточение послужит вам хорошим уроком и научит вас уму-разуму. Если этого не сумел сделать я. Или ваш учитель Гилеандос.
Он замолчал и отступил в тень. Теперь я мог видеть только Бригельма – он смотрел на меня печально и сочувственно. Казалось: если бы он мог, он поменялся бы со мной…
Тут из темноты послышался голос отца:
– Я разочаровался в вас обоих, дети мои. Но надеюсь и верю, что вы в конце концов осознаете свою вину.
Затем дверь закрылась. Мы с Алфриком остались одни, в кромешной тьме.
И в этом жутком мраке я услышал: Алфрик медленно идет ко мне…