Я больше не верю курсиву – Уильям Гибсон

Сборник эссе известного писателя-фантаста. Ну, как сказать, эссе… )) По факту здесь солянка сборная – и статьи для каких-то специализированных журналов по тому или иному случаю, и тексты выступлений на разных конференциях, и предисловия к каким-то книгам… Все равно было очень интересно.Автор пишет кратко, но выразительно. Интересный способ мышления… Способность отмечать что-то непривычное, необычное во всем известных предметах и явлениях. Смотреть на мир под оригинальным углом. Понравилось. Заинтересовало. ))По существу, с этой книжкой у меня получилось интересно – вот если сравнивать с похожим сборником Терри Пратчетта, так там я взялась читать, зная автора, то есть, его книги – я не все прочитала, но сколько-то. И мне было интересно, как выглядит Пратчетт в качестве самого себя, не в художественном тексте, а так. А тут я берусь читать, хотя автор мне неизвестен – ну, то есть, я знаю, конечно, что это писатель-фантаст, но я его еще не читала… )) Все собираюсь… А сейчас, после такого завлекательного чтения мне уже очень интересно, что же он пишет в своих книгах. Надо активизировать усилия! )))А может, даже что-то и читала. Вроде в 90-е что-то издавали… Не помню. Ничего не отложилось. «Мона Лиза овердрайв» вроде я читала. Не поняла ничего. Ну, тогда я даже компьютеров в глаза не видела. )) Может, стоит сейчас еще раз попробовать. Может, будет понятнее. А может, перевод тогда был не очень… (заглядывая на LiveLib – а вон пишут, что это вообще последняя часть трилогии – ну, ясное дело, при таком чтении мало что в принципе можно понять. ))) )В общем, знакомство получилось удачное и тянет его продолжить.

«В этом, я думаю, заключена большая часть обучения писательству. Мы должны учиться писать книги, но прежде в той или иной степени должны были научиться их читать. Я убежден, что нас как писателей формирует не столько любовь к определенным авторам, сколько общий читательский опыт. Учась писать, мы учимся слышать собственное приобретенное чутье, основанное на удовольствии (или наоборот), которое получали от книг. Речь не о прямом подражании, скорее о личной микрокультуре.»

***

«Вокруг фантастики давно образовался компостный слой фэнзинов в несколько поколений толщиной, этакий бумажный интернет.»

***

«Любая книга возникает на пересечении подсознания автора с реакцией читателя. Так же и творческий путь писателя: он борется с мешаниной своих мыслей, выстраивая из них некое говорящее устройство. Однако пока диалог с читателем не начался, автор не узнает, что же именно говорит его детище.»

***

«Если вспомнить историю человека как биологического вида, то почти на всем ее протяжении мы не могли слышать и видеть мертвых. Мало кто понимает важность этого обстоятельства. Сегодня мы видим (пусть несколько упрощенно), как жили люди сто лет назад. В немой кинохронике перед нами предстают не просто те, кто давно умер, а те, кому в двадцатые годы было лет семьдесят или восемьдесят. Эти люди несут на себе отпечаток войны Севера и Юга и даже более ранних событий. Представьте, что нам показали бы немой фильм про дебаты между Линкольном и Дугласом или про революцию 1848 года. Если как следует подумать, последствия этого чудесны едва ли не в религиозном смысле слова.»

***

«Если долго и с любовью полировать ботинки специально завезенным идеальным средством, то они образуют собственную вселенную, превращаясь в блестящую сферу бесконечной глубины. Так же и жизнь, прожитая в молчании, превращается в сферу – иную, но столь же совершенную.»

***

«Любая теория заговора… скрытый, глубинный мировой порядок в описании неминуемо оказывается проще, чем лежащая на поверхности реальность, за которой он якобы стоит. Теории заговора и оккультизм влекут нас потому, что эти модели мироустройства понятнее, чем собственно мир, – поэтому, при всей своей мрачности, они пугают нас меньше.»

***

«Коллекционер-ценитель цифрового века охотится уже даже не за вещами, а за информацией. В мире постмодерна каждый из нас – составитель коллекции, хотим мы того или нет.»

***

«Механические часы – совершенно ненужная штука. „Свотч“ или „Касио“ куда практичнее, а дорогие модели швейцарских часов стоят сегодня как автомобиль. Однако у механических часов есть свойство, которое мой друг назвал „эффектом тамагочи“. Их бесполезность – особого рода. Они требуют заботы – и этим радуют своего хозяина. К тому же винтажные механические часы – любопытнейшие ископаемые доцифровой эпохи. Это всегда крохотный мир, миниатюрный механизм, состоящий из множества движущихся деталек. Да-да, они движутся, а значит, часы в каком-то смысле живые. У них бьется сердце. Они точь в точь как тамагочи реагируют на „любовь“, которая выражается в оплате дорогостоящих услуг часовщика.»

***

«Все же удивительное это дело – увидеть что-то впервые в жизни. Сегодня такого потрясения от новизны уже не ощутишь. Теперь мы знаем, как выглядит вещь, раньше, чем столкнемся с ней в реальности (а то и раньше, чем ее изобретут).»

***

«Сегодня над витринами магазинов бдительно склонились угловатые камеры наблюдения. Оруэлл при их виде наверняка вспомнил бы Иеремию Бентама – философа-утилитариста, теоретика пенитенциарной системы и духовного отца всеобъемлющей сети наблюдения. Я же подумал о вещах куда более странных. Мне показалось, что у улицы развился собственный орган восприятия, необходимый для какого-то особого проекта, о котором разработчики системы видеонаблюдения даже не задумывались.»

***

«Значение любой информации всегда связано с контекстом, а выводы зависят от интерпретации. Эпоха информационной прозрачности будет эпохой бесчисленных точек зрения вкупе с дезинформацией, теориями заговора и привычным безумием. Мы будем раньше обо всем узнавать, но едва ли это поможет нам скорее прийти к общему мнению.»

***

«Я родился в 1948 году и не помню жизни без телевизора, хотя должен был ее застать. Смутно припоминаю, как в доме появился темно-коричневый предмет мебели с прочными бакелитовыми ручками и экраном, как у сегодняшних ноутбуков. Сначала показывали только „снег“, а по ночам похожую на мишень настроечную таблицу – ее-то тогда многие и смотрели. Бродя в интернете, я вспоминаю те времена. Мне кажется, всемирная паутина с ее скромными чудесами – не более чем настроечная таблица для той полноценной информационной среды, которая появится в XXI веке. Впрочем, я даже близко не представляю, что это будет за среда.»

***

«Раньше телевизор и правда был неким видом отдыха. В наш гиперинформационный век начинаешь воспринимать его как своего рода работу. Мы, постиндустриальные продукты информационной экономики, все явственнее ощущаем свое предназначение: усваивать информацию. Самосознание у нас приняло крайнюю форму. Мы смотрим за тем, как сами смотрим. Смотреть просто так, не прикрываясь щитом иронии, – непростительная наивность.»

***

«… Человечество выращивало себе общую нервную систему, которая давала неслыханные доселе возможности: видеть на огромном расстоянии, смотреть в прошлое и слышать, что говорят мертвые.»

***

«Для фантастов киборг был натуральной химерой из плоти и металла. Настоящим же киборгом оказалась распределенная нервная система человечества: кино, радио, телевидение и связанный с ними перелом в восприятии – столь резкий, что мы его пока толком не осознали. Смотря телевизор, мы становимся ипостасью электронного мозга. Этот мозг нас дополняет. Когда смотришь что-то очень увлекательное, чтобы отключиться от внешнего мира, не нужно специального шлема. Он появится сам. Ты и так в нем. Когда смотришь что-то очень интересное, ничего другого не видишь. Физический союз человека и машины, который давно предрекали и которого так опасались, возник много лет назад, просто мы его не замечаем.»

"Я больше не верю курсиву" Уильям Гибсон.Сборник в котором собраны статьи и эссе для Wired, The New York Times Magazine, Rolling Stone и прочих менее известных изданий, так же тут присутствуют его речи со всеразличных выступлений и симпозиумов, рецензии и предисловия к разнообразным произведениям как литературным, так и музыкальным. Затронуты всеразличные области человеческой(и не только) жизни – история, кино, музыка, литература, фотография, города и страны, технологии, прошлое, настоящее, будущее и Будущее. Ну и немножко рассказывает о себе, как докатился до жизни такой, что его вдохновляло и вдохновляет, что пугает и чего он не понимает…Книга интересна тем, что тут мы знакомимся с самим автором, его образом мышления, мыслями и тараканами, мечтами и страхами. Гибсон предстает перед нами не как автор и отец «киберпанка», а как обычный человек со своими загонами и бзиками, своим взглядом на мир и его содержание. (Кстати, насчет отца киберпанка – не он первый в этом жанре, он просто первый кто употребил в своих произведениях слово под кодовым названием «киберпространство», ну и вообще стал популяризатором этого жанра). И хотя статьи эти на всеразличные, казалось бы, зачастую никак не связанные между собой темы, объединяет их одно – во всем виноваты новые технологии и зачастую технологии приводят совершено не к тому, чего от них ожидали их изобретатели. Это не плохо и не хорошо. Просто они эволюционируют сами, не зависимо от желаний и целей своих создателей. И все не так страшно, как может показаться на первый взгляд или как казалось антиутопистам прошлого. Все гораздо страшнее и при этом совершено обыденно…12 виртуальных реальностей из 10 наскальных рисунков

Книга «отца киберпанка» Уильма Гибсона «Я больше не верю курсиву» содержит разные статьи, эссе и выступления, написанные автором в течение его творческой карьеры. Не могу удержаться от сравнений со свежепрочитанным аналогичным сборником Хидео Кодзимы, и не в пользу канадского писателя.

Японец рассказывал о книгах в основном через истории своих ассоциаций, какие-то жизненные случаи вокруг произведений и впечатления, его мнение звучало очень деликатно и воспринималось бесспорно исключительно как нечто личное. Гибсон же открыто высказывает свои субъективные ощущения и ставит точку. Да, разумеется, формат эссе предполагает субъективность, читатель отлично понимает, что всё написанное автором – его персональное мнение, а не факт объективной реальности, но тем не менее меня почему-то покоробил безапелляционный стиль изложения. Вероятно, из-за контраста с только что прочитанным сборником Кодзимы, который скорее вел диалог, в то время как Гибсон явно читает лекцию. Головой я понимаю, что писатель высказывает свои мысли, но это не ощущается в восприятии.

Сами статьи больше будут понятны и интересны тем, кто хорошо знаком с творчеством автора, поскольку они нередко содержат отсылки и разъяснения того, что представлял Гибсон при их написании. Мне же, поскольку я не являюсь фанатом данного писателя, к середине книге надоело продираться через истории о том, как автор видит мир.

Думаю, книга ориентирована и будет интересна только поклонникам Уильяма Гибсона.