Осквернитель праха – Уильям Катберт Фолкнер

Можешь ли ты рассчитывать на справедливое и основательное расследование преступления, в котором тебя обвиняют, если ты являешься шестидесятилетним негром и всю свою жизнь до этого дня прожил на американском Юге ? И хотя на дворе двадцатый век, и еще во второй половине девятнадцатого в стране были приняты поправки к Конституции, гарантирующие равенство граждан вне зависимости от цвета кожи и запрещающие в связи с этим принимать дискриминационные законы в отношении какой-либо категории населения, многое ли это меняет в положении негра, живущего в округе Йокнапатофа в Джеферсоне ? Есть убийство и есть подозреваемый, тот самый негр Лукас Бичем, только не стоит обманываться, что это будет чистой воды детектив. По сути это фон или средство рассказать о важных вещах, попробовать всколыхнуть застоявшуюся воду общества и вновь посредством мыслей и рассуждений своих героев озвучить то, что волнует самого автора, и в первую очередь, расовая дискриминация, когда людям не так важна справедливость и чтобы виновный получил по заслугам, а согнуть негра и заставить его снова почувствовать, что он не ровня белым, вот что заботит их, вот ради чего они съезжаются к тюрьме, когда самосуд и линчевание в пору принятых поправок все еще живо и не преследуется по закону. В очередной раз ( если вспомнить прочитанный до этого роман Шум и ярость ) Уильям Фолкнер использует прием «потока сознания.» Главным действующим лицом романа является он, шестнадцатилетний подросток, чье имя фигурирует от силы один или два раза, но его помещение в центр истории помогает нам следить за её развитием и быть вместе с ним там, в округе Йокнапатофа. Мы одновременно следим за происходящим его глазами и напрямую участвуем во всем происходящем. Вместе с ним испытываем все чувства, обуреваемые им, от стыда за собственное , когда-то испытанное превосходство над черномазым до понимания людских настроений, обуреваемых жаждой крови. Многое из того, что должен вынести из всей истории он сам понять ему и нам помогает его дядя, адвокат. В беседах с ним поднимаются вопросы не только расовой дискриминации и единства народа, неравнодушия окружающих друг к другу, но и подвергается осмыслению христианская заповедь «не убий.» Вообще, в их беседах сосредотачиваются основные мысли романа, хотя порой уследить за мыслью стоит некоторых усилий, потому что начало и конец её могут растянуться на страницы. Но оно того стОит, ведь все здесь взаимосвязано и каждое слово цепляет за собой следующее, чтобы чья-то мысль или воспоминание помогли нам сориентироваться в происходящем, осмыслить его и принять мысль о том, что только отказ от устаревших устоев поможет обществу двигаться дальше .Как итог, получилась мощная и запоминающаяся книга, рассказывающая немного непривычно, но очень интересно о самых разных вещах, от глобальных, имеющих значение в масштабах страны, государства, до личных вопросов каждого человека. И порой каким-то штрихом, словом автору удается передать чувства и настроения героев романа и дать почувствовать это читателю.

Наконец-то можно вздохнуть. Странными путями провидение свело меня с книгой. Аннотация выглядела вполне безобидно – в стиле «Убить пересмешника». И от Фолкнера я не ждала ничего страшного и никаких подлостей.

Сама история – как детективная, так и околокультурная – вполне себе неплохая, простенькая. Меня встретил американский Юг в тот момент, когда рабство отменили, а что с этим делать – еще не придумали. Мне бросилась в глаза цитата Он – негр, а твой дядя мужчина.... Ага. Нечасто теперь такие пассажи встретишь. Его бы линчевали без суда и следствия, если бы ему не поверил мальчишка и не завертел следственную машину. Очень забавным был эпизод, когда команда спасения врывается к шерифу, чтобы рассказать об уликах, а шериф – огромный, заспанный, не до конца одетый – в четыре утра готовит им завтрак. Напомнил эпизод из «Бриллиантовой руки», где Горбункову готовил завтрак милиционер. Непривычные женские персонажи – такие себе дамы Юга сродни Энни Оукли. Которые, даже когда их грабят, говорят: «И этими губами ты потом придешь и поцелуешь свою маму?». И зацепили рассуждения о судьбе Юга, роли Юга, истории Юга. Очень мне понравилось определение национальный культ утробы. Мой преподаватель по лингвострановедению называл это american dream, а если вольно интерпретировать на русский язык: «Чтоб у нас все было, и нам за это ничего не было». Забавные рассуждения о роли автомобиля в жизни американца и роли собственности вообще. По итогу убийцу вроде вычислили – но вот поймали ли…

Просто дело не в этом. Да – я не совладала со стилем. Он – такой странный, витиеватый, кучный. Я к такому не привыкла. Меня еще на переводе учили – не зацикливайтесь на слове, прочитайте весь абзац и хотя бы предложение, чтобы вникнуть. И я читаю. И читаю. И читаю. Сто страниц, двести страниц, триста страниц (электронных – сама книга небольшая) – а негр все сидит в тюрьме и ждет линчевания. Некоторые мысли повторяются, как мантры – «Они сбежали» дядя повторил раза 3-4, если не 10. Так много слов, и они кружат, кружат… Да что это я – за это Нобелей дают, Букеров дают – а мне точки подавай. Южная готика – густая, как южная ночь. Как автор сам написал фантасмагорическое кругообращение. Как, а! Видимо, нужно читать каким-то другим органом и позволить ввести себя в транс. А я сопротивляюсь.

Вот такой у меня получился опыт. Восхищаюсь и преклоняюсь перед людьми, которые взращивают в себе навык чтения трудных, длинных, необычных книг. Это действительно читательская работа. Я только освоила нелинейное повествование и пока не готова к стилистической феерии. Ну а детективная история и рассуждения о роли Юга – зацепили. Подходить к книге лучше подготовленными морально и читательски.

Что сказать, Фолкнер – гений. Его «Шум и ярость» мне не удалось полюбить, пусть я и оценила непростой слог автора, но «Осквернитель праха» – это восторг безо всяких «но». Хотя восторг – не самое здесь подходящее слово, скорее немое восхищение перед писательской мощью и попытка осмыслить его мысли и до конца впитать в себя этот тяжеловесный и до предела сгущённый стиль.Фолкнер безжалостен. Не размениваясь на экспозицию, он сразу швыряет читателя в липкую и душную атмосферу своего романа. Он вскрывает самосознание южан, вытаскивая наружу их страхи, их жестокость, их веру, их терпение и их отчаянное сопротивление. Юг цепко держится за свои порядки, за свои традиции не потому даже, что они так уж ему дороги, а потому что они всё, что у него есть. Они – это он. Они – смысл его существования, основа его самоопределения. И даже те, кто понимают, что нужно меняться, что существующий порядок вещей ненормален, всё равно по-своему его поддерживают.Вот теперь и мисс Хэбершем повторяет и говорит то же самое, и он подумал, что на самом деле это вовсе не бедность, не скудность словаря, а так оно получается прежде всего потому, что умышленное, насильственное уничтожение, стирание с лица земли человеческой жизни само по себе так просто и окончательно, что разговоры, возникающие вокруг этого, которые замыкают, обособляют и сохраняют это в летописи человеческой, должны быть неизбежно просты, несложны и даже почти однообразно повторяться, а во-вторых, потому, что в более широком, так сказать обобщенном, смысле то, что по-своему повторила мисс Хэбершем, – это сущая правда, даже никакой не факт, и, чтобы выразить это, не требуется никакого многоглаголья, ни оригинальности, потому что правда – это всеобщее, она должна быть всеобщей, чтобы быть правдой, и не так уж ее много надо, чтобы уцелело нечто такое небольшое, как земной шар, и чтобы всякий мог узнать правду; надо только остановиться, помолчать, выждать. – Лукас знал, что на это может пойти мальчик или вот такая старуха, как я, кому не важно, есть ли там доказательства, правдоподобно ли это. Мужчины, такие, как твой дядя и мистер Хэмптон, им ведь уж так давно приходится быть мужчинами, им так давно некогда.