Многообразие религиозного опыта. Часть первая – Уильям Джеймс

I am neither a theologian, nor a scholar learned in the history of religions, nor an anthropologist. Psychology is the only branch of learning in which I am particularly versed. To the psychologist the religious propensities of man must be at least as interesting as any other of the facts pertaining to his mental constitution.

Когда случается, что ваша встреча с книгой происходит именно тогда, когда вы в ней нуждаетесь и когда вы созрели для того, чтобы максимально возможно ее воспринять, когда книга эта мудра, интересна и содержательна, тогда процесс чтения вызывает восторг и встреча с книгой становится незабываемой.Эта книга пришла ко мне именно в такой момент, и расставила многие точки над "и".Знаменитый американский психолог и философ конца 19 – начала 20 века Уильям Джеймс, старший брат моего любимейшего писателя Генри Джеймса, был в 1901 году приглашен в Эдинбургский Университет для чтения курса лекций. Уже само по себе это событие было замечательным, так как это был своего рода прецедент, до этого знаменитые философы-шотландцы ездили с лекциями в Америку, а не наоборот. Так что сам факт приглашения был знаком признания огромных заслуг и выдающихся достижений Джеймса. Я очень хорошо запомнила, как в начале первой лекции он говорит о том, какая это честь для него читать лекции в колыбели великих философов.Когда вскоре лекции вышли в книжной форме, успех их был ошеломляющий.

Джеймс в этих лекциях говорит о психологии религии, говорит очень умно и интересно, очень убедительно и, как мне кажется, правильно, причем не только о религиозном опыте отдельной личности, но и о психологии различных религий и в разные времена.Удивительно, что поднимая серьезнейшие вопросы, Джеймс отвечает на них в очень доступной, понятной и прозрачной форме. Лекции написаны легким, интересным и даже поэтичным языком, очень логично построены, очень легко читаются и некоторые места просто вдохновляют. Книга помогла мне понять связь между философией, психологией и религией, понять, по-существу, некую психологическую основу религиозного и философского опыта человечества. Этого понимания мне очень не хватало, к моменту чтения книги накопилось много вопросов, ответы на которые я в ней нашла.Кстати, именно Уильяму Джеймсу принадлежит ставшее знаменитым и очень распространенным понятие «поток сознания», это он впервые ввел его в употребление.Ну и как большая любительница различных списков для чтения, я не могу не упомянуть, что эта книга входит в список 100 лучших нехудожественных произведений издательства Modern Library и занимает в нем почетное 2 место.Were one asked to characterize the life of religion in the broadest and most general terms possible, one might say that it consists of the belief that there is an unseen order, and our supreme good lies in harmoniously adjusting ourselves thereto.

Начинала читать я эту книгу с некоторым опасением, заканчивала с некоторым разочарованием, а когда дочитала, стало мне смешно: чего же еще можно ожидать от основателя прагматизма? )) Конечно, он будет и к религии подходить как прагматик: полезна она для психического здоровья, раскрытия новых горизонтов души, преодоления жизненных трудностей, ухода от меланхолии и ангедонии, нахождения смысла жизни и обретение счастья и внутренней гармонии – значит, хорошая вещь. Не, я с этим даже и не спорю, но читать про это немножко смешно.Много там интересных психологических наблюдений о различиях в вере прошлых и нынешних людей, о проблемах, связанных с нынешним воцарением научного знания, о роли разума в религии; о том, что религия при получении господствующего положения в обществе утрачивает свое внутреннее содержание; что воинствующий атеист «верит в Не-Бога и поклоняется ему»; что атеизм или определенный тип веры могут быть следствием состояния печени; что религиозные настроения северных народов более пессимистичны; что преследование инакомыслящих «выражают собой не религиозность преследователей, а скорее древний инстинкт вражды ко всему новому, первобытное стремление к драке, … ненависть к чужому, к выходящему из ряду», и «религиозность в данном случае – лишь маска, за которой скрывается первобытный инстинкт дикаря»; что «плоды святости могут быть лишены всякой цены, если на них лежит печать убогости интеллектуального развития»; что Библия еще не перестает быть Откровением из-за наличия в ней человеческого элемента; что абстрактное богословие имеет к «живой религии» мало отношения, итп. Или такое: Я не питаю никакого пристрастия ни к сомнениям, ни к беспорядку. Я только боюсь потерять истину, остановившись на уверенности, что обладаю ею вполне. Или еще: «у Океана много имен, смотря по тому, какие берега он омывает». Но мне интереснее всего в этой книге показались приводимые автором примеры в виде довольно обширных цитат из разных христиан, описывавших свой религиозный опыт, средневековых и нового времени. Особенно поразительны некоторые рассказы – например, о том, как всякие «еретики» нового времени, преследуемые официальной церковью, во время мучений чувствовали не боль, а блаженство (т.е. абсолютная параллель с рассказами о древних мучениках). О православной традиции Джемс не имеет вообще никакого понятия и не упоминает ее (в чем, я считаю, большой недостаток книги), все примеры у него из жизни католиков и протестантов. Ну что ж, я только лишний раз убедилась, что католическая святость имеет ярко выраженный психопатический тип. Смешно, но православное миросозерцание, пожалуй, ближе к протестантам или вообще к стоикам, хотя и тут далеко не все общее, разумеется. Но вот все эти католические экстазы и восторги, которыми наполнены примеры в книге, в конце концов начинают просто утомлять. Впрочем, надо сказать, современная «православная духовность» в этом смысле зачастую гораздо ближе к католической, всякой психопатии пруд пруди, разве что стигматов еще нет в практике.Занятно и то, что для Джемса Марк Аврелий и другие стоики «слишком холодны», а вот психопат Фома Кемпийский – высокое выражение христианской религиозности. Лично я-то предпочла бы компанию Аврелия, однозначно )) Но, впрочем, чего ж еще от Джемса ожидать, если он и саму религию определяет как «повышенные эмоциональные переживания» и «восторженное настроение». Не, я не отрицаю, что в определенные моменты бывает и такое, но сводить к этому религию вообще это хмммм. Равно как и говорить о «высших страстных проявлениях религиозной веры».Дальше…С другой стороны, читаешь про все эти пароксизмы осознания своей греховности, борьбу со страстями и пр., и понимаешь, что все это и нам знакомо, такого и в православии всегда было полно, так что без психопатов и там не обходилось, и многие таковые психопаты и лица, которых мучили разные внутренние разрывы и надрывы, стали в итоге нашими святыми. Ну, это как бы еще «не страшно» – в конце концов, почему бы не стать святым даже и психопату, но Джемс в итоге приходит к выводу, что если действительно существует нечто, дающее сверхчувственное знание о некой высшей реальности, то нет ничего невозможного в том, чтобы именно невропатический темперамент был одним из основных условий для восприятия такого знания. Типа, хочешь получить высокий религиозный опыт – стань психом. Уравновешенный человек не способен к восприятию религии в полноте. Как замечает Джемс, Если человек принадлежит к числу страждущих душ, то он создает себе религию, обещающую освобождение и спасение; но станет ли человек, обладающий душевным здоровьем, так много думать о спасении? Я с этим последним высказыванием даже и соглашусь, но вот с тем, что религиозная жизнь возможна только на грани или за гранью психопатии, согласиться трудно. Определенный тип религиозной жизни – о да, но не вся она вообще.В конечном же итоге Джемс так и не приходит к определенному выводу насчет того, что такое Бог – то ли это действительно некий Бог, то ли это просто та часть нашего поля сознания, которое шире «обыденного сознания», то, что называют подсознательным. …я считаю возможным высказать, как гипотезу, предположение, что, чем бы ни было в потустороннем то «нечто», общение с которым мы переживаем в религиозном опыте, – по эту сторону оно является подсознательным продолжением нашей сознательной жизни. Исходя, таким образом, от признанного психологией факта, как от основания, мы не порываем нити, связующей нас с «наукой», – нити, которую обыкновенно выпускает из рук теология. Наряду с этим, однако, оправдывается утверждение теологии, что религиозный человек вдохновляем и руководим внешней силой, так как одним из свойств подсознательной жизни, вторгающейся в область сознательного, является ее способность казаться чем-то объективным и внушать человеку представление о себе, как о внешней силе. В религиозной жизни эта сила кажется «высшей», и так как (согласно нашей гипотезе), вторгающиеся силы суть главным образом высшие свойства тайников нашего духа, то чувство общения с потусторонней силой содержанием своим имеет не нечто кажущееся, но действительно существующее.

Я думаю, что такой подход к человеческой душе является наиболее целесообразным для науки о религиях, так как предоставляет возможность согласовать различные точки зрения. Тем не менее это только подход, и трудности встанут перед нами сейчас же, лишь только мы сделаем первые шаги в этом направлении и поставим вопрос: куда заводят нас запредельные области нашего сознания, если мы погрузимся в самую глубину их? В ответах на этот вопрос начинают сказываться индивидуальные религиозные убеждения («сверх – верования»), – эта надстройка над непосредственной верой: сюда привносят свои разноречивые монистические толкования и мистицизм, и воззрения, внушенные обращением, и ведантизм, и трансцендентальный идеализм, утверждая, что конечное "я" человека воссоединяется с абсолютным "я", ибо конечное "я" всегда было едино с Богом, тожественно с мировой душой.

Пророки различных религий подходят к этому вопросу каждый со своими видениями, ниспосланными свыше вещаниями и откровениями, и каждому кажется, что эти откровения, вещания и видения подтверждают именно его веру.

Те из нас, кто лично не одарен этими откровениями, должен стать вне этих споров и, по крайней мере в настоящее время, признать, – что эти откровения, порождая собою несовместимые друг с другом богословские учения, нейтрализуют одно другое и не дают определенных результатов. Если мы последуем за каким-нибудь из этих учений или станем на сторону философской теории и признаем монистический пантеизм без мистической окраски, то мы поступим совершенно произвольно и создадим себе религию, руководясь только личными склонностями. Среди этих склонностей решающую роль играют интеллектуальные предрасположения. Несмотря на то, что религиозный вопрос есть вопрос жизни, вопрос о том, жить мне или не жить в единении с чем-то высшим, (единении, которое дается мне, как дар), все же тот духовный подъем, в котором этот дар только и представляется реальным, зачастую не возникает в человеке до тех пор, пока он не обретет некоторых особенных «сверх-верований», соответствующих его природным интеллектуальным склонностям.

Таким образом интеллектуальные элементы имеют большее значение в религиозной жизни; это значит, что индивидуальные «сверх – верования» совершенно необходимы во многих отношениях и что мы должны внимательно и терпимо относиться к ним, пока они сами не проявят нетерпимости к окружающему. Как я уже имел случай говорить, самым интересным и ценным в человеке являются именно эти сверх – верования. Если оставить в стороне эти индивидуальные элементы и ограничиться только тем, что имеет всеобщее значение и общий характер, то мы должны будем признать, что сознательное "я" человека является непосредственным продолжением более широкого по объему "я", которое в критические моменты порождает спасительный опыт и дает положительное содержание религиозному переживанию, а это последнее, думается мне, совершенно и объективно истинно во всем своем действительном объеме. И после всего этого он заявляет, что религия хороша и сама по себе, как полезное расширение духа в области бессознательного, а верить при этом в бессмертие или нет – мол, не так и важно. Раз религия приносит конкретному человеку практическую пользу в здешней жизни, то тем она и хороша. Я бы его спросила: если все равно умрешь, то нафига все эти «обновления духа» и пр.? такое же бессмысленное занятие, как многие другие – или, скорее, такое же (но не более) осмысленное: кому что нравится – одним религия, другим научный поиск, третьим секс и жареная курица… В общем, надо сказать, все-таки эта книга, хоть и написана всего 100 лет назад, – произведение прошлого. Гроф мне понравился гораздо больше. Говоря совсем в общем, у Джемса путь к высшим состоянием сознания пролегает через психопатию, у Грофа – через ее преодоление и гармоничную жизнь. Джемс тоже пишет про достижение гармонии, но все-таки у него выходит, что наивысшая религиозность это когда ты сначала хорошенько психанешься на почве собственных грехов и мирового зла, испытаешь кучу эмоций, в т.ч. неприятных, а потом выйдешь к религиозному счастью, которое в итоге тоже состоит во многом из эмоций и восторгов бытия… В общем, психопатия никуда не исчезает, а только преобразуется, сублимируется или как бы ни назвать; Джемс называет таких людей «дважды рожденными» (в отличие от «единожды рожденных» людей с изначально гармоничным взглядом на мир и нежеланием видеть в нем зло и страдание). Гроф бы назвал их жертвами БПМ 2 и 3 )) Вообще, Джемса после Грофа занятно было читать – те вопросы, на которые уже есть теперь ответы и получше.

Эта одна из тех самых книг, наткнувшись на которую, ты думаешь, что вселенная подмигнула тебе. По нитке с каждой эпохи и с каждого уголка планеты Джемс своими руками создает evidence og god. Он сумел проникнуть в самые глубины человеческого подсознательного, где достаточно покопавшись, он извлёк на свет и облек в слова тот самый, настоящий, трансцендетный, религиозный, мистический опыт. Опыт единения со всем сущим. Опыт проникновения в таинства бытия. Фундаментальный труд, объединяющий в себе анализ личных религиозных переживаний святых мистиков вроде Святой Терезы, легендарного Александра Михайловича Толстого, до самых обычных никому не известных людей.

Уникальная попытка вычленить постоянную, т.е. обозначить границы религиозных переживаний, их сущность.

Шах и мат атеисты.