Уилки Коллинз
Мертвая комната
Глава II
Дитя
Сара Лисон повернула ключ в двери своей спальни и поспешно вынула листок из корсета, вздрогнув, будто одно прикосновение причинило ей боль. Она положила его на туалетный столик и устремила взгляд на начерченные строки. Сначала они плыли и смешивались между собой. Сара на несколько минут закрыла глаза руками, а затем снова посмотрела на письмо.
Теперь буквы были четкими, яркими и, как показалось Саре, неестественно крупными. Сначала шло обращение: «Моему мужу», – потом первая строчка, написанная рукой ее умершей хозяйки; и все следующие строки, написанные собственной рукой Сары, и в конце две подписи. Несколько предложений, уместившихся на ничтожном клочке бумаги, который пламя свечи могло мгновенно обратить в пепел. Сара перечитывала слова снова и снова, но не дотрагивалась до листа, кроме того момента, когда следовало его перевернуть. Недвижно, молча, не отрывая глаз от бумаги, сидела Сара и, как преступник читает смертный приговор, так и она читала несколько строк, которые она и ее хозяйка написали вместе всего полчаса назад.
Секрет поразительного воздействия этого письма заключался не только в его содержании, но и в обстоятельствах, при которых оно было написано. Сара Лисон восприняла как священное и нерушимое обязательство клятву, которую мистрис Тревертон предложила под воздействием расстроенных чувств и сумбурных воспоминаний о сценических репликах. Вынужденное повиновение последней воле умирающей, загробная угроза, произнесенная в насмешку над суеверными страхами служанки, произвела тяжелое впечатление на робкую душу Сары, как приговор, который может обрушиться на нее, зримо и неумолимо, в любое грядущее мгновение.
Наконец она несколько опомнилась, отодвинула от себя письмо и поднялась, на мгновение замерла и оглянулась кругом, всматриваясь в пустую темноту в дальних углах комнаты.
Старая ее привычка говорить сама с собой вступила в свои права, и Сара быстро зашагала по комнате взад и вперед, то вдоль, то поперек, беспрестанно повторяя отрывистые фразы:
– Как я могу отдать ему письмо? Такой хороший господин, так добр ко всем нам. Зачем она умерла и оставила все на моей совести! Мне одной это не под силу.
Говоря эти слова, Сара машинально прибирала в комнате, хотя в ней и так все было в надлежащем порядке. Весь ее вид, все ее действия свидетельствовали о тщетной борьбе слабого ума с тяжелой ответственностью. Она переставила на камине фарфоровые безделушки; десяток раз переложила подушечку для булавок то на трюмо, то на стол, десяток раз передвинула на умывальнике кувшин и мыльницу. Несмотря на всю бессмысленность этих движений, природное изящество, ловкость и чопорная аккуратность проявлялись в ней в эти минуты, как и всегда. Она ничего не уронила, ничего не задела, шаги ее были беззвучны; одежда была в таком порядке и приличии, будто был белый день, и на нее смотрели все соседи.
Время от времени смысл слов, которые она бормотала, менялся. Сперва это были осознанные фразы, но потом они вновь увлекли ее к туалетному столику и письму. Она прочла вслух:
– Моему мужу. – Затем резко схватила письмо и уверенно сказала: – И зачем мне отдавать ему это письмо? Почему бы этой тайне не умереть вместе с ней и со мной! Зачем ему знать эту тайну? Не нужно!
Произнеся последние слова, она поднесла письмо к зажженной свече. В это мгновение белая занавеска на окне заколыхалась – свежий ветерок проник сквозь старинные, плохо прилегающие створки. Заметив это, Сара обеими руками прижала письмо к груди и отпрянула к стене. Полный ужаса взгляд ее был прикован к занавеске. Такой же взгляд был у нее, когда мистрис Тревертон угрожала потребовать повиновения и из другого мира.
– Что-то движется, – задыхаясь, прошептала она. – Что-то движется по комнате.
Занавеска еще раз медленно всколыхнулась. Пристально глядя на нее через плечо, Сара прокралась вдоль стены к двери.
– Неужели вы уже пришли ко мне? – проговорила она, не отрывая взгляд от окна, пока ее рука нащупывала ключ в замке. – Еще и гроб не сколочен, и могила не вырыта, и тело не остыло!
Она отворила дверь и проскользнула в коридор, остановилась на мгновение и снова оглядела комнату.
– Успокойтесь! – сказала она. – Успокойтесь, мистрис, он получит письмо.
Она прошла по коридору, торопливо спустилась по ступенькам, словно не давая себе шанса одуматься, и через минуту-другую добралась до кабинета капитана Тревертона на первом этаже. Дверь была открыта, а комната пуста.
Подумав немного, Сара зажгла одну из свечей, стоявших на столике в холле, от светильника в кабинете и поднялась по лестнице в спальню хозяина. Постучав несколько раз и не получив ответа, она решилась войти. Постель была не тронута, свечи не зажжены, и, по-видимому, в комнату никто не входил в эту ночь.
Оставалось только одно место: комната, где лежало тело его покойной жены. Сможет ли она набраться смелости и отдать ему письмо прямо там? Она колебалась, но все же прошептала:
– Я должна! Я должна!
И вновь она пошла вниз по лестнице. На этот раз она спускалась очень медленно, осторожно держась за перила и почти на каждом шагу останавливаясь, чтобы перевести дух. Как только она постучала в дверь спальни мистрис Тревертон, ее тут же открыла сиделка, грубо и с подозрением поинтересовавшаяся, что ей нужно.
– Мне нужно поговорить с капитаном.
– Ищите его где-то в другом месте. Здесь он был полчаса тому назад и ушел.
– Вы не знаете куда?
– Не знаю. Я в чужие дела не вмешиваюсь, своих довольно.
С этим невежливым ответом сиделка захлопнула дверь. Взгляд Сары упал на противоположный конец коридора: там была дверь в детскую. Она была приоткрыта, и в щель пробивался тусклый свет свечи.
Сара сразу же вошла внутрь и увидела, что свет исходит из второй комнаты, которую обычно занимали няня и единственный ребенок в доме Тревертонов – маленькая девочка по имени Розамонда, которой на тот момент было около пяти лет.
– Неужели он здесь? В этой комнате, из всех комнат в доме!
При этой мысли Сара торопливо спрятала на груди письмо, которое до тех пор держала в руке, – точно так же, как в первый раз, когда покидала комнату своей госпожи.
На цыпочках она прокралась к входу в комнату – в угоду ребенку он был сделан в виде арки и раскрашен в яркие цвета, чтобы напоминать вход в летний домик. Две красивые ситцевые занавески служили единственным барьером между игровой и спальней.
Первым делом она заметила няньку, задремавшую в кресле подле окна. Тогда Сара смелее заглянула внутрь и увидела хозяина, сидящего спиной к ней у детской кроватки. Маленькая Розамонда не спала, а стояла на кровати, обхватив шею отца. В одной ее руке был кукла, которую она взяла с собой в постель. Похоже, незадолго до этого она горько плакала, но уже совсем выбилась из сил, так что лишь время от времени слегка всхлипывала, устало положив голову на грудь отца.
Крупные слезы навернулись на глаза Сары, когда она увидела своего хозяина и ручонки, обвившие его шею. Она замерла, несмотря на то, что в любой момент ее могли заметить. Сара услышала нежные слова, обращенные к ребенку:
– Тише, милая Рози, тише любимая! Перестань плакать по бедной маме. Подумай о бедном папе, постарайся утешить его.
Как ни были просты эти слова, как тихо и нежно ни были они сказаны, но, услыхав их, Сара Лисон едва смогла совладать с собой. Не заботясь, заметят ее или нет, она бросилась в коридор, словно спасаясь бегством. Забыв об оставленной свече, даже не взглянув на нее, Сара сбежала по лестнице в кухню. Там ее встретил один из слуг и с удивлением и тревогой спросил, что случилось.
– Мне плохо… Слабость… Мне нужен свежий воздух, – ответила она несвязно и сбивчиво. – Отворите мне дверь в сад и выпустите меня.
Мужчина повиновался, но неохотно, будто считал, что ей не следует доверять самой себе.
– Сегодня она еще чуднее, – сказал он своим товарищам после того, как Сара поспешно вышла на улицу. – Полагаю, теперь, когда наша госпожа умерла, ей придется искать другое место. И сердце мое после ее ухода точно не будет разбито. А вы что скажете?
Глава III
Сокрытие тайны
Прохладный, сладкий воздух сада, обдувавший лицо Сары, казалось, успокоил ее волнение. Она свернула на боковую дорожку в сторону террасы, с которой открывался вид на церковь в соседней деревне. На дворе уже брезжил рассвет. На востоке, над черной полосой болот разливался тихий полусвет, предвестник восхода. Силуэт старинной церкви за живой изгородью из мирта и фуксии, растущей вокруг маленького кладбища, светлел на глазах, почти так же быстро, как утреннее небо. Сара в изнеможении оперлась рукой на спинку садового кресла и повернулась лицом к церкви. Ее взор перенесся от куполов на кладбище, остановился на нем, наблюдая, как разгорается свет над одиноким убежищем мертвых.
– Ох, мое сердце, мое сердце! Отчего ты до сих пор не разбилось?
Она еще некоторое время стояла, грустно глядя на церковный двор и размышляя над словами, которые капитан Тревертон сказал дочери. Ей казалось, что они, как и всё остальное, связаны с письмом, написанным на смертном одре мистрис Тревертон. Она снова достала письмо и гневно сжала его в пальцах.
– Все еще в моих руках! Еще никто не видел его! – сказала она, глядя на смятый листок. – Но моя ли это вина? Если бы она была жива, если бы видела, что видела я, если бы слышала, что я услышала в детской, могла бы она ожидать, что я отдам ему письмо?
Она задумчиво отошла от кресла, пересекла террасу, спустилась по деревянным ступеням и пошла по извилистой дорожке, проложенной от восточной части дома к северной. Эта часть здания была необитаема и заброшена более чем полвека. При жизни отца капитана Тревертона из северных комнат были вынесены лучшие картины и ценная мебель для переделки западных комнат, оставшихся единственно обитаемыми, – их было вполне достаточно для проживания семьи и гостей. Первоначально особняк был выстроен в форме квадрата и был хорошо укреплен. Теперь от прежних оборонительных сооружений сохранилась только приземистая башня на южной оконечности западного фасада. По ней и по соседней деревне дом назывался Портдженнской Башней. Южная сторона состояла из конюшен и хозяйственных построек, перед ними возвышалась разрушенная стена, которая под прямым углом уходила на восток и соединялась с северной стороной, завершая квадрат, который представлял собой весь контур здания.
По виду, открывавшемуся из дикого и запущенного сада на северные комнаты, было сразу понятно, что прошло много лет с тех пор, как в них жили люди. Окна кое-где были разбиты, кое-где покрыты слоем грязи и пыли. Одни ставни заперты, другие приоткрыты. Неухоженный плющ и мох, растущие в трещинах каменной кладки, гирлянды паутины, обломки дерева, кирпичи, штукатурка, битое стекло, лохмотья ткани, лежавшие под окнами, – все говорило о запустении. Стоящая в тени и заброшенная, эта сторона дома имела вид мрачный и холодный даже в солнечное августовское утро, когда Сара Лисон вошла в запустелый сад. Потерявшись в лабиринте собственных мыслей, она медленно шла мимо давно пустых клумб по гравийным дорожкам, заросшим сорняками.
Потрясение, которое вызвали в ее сознании слова капитана, подслушанные в детской, на удивление помогло ей собраться и решиться на последний отчаянный поступок. Идя все медленнее и медленнее по дорожкам забытого сада, более и более отрешенная, Сара вдруг остановилась на когда-то ухоженной лужайке, с которой по-прежнему открывался вид на длинный ряд необитаемых северных комнат.
– Что обязывает меня отдать письмо господину? – размышляла она, разглаживая скомканный лист. – Моя госпожа умерла и не успела услышать мою клятву. Неужели она будет меня тревожить с того света, ежели я сдержу только произнесенные обещания и не более? Я свято исполнила все, в чем поклялась. Могу ли я более не рисковать?
Сара задумалась. Суеверный страх преследовал ее белым днем и под открытым небом, точно так же, как и в комнате во мраке ночи. Еще раз посмотрела она на письмо, еще раз припомнила каждое слово клятвы, данной ей мистрис Тревертон. Что она на самом деле обязалась сделать? Не уничтожать письмо и не забирать его с собой, если она покинет дом. Кроме того, мистрис Тревертон хотела, чтобы письмо было передано ее мужу. Но клялась ли она исполнить эту последнюю просьбу? Нет.
Придя к такому выводу, Сара еще раз взглянула на дом. Сперва она безучастно смотрела на пустынный северный фасад дома, но тут ее внимание привлекло окно, расположенное точно посередине стены – самое большое и самое мрачное из всего ряда. В глазах Сары вспыхнула внезапная мысль; слабый румянец залил ее щеки, и она поспешно подошла к дому. Стекла большого окна пожелтели от пыли и покрылись фантастическим узором из паутины. Под ним лежала куча мусора на остатках то ли цветов, то ли куста. Очертания клумбы были еще заметны по ободку из травы и дерна. Сара нерешительно обошла ее кругом, на каждом шагу поглядывая на окно. Наконец остановилась под ним, поглядела на письмо в руках и резко сказала:
– Рискну!
Как только эти слова сорвались с ее губ, она поспешила обратно в жилую часть дома, через кухню в комнату экономки, и сняла со стенки связку ключей с широким ярлыком из слоновой кости, на котором было написано: «Ключи от северных комнат».
Сара положила ключи на письменный столик, взяла перо и на обороте письма, написанного под диктовку покойницы, прибавила следующие строки:
Ежели эта бумага когда-либо будет найдена (молюсь всем сердцем, чтобы этого никогда не случилось), да будет известно, что я решилась скрыть ее, потому что не осмеливаюсь показать ее содержание моему господину, которому она адресована. Поступая так, я действую против последней воли моей госпожи, но не нарушаю клятвы, данной ей на смертном одре. Эта клятва запрещает мне уничтожить письмо или унести его с собой, если я оставлю дом. Я не делаю ни того ни другого. Моя цель – спрятать его в таком месте, где, как мне кажется, меньше всего шансов, что его снова найдут. Все трудности или несчастья, которые могут последовать в результате этого обманного поступка, лягут только на меня. Другие, я искренне верю, будут счастливее оттого, что я скрыла страшную тайну, которую содержит это письмо.
Она подписала свое имя под этими строками, поспешно придавила промокательную бумагу, лежавшую на столе вместе с прочими письменными принадлежностями, потом сложила листок, схватила ключи и, озираясь, словно боялась, что за ней подсматривают, вышла из комнаты. Все ее движения, с тех пор как она вошла в эту комнату, были торопливы и порывисты – она боялась дать себе хоть единую минуту на размышления.
Выйдя из комнаты экономки, она поднялась по черной лестнице и отперла дверь на самом верху. Взвилось облако пыли. Заплесневелая прохлада заставила ее вздрогнуть, когда она пересекла большой каменный холл, где на стенах висело несколько черных старинных семейных портретов, холсты которых выпадали из рам. Поднявшись еще по лестнице, она дошла до длинного ряда дверей на втором этаже северной стороны дома.
Она опустилась на колени возле одной из дверей, положила письмо рядом с собой, заглянула в замочную скважину и начала подбирать ключ. Это было нелегкое дело: волнение было так сильно, что она еле-еле могла отделять один ключ от другого. Наконец ей удалось открыть дверь. Сухой, удушливый воздух окутал ее, когда она наклонилась за письмом. Она отшатнулась и попятилась было к лестнице. Но решимость возвратилась к ней мгновенно.
– Теперь я не могу уйти! – сказала она и вошла в комнату.
Сара оставалась там не более трех минут. Когда она вышла, лицо ее было белым от страха, а в руке, в которой она держала письмо, больше ничего не было, кроме маленького ржавого ключа.
Заперев дверь, она внимательно осмотрела большую связку ключей. Кроме ярлычка из слоновой кости, прикрепленного к кольцу, к связке было привязано еще несколько клочков пергамента с названиями комнат. И у ее ключа была такая бирка. Сара повернулась к свету и прочла потускневшую от времени надпись: Миртовая комната.
Стало быть, комната, в которой она спрятала письмо, имела название! Красиво звучащее название, на которое многие могли обратить внимание и запомнить. Этого названия она должна опасаться после своего поступка.
Сара достала из кармана передника ножницы и отрезала бирку. Но достаточно ли этого? Она запуталась в бесполезных мыслях и в конце концов отрезала и другие бирки. Аккуратно подобрав кусочки пергамента с пола, она положила их вместе с ключом от Миртовой комнаты в карман передника. Неся в руке связку ключей и тщательно запирая двери, которые она открывала по пути на северную часть дома, Сара вошла в комнату экономки и, не застав там никого, повесила ключи на прежнее место.
Опасаясь встретиться с кем-нибудь из служанок, так как день начинал уже заниматься, Сара поспешила в свою спальню. Свеча, которую она там оставила, все еще слабо горела в раннем утреннем свете. Когда Сара погасила свечу и откинула занавеску, тень недавнего страха пробежала по ее лицу даже под лучами солнца. Она открыла окно и выглянула наружу, жадно вдыхая прохладный воздух.
К добру или к худу, но роковая тайна сокрыта – дело сделано. В первом осознании этого факта было что-то успокаивающее: теперь она могла спокойно подумать о себе и о том неопределенном будущем, которое лежало перед ней. Ни при каких обстоятельствах она не могла рассчитывать остаться в своем положении теперь, когда связь между ней и ее хозяйкой была разорвана смертью. Она знала, что мистрис Тревертон в последние дни болезни убедительно рекомендовала свою служанку капитану, и была уверена, что последние просьбы жены в этом, как и во всех других случаях, будут рассматриваться мужем как самые священные обязательства. Но могла ли она принять защиту и доброту от хозяина, которого она обманывала и которого обязалась обманывать и дальше? Мысль о таком низком поступке была до того возмутительна, что Сара почти с облегчением приняла единственную печальную альтернативу – немедленно покинуть дом. Но как его оставить? Формальный отказ непременно повлечет за собой затруднительные и страшные вопросы. Могла ли она встретиться лицом к лицу с хозяином после того, что она сделала, встретиться с ним, зная, что первый вопрос его будет о хозяйке, что он будет спрашивать о последних скорбных подробностях, о малейшем слове, произнесенном во время сцены смерти, свидетелем которой была она одна? Опустив глаза в пол, Сара раздумывала о последствиях такой невыносимой пытки и вдруг сняла с вешалки плащ, боязливо прислушиваясь. Кажется, слышны чьи-то шаги? Неужели хозяин уже послал за ней? Нет, все было тихо. Несколько слезинок скатились по ее щекам, когда она надевала шляпку: она смутно чувствовала, что это простое действие – последний, и, возможно, самый тяжелый шаг. Отступать было нельзя. Ей оставалось или жить в вечном страхе, или выдержать двойное испытание: покинуть Портдженнскую Башню – и покинуть ее тайно.
Тайно, как вор? Не сказав ни слова хозяину, не написав ему ни одной строки, чтобы поблагодарить его за доброту и попросить прощения? «А что если, – подумала она, – я оставлю здесь письмо, чтобы его нашли после моего ухода из дома?» Поразмыслив немного, она утвердительно кивнула и так быстро, как только успевало перо, написала несколько строчек капитану Тревертону, в которых признавалась, что скрыла от него тайну, которую ей было поручено рассказать, но добавила, что по чести и по совести полагает, что не нанесла ни ему, ни кому-либо из его близких вреда, не исполнив своего обязательства. Письмо свое она закончила просьбой о прощении в том, что тайно покинула дом, умоляя о последней милости – чтобы ее никогда не искали. Запечатав и оставив на столе эту записку на имя хозяина, Сара еще раз прислушалась, стоя у двери, и, убедившись, что никто ей не помешает, в последний раз спустилась по лестнице Портдженнской Башни.
У коридора, ведущего в детскую, она остановилась. Слезы, которые она сдерживала с тех пор, как покинула свою комнату, снова начали литься. Она хотела уйти из дома не теряя ни минуты, но со странной непоследовательностью сделала несколько шагов к двери детской. Тут ее слух привлек какой-то шум в нижней части дома, и она замерла в нерешительности. Тоска, небывалая тоска подступила к ее сердцу и вырвалась глубоким задыхающимся всхлипом. Этот звук, казалось, привел ее в ужас и заставил осознать опасность своего положения, если она промедлит еще мгновение. Она бросилась к лестнице, благополучно добралась до кухни, проскользнула в сад. Вместо того чтобы идти по ближайшей тропинке, проложенной через болото к большой дороге, Сара направилась в сторону церкви, но, не дойдя до нее, остановилась у общественного колодца, вырытого неподалеку от рыбацких хижин. Осторожно оглянувшись кругом, она кинула в колодец ключ из Миртовой комнаты и поспешила дальше к церкви. Войдя во двор, она направилась прямо к одной из могил, расположенной немного в стороне от прочих. На плите были начертаны следующие слова:
Свято чтим память Хью Полвила
26 лет отроду
Он встретил свою смерть от падения камня
в Портдженнской шахте
17 декабря 1823 года
Сорвав несколько листочков травы с могилы, Сара раскрыла книжку «Гимны Уэсли», взятую ей из спальни в Портдженнской Башне, и заботливо уложила их между страниц. Ветер приподнял первый листок «Гимнов» и обнаружил на нем надпись, сделанную крупными неуклюжими буквами: «Книга принадлежит Саре Лисон. Дар Хью Полвила». Уложив травинки между страницами, Сара стала пробираться к тропинке, выводившей на большую дорогу. Оказавшись на болоте, она вынула из кармана своего передника пергаментные ярлычки и разбросала их под кустами дрока.
– Исчезните, – сказала она, – как исчезла я. Помоги и прости меня, Господи. Теперь всему конец.
С этими словами она повернулась спиной к старому дому и к морю и по болотной тропинке продолжила свой путь к большой дороге.
Четыре часа спустя, капитан Тревертон послал одного из слуг передать Саре Лисон, что он желает услышать все, что она расскажет ему о предсмертных минутах своей госпожи. Но тот вернулся с изумленным видом и письмом Сары, адресованным хозяину.
Прочитав письмо, капитан приказал немедленно начать поиски пропавшей женщины. Все ее приметы: преждевременная седина, странный и испуганный взгляд и привычка постоянно разговаривать сама с собой – были до того исключительны, что ее путь удалось проследить до самого Труро. Но в большом городе след ее потерялся. Предложили даже награду, и местные власти вмешались в дело – все, чем богатство и власть могли помочь, было сделано, – и понапрасну.
Не отыскали ни малейшего намека на местонахождение Сары; не напали ни на одну зацепку, что могла объяснить упомянутую в ее письме тайну.
Сары не видали и не слыхали более в Портдженнской Башне с утра двадцать третьего августа тысяча восемьсот двадцать девятого года.
