Джеймс Уайт
Космический госпиталь
Глава 4
Неожиданно в его мыслях всплыла фамилия «Брайсон» – одна из двух, названных ему на случай неприятностей. О'Мара отпадал, а вот этот Брайсон…
Конвей никогда не встречал человека с такой фамилией, но, справившись у проходившего мимо тралтанина, выяснил, куда следует идти. Но дошел он только до двери с табличкой «Капитан Брайсон. Корпус мониторов. Капеллан», и рассерженный повернул обратно. Ещё один монитор! Теперь оставался лишь один человек, который мог бы ему помочь – доктор Маннон. Сначала стоит испробовать этот вариант.
Но когда Конвей нашел своего начальника, тот был запечатан в операционной для ЛСВО, где ассистировал хирургу-диагносту с Тралтана при очень сложной операции. Он поднялся на смотровую галерею и стал ждать, когда освободится Маннон.
Существо ЛСВО прибыло с планеты, обладающей плотной атмосферой и ничтожным притяжением. Оно было крылатым и исключительно хрупким, поэтому притяжение в операционной почти полностью отсутствовало, а хирурги были пристегнуты к своим местам вокруг операционного стола. Маленький ОТСБ, живущий в симбиозе со слоноподобным тралтанином, пристегнут не был, но его надежно держало над столом одно из вспомогательных щупалец хозяина. Конвей знал, что ОТСБ не может терять физический контакт со своим партнером более чем на несколько минут, не нанеся при этом тяжелую травму собственной психике. Несмотря на собственные неурядицы, Конвею стало интересно, и он сосредоточился на работе хирургов.
Часть пищевого тракта пациента была вскрыта, обнажив прилепившуюся к стенке рыхлую опухоль голубоватого цвета. Без физиологической мнемограммы ЛСВО Конвей не мог определить, было ли состояние пациента серьезным или нет, но технически операция была безусловно сложной. Об этом можно было судить по тому, как Маннон склонился над существом, и по плотно свитым в кольца бездействующим щупальцам тралтанина. Как и обычно, маленький ОТСБ с помощью густых зарослей своих щупалец толщиной с волосок, имеющих глаза и присоски на концах, выполнял исключительно тонкую исследовательскую работу – посылал подробнейшую визуальную информацию об операционном поле своему огромному хозяину, получая в ответ инструкции, основанные на этих данных.
Тралтанин и доктор Маннон уже приступили к относительно грубой работе: они что-то зажимали, перевязывали, промокали тампонами.
Собственно, Маннону оставалось, в основном, только наблюдать, как хозяин управляет сверхчувствительными щупальцами паразита, но Конвей знал, что землянин горд возможностью исполнять даже такую роль. Симбиоты с Тралтана являлись величайшими хирургами, которых знала Галактика. Все хирурги были бы тралтанами, если бы не размеры и особенности организма последних, что исключало лечение ими некоторых разумных форм.
* * *
Конвей встретил хирургов у выхода из операционной. Одно из щупалец тралтана скользнуло вперед и резко хлопнуло Маннона по голове – жест, означающий глубокое одобрение, – и тут же из-за входной двери вылетел комок из меха и зубов и набросился на огромное существо, которое явно напало на его хозяина. Конвей наблюдал за этим спектаклем уже не раз, но сцена по-прежнему вызывала смех. Внеземное существо возвышалось и над Манноном и над его собакой. В то время как пес бешено облаивал его, вызывая врага на смертельную дуэль, тралтанин подался назад и с притворным испугом прокричал:
– Спасите меня от этого страшного зверя!
Собачка обогнула гиганта, с лаем набрасываясь на толстый кожистый покров, защищающий шесть массивных ног. Продолжая взывать о помощи и стараясь не раздавить крошечного нападающего слоноподобной ногой, тралтанин поспешно ретировался. Постепенно звуки схватки удалились в конец коридора.
Когда шум стих настолько, что Конвея можно было услышать, он произнес:
– Доктор, не могли бы вы мне помочь? Я нуждаюсь в совете или хотя бы в информации. Но дело это достаточно деликатное…
Конвей увидел, как брови Маннона поползли вверх, а уголки рта изогнулись в улыбке.
– Конечно, я буду рад вам помочь, – ответил он, – но боюсь, что в данный момент от любого моего совета будет мало толку.
Маннон скорчил противную рожу и повел сверху вниз руками.
– Я все ещё нахожусь под действием мнемограммы ЛСВО. Вы знаете, как это выглядит: одна моя половина думает, что я – птица, а другая находится по этому поводу в замешательстве. Но что за совет вам необходим? – продолжил он, странно склонив голову на птичий манер. – Если это особая форма помешательства, называемая влюбленностью, или другое психическое отклонение, я советовал бы повидаться с О'Марой.
Конвей поспешно покачал головой: кто угодно, только не О'Мара.
– Нет, – сказал он. – Скорее это философский вопрос, имеющий отношение к этике, возможно…
– И это все?! – воскликнул Маннон. Он собирался сказать что-то ещё, но тут его лицо застыло, и он стал внимательно прислушиваться. Неожиданно он дернул рукой, указывая пальцем на ближайший настенный громкоговоритель.
– Разрешение ваших тяжких проблем придется отложить, – мягко сказал он, – вас разыскивают.
– …доктор Конвей! – оживленно вещал громкоговоритель. – Вам надлежит пройти в комнату номер восемьдесят семь и проследить за введением стимуляторов…
– Но восемьдесят седьмая даже не в нашем секторе, – запротестовал Конвей. – Что тут происходит?..
Неожиданно Маннон помрачнел.
– Кажется, я знаю, – сказал он, – и советую вам приберечь пару доз для себя – скоро они вам понадобятся.
Он резко повернулся и заспешил прочь, что-то бормоча о необходимости побыстрее стереть мнемограмму, пока его тоже не вызвали.
* * *
Комната номер 87 оказалась помещёнием для отдыха персонала отделения скорой помощи. В креслах, на столах и даже на полу – повсюду сидели люди в зеленой форме мониторов. Когда Конвей вошел, у некоторых даже не хватило сил повернуть голову в его сторону. Один из мониторов с большим усилием выбрался из кресла и подался к нему. Следом за ним – второй, с нашивками майора на плечах и змеей, обвившей чашу в петлицах.
– Максимальную дозу, – сказал он и начал закатывать рукав мундира. – Начнем с меня.
Конвей огляделся. В комнате находилось человек сто с явными признаками крайнего переутомления, да и их пепельно-серые лица говорили сами за себя. Конвей по-прежнему не испытывал к мониторам особых симпатий, но эти, вне зависимости от его эмоций, были пациентами, и оказать им помощь было его прямым долгом.
– Как врач я вам этого настоятельно не советую, – отчеканил Конвей. – Очевидно, что вы и так уже приняли достаточно стимуляторов, даже более чем достаточно. Что вам необходимо, так это сон…
– Сон? – раздался откуда-то голос. – А что это такое?
– Успокойся, Тейрнан, – устало откликнулся майор и обернулся к Конвею. – Как врач я понимаю всю степень опасности. Предлагаю: давайте не терять зря время.
Быстро и профессионально Конвей сделал уколы. Представшие перед ним люди с усталыми взглядами и непослушными телами уже через пять минут с неестественным блеском в глазах упругим шагом покидали помещёние. Не успел он покончить с уколами, как снова услышал свое имя – громкоговоритель приказывал ему прибыть к шестому доку и ждать там дальнейших распоряжений.
Конвей знал, что шестой является вспомогательным причалом к сектору экстренной помощи.
Торопясь побыстрее добраться до места, Конвей вдруг сообразил, что он устал и проголодался, но продолжения его мыслям не дали громкоговорители, которые объявили общий вызов всем интернам в отделение скорой помощи и приказали эвакуировать прилегающие помещения куда только возможно.
Объявления перемежались незнакомой речью, повторяя те же распоряжения на языках, понятных для внеземного персонала.
Стало очевидно, что отделение скорой помощи расширяется в аварийном порядке. Но почему и откуда берутся все эти пострадавшие… Мысли Конвея смешались настолько, что он даже забыл поставить знак вопроса.
Глава 5
У дока номер шесть диагност с Тралтана что-то горячо обсуждал с двумя мониторами. При виде столь дружелюбных взаимоотношений между высококлассным специалистом и каким-то жалким администратором Конвей испытал чувство неприязни, но тут же признался себе, что больше его уже ничто не удивит. Ещё два монитора сидели перед видеопанелью прямого обзора.
– Здравствуйте, доктор! – приветливо сказал один из них и кивнул на экран. – Они разгружаются у доков номер восемь, десять и одиннадцать. Теперь хватит работенки на всех.
Большая прозрачная панель являла собой внушительнее зрелище: Конвей ещё никогда не видел такого количества космолетов одновременно. Более тридцати серебристых игл – от десятиместных прогулочных яхт до гулливеровских транспортов Корпуса мониторов – медлительно перемещались по сложным траекториям вокруг друг друга в ожидании разрешения на пристыковку.
– Ну и мудреная эта работа, – заметил дежурный монитор.
Для того, чтобы надежно защитить корабль от космических тел, противометеоритные экраны устанавливались на расстоянии пяти миль – ещё дальше, если корабль был большим. Но космолеты находились буквально в сотне ярдов друг от друга, и единственной их защитой служило искусство пилотов. Для последних это было нелегким испытанием.
Не успел Конвей толком осмотреться, как уже прибыли три интерна-землянина. Скоро за ними последовали два покрытых рыжей шерстью ДБДГ и похожий на гусеницу ДБЛФ – все с эмблемами врачей. Раздался лязг металла о металл, и красные сигнальные огни сменились на зеленые, указывая, что очередной корабль пристыковался правильно. Открылись люки, и хлынул поток пациентов.
Мониторы вносили на носилках существ двух видов: гуманоидов ДБДГ и гусеницеподобных ДБЛФ. Задачей Конвея и остальных врачей было обследовать больных и отправить их в соответствующую палату скорой помощи. Он приступил к работе. Ему ассистировал монитор, представившийся Вильямсоном и оказавшийся опытным медбратом, хотя и без соответствующей эмблемы.
Состояние первого пациента привело Конвея в шок, но не потому, что оно было серьезным, а из-за характера повреждений. Вид третьего заставил его остановиться, и монитор вопросительно посмотрел на врача.
– Что же это за несчастный случай? – взвился Конвей. – Множественные колотые раны, да ещё с обожженными краями. Проникающие ранения, как от осколков взрыва. Каким образом?..
– Мы особо, конечно, не распространялись, – ответил монитор, – но я думал, что слух дошел до всех.
Губы монитора поджались, а взгляд приобрел уже знакомое Конвею выражение.
– Они решили повоевать, – продолжал Вильямсон, кивнув в сторону пострадавших. – Боюсь, что, прежде чем мы справились с ситуацией, дело зашло довольно далеко.
«Война!..» – с отвращением подумал Конвей. Разумные существа, у которых так много общего, пытаются убить друг друга. Он слыхал, что эпизодически такое случалось, но никогда по-настоящему не верил, что какое-либо разумное существо может лишиться разума до такой степени. Так много жертв…
Он не в такой мере погрузился в мысли о том, как отвратительны и недопустимы столь грязные дела, чтобы не отметить довольно странный факт: выражение лица монитора отражало его собственные чувства. Если Вильямсон испытывает те же чувства, что и он, то, возможно, настало время пересмотреть свои взгляды на Корпус мониторов в целом.
Неожиданно справа от Конвея возникло какое-то движение, привлекшее его внимание. Пациент-гуманоид в оскорбительном тоне категорически отказывался подчиниться интерну ДБЛФ, который пытался его обследовать.
Врач был обескуражен и старался ровным тоном переубедить больного.
Дело уладил Вильямсон. Он подскочил к громко протестующему раненому и склонился над ним, так что их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга. Раздался тихий, почти дружелюбный голос, от которого, тем не менее, по спине Конвея пробежал холодок.
– Послушай-ка, приятель, – поинтересовался монитор, – говоришь, ты отказываешься подчиняться ползучим вонючкам, что хотят тебя укокошить? Так вот крепко запомни: эта конкретная вонючка является здесь врачом. К тому же в нашем заведении не бывает войны. Поэтому заткнись, не трепыхайся и веди себя хорошо. Все мы – солдаты одной армии, а ваши мундиры – пижамные куртки. Заруби это все на своем носу – в противном случае я его отстригу.
Конвей снова принялся за работу, ещё раз отметив необходимость переосмыслить свое отношение к мониторам. Странным образом, в то время как его руки занимались извращенными, покалеченными и обожженными, мысли были заняты совсем другим. Он все ещё удивлялся поведению Вильямсона, подтверждавшему, что всё говорившееся о мониторах – ложь. Был ли этот неутомимый, спокойный, надежный как гранит человек убийцей и садистом с низким интеллектом и отсутствием морали? В это было трудно поверить.
Украдкой поглядывая на монитора, Конвей постепенно принял решение.
Выполнить его было трудно. Если он не будет осторожным, у него точно что-нибудь отстригут.
Вариант с О'Марой исключался; с Брайсоном и Манноном по разумным причинам – тоже, а вот Вильямсон…
– А… э-э, Вильямсон, – неуверенно начал Конвей и закончил скороговоркой, – вы когда-нибудь убивали?
Монитор резко выпрямился, губы его слились в одну бескровную линию.
– Доктор, – сказал он без всякого выражения, – вам не страшно задавать подобные вопросы монитору?
Он заколебался, видимо его смутило выражение лица врача, отражавшее его переживания, и любопытство явно пересилило гнев.
– Что вас гложет, док? – требовательно спросил он.
Конвей от всей души жалел, что задал свой дурацкий вопрос, но теперь отступать было уже поздно. Поначалу, запинаясь, он начал рассказывать и о своих идеалах, и о любви к профессии, и о той тревоге и озабоченности, которые возникли, когда он обнаружил, что главный психолог Госпиталя учреждения, как он считал, которое удовлетворяет всем его высшим помыслам – является монитором, да и другие ответственные посты, возможно, тоже занимают члены их корпуса. Мол, он знает, что не все в корпусе плохо – ну вот они сейчас прислали, например, свои медицинские подразделения, чтобы помочь Госпиталю в чрезвычайной ситуации. И все же – мониторы!..
– Я нанесу вам ещё один удар, – сухо заметил Вильямсон, – сообщив о таком общеизвестном факте, что о нем никто уже не вспоминает: доктор Листер, начальник Госпиталя, тоже офицер корпуса. Конечно, он не носит форму, – поспешно добавил Вильямсон, – ибо диагносты забывчивы и не обращают внимания на мелочи. А к неаккуратности Корпус относится неодобрительно, даже если это касается – как в данном случае генерал-лейтенанта.
Листер – и тот монитор!
– Но почему?! – непроизвольно воскликнул Конвей. – Ведь всем известно, кто вы такие. Как вам удалось захватить тут власть? В этом месте? У тех, кто…
– Очевидно, никому ничего неизвестно, – прервал его Вильямсон, – хотя бы потому, что это неизвестно вам.
Глава 6
Когда, покончив с очередным пациентом, они занялись следующим, Конвей понял, что монитор больше не сердится. У него было выражение лица родителя, собирающегося поведать своему отпрыску о не самых хороших сторонах жизни.
– В основном, – начал Вильямсон, бережно стягивая полевую форму с раненого ДБЛФ, – все ваши проблемы – да и проблемы всего вашего социума кроются в том, что вы слишком защищены.
– Как-как? – переспросил Конвей.
– Вы защищенные существа, – повторил монитор. – Вы защищены от всех жестокостей современной жизни. Из вашего социума – не только с Земли, а и со всех миров Федерации – выходят практически все великие артисты, музыканты и ученые. Большая их часть доживает до конца своих лет в полном неведении, что, начиная с самого детства, их охраняют, что они ограждены от большинства реалий нашей так называемой межзвездной цивилизации, что их пацифизм и этические нормы – это роскошь, которую большинство из нас просто не могут себе позволить. Вам эта роскошь дана в надежде, что в один прекрасный день на базе этого родится философия, которая позволит каждому существу в Галактике стать действительно цивилизованным и гуманным.
– Н-не знаю, – запнулся Конвей. – В-вы… вы заставляете думать меня о нас – я имею в виду о себе – как о таком беспомощном…
– Ну, конечно же, вы о многом не знали, – успокаивающе ответил Вильямсон.
Конвей был удивлен, что такой молодой человек говорит с ним, как с ребенком. Создавалось впечатление, что он почему-то имеет на это право.
– Вероятно, вы были замкнутым, неразговорчивым человеком, отгородившимся от мира своими высокими идеалами. Тут нет ничего плохого, вы же понимаете, просто вы должны допустить, что мир состоит не только из черного и белого. Наша современная культура, – продолжил он, возвращаясь к основной линии обсуждаемого вопроса, – основана на максимальной свободе личности. Человек может делать все, что ему угодно, при условии, что это не вредит окружающим. Только мониторы отказываются от этой свободы.
– А как насчёт резервации для «обывателей»? – прервал его Конвей. Наконец-то монитор привел утверждение, на которое он мог определенно возразить. – Находиться под надзором мониторов и жить в определенных ограниченных районах, я не назвал бы это свободой.
– Если внимательно разобраться, – ответил Вильямсон, – то, думаю, вы поймете, что «обыватели» – то есть группы людей, которые можно найти почти на каждой планете и которые считают, что они-то в отличие от грубых мониторов и бесхребетных эстетов как раз и являются настоящими представителями своего народа – вовсе не ограничены. Напротив, они объединяются в сообщества естественным путем и именно в таких сообществах мониторам приходится быть особенно активными. «Обыватели» обладают всеми свободами, включая и право убивать друг друга, если они этого пожелают. Задача мониторов лишь проследить, чтобы не пострадали те, кто не разделяет подобные взгляды. Кроме того, когда массовое помешательство на таких мирах достигает определенной степени, мы даже разрешаем им воевать на специально отведенных для этого планетах, устраивая все так, чтобы война не была ни долгой, ни слишком кровопролитной.
Вильямсон вздохнул.
– В данном случае мы их недооценили. Война длилась долго, и крови пролилось много, – с ноткой самоосуждения заключил он.
От такой постановки вопроса в голове Конвея все смешалось. До прибытия в Госпиталь он не имел прямых контактов с мониторами, да и с какой стати? Земных «обывателей» он считал скорее фантазерами, склонными к самодовольству и хвастовству, но не более. Конечно, большую часть плохого о мониторах он слышал от них. Может быть, они были не так уж объективны и правдивы…
– Во все это трудно поверить, – возразил Конвей. – Вы утверждаете, что роль Корпуса мониторов важнее, чем роли «обывателей» и нас, класса специалистов, вместе взятых! – Он возмущенно покачал головой, – Во всяком случае сейчас не лучшее время для философских споров!
– Разговор начали вы, – произнес монитор.
Возразить тут было нечего.
Должно быть, прошло несколько часов, когда Конвей почувствовал прикосновение к плечу. Он распрямился и обнаружил за собой медсестру ДБЛФ, вооруженную шприцем.
– Стимулирующий укол, доктор? – спросила она.
Конвей как-то сразу ощутил дрожь в ногах и с трудом сфокусировал взгляд. Видимо, его движения настолько замедлились, что сестра подошла в первую очередь к нему. Он кивнул и закатал рукав усталыми пальцами, которые казались ему толстыми сосисками.
– Ой-ой! – вскрикнул он от неожиданной боли. – Вы чем там пользуетесь, шестидюймовыми гвоздями.
– Простите, – извинилась ДБЛФ, – но перед вами я сделала уколы двум врачам своего вида, а, как вы знаете, наш кожный покров толще, и тверже, чем у вас. Должно быть, не рассчитала.
Через несколько секунд усталость сняло как рукой. Несмотря на легкое покалывание в конечностях и заметный другим землистый цвет лица, сам он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, как если бы только что вышел из-под душа после десятичасового сна.
Прежде чем закончить очередной осмотр, Конвей быстро оглянулся вокруг и отметил, что число пациентов, ожидавших помощи, совсем невелико, а количество мониторов уменьшилось больше чем наполовину. Пациентов развозили по палатам, а мониторы сами становились пациентами.
Конвей видел, как они после бессонных перелетов на транспортных судах заставляли себя помогать перегруженным медикам Госпиталя, держась исключительно на уколах и на собственном упрямстве и мужестве. Один за другим они в прямом смысле слова валились с ног, истощенные настолько, что мышцы сердца и легких непроизвольно отказывали им. Их поспешно уносили в специальные палаты с аппаратом искусственного сердца и дыхания, где укладывали под капельницы. Конвей слышал, что пока скончался лишь один из них.
* * *
Воспользовавшись временным затишьем, Конвей и Вильямсон подошли к видеопанели. Казалось, рой кораблей так и не уменьшился – прибывали все новые и новые космолеты. Он не представлял себе, куда они будут размещать всех этих прибывших – даже пригодные для использования коридоры начинали переполняться. Срочно освобождались дополнительные палаты, а пациенты всех видов перегруппировывались. Но это было заботой администрации, и Конвей отдыхал, наблюдая за вьющимися в космосе кораблями.
– Тревога! – неожиданно объявил громкоговоритель. – Одиночный корабль с одним существом, вид пока не установлен. Существо нуждается в срочном лечении. Оно может лишь отчасти управлять своим кораблем, связь с которым прервана. Всем находиться возле свободных люков.
Конвей подумал, что только этого им сейчас и не хватало. Внутренне он похолодел в предчувствии того, что должно произойти. У Вильямсона даже побелели костяшки пальцев на руках.
– Смотрите! – сказал он упавшим голосом.
Пришелец приближался к рою ожидавших причала кораблей на сумасшедшей скорости, рыская из стороны в сторону. Черная обрубленная торпеда достигла скопления и вторглась в него раньше, чем Конвей успел что-либо ответить.
Корабли беспорядочно рассыпались в стороны, едва избегнув столкновения с нею и между собой. Космолет продолжал нестись вперед. Теперь на его пути оставался лишь один корабль – мониторский транспорт, который получил разрешение на причаливание и медленно подплывал к Госпиталю. Транспорт был огромным и не предназначался для акробатических номеров, у него не было ни времени, ни возможности уйти с дороги. Столкновение казалось неминуемым.
Но нет. В самый последний момент корабль вильнул, и они увидели, что он проскочил мимо транспорта. Торпедообразная форма на экране превратилась в круг, растущий со скоростью, от которой замирало сердце. Теперь корабль летел прямо на них! Конвею хотелось закрыть глаза, но несущаяся огромная масса металла оказывала какое-то завораживающее действие. Ни Вильямсон, ни он сам даже и не пытались одеть скафандры – от катастрофы их отделяли считанные секунды.
Корабль почти достиг Госпиталя, когда раненый пилот отчаянно попытался обойти огромное препятствие. Но было слишком поздно, они столкнулись.
Вначале монитор и врач ощутили через пол двойной сокрушительный удар – корабль пробил двойную обшивку Госпиталя. Затем раздались менее сильные взрывы из-за повреждения внутренних жизненно важных коммуникаций. Быстро нарастали шквал криков – землян и неземлян, а также свист, шипение и невнятные восклицания покалеченных, захлебнувшихся и задыхающихся существ.
В помещёние с чистым хлором проникала вода. Через отверстие в стене обычный воздух попал в палату, чьи обитатели не знали ничего, кроме вакуума и холода Трансплутона. Их смерть была страшной – при первом же соприкосновении с газом они просто растворялись. Перемешавшиеся воды, воздух и составляющие других атмосфер образовали исключительно едкую смесь грязно-коричневого цвета, которая, пузырясь и кипя, вылетала в открытый космос. Но задолго до того, как все это произошло, герметичные переборки надежно изолировали страшную пробоину от неповрежденной части Госпиталя.
* * *
На мгновение показалось, что Госпиталь парализован, но уже через секунду он отреагировал на аварию. Сверху из громкоговорителя обрушился бешеный поток слов. Всем инженерам и эксплуатационникам было приказано доложить о себе и получить распоряжения. Доктора Листера вежливо просили откликнуться.
Краем сознания Конвей отметил эту просьбу в ряду жестких приказов.
Неожиданно он услышал сзади собственное имя и резко обернулся.
Это был доктор Маннон. Конвей поспешно подошел к монитору и врачу.
– Я вижу вы сейчас свободны? У меня есть для вас дело – Маннон сделал паузу, чтобы получить утвердительный кивок Конвея, и пустился в объяснения.
Он сообщил, что корабль остановился почти в самом центре – по сути нервном центре – Госпиталя, секции, откуда осуществлялся контроль за искусственными условиями во всех помещёниях. В данный момент было похоже, что кто-то из уцелевших – возможно, пациент, сотрудник или даже пилот злополучного корабля – двигается по секции и по незнанию портит механизмы контроля гравитации. Если это будет продолжаться, то вызовет ужасные разрушения в палатах и даже может привести к смерти пациентов.
Маннон хотел, чтобы они туда отправились и вытащили это существо, пока оно, само того не желая, не разрушило весь Госпиталь.
– Туда уже двинулся ПВСЖ, – добавил он, – но эти существа очень неловки в скафандрах. Поэтому я и посылаю вас двоих, чтобы ускорить дело. Хорошо? Тогда приступайте.
* * *
Надев гравитаторы, они покинули Госпиталь недалеко от поврежденной секции и поплыли вдоль наружной обшивки к двадцатифутовой дыре, пробитой кораблем. Гравитаторы обеспечивали достаточную маневренность, и они не ожидали особых сложностей на предстоящем пути. Они также взяли с собой веревки и магнитные якоря, а Вильямсон – как он объяснил, только потому, что это была часть стандартного снаряжения, – прихватил ещё и пистолет. У обоих был трехчасовой запас воздуха.
Поначалу передвижение было несложным. Корабль пробил сквозь палаты, палубы и даже тяжелое оборудование настоящий туннель. Конвей ясно видел содержимое коридоров, мимо которых они проплывали во время спуска, но каких-либо признаков жизни в них не было. По стенкам были размазаны останки существ, живущих при высоком давлении, которые разрывало даже при земном, не говоря уж о вакууме. В одном из коридоров перед ними предстали свидетельства разыгравшейся здесь трагедии. Медсестра-гуманоид – существо, похожее на медвежонка с рыжим мехом, – была практически обезглавлена тяжелой герметической дверью, которую она не успела вовремя проскочить. Почему-то её вид произвел на Конвея наибольшее впечатление из всего того, с чем он столкнулся за день.
Увеличивающееся количество обломков и частей корабля замедлило их спуск. Временами им приходилось расчищать себе путь и руками и ногами.
Вильямсон находился ярдах в десяти впереди от Конвея, как вдруг исчез из виду. В наушниках раздался возглас удивления, тут же заглушенный звоном металла о металл. Конвей непроизвольно ухватился покрепче за поручень и сквозь перчатки ощутил, как тот вибрирует. Обломки задвигались! На мгновение его охватила паника, но через некоторое время вибрация стихла и все успокоилось. Тогда Конвей привязал к поручню страховочный трос и отправился на поиски монитора.
* * *
Конвей обнаружил полузасыпанного обломками Вильямсона на двадцать футов внизу, секцией нище. Он лежал, свернувшись калачиком и уткнув лицо в руки. Тихое, судорожное дыхание монитора, доносившееся из наушников врача, свидетельствовало о том, что, сообразив прикрыть руками хрупкое стекло шлема, он тем самым спас себе жизнь. Но все зависело от силы притяжения в той секции пола, которая его присосала.
Теперь стало очевидно, что несчастный случай произошел из-за гравитационной решетки, которая несмотря на все поломки все ещё действовала. Конвей был глубоко благодарен тому факту, что решетка притягивала под углом, иначе они провалились бы оба и с гораздо большей высоты.
Конвей, осторожно стравливая трос, приблизился к Вильямсону. Он по-прежнему был без сознания, а Конвею при осмотре показалось, что у того множественные переломы рук. Бережно освободив его из-под обломков, врач вдруг сообразил, что Вильямсон нуждается в немедленном лечении всеми доступными в Госпитале средствами. Монитор принимал слишком много стимуляторов, и, когда он придет в сознание (если это вообще произойдет), его организм может не выдержать шока.
