Тэй Келлер
Как приручить тигра

6

Я просыпаюсь вся в поту. Простыня скомкана, подушка влажная, кровать скрипит. В животе у меня урчит, и я понимаю, что безумно голодна и хочу кимчи^[3] прямо сейчас, поэтому выпутываюсь из одеяла и выскальзываю из кровати. Проходя на цыпочках по комнате мимо спящей сестры, я прошу скрипучие половицы не шуметь. Но они не слушаются. И стонут под моими ногами.

Сэм не шевелится.

Я выхожу из комнаты и спускаюсь по лестнице, держась за перила, вглядываясь в темноту, пытаясь рассмотреть хоть что-то в тенях.

В тенях есть что-то странное.

Они будто пляшут и изгибаются передо мной, словно их отбрасывает что-то, чего я не вижу.

Я протираю глаза и трясу головой, прогоняя сон, и тени становятся обычными. Я медленно крадусь по лестнице, мимо бабушкиной спальни, мимо спящей на кушетке мамы.

Иду на цыпочках к кухне…

И останавливаюсь.

Коробки, стоявшие перед дверью в подвал, теперь сдвинуты в сторону, освобождая проход.

Я знаю, что мама хотела передвинуть коробки, но не думала, что для нее это настолько важно, что она рискнет расстроить бабушку. В любом случае она собиралась отодвинуть их к стене, а не просто на несколько дюймов в сторону.

Что еще более странно: дверь приоткрыта.

Невидимая тяжесть давит мне на грудь так, что дышать становится все труднее.

За окном ветви дерева раскачиваются на ветру, царапая по стеклу, и дверь в подвал будто тоже слегка качается из стороны в сторону.

Я подкрадываюсь ближе к двери.

Не поймите меня неправильно: я видела фильмы ужасов. Обычно мы с Сэм смотрим их вместе, и хотя большую часть времени я сижу, уткнувшись головой в ее плечо, я знаю правила:

1. Не спускайся в подвал.

2. И уж точно не ходи туда одна.

Но сейчас все иначе. Это не один из тех жутких подвалов.

Мы с Сэм частенько играли в этом подвале, когда мама уходила. Мы ставили спектакли по историям, которые рассказывала бабушка, и сочиняли собственные сказки. К тому же у бабушки там хранилось столько старых вещей, что мы всегда находили что-то новенькое. Этот подвал был моим любимым местом.

И сейчас он зовет меня. Он тянет меня, и я чувствую его нутром.

Я толкаю деревянную дверь, она скрипит. Дерево кажется теплым.

Я замираю, не зная, напугана я или взволнована.

Ничего не происходит.

Нащупываю выключатель, но он не работает, поэтому я иду дальше при свете луны, льющемся сквозь узкое окошко под потолком. Растрескавшиеся доски покалывают мои босые ступни, когда я спускаюсь по ступеням. И вот я внизу.

Сначала я облегченно вздыхаю. Подвал пуст.

Потом огорчаюсь. Подвал пуст.

На самом деле подвал невелик. Когда я была маленькой, он казался больше. Раньше здесь был настоящий лабиринт: как добраться из одного конца в другой? Через какие ящики перелезть? Какой путь выбрать?

Теперь тут пусто.

Совершенно пусто, даже воды нет, хотя бабушка сказала, что подвал затопило. Я опускаюсь на колени и провожу рукой по полу. Он абсолютно сухой.

Разве он не должен быть мокрым? И разве здесь не должно пахнуть, не знаю, сыростью? Плесенью?

Подвал пахнет как обычно – пылью и воспоминаниями, как страницы старой книги.

Я прикусываю губу. Может, я чересчур подозрительна, но как-то все это не вяжется одно с другим. Если подвал не был затоплен, то с чего бы бабушке перетаскивать все свои вещи?

И зачем ей лгать?

Я вздрагиваю от какого-то шума и вскакиваю на ноги. Звук низкий, глухой, какой обычно издают животные, и я, спотыкаясь и заплетаясь, бросаюсь обратно к лестнице. Страх щиплет меня за пальцы, когда я бегу вверх, прыгая через одну ступеньку, едва осмеливаясь дышать, пока не выбираюсь из подвала и не захлопываю за собой дверь.

Я прислоняюсь к закрытой двери, восстанавливаю дыхание и унимаю дрожь в ногах.

Сейчас лучше вернуться в постель. Для одной ночи достаточно, да и есть мне расхотелось.

Шум повторяется, и теперь я понимаю, что звук идет из ванной комнаты. Дверь приоткрыта, и я медленно пробираюсь в темноте, заглядывая внутрь.

А внутри – вижу тень зверя, бесформенную массу черных чешуек, сгорбленную и содрогающуюся от рвоты. Он рычит и двигается, словно все его кости сломаны.

Кровь стынет у меня в жилах, но тут тени разлетаются…

И никакой это не зверь. Это бабушка. И ей нездоровится.

7

Я пытаюсь переварить увиденное, но ничего не понимаю. Никакого чудовища, только бабушка.

Хальмони нездоровится.

Хальмони тошнит.

Детей постоянно тошнит. Сэм всегда говорила мне: «Вы, дети, сделаны из микробов». (Как будто сама такая уж взрослая.) Но в чем-то она права. Потому что взрослых не должно тошнить. И особенно бабушку. Она всегда такая гламурная, а это так… мерзко.

Бабушка всегда была королевой сна. Она ложится спать в восемь тридцать, накручивает волосы на бигуди и оборачивает их платком, надевает маску для лица и спит двенадцать часов.

Сон очень важен для красоты, так она говорит, и ничто не должно ему мешать. Кроме, видимо, этого.

Хорошая внучка помогла бы своей бабушке. Хорошая девочка принесла бы ей крекеры и воду и подержала бы ее волосы.

Но я почему-то застыла. Как бы я ни старалась, я не могу заставить свои ноги идти, не могу заставить свои руки толкнуть и распахнуть дверь.

Я не хорошая внучка.

У меня такое чувство, будто я увидела что-то недозволенное. Бабушка смотрит сквозь приоткрывшуюся дверь и замечает меня. Я пытаюсь сделаться невидимой, но слишком поздно – бабушка меня видит. Как всегда.

– Лили, – хрипит она. Бигуди в ее черных волосах похожи на чешуйки. – Так и знала, что это ты.

Ее лицо скрыто в темноте, и я не могу понять, что она думает. Я ее расстроила? Или она сердится, что я подглядываю? Хочет ли она, чтобы я ушла? Я шепчу: «С тобой все хорошо?»

Она спускает воду в туалете и встает, делая шаг вперед, в полосу лунного света. Морщинки вокруг ее глаз и губ глубже, чем обычно, но она выглядит вполне здоровой. Если бы я не слышала, как ее рвало, я бы никогда не догадалась.

– Конечно, со мной все хорошо. Вся моя семья здесь. Так что все отлично.

– Но… – мой голос срывается. – Тебе… тебе нехорошо?

– Да, Лили. Но только слегка. Как ты это называешь? Небольшой жучок^[4]?

Иногда мне кажется, что она нарочно путает слова, чтобы рассмешить нас и отвлечь.

– Сбой? – поправляю я.

Она кивает.

– Да, небольшой сбой. Но со мной все в порядке.

Я перевожу дыхание, чтобы успокоиться. Кишечный грипп бывает у всех, даже у бабушек.

Просто небольшой жучок-сбой.

– Почему ты встала? – спрашивает она.

– Я не могла заснуть. Я думала о… тигре.

Она смотрит на меня три долгих удара сердца, а потом протягивает руку.

– Пойдем, полежишь со мной, – говорит она. – Я расскажу тебе. Расскажу, что я украла.

8

Бабушка ведет меня в свою спальню, и я сворачиваюсь калачиком под одеялом рядом с ней. В темноте я пробегаю глазами по комнате.

На ее прикроватной тумбочке, как и прежде, фотографии в рамках: моя, мамы и Сэм.

А еще кое-что новое: ряд крошечных оранжевых пузырьков с лекарствами. Целое семейство.

Прежде чем я успеваю спросить про них, она говорит:

– Я украла истории.

Я пытаюсь что-то понять, но это не так-то просто. Моя хальмони. Украла истории. У волшебных тигров.

В этом нет никакого смысла.

– Как можно украсть историю? – спрашиваю я.

Бабушка молчит так долго, что мне уже кажется, что она передумала и решила ничего не рассказывать. Но она просто ждет, подогревая мое нетерпение, а потом берет мою руку и проводит кончиком пальца по линии жизни. Она так делала, когда я была совсем маленькой, чтобы успокоить меня, если история страшная.

– Это сказки из древних времен. Много-много лет тому назад. Когда тигр ходил, как человек.

Я придвигаюсь ближе, сердце гулко бьется при этих магических словах.

– Это сказки из тех времен, когда ночь была черна. Только кромешная тьма. И в этой кромешной тьме в небесном замке жила принцесса. Принцесса была очень одинока, поэтому нашептывала истории ночи. И эти истории становились звездами.

Когда бабушка говорила нам поднять руки и достать с неба сказку, я всегда думала, что это просто веселая игра. Я никогда не думала, что она говорила в буквальном смысле.

– Звезды сделаны из историй?

– Да, да. Слушай, – шикает она и продолжает: – Небесная принцесса рассказывала так много историй, что небо озарилось светом. Кромешной тьмы не стало! И люди на земле, в деревнях, были счастливы. С ночью было покончено.

Я выглядываю из окна в черное как смоль небо и поеживаюсь. С ночью покончено.

– Магия сказок была такой яркой и сильной, что тигры, разумеется, захотели ею обладать. Они поднялись на вершину самой высокой горы, окружили себя звездами и стали охранять небо.

– Люди тоже любят эти сказки. Хотя мне не нравятся некоторые истории, которые рассказывают звезды. Некоторые из них… опасные. Некоторые слишком опасны, чтобы их рассказывать, – продолжает бабушка.

Я прерываю ее.

– Но как сказка может быть опасной?

Бабушка крепко обнимает меня.

– Иногда они вызывают в людях дурные чувства и заставляют совершать плохие поступки. Некоторые из этих историй меня печалят и вынуждают чувствовать себя маленькой и беспомощной.

Я прикусываю губу. Бабушка всегда рассказывала нам истории со счастливым концом. Об умных девочках, любящих семьях и отважных принцессах-воинах, которые приходили на выручку и всех спасали.

– Я слышала, как плакала моя хальмони, когда рассказывала мне печальные корейские притчи, – говорит она. – Я видела, как мои соседи боялись. Мои друзья злились. И я подумала: «Зачем нам слушать плохие истории? Не лучше ли было бы, если бы плохие истории просто исчезли?»

Мне кажется, в этом есть смысл.

– И вот одной тихой ночью я взяла из дома банки и понесла их на гору, след в след за тиграми, до самых пещер. Я была самой маленькой девочкой из самой крошечной деревушки, но очень хитрой. Я спряталась снаружи у пещеры и ждала, пока тигры не заснут и их храп не станет разноситься эхом по всей земле. И тогда я начала хватать звезды – плохие сказки – и засовывать их в банки.

Это кажется невероятным – но, возможно, мир шире, чем я думаю. Может, в нем есть место для исчезающих тигров и пойманных звезд.

– Ты украла звезды, – говорю я.

– Не все. Но… да.

Интересно, каково было бы держать звезды в руках – рассыпались бы они, как пыль, или разбивались, как стекло, жгли бы сильно и горячо или колко и холодно?

Бабушка продолжает:

– Я плотно закрыла банки. И на цыпочках пошла прочь от пещеры, мягко, шу-шу-шу. Но прежде чем уйти, подумала: «Я сумею защитить себя. Я сделаю так, чтобы они точно не пошли за мной». И стала носить камни из леса, один за другим, и выкладывать их перед входом в пещеру, чтобы они образовали стену. Большую, прочную стену. Пока тигры не оказались внутри, в ловушке.

Я вздрагиваю, представляя, как тигры скребутся с другой стороны.

– Я подумала: больше никаких плохих историй. С ними покончено. Больше не желаю их слушать! И я побежала, побежала прочь из своей крошечной деревушки, через океан, через весь мир, в новое место. Где мне не грозит печаль, – бабушкин голос становится все тише, ее начинает клонить в сон. – Я украла звезды и заперла их.

– Откуда ты знала? – спрашиваю я, прижимаясь своими теплыми пальцами ног к ее ледяным. – Откуда ты знала, что с тобой все будет в порядке?

– Я не знала. Но я верила в себя. Когда ты веришь, ты храбрая. Порой верить – это самый отважный поступок.

– Значит, все сложилось хорошо?

Бабушка почти ничего не рассказывала о том, как перебралась в Соединенные Штаты из Кореи, а мне и в голову не приходило спрашивать.

Она молчит так долго, и я думаю, что, наверное, она заснула.

– Ничто не длится вечно, Лили. Тигры вырвались на свободу. Тигры очень сердиты. И теперь идут за мной.

Из гостиной доносится скрип, я сжимаюсь, но, наверное, это мама ворочается во сне.

Бабушка касается губами моего лба, она говорит все тише:

– Они охотятся за мной. Они не перестанут охотиться.