Вернувшись в конюшню, он вытащил какой-то черный ящик и стал прилаживать к нему крышку.
Она вышла бледная и спокойная. Прост был ее наряд. На груди, у сердца, была приколота засохшая ветка ландыша. Это было единственным ее украшением. В остальном, повторяю, наряд ее был чрезвычайно прост.
Скрипки (что им делается!) зарядили свое:
Amour! Amour!
Jamais! Toujours!
Она тихо повела глазами, осматривая толпу. Вздрогнула и замерла.
В первом ряду, на обычном месте, тускло блестел и переливался цилиндр.
Она склонила голову.
– Ave Caesar [2]!
И медленно поднялась наверх, под самый купол цирка.
Сейчас! Сейчас!
Зрители вскочили с мест, беспорядочно толпясь у самой арены, боясь пропустить малейшее движение там, наверху.
Музыка смолкла. Толпа замерла. Чуть слышно скрипели сухие перья репортеров.
Вот мелкой дробью забил барабан.
Барабан? К чему барабан? Разве хоронят генерала? И уместен ли барабан на похоронах человека, не имеющего военного чина?…
Ленора вытянулась, высвободила обе руки, она не держится больше за канат. Она взяла ветку ландышей, приложила ее к губам и бросила вниз. Долетит ли эта легкая сухая ветка до земли, прежде чем…
Ленора подалась вперед, вытянула руки. Взметнулись на воздух ее длинные волосы… Раздался нечеловеческий крик…