Надежда Тэффи
Горы
– Нет, воля ваша, а я прямо скажу ямщику, что в его «будуаре» ночевать не желаю. Доедем до Казбека, здесь недалеко, – решила моя спутница.
Но переговоры с ямщиком не привели ни к чему. Лошади устали, и дальше ехать нельзя.
Мы снова вернулись в общую дамскую и долго ходили, приплясывая, чтобы отогреть ноги. Софья Ивановна, размахивая зонтиком, как индеец томагавком, исполнила даже с неожиданной грацией какой-то замысловатый танец. Затем мы уселись рядом на Прокрустово ложе и стали с завистью смотреть в сторону широкой кровати, откуда из-под груды одеял свешивалась чудовищных размеров нога. Мне даже показалось, что нога эта отрублена и похищена с конной статуи Петра Великого. К довершению сходства на ней была бронзовая туфля…
В дверь тихо постучали.
Я вышла в коридор и увидела мужика с всклокоченной бородой. Он прятался за дверь и неистово ворочал глазами.
– Что тебе, голубчик?…
Сдавленный хриплый шепот, шепот шекспировского заговорщика-убийцы отвечал мне.
– Ямщик ваш сказывал… ехать хотите. Я довезу… Единым духом, и комар носа не подточит.
– Да ты кто же такой? – тревожно недоумеваю я. Он наклонился ко мне так близко, что нос его,
напоминающий прошлогоднюю, уже начавшую прорастать картофелину, приходится под полями моей шляпы:
– Ямщик я… Только молчок! Чтоб без ябеды… Четверка коней. Вещи потихоньку вынесу, и комар носа не подточит.
Я вернулась в комнату, и мы несколько минут совещались с Софьей Ивановной.
– Уж очень он какой-то… странный, – беспокоилась я.
– Ах, пустяки! Человек как человек. Просто немножко нервный.
* * *
Софье Ивановне очень хотелось ехать, и мы решили вверить свою судьбу нервному ямщику.
Он забрал наши вещи и повел нас какими-то окольными путями. Вел долго через какие-то заборы и канавы и все время нервничал. Поминутно оборачивался на нас, останавливался, прислушивался, строго цыкнул на мою спутницу, когда та, взглянув на Терек, воскликнула «феерично!», и молча погрозил мне пальцем, когда я споткнулась.
Наконец мы вышли на дорогу, где действительно ожидала нас коляска, запряженная четверкой.
– Единым духом! – хрипел ямщик, влезая на козлы. – Завтра утром ваш-то приедет за вами…
Мы тронулись. Лошади бежали лениво, медленно. Холод был сырой и пронизывающий. Временами я слышала, как моя соседка стучит зубами, словно собака, которая зевнула. Я закуталась, насколько могла лучше, и пробовала заснуть, но ямщик не давал покоя. Ежеминутно просовывалась его голова под верх нашей коляски. Я видела круглые сверкающие белки, слышала прерывистое дыхание и сдавленный шепот.
– На отчаянность иду! Ежели кто теперь, да с этаким делом…
– Господи! – вся дрожит Софья Ивановна. – Да ведь он и правда сумасшедший. Что он говорит – ничего не понимаю!
– Да как же он тогда может быть ямщиком? Его бы не держали на месте, если бы он был сумасшедший.
– А кто вам поручится, что он ямщик? – чуть не плачет она. – Купил себе лошадей и коляску; ведь между ними тоже богатые бывают, между сумасшедшими-то… Купил и возит по полям людей… Мании разные бывают…
– Так как же нам быть?
– По-моему, выпрыгнем потихоньку и спрячемся в горах… Может быть, кто-нибудь подберет нас утром… Все лучше, чем быть под властью сумасшедшего.
– Тпрру!
– Ай, что такое? Зачем он остановил лошадей? Мы действительно стоим на месте.
Перед самым лицом моим ворочаются страшные белки.
– Вылезайте скорее! Тутотка за откосом постойте… О, Господи!
– Голубчик! – вопит Софья Ивановна. – Боже мой! У него острый припадок!… Голубчик, не убивай нас… Мы… мы тоже сумасшедшие… Я понимаю, что тебе нездоровится… Ах! mourir si jeune [10]!… Ты поправишься… специалисты… доктора – психопаты…
– Скорей выходите! Ох, отчаянность моя! – убеждает нас трагический хрип. – За поворотом хозяйские лошади видны… Погуляйте по дорожке-то, а я быдто порожнем… быдто порожнем…
Делать ничего не оставалось. Мы вылезли и спрятались за камень. Через несколько минут мимо проехал экипаж. Затем наш ямщик разыскал нас и пригласил ехать дальше.
– Все равно, здесь ли убьешь, в коляске ли… – пролепетала Софья Ивановна, и мы покорно последовали за нашим палачом.
Отчаяние придает храбрости.
– Голубчик, – рискнула я, – чего ты все так пугаешься! Ты больной?
– Не-ет… Штрафу боюсь, барыня. Потому я обратный ямщик… У нас обратный закон порожнем ехать…
– Ах, подлый! – радостно возмущается Софья Ивановна. – Да как же ты смеешь, не предупредив, делать нас соучастницами твоих проказ? А?
– Единым духом! – оправдывается ямщик, и мы едем немного успокоенные…
* * *
Под моей головой локоть Софьи Ивановны. Это ничего. Немножко больно, но я утешаюсь мыслью, что ее локтю от моей головы еще больнее.
Так сладко дремлется.
Снится, что мы уже приехали и ложимся спать в чистые мягкие постели, где так тепло и, спокойно и, главное, – совсем не трясет.
Тут вдруг я начинаю чувствовать, что и правда совершенно не трясет.
– Qu'est ce que c'est? [11] – пищит голос Софьи Ивановны. – Ведь мы опять стоим?
Я очнулась. Мы действительно стояли среди дороги. Вдали мелькал огонек – верно, станция близко. Ямщик вертелся около лошадей и поправлял какие-то ремешки.
– Что у тебя там оборвалось? – спрашиваю я. – Уж вези скорее, и так три часа шестнадцать верст едем.
Ямщик подошел и сострадательно покачал головой.
– Нет уж, барыня, дальше мне вас везти несподручно. Вишь на станции огонь… Стало, не спят, стало, увидят, стало, меня по шапке…
– Так не ночевать же нам здесь!
– Нет – зачем ночевать! Кто ж говорит, что ночевать. Это нехорошо – на дороге ночевать. Вы себе пойдите на станцию, тут и полверсты не будет, я потом потихоньку подъеду, порожнем, значит.
– Как – порожнем? – возмущаюсь я. – А вещи-то?
– А вещи уж вам с собою прихватить надо, потому мне с вещами нельзя. Потому у нас обратный закон порожнем ехать.
