Туве Янссон
Летняя книга

Софиин шторм

В каком году было это лето, никто уже не мог сказать, оно запомнилось только как лето, когда разразился ужасный шторм. С незапамятных времен не бушевали в Финском заливе такие волны, несущиеся с востока, сила ветра достигла девяти баллов, но огромные валы вздымались так высоко, что можно было дать десять, а то и, как утверждали некоторые, все одиннадцать баллов. Это случилось в конце недели, по радио предсказали слабый переменный ветер, поэтому хозяева лодок ожидали хорошей погоды. Как никто не погиб – известно одному Богу, ибо шторм зародился за полчаса и быстро достиг своего апогея. Позже над побережьем кружили спасательные вертолеты, подбирая людей, мертвой хваткой державшихся за скалистые выступы или перевернутые лодки. Вертолетчики спускались на каждую шхеру, где были видны хоть какая-нибудь жалкая лачуга или другие следы жизни, и аккуратно заносили в свой список названия всех шхер и имена их обитателей. Если знать заранее, что обойдется без жертв, то таким штормом можно любоваться и восхищаться! Долго еще потом жители побережья рассказывали друг другу, где они находились и что делали, когда начался шторм.

День был жарким, побережье окутала желтая дымка, на море стояла едва заметная мертвая зыбь. Впоследствии много говорили об этой желтой дымке и мертвой зыби, вспоминая описание тайфунов из книг, прочитанных еще в детстве. Поверхность воды была в тот день необычайно блестящей, а уровень опустился намного ниже обычного.

Бабушка упаковала в корзину сок и бутерброды, и к полудню они уже подходили к Северной Серой шхере. Папа положил две сети на левую сторону, а бабушка пересела к нему. Серая шхера несла на себе печать глубокой грусти и одиночества, но они любили туда приезжать.

На берегу стояла опустевшая сторожка лоцмана, вытянутая постройка с низкими потолками и каменным полом, застланным досками от угольных ящиков. Она была прикреплена к скале железными скобами. Кровля из дранки прохудилась с одной стороны, но маленькая четырехугольная башенка посередине хорошо сохранилась. Над домом с пронзительным криком носились сотни ласточек, на двери висел большой ржавый замок, но ключа под крыльцом не было. Рядом живой стеной росла крапива.

Папа устроился на берегу поработать. Было очень жарко. Зыбь на море чуть увеличилась, яркий желтый свет слепил глаза. Папа привалился к скале и заснул.

– Мне кажется, что в воздухе пахнет грозой, – сказала бабушка. – А здешний колодец совсем протух.

– В нем полно всякой дряни, – подтвердила София.

Они заглянули в небольшую дыру колодца, уходившего цементными кругами вниз, в темноту. Бабушка с Софией всегда нюхали колодцы. Потом они осмотрели помойку невдалеке от сторожки.

– А где папа?

– Спит.

– Это неплохая идея, – сказала бабушка. – Разбуди меня, если будет что-нибудь интересное.

Она легла на песке между кустами можжевельника.

– А есть? А купаться? – спросила София. – А гулять по острову? Мы будем чем-нибудь заниматься или вы способны только спать?

Было жарко, тихо и пустынно. Сторожка стояла на берегу, похожая на зверя, прильнувшего к земле, а над нею с резким криком сновали черные ласточки, словно ножи рассекая воздух. София прошлась по берегу и вернулась: на всем острове не было ничего, кроме горы, поросшей можжевельником, да гальки, да песка с клоками высохшей травы. Небо и море заволокло желтым туманом, который слепил глаза сильней, чем солнечные лучи, на поверхности воды вздымались пологие холмы волн, прибой пенился у берега. Море не унималось.

– Господи, сделай так, чтобы что-нибудь произошло, – молилась София. – Всемогущий Боже, я умираю от скуки. Аминь.

Может быть, первым знаком перемены было то, что замолкли ласточки. Мерцающее небо опустело, птицы куда-то скрылись. София ждала. Кажется, ее молитва услышана. Напряженно вглядываясь в море, она заметила, что горизонт начал чернеть. Чернота ширилась и нарастала, а море зарокотало в предчувствии надвигающегося шторма. Оно подступало все ближе. Вдруг на остров со свистом налетел порыв ветра, и снова все стихло. Он пригладил прибрежную траву, словно шерсть какого-нибудь зверя. София ждала. Над водой повис черный сгусток, все предвещало большой шторм! Она бросилась ему навстречу. Разгоряченная, подгоняемая холодным ветром, София бежала со всех ног, громко крича:

– Началось! Началось!

Уровень моря поднялся. Невиданный шторм был ниспослан ей Богом, в своей безграничной щедрости Он сгребал огромные массы воды и швырял их на скалы, траву и мох, с треском ломая кусты можжевельника. София носилась по берегу, молотя землю крепкими босыми ногами, и, ликуя, восхваляла Господа Бога. Вот теперь было здорово, вот теперь было весело, наконец что-то произошло!

Папа проснулся и вспомнил про сети. Лодку било бортом о берег, весла, громыхая, перекатывались по дну, мотор опутали водоросли. Папа отцепил трос и, налегая на весла, направил лодку против волн. С подветренной стороны море вздыбилось и напоминало покоробившуюся скалу, а наверху, на безоблачных небесах, излучавших желтое сияние, сидел Господь Бог, внявший мольбам Софии о шторме, и на всем побережье царили растерянность и суматоха.

Сквозь глубокий сон до бабушки донесся рокот накатывающих на берег бурунов, она села и прислушалась.

София упала на песок рядом с ней и закричала:

– Это мой шторм! Это я попросила Бога, чтобы Он послал нам шторм, и Он послал!

– Замечательно, – сказала бабушка. – Но у нас же сети расставлены.

Одному и в тихую погоду трудно справиться с сетями, а уж когда дует ветер, это почти невозможно.

Папа перевел мотор на малую скорость, поставил лодку штевнем поперек волн и начал выбирать сети. Первая благополучно вышла из рифов, но вторая зацепилась за дно. Папа переключил мотор на холостой ход и стал кружить на одном месте, пытаясь освободить сеть. Сетная подбора лопнула. Тогда он начал просто тянуть сеть, и наконец она вышла, разодранная, с рыбой и водорослями на дне. София и бабушка стояли и смотрели, как лодка, которую то и дело захлестывали волны, подплыла к острову, папа выпрыгнул из нее и, тут же ухватившись за борт, потащил ее к берегу. Широкий вал накатил на мыс и затопил корму, а когда она вновь показалась из воды, лодка уже лежала на суше. Папа пришвартовался, подхватил сети и, сгибаясь от ветра, пошел вглубь острова. София с бабушкой последовали за ним, стараясь держаться поближе друг к другу, их глаза горели, а на губах ощущался привкус соли. Бабушка шла, широко расставляя ноги и тяжело опираясь на палку. Ветер подхватил хлам, сваленный у колодца и обреченный долгие годы истлевать, превращаясь в прах, и разметал его по всему острову; пенящиеся буруны смывали в штормовое море лоцманское старье, колодезную вонь и гнетущую скуку бесконечных летних дней.

– Тебе нравится? – кричала София. – Это мой шторм! Скажи, тебе весело?

– Очень весело, – ответила бабушка, моргая: брызги соленой воды попадали ей в глаза.

Папа швырнул сети у крыльца, где, словно серое покрывало, лежала поваленная ветром крапива. Потом он пошел на мыс, чтобы посмотреть на волны. Он очень торопился. Бабушка стала выбирать рыбу, из носа у нее текло, а волосы растрепались.

– Странно, – сказала София. – Мне всегда так хорошо, когда шторм.

– Вот как? Может быть… – отозвалась бабушка.

«Хорошо… – подумала она. – Нет, я бы не сказала, что мне хорошо. В лучшем случае мне интересно».

Она достала из сети окуня и бросила его на землю.

Папа сбил большим камнем замок с двери сторожки: семье было необходимо убежище.

Они оказались в узком темном коридорчике, который разделял две комнаты. На полу валялись мертвые птицы. Много лет назад они залетели в этот полуразвалившийся дом и уже не смогли выбраться. Пахло тряпьем и соленой рыбой. Здесь, внутри, всепроникающий голос шторма был другим, в нем все отчетливее звучала угроза. Они заняли западную комнату, в которой был цел потолок. В маленькой комнатке стояли две голые железные кровати и побеленная печь с кожухом, а посередине – стол с двумя стульями. Обои на стенах были очень красивые. Папа поставил корзину на стол, они выпили сока и съели бутерброды. Потом он сел работать. Бабушка расположилась на полу и продолжала выбирать рыбу из сети. От мощного гула, доносившегося с моря, стены сторожки непрерывно дрожали, сильно похолодало. Морская пена стекала с оконных стекол, а иногда попадала внутрь, на пол. Время от времени папа выходил, чтобы взглянуть на лодку.

Буруны, пенясь, росли у крутого обрыва, огромные белые волны, одна за другой, поднимались на головокружительную высоту и с шипением хлестали по скале, плотная завеса из падающей с неба воды двигалась над островом к западу. Это был океанский шторм! Папа снова пошел посмотреть на лодку и привязал покрепче канат, а вернувшись, полез на чердак, чтобы поискать топлива для печи. Печь сильно отсырела, но, когда ее все-таки удалось растопить, огонь яростно заполыхал. Комната согрелась, и они перестали мерзнуть. Перед печкой папа постелил старую сеть для салаки – на тот случай, если кто-нибудь захочет спать. Сеть была такая ветхая, что расползалась у него в руках. Потом он зажег свою трубку и снова сел за работу.

София поднялась в башенку, тесную, с четырьмя окошками, по одному на каждую сторону. Отсюда было видно, что остров сжался и стал ужасно маленьким, почти незаметное пятнышко из камней и бесцветной земли. Зато море, белое с желто-серым, казалось огромным, так что взгляд не достигал горизонта. Больше не существовало ни материка, ни других островов, только этот маленький клочок суши, окруженный водой, безнадежно отрезанный грозным штормом от остального мира и забытый всеми, кроме Бога, выполняющего просьбы.

– Господи, – серьезно сказала София, – я и не знала, что я такая важная персона. Ты очень любезен, большое спасибо, аминь.

Наступал вечер, закатное солнце покраснело. В печи горел огонь. Западное окошко зарделось, и обои показались еще красивее. С подтеками, порванные в некоторых местах, они хранили еще голубой и розовый узор из тщательно вырисованных лоз. Бабушка сварила рыбу в жестяной банке; ко всеобщей радости, нашлась соль. После ужина папа опять вышел проверить лодку.

– Я собираюсь не спать всю ночь, – сказала София. – Подумай, как было бы ужасно, если бы мы сидели дома, когда начался шторм!

– Угу, – откликнулась бабушка. – Но я немного беспокоюсь за нашу резиновую лодку. И не помню, закрыли ли мы окна.

– Наша резиновая лодка, – прошептала София.

– Ну да. И теплицы. И гладиолусы у нас не подвязаны. И кастрюли остались на берегу.

– Молчи! – закричала София.

Но бабушка задумчиво продолжала:

– И кроме того, я думаю обо всех тех, кто сейчас в море… Обо всех лодках, которые разобьются.

София закричала, вытаращив глаза:

– Как ты можешь так говорить, когда знаешь, что это моя вина! Ведь это я просила о шторме, вот он и начался!

Она громко заплакала, в ее воображении с ужасающей отчетливостью картины сменялись одна за другой: разбитые лодки и окна, сломанные гладиолусы, растерянные люди, кастрюли, катающиеся по морскому дну, и поваленная мачта с вымпелом, не выдержавшая порывов ветра и непогоды.

– О боже мой, – растерянно выдохнула София, – все погибло!

– Резиновую-то лодку мы точно затащили на берег, – сказала бабушка.

Но София обхватила голову руками, оплакивая катастрофу во всем Восточном Нюланде.

– Это не твоя вина, – попыталась ее успокоить бабушка. – Послушай, что я скажу. Шторм все равно бы начался.

– Но не такой большой! – плакала София. – Это Бог и я все устроили!

Солнце зашло, в комнате сразу стало темно. В печи горел огонь. Ветер не стихал.

– Бог и ты, – повторила бабушка раздосадованно. – Почему ты решила, что Он послушал именно тебя, когда, может быть, не меньше десятка человек просили его о ясной погоде? А наверняка так и было.

– Но я попросила первая, – сказала София. – И ты же сама видишь, что никакой ясной погоды нет!

– Да у Бога столько дел, что Он и не слышал тебя.

Вернулся папа и подложил дров, он дал Софии с бабушкой затхлое одеяло и снова вышел, чтобы посмотреть на волны, пока совсем не стемнело.

– Ты же сама говорила, что Он все слышит, – сказала София ледяным голосом. – Все, о чем бы Его ни попросили.

Бабушка легла на сеть для салаки и сказала:

– Конечно, но, видишь ли, я попросила Его раньше.

– Как это раньше?

– Раньше тебя.

– Когда? – растерянно спросила София.

– Сегодня утром.

– Тогда почему, – взорвалась София, – тогда почему ты взяла с собой так мало еды и одежды? Ты что, Ему не доверяешь?

– Ну… я подумала, что, может быть, так будет интереснее…

София вздохнула.

– Да, – сказала она. – Это на тебя похоже. Лекарства ты с собой взяла?

– Взяла.

– Это хорошо. Тогда спи и не думай о том, что ты натворила. Я никому не скажу.

– Очень мило с твоей стороны, – ответила бабушка.

На следующий день, к трем часам, шторм стих настолько, что можно было плыть домой.

Резиновая лодка лежала перевернутая у веранды, настил, весла и ковш уцелели. Окна были закрыты. И все же кое-что Богу спасти не удалось, – вероятно, бабушка попросила Его об этом слишком поздно. Но когда переменился ветер, море выбросило кастрюли обратно на берег. И к ним на остров тоже прилетел вертолет, и их имена занесли в специальный список.

Опасный день

К полудню, в жаркий день, над самой высокой на острове сосной начинают танцевать мотыльки. Они, в отличие от мошкары, танцуют, объединившись в продолговатое облачко, миллионы и даже миллиарды микроскопических мотыльков ритмично движутся вверх-вниз, в идеальной согласованности друг с другом, и тоненько поют.

– Свадебный танец, – сказала бабушка и попробовала посмотреть наверх, не потеряв при этом равновесия. – Моя бабушка говорила, – продолжала она, – что, когда накануне полнолуния танцуют мотыльки, нужно быть осторожным.

– Что? – не поняла София.

– В день, когда у них свадебный праздник, все может случиться. Поэтому нельзя искушать судьбу. Не рассыпать соль, не разбивать зеркало, а если дом покинули ласточки, то лучше переехать до наступления вечера. Все это очень хлопотно.

– Как же твоя бабушка могла придумывать такие глупости? – удивилась София.

– Она была суеверной.

– А что значит быть суеверной?

Бабушка задумалась и ответила, что это значит не пытаться найти разумные причины непонятных событий. Например, верить в силу зелья, сваренного в полнолуние. Ее бабушка была замужем за пастором, он не был суеверным. Если он заболевал или маялся от тоски, она тайком варила ему целебные отвары. А когда они помогали и дедушка выздоравливал, бедняжке приходилось говорить, что все дело в каплях Иноземцева. И так все время.

София с бабушкой присели на берегу, чтобы продолжить разговор. Был прекрасный безветренный день, на море стояла мертвая зыбь. Как раз в такие дни, в «гнилой месяц»^[9], случается, что лодки сами уплывают от берега. Море, сонно поднимающееся и так же сонно опускающееся, выбрасывает на берег большие диковинные предметы, киснет молоко, и отчаянно пляшут стрекозы. Ящерицы перестают быть пугливыми. Когда всходит луна, выползают и спариваются красные пауки на необитаемых шхерах, и тогда все скалы покрываются красным ковром, сплетенным из множества крохотных застывших насекомых.

– Может быть, стоит предупредить папу, – сказала София.

– Я не думаю, что он суеверный, – ответила бабушка. – К тому же суеверия устарели, так что лучше верить в своего папу.

– Само собой, – ответила София.

Посреди мертвой зыби торчала верхушка дерева. Согнутые ветви напоминали какого-то гигантского зверя, медленно поднимающегося с морского дна. Воздух был неподвижен и только высоко над горою чуть дрожал от зноя.

– И она никогда не боялась? – спросила София.

– Никогда. Бабушка любила пугать других. Например, за завтраком сообщала, что кто-то, должно быть, умрет, прежде чем зайдет луна, потому что ножи лежат крест-накрест. Или потому, что ей приснились черные птицы.

– А мне сегодня ночью приснилась морская свинка, – сказала София. – Обещаешь мне быть осторожной и не переломать ног, пока не зайдет луна?

Бабушка обещала.

Удивительно, но молоко действительно скисло. А в сети им попался бычок-подкаменщик. Черная бабочка залетела к ним в дом и села на зеркало. А под вечер София увидела, что на папином столе лежат скрещенные нож и ручка! Девочка немедля отодвинула их подальше друг от друга, но что было, того не вернешь, она побежала к бабушкиной комнате и забарабанила в дверь обеими руками. Бабушка сразу же открыла.

– Знаешь, что случилось, – прошептала София, – нож с ручкой лежали крест-накрест на папином столе. Только не говори ничего, ты все равно меня не утешишь.

– Неужели ты не понимаешь, что это все суеверные выдумки моей бабушки? Она сочиняла их от скуки и чтобы попугать свою семью!

– Молчи, – приказала София. – Ничего не говори. Ничего мне не говори.

И, оставив дверь открытой, она ушла. Спустилась первая вечерняя прохлада, и пляшущие мотыльки исчезли. Запели свои серенады лягушки, а стрекозы наконец замерли. Блеснул последний красный луч, превратив желтое облако в оранжевое. Лес был полон примет и предзнаменований, всюду угадывались тайные письмена, но как найти то, что может помочь папе? София то и дело натыкалась на знаки, мимо которых нельзя было пройти спокойно, – то ей попадались на глаза скрещенные ветки, то на зеленом еще черничном кусте горела одна красная ягода. Взошла луна и запрыгала в верхушках можжевельника. Сейчас, должно быть, уплывают от берега лодки. Большие таинственные рыбины делали на воде круги, и красные пауки спаривались на сговоренных местах. За горизонтом притаилась неумолимая судьба. София искала целебную траву, чтобы приготовить отвар для папы, но ей попадалась только самая обыкновенная. К тому же она точно не знала, как выглядит целебная трава. Наверное, она очень маленькая, с мягкими бледными стебельками, скорее всего покрытая плесенью, и растет где-нибудь на болоте. Кто знает? Луна поднялась выше, совершая свой неизбежный путь.

София закричала через дверь:

– Из чего она варила отвары, эта бабка?

– Я позабыла, – ответила бабушка.

София вошла в комнату.

– Позабыла, – повторила она сквозь зубы, – позабыла? Как можно такое забыть! Что прикажешь теперь мне делать, раз ты позабыла? Как, скажи на милость, я спасу его, пока не зашла луна?

Бабушка отложила книгу и сняла очки.

– Я тоже суеверная, – сказала София. – Я еще суеверней, чем твоя бабушка. Сделай что-нибудь!

Бабушка встала и начала одеваться.

– Не надевай чулки, – нетерпеливо подгоняла София. – И не зашнуровывайся, у нас мало времени!

– Но если мы даже найдем сейчас эту травку, – сказала бабушка, – если даже мы ее сейчас найдем и сделаем отвар, все равно он не захочет выпить его.

– Это так, – согласилась София. – Может быть, влить отвар ему в ухо?

Бабушка надела сапоги и задумалась. Вдруг София заплакала. Она увидела, как луна повисла над морем, и кто ее знает, когда она вздумает закатиться, это может случиться внезапно, в любую минуту. Бабушка открыла дверь и сказала:

– Теперь нельзя произносить ни слова. Нельзя ныть, плакать или чихать, ни разочка, пока мы не добудем того, что нам требуется. Потом мы сложим все в надежное место и сделаем так, чтобы снадобье подействовало на расстоянии. В данном случае это как раз то, что нам нужно.

Остров был залит лунным светом, ночь стояла очень теплая. София смотрела, как бабушка сорвала цветок гвоздики, потом подняла два камешка и клок засохших водорослей и сунула все это в карман. Они пошли дальше. В лесу бабушка подобрала кусочек мха, листок папоротника и мертвого мотылька. София молча шла за ней. С каждым разом, когда бабушка опускала что-нибудь себе в карман, на душе у Софии становилось спокойнее. Луна приобрела красноватый оттенок и была почти такой же бледной, как небо, от нее тянулась дорожка прямо к берегу. Бабушка и София продолжали свой путь через весь остров, бабушка то и дело нагибалась, найдя что-нибудь важное. Опираясь на палку, она шагала на своих негнущихся ногах прямо посредине лунной дорожки, ее темный силуэт казался все больше и больше. Луч освещал бабушкину шляпу и плечи, судьба была в ее руках. София не сомневалась, что бабушка отыщет, что требуется, чтобы отвести несчастье и смерть. Все помещалось в ее кармане. София шла следом за бабушкой, наблюдая, как та несет луну на голове. Ночь была очень тихая. Когда они вернулись к дому, бабушка сказала, что теперь снова можно разговаривать.

– Лучше не надо! – зашептала София. – Молчи! Чтобы не потревожить их там, в кармане.

– Хорошо, – согласилась бабушка.

Она отковырнула маленький кусочек трухлявой ступеньки и тоже сунула его в карман, потом вошла в комнату и легла. Луна опустилась в море, но оснований для беспокойства не было.

После этого дня бабушка стала носить сигареты и спички в левом кармане, и все счастливо прожили на острове оставшуюся часть лета. Осенью бабушкин плащ сдали в химчистку, и почти тотчас же папа вывихнул ногу.