Далия Трускиновская
Шайтан-звезда (Книга вторая)
– Я мусульманка! – сердито сказала Джейран и, повернувшись к михрабу, где еще стоял руководивший общей молитвой имам, объявила: – Нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммад – пророк Аллаха!
– Она лжет! – крикнул, выходя вперед, Юнис аль-Абдар. – Аллах мне свидетель, только что ее люди клялись, что верят, непристойно сказать, в Отца горечи! И вопили, что она – его посланница! И целовали себе левую ладонь!
– Он поклялся именем Аллаха! – раздался из михраба громоносный голос того из старцев, что призывал к общей молитве. Хабрур и Джеван-курд переглянулись.
– Где мои люди?! – прорычала Джейран, кидаясь навстречу греку с несомненным намерением сомкнуть пальцы на его шее. – Что ты сделал с ними?
– Он здесь, ловите его! – закричали вдруг в дальнем углу зала, где сходились два коридора. – Держите его! Он убьет аль-Асвада!
Немедленно аль-Мунзир, придя в чувство, кинулся к брату и загородил его широким плечом. Рядом тут же оказались Джеван-курд и Джудар ибн Маджид.
– О звезда! – перекрыл мужские голоса звонкий мальчишеский голос.
– Ко мне, сюда! – ответила столь же пронзительным воплем Джейран.
– Спаси нас, о звезда! – крикнул, проскальзывая сквозь сомкнувшиеся вокруг пустоты руки, маленький Джарайзи. – Эти люди напали на нас и загнали нас в какой-то подвал! Они – предатели! Они хотят нас убить!
– Ради чего им вас убивать? – отвечал вместо Джейран Хабрур ибн Оман. – Не бойся, о молодец, сейчас мы разберемся, в чем дело.
– Если бы не псы, нас бы уже не было среди живых! Слава и хвала псам! – с этими словами Джарайзи нырнул под рукой Юниса и упал на колени перед Джейран.
– Ты слышишь, о господин? – воззвал Юнис к аль-Асваду. – Ты слышишь, что говорит этот нечестивец? Если ты позволишь, я зарублю его! Иначе он примется поминать перед тобой не только псов, но и самого Отца горечи!
И, не мешкая, занес свой ханджар.
– А разве сам ты, о аль-Абдар, не был в его годы нечестивцем? Разве ты не веровал в Сотворенного, а не в Единосущего? Разве не придавал Аллаху сотоварищей и подругу? – удерживая его руку, выкрикнул ему в лицо Хабрур ибн Оман, и это грубое напоминание о прежней христианской вере несколько отрезвило не в меру правоверного Юниса.
Джарайзи, уже ухватившийся за подол Джейран и прижавшийся к ее бедру, гордо выпрямился.
– Мы исполняем волю! – крикнул он. – И с нами – наша звезда! Сейчас она вспыхнет – и всех вас не станет! Клянусь собаками!
Джейран ужаснулась с той же пылкостью, с какой бросилась на защиту своего отряда.
Прижав к себе Джарайзи, она прикрыла его краем своего плаща, потому что в тот миг не могла придумать для него иной защиты.
– Все целы? – быстро спросила она. – Никто не пострадал? Что с шейхом?
– Я боюсь за псов! – отвечал мальчик. – Нас они не тронут, потому что боятся тебя, но псы кидаются на них, и они могут пустить в дело луки и стрелы! А шейха мы несли на руках, как невесту в дом жениха!
– Не напрасно же сказано: «О обладатели писания, не излишествуйте в вашей религии!» – громко говорил между тем Хабрур ибн Оман, стараясь погасить страсти, ибо те молодцы, что ворвались следом за Джарайзи, требовали его погибели и погибели всех, кого им удалось загнать в подвал казармы. – Эти дети, которые спасли аль-Асвада, полагают, будто веруют срамно сказать в кого! Что же касается псов – то они в большом почете у огнепоклонников Ирана, и никто из-за этого не вопит подобно страдающему животом ишаку! И разве не пес охранял семь отроков, спящих в пещере, как поведал нам пророк? Наши дворцовые имамы подтвердят это!
– Но мы же знаем это! Мы знали это еще во время бегства! – вмешался человек, имени которого Джейран не знала, но помнила его лицо. Он был из спасенных от смерти, и он действительно понял, что означает восторженное целование собственной левой ладони.
– Сказано также: «А кто простит и уладит – воздаяние ему у Аллаха»! – повернулся к нему решительный Хабрур. – Разве не должен ты, кого они, рискуя жизнью, вытащили из-под топора палача, помолчать, чтобы утихли страсти и аль-Асвад принял разумное решение? Это – наименьшее из всего, что ты можешь сейчас сделать для общей пользы!
Он встал перед своим воспитанником, во все время этой безобразной склоки хранившим молчание, и протянул к нему руку.
– Говори, о дядюшка, – сказал аль-Асвад.
Все смолкли, ожидая прекрасной речи, ибо наслаждение красноречием – одно из тех, что доступны лишь благородным.
– Ради Аллаха, будь милосерден! – сказал Хабрур ибн Оман.
И долго длилось молчание.
– Ты предлагаешь, о ибн-Оман, сделать вид, будто ничего не случилось и мы не знаем, что аль-Асвада спасли приверженцы шайтана? – первым заговорил аль-Мунзир, а излишне правоверный Юнус сморщился, услышав гнусное имя. – Но ведь не настанет время вечерней молитвы, как об этом услышит вся Хира! И что же скажут правоверные? Что Ади аль-Асвад захватил трон при пособничестве самого шайтана?
– А разве это было не так? – спросил Джарайзи.
– Это было так, – ответила ему Джейран, – но только мы спасали неблагодарных.
Она в упор посмотрела на аль-Асвада – и вдруг поняла, что его лицо сейчас столь же бесстрастно и неподвижно, как прикрывающая его золотая маска аль-Кассара.
– И люди скажут, что своими глазами видели черномазых посланцев Отца горечи, которые сражались с городской стражей так, как обычные воины не сражаются, о аль-Асвад! – добавил Юнис.
– Этих детей было не больше, а куда меньше, чем молодцов у тебя под началом, о аль-Абдар! – возразил ему Хабрур. – Почему же твои молодцы не показали горожанам, как бьются воины? Сейчас же они преданно торчат у дверей царского харима и доблестно охраняют входы на кухню! О Ади, о любимый, этих детей нужно прежде всего вывести из подвала и успокоить, а потом пусть с ними потолкуют имамы и разберутся, в кого они верят на самом деле! Может быть, это даже какое-то неизвестное нам ответвление веры франков. Вспомни – ведь у этой женщины, Джейран, был на груди золотой крест!
– Если бы это оказались воспитанники франков, я возблагодарил бы Аллаха! – добавил аль-Мунзир. – Но ведь Джейран получила крест от Абризы!
– Разве правоверная мусульманка станет надевать на себя крест и зуннар? Сказано, что женщинам недостает разума и веры, но не до такой же степени! – глядя в глаза аль-Мунзиру, воскликнул Хабрур ибн Оман. – Она сказала так от страха, чтобы ее не убили! Воистину, она – из христиан, и ее люди тоже веруют в одного из тех, кого они по малоумию придают в сотоварищи Аллаху! Спросим Абризу!
– Да, спросим Абризу! – согласился аль-Мунзир. – Ведь только она и может сейчас рассказать про обычаи христиан Афранджи, потому что обычаи сирийских христиан мы и сами знаем. Позови ее, о аль-Асвад!
Молодой царь поднял голову и нашел взглядом разломанное решетчатое окно, потому что лишь он мог беседовать с обитательницами своего харима без посредников.
– Почему они говорят о кресте, о звезда? – шепотом спросил Джарайзи. – Разве на тебе был крест?
– Да, на мне был крест ради спасения одной женщины, – тоже шепотом отвечала Джейран. – И помолчи немного! Нам придется притвориться, будто у нас иная вера, чтобы закончить это дело миром.
– Притвориться, будто у нас иная вера?.. – в глазах мальчика было такое непонимание, что Джейран опять ощутила укол чуть выше сердца и взялась за это ноющее место.
– Да, о любимый, – сказала она. – Так нужно. Ты же веришь мне, о Джарайзи? Так нужно, чтобы завершить наше благодеяние аль-Асваду. Нехорошо оставлять дело незавершенным.
Тем временем Ади громко позвал Абризу, но она откликнулась не сразу, как если бы не затаилась за уцелевшим куском решетки и не наблюдала за событиями в зале.
– Между нами возник спор, о владычица красавиц! – крикнул он, когда ее лицо появилось наверху. – И никто, кроме тебя, не может разрешить его! Ибо только ты знаешь обычаи франков! Никто из нас не был в Афранджи и не знает, как молятся ваши христиане!
– О каких обычаях ты спрашиваешь, о любимый? – осведомилась сверху Абриза. – Я всего лишь женщина, а вы, правоверные, считаете, что женщинам недостает ума и веры. И я не знаю всего того, что знают священники в Афранджи.
– Все нам и не требуется, о госпожа! – вмешался Хабрур. – От тебя зависит прекратить склоку и распрю! И сделать это нужно как можно скорее – пока не вмешались придворные имамы. Скажи, о госпожа, ведут ли себя люди, освободившие аль-Асвада, как жители Афранджи? Проделывают ли они, говоря о своей вере, то, что проделывают жители Афранджи?
– Вспомни хорошенько, о госпожа! – крикнул и аль-Мунзир. – От твоего ответа многое зависит!
Абриза помолчала, глядя на Ади.
Сейчас перед ней открылась возможность единым словом избавиться от своей нелепой соперницы и ее людей, причем это не было слово лжи и неправды!
Аль-Асвад опустил голову – очевидно, и ложь претила его гордому нраву, и правда ему совершенно не нравилась…
Абриза перевела взгляд на Джейран.
Та стояла, прикрыв краем одежды мальчика, и тоже смотрела на аль-Асвада.
Джейран видела, что аль-Мунзир и Хабрур ибн Оман всеми силами стараются выручить ее и ее мальчиков, она видела и то, что аль-Асвад готов унизиться до лжи, но сейчас все зависело от соперницы.
– Я впервые видела, чтобы люди, верующие во Всевышнего, так себя вели! – звонко, чтобы ни у кого потом не возникло сомнений, произнесла Абриза. – Это не христиане! Я видела христиан и на севере Афранджи, и на юге Афранджи, и видела христиан других стран, которые приехали сюда освобождать Гроб Господень, и я говорю вам – это вовсе не христиане!
– Все слышали слова этой женщины? – вопросил Юнис аль-Абдар. – Все приняли ее свидетельство?
– Мы слышали свидетельство женщины-христианки! – отвечал ему главный из дворцовых имамов. – И мы ждали, пока оно не прозвучит, чтобы благородному аль-Асваду не в чем было упрекнуть себя. А сейчас мы рассудим это дело по законам ислама!
Дворцовые священнослужители, потерпевшие от Ади аль-Асвада такую обиду и такое поношение за то, что вовремя не послали барабанщиков и трубачей на дворцовые стены, появились в зале все, сколько их кормилось при дворцовой мечети.
– Вас тут только недоставало!.. – буркнул Джеван-курд.
Молодцы левой стороны расступились, когда старцы в больших белых тюрбанах, в развевающихся белых одеждах, намеренно громко ударяя об пол посохами, направились к молодому царю. Их было шестеро – испытанных в словесных ристалищах знатоков Писания и преданий, и еще не менее десяти тех, кто помоложе, мечтавших стать их преемниками, сладкогласных чтецов Корана и пылких спорщиков об установлениях. И старцы, подойдя, заговорили о величии и обязанностях повелителя правоверных Хиры, ведя речь как бы издалека, а аль-Асвад слушал, кивая, и свет факелов отражался от золотой маски. И прежде всего они потребовали удалить из залы людей явно посторонних, как бы недостойных слушать поучения, обращаемые к царю.
Хабрур и аль-Мунзир, пока молодцы аль-Абдара неохотно покидали зал, сошлись поближе, чтобы перешепнуться. Стоявший рядом с ними Джеван-курд, вопреки своему обыкновению, не встревал с советами и замечаниями туда, где в них не нуждались, а молча смотрел на Джейран.
– Пока имамы будут разбираться с Джейран и ее людьми, в городе начнется волнение! – сказал, как всегда, разумно аль-Мунзир. – И мы не можем вывести этих несчастных из дворца тайно, потому что слишком много людей знает теперь об их деле! Не так ли, о Джеван?
– Я не могу ничего сказать, о аль-Мунзир, – хмуро отвечал курд. – Я не знаю, каковы законы арабов в таких делах. Я могу только сражаться за аль-Асвада, да сохранит его Аллах! Но если аль-Асвад проявит неблагодарность…
Он замолчал.
Джейран слушала речи имамов, и все яснее становилось ей, что противников у нее больше, чем защитников.
– Ты сможешь привести меня туда, куда загнали наших людей? – тихо спросила она мальчика.
– Если я не перепутаю все эти двери и проходы… – отвечал он, несколько растерявшись.
Джейран поняла – Джарайзи не видел в своей жизни даже обыкновенного большого караван-сарая, который расположением входов, коридоров, внутренних небольших дворов и эйванов был воистину похож на царский дворец Хиры.
– Дело это сложнее, чем вам всем кажется, о любимые, – заговорил наконец аль-Асвад. – Я, как и все мы, преклоняюсь перед тем, что повелел нам Аллах устами Пророка, но я обещал ввести в свой харим женщину, которая привела этих людей. И вы должны считаться с тем, что я не могу нарушить слово!
– Никто и не говорить сейчас о том, что царь должен нарушить слово, – с достоинством отвечал старший из имамов. – Ты волен взять в свой харим хоть пожирательницу людей из премени зинджей, о аль-Асвад, если это доставит тебе удовольствие, ибо женщины иной веры для нас не запретны. А раз мы все – за то, чтобы ты сдержал данное слово, то нам тем более следует избавиться от ее нечестивого отряда так, чтобы не осталось от него ни известия, ни следа! Иначе в Хире до конца дней твоих будут толковать, что ты взял в жены предводительницу воинства Отца горечи! А нужно ли тебе это, о аль-Асвад?
– Нет, о почтенные, я обошелся бы без таких почестей. Но кем я буду, если проявлю неблагодарность?
– А разве может идти речь о благодарности по отношению к шайтану? – имам внезапно возвысил голос, и без того зычный и властный. – О дети арабов, о правоверные, Отец горечи вовлек вас в ловушку! Горе нам, Аллах испытывает нашу веру – и не находит в наших сердцах стойкости!
Ади опустил голову.
– Если ты хочешь сдержать слово и жениться на этой женщине, то сделай это, о повелитель Хиры! – обратился имам к аль-Асваду. – Ибо, я повторяю, мужчине дозволено жениться на женщинах, еще не принявших ислама. И тем ты выполнишь данное слово. А отродьям шайтана ты никакого слова не давал – и ты не обязан охранять их от гнева правоверных!
Ади быстро повернулся к аль-Мунзиру.
И Джейран поняла, что творилось сейчас в голове молодого царя.
Он действительно не давал слова вознаградить мальчиков и Хашима за свое спасение. Ему просто не пришло в голову, что в разгар сражения нужно давать подобные клятвы. И он не знал, как ответить сейчас имаму, чтобы это не было ложью.
– О Ади, о сынок, с каких это пор богословы вмешиваются в дела воинов? – громко спросил Хабрур ибн Оман, чтобы выручить питомца. – Если бы ты нанял людей любой веры для своих дел, а потом расплатился с ними и отпустил их восвояси, разве это следовало бы обсуждать знатокам Корана и преданий? О сынок, все обстоит очень просто – твоя невеста наняла их, и они выполнили то, за что им нужно заплатить, и забудем об этом!
– Если бы ты нанял евреев, или индийцев, или даже зинджей, или проклятых франков, которые грабят мечети, я сказал бы то же самое, о повелитель Хиры! – возвысил голос имам. – Недостойно правоверного не рассчитаться честно с иноверцем за сделанное дело или за купленный товар! Но сам Иблис, повелитель шайтанов, подстроил, чтобы ты был возведен на престол его отродьями! Сам Иблис, Отец горечи, требует от тебя дани!
Он повернулся к Джейран.
– Тебя обманули, воспользовавшись твоей любовью, о женщина! Мы ни в чем не виним тебя, ибо и пророк был снисходителен к ущербным разумом! Ступай в харим!
Имам приказывал, осознавая, что молчание аль-Асвада как бы наделило его на эти мгновения царской властью. Но Джейран осталась стоять, прижимая к себе Джарайзи.
– Ступай, о любимая, – негромко приказал и аль-Асвад. – Один раз ты уже избавила меня от позора неисполненной клятвы. Доверши свои благодеяния – оставь нас!
– Замечательно, прекрасно, о аль-Асвад! – воскликнула Джейран, ибо только этих слов жениха и недоставало, чтобы ввергнуть ее в пламя бешенства. – Ты полагаешь, что я снова сделаю все, что окажется в моих силах, лишь бы не оказалось, что ты – клятвопреступник? И ты полагаешь, что я откажусь от своих людей ради места в твоем хариме? С меня довольно! Отпусти меня и моих людей! Мы возьмем в этом городе то, что считаем своей добычей, и уйдем! А в жены ты возьмешь ту, которая не станет губить свою душу и возглавлять войско шайтана, чтобы спасти тебя из-под топоров палачей!
При этом она почему-то подумала об Абризе.
– Успокойся, не кричи, о женщина! – обратился к ней имам, и подошел, и увидел синие знаки на ее щеке, и протянул к ним руку, другой рукой как бы прикрывая свои глаза, чтобы не видеть более такого непотребства.
– О правоверные! Шайтан и ее пометил своим когтем!
– Сейчас я тебя самого помечу когтем! – крикнула девушка, занося руку.
– О Джейран, ты все погубишь! – с такими словами бросился ей наперерез Хабрур ибн Оман, но лучше бы он не делал этого. С неожиданной для себя ловкостью Джейран извернулась, сильно ударила его по руке и ловко ухватила за рукоять взлетевший в воздух ханджар.
Ее никто не учил владеть оружием, но желание пробиться к мальчикам и вывести их из этого проклятого дворца было настолько велико, что клинок обрел в руках Джейран стремительность молнии.
Она взмахнула – и половина белого тюрбана, украшавшего бритую голову имама, свалилась наземь.
Даже не удивившись остроте и прекрасной заточке клинка из наилучшей индийской стали, равную которой еще не научились варить мастера Дамаска, даже не изумившись, откуда ее правая рука знает этот удар с оттягом, Джейран пробежала через зал и вскочила на возвышение в михрабе. И сразу же рядом оказался Джарайзи.
Имам же, ошеломленный свистом клинка, так и остался стоять, держась за голову и ощупывая ермолку, надетую под тюрбаном. Удар был настолько точен, что клинок срезал с ермолки верх, кожи головы, однако, не коснувшись.
– Отойдите все от нее! – кричал Хабрур ибн Оман. – Мы должны уладить это дело миром! Пусть она возьмет своих людей и уведет их!
– Мы не можем отпустить ее! – возразил Ади аль-Асвад. – Она непременно должна стать моей женой и войти в харим!
– Но это значит, что ее люди будут погублены! Разве ты не понимаешь этого, о сынок? – в отчаянии спросил Хабрур. – Если ты совершишь это, то дети арабов скажут: «Умерла благодарность среди людей!»
– Пусть уходит вместе со своими людьми! – вмешался аль-Мунзир. – Хира не простит царю, если он женится на той, что запятнала себя! Пусть она сейчас уйдет – а потом мы что-нибудь придумаем!..
– Я дал слово, о враги Аллаха! – воскликнул аль-Асвад. – О Джейран, опусти ханджар и повинуйся! Тебя никто не принуждал тогда, в пещере, согласиться войти в мой харим! Ну так и выполняй уговор!
– А кто ты такой, чтобы женщина пожелала войти в твой харим? – громко осведомилась Джейран. – Ты не повелитель правоверных Каира, Багдада или хотя бы Дамаска! В твоем дворце нет даже хаммама, чтобы женщины, которых ты будешь посещать, не воняли подобно верблюду!
Эта короткая, но страстная речь вызвала потрясенное молчание.
– Бери себе в жены дочерей франков и вводи их в свой харим, о несчастный, и пусть они восхищаются тобой! – продолжала разъяренная Джейран. – У них в Афранджи халиф не имеет в своем дворце такого отхожего места, как у тебя в казарме! А моются они два раза в год, когда уже не знают спасения от насекомых! А ну, расступитесь! Я хочу забрать своих людей и уйти! Мне нужны лишь мои люди и моя добыча, клянусь Аллахом!
Вдруг она вспомнила про Хабрура ибн Омана.
– И если ты, о скверный, причинишь хоть малейшее зло этому человеку, я вернусь – и царский дворец Хиры сделается для тебя тесен! – она указала острием ханджара на онемевшего наставника и так взмахнула клинком, что испытанные в битвах мужи расступились, давая ей проход. – Веди меня, о Джарайзи!
Но навстречу ей выскочил Юнис аль-Абдар.
– Аллах простит мне много грехов, если я погублю тебя, о несчастная! Из-за тебя и от рук твоих людей пострадали мои молодцы!
И обменялся взглядами с имамом.
– Ты полагаешь, что тебя вознаградят за то, что ты избавил аль-Асвада от такой невесты, а Хиру – от такой царицы? – спросил его Хабрур ибн Оман. – Ты хочешь разрубить ханджаром узел, который нужно развязывать долго и терпеливо? Ты кто – Искандер Зу-ль-Карнейн, чтобы рубить мечами узлы? Отойди, не оказывай услуги, о которой тебя не просят!
– Вперед, о Джарайзи… – тихо приказала Джейран.
Мальчик сжался в комок, словно сбираясь с силами, – и вдруг прыгнул на грека, повиснув у него на шее, и упал вместе с ним, и вскочил, подняв окровавленную джамбию.
Юнис остался лежать на узорном полу, и из его перерезанного горла текла кровь.
Воспользовавшись общим замешательством, Джейран бросилась вперед, Джарайзи – за ней следом. И они покинули зал, не беспокоясь о том, что станется с оставшимися там людьми.
Первый, на кого они натолкнулись, был тот самый евнух, что привел Джейран и Абризу в покои Хайят-ан-Нуфус. Он побоялся войти в зал и подслушивал из коридора.
– Где мои люди, о несчастный? – спросила Джейран, хватая его за шиворот, и, хотя она не имела намерения лишать его жизни, евнух затрясся и сделал плаксивое лицо.
– В казарме молодцов правой стороны, о госпожа!
– Веди меня туда!
Но у евнуха подкосились ноги.
– Мы и без того потратили время! – как следует встряхнув этого несчастного, рявкнула ему Джейран в самое ухо. – Мы слушали дурацкие пререкания вашего царя и вашего имама, вместо того, чтобы спешить на помощь нашим людям! Куда нам идти?
Евнух закатил глаза, удерживаемый лишь крепкой рукой Джейран.
Девушке вовсе не показалось странным, что она держит вытянутой рукой за шиворот теряющего сознание жирного евнуха. Напротив – в ее душу вошло сознание собственной непобедимой силы! И сила эта требовала стремительных движений и яростных поступков! Наподобие выдирания деревянной решетки и безумного прыжка в дворцовый зал…
– Это вход в харим… – пробормотал бедняга, которому ворот пережал шею. – Тебе нужно вернуться в зал… о владычица красавиц…
– Кто это тут владычица красавиц? Пусть ваш бесноватый царь берет в жены эту визгливую и сварливую владычицу красавиц! Во всей Афранджи не нашлось для нее мужчины, так что она до двадцати лет все еще не замужем! Воистину, прекрасная невеста для вашего царя! Погоди…
Джейран вдруг несколько опомнилась.
– Горе тебе, я правильно поняла тебя? Я могу попасть к казармам, только пройдя через зал?
– Да, да… – прохрипел евнух. – Ты выйдешь… михраб будет по левую руку… А справа – выход в Хиру…
– Слава псам! – крикнула Джейран, бросая своего осведомителя на пол. – Бежим, о Джарайзи, мы должны прорваться к нашим! Не отставай о меня, ибо я побегу быстро!
– Я не отстану, о звезда! – воскликнул в полном восторге мальчик.
Хабруру ибн Оману как раз удалось разумными словами внушить главному имаму, что если горожане возмутятся и не признают аль-Асвада, его положение, положение священнослужителя в пустом дворце, откуда разбегутся теперь уж решительно все, лучше не станет. И он, поддерживаемый аль-Мунзиром, как раз толковал, что следует отпустить Джейран с ее отродьями шайтана, не поднимая большого шума, а о клятве аль-Асвада думать уж потом, когда Джейран вихрем пронеслась через зал, увлекая за собой Джарайзи. Никому и в голову не пришло задержать ее.
– Клянусь Аллахом, женщины так не бегают! – сразу же завопил имам. – Разве не видите все вы, что в нее вселился сам Иблис?
Аль-Мунзир кинулся следом за девушкой.
Он единственный понял, что, раз она устремилась к казармам, которые расположены у входа, то ее стычка с молодцами левой стороны неминуема. Ибо двое из них, стоя на страже у дверей, видели, как отродье шайтана поразило джамбией Юнуса, и побежали рассказать об этом своим товарищам, и в довершение всех бедствий имаму и аль-Асваду придется объединять усилия, чтобы договориться с дворцовой стражей! А если вмешается Джейран – последствия могут быть самые несуразные!
Он выбежал в коридор, но Джейран там уже не застал – входы в обе казармы были за дворцовыми воротами, хотя они и располагались в здании дворца. Она успела выбежать – и свидетельством тому были два привратника, которые, стеная и ругаясь, поднимались с пола.
Когда же аль-Мунзир, крича на бегу, чтобы никто не смел обнажить оружие против этой женщины, ворвался во двор казармы, то увидел такое зрелище.
Джейран, вооружившись огромной дубиной, из тех окованных китайским железом крючковатых дубин, какими можно выбить дверь дома, стремительно размахивала ею, занося над головой и опуская без видимых усилий. Ошарашенные стремительным натиском молодцы пропустили ее к помещению, где находилась дверь в погреб, и, пока она, стоя в дверях, зычным голосом вызывала затворившихся там прислужников шайтана, кидали в нее мисками, котелками, чашками, подносами, оселками для заточки оружия, светильниками, палками для факелов и вообще всякой утварью, случившейся под рукой. В довершение суматохи огромные черные псы, оставшиеся снаружи и никого не подпускавшие ко входу в погреб, кидались с собачьими восторгами на вооруженного ханджаром Джарайзи и весело лаяли.
– Выходите, я пришла за вами! – вопила Джейран так, что трескалась глазурь на кувшинах.
Тут те молодцы левой стороны, что сохранили самообладание и не стали унижать себя швырянием котелков, наложили стрелы на тетивы луков.
– Это тебе за Юниса аль-Абдара! – крикнул первый стрелок.
Аль-Мунзир ахнул – стрела неминуемо должна была пробить девушке горло.
Но Джейран неуловимо стремительным движением уклонилась и тут же левой рукой рванула к себе Джарайзи, в которого летела вторая стрела.
– Прекратите это! – аль-Мунзир выбежал в середину двора и вскочил на высокий край водоема. – Повинуйтесь аль-Асваду!
– Смерть отродьям шайтана! – нестройно отвечали ему молодцы.
– Хвала псам! – ответили им звонкие юношеские голоса.
Джейран посторонилась – и во двор выскочили Дауба и Ханзир.
– За мной, о любимые! – приказала девушка, раскручивая над головой свою устрашающую дубину. Она, как бы не замечая тяжести своего оружия, устремилась с ним к тому из нападавших, что был к ней ближе, увернулась от его рук, оказалась за спиной у него и ударила его дубиной по плечу.
Аль-Мунзир глазам не поверил – Джейран двигалась вдвое быстрее, чем превосходно обученный стражник!
Не успело еще тело нападавшего лечь на каменные плиты, как Дауба завладел его ханджаром и джамбией.
– Наше вино – это кровь врага! – крикнул он, выпрямившись.
– Наш кебаб – это печень врага! – отвечали ему, выбегая, Вави и Чилайб.
– Где ваше оружие? – строго спросила Джейран, не оборачиваясь, потому что схватилась с крепким стражником, увернувшимся из-под дубины.
– Мы сложили остроги в углу!.. Мы не думали, что на нас нападут!.. – отвечали ей вразнобой мальчики.
Стражник, уворачиваясь от дубины, отскочил за колонну, одну из тех деревянных колонн, что украшали выходивший во двор эйван. Джейран со всего размаху треснула, промахнувшись, дубиной по колонне – и дубина прошла сквозь дерево так легко, как если бы это был ствол тростника. И хуже того – вложив в замах всю силу, Джейран не предусмотрела, что легко одолевшая препятствие тяжелая дубина потащит ее за собой. Она влетела под свод эйвана, споткнулась о человека, которого дубина поразила вместе с не ставшей для него укрытием колонной, и, задержавшись рукой о другую колонну, крутнулась вокруг нее, круша при этом потерявшей управление дубиной все, что подвернулось.
– Ну так возвращайте свое оружие! – крикнула Джейран, пытаясь совладать со своим взбесившимся оружием. И расхохоталась, когда ей это удалось.
– Звезда с нами! Лучшее одеяние для звезды – поток вражьей крови! – раздалось во дворе.
На аль-Мунзира, неподвижно стоявшего на самом углу водоема, словно каменная птица Анка в хаммаме, никто не обращал внимания. Сам же он смотрел на Джейран с великим изумлением – будь она мужчиной, он не пожалел бы денег, чтобы заполучить в войско такого бойца, а как быть с драчливой женщиной, даже аль-Мунзир, предусмотрительный и многознающий, читавший труды по военному устройству, понятия не имел!
Когда во дворе казармы молодцов правой стороны появились наконец Хабрур ибн Оман и Джеван-курд, посланные Ади, чтобы разобраться и усмирить драчунов, усмирять было некого.
Джейран стояла посреди своего отряда, вернувшего себе длинные остроги, и встревоженно ощупывала голову Хашима.
Выбираясь из подвала, старик неловко задел о притолоку.
– Привет, простор и уют вам! – крикнула она. – Вам нечего беспокоиться о нас – мы уходим! Но в хане хранится немало добычи, которую мы взяли до того, как пошли по следам войска Джубейра ибн Умейра! Дайте нам лошадей и верблюдов, чтобы мы могли поехать и забрать ее!
– Это нужно сделать, пока в городе не узнали о том, в кого веруют эти несчастные, – сказал аль-Мунзир. – А потом мы уж как-нибудь разберемся и сохраним престол для аль-Асвада.
– Сделай, чтобы им дали все, что требуется, о друг Аллаха, – обратился Хабрур к Джевану-курду.
– Сколько вам нужно животных? – быстро спросил тот.
– Три десятка лошадей и десяток верблюдов, – быстро ответил Хашим. – И еще – то, чего не пожалеет ваша щедрость! А если нам не дадут добычу, мы прокричим на всю Хиру, что отродья шайтана возвели на престол аль-Асвада!
Все трое переглянулись.
– Вы спасли моего воспитанника, и моя доля военной добычи за десять лет принадлежит вам! – отвечал Хабрур ибн Оман. – Если вы позволите, я выдам ее наилучшим оружием, которого я собрал немало, и там есть оружие китайское и индийское, стоящее много динаров! Когда вы покинете дворец, к вам присоединится мой невольник, и вы поедете в мой городской дом и возьмете эти вещи. И я поступаю так не ради страха, клянусь Аллахом!
– И моя доля… – начал было Джеван, но аль-Мунзир перебил его теми же словами, и оба от неожиданности замолчали.
Джейран отстранила Хашима и вышла вперед.
– Я ничего не возьму у тебя, о почтенный Хабрур, потому что это не твой долг передо мной! Я благодарю тебя – и владей своим добром сам, а не искупай грехи аль-Асвада! И у тебя ничего не возьму, о благородный Джеван, и у тебя, о достойный аль-Мунзир! Пусть аль-Асвад сам исполняет свои клятвы и сам платит свои долги! Я возьму то из царских сокровищ, что соответствует плате наемного отряда за год войны! Пусть золото в кожаных мешках вынесут к воротам – и мы заберем его! А теперь – дайте дорогу мне и моим людям!
* * *
– О госпожа! – испуганно доложила четырнадцатилетняя невольница, глядя на Абризу с подлинным восхищением. – Евнух Масрур говорит, что у дверей женских покоев стоит женщина в мужском наряде, и она домогается встречи с тобой, но имени не называет, а утверждает, что ты узнаешь ее в лицо!
– Больше она ничего не говорит, о Нарджис? – осведомилась заспанная Абриза, спуская ноги с богатого ложа и попадая на самый край ступеньки. Впрочем, Абриза вовсе не была уверена, что перед ней именно Нарджис, а не Хубуб или Хамса. Аль-Асвад, как только удалось справиться с переполохом, устроенным Джейран, отправил Масрура к посредникам и велел приставить к знатной гостье не менее двадцати девушек, причем красивых и знающих толк в музыке. На следующий день привезли столько девушек, что Абриза растерялась и возмутилась – среди них не было ни одной старше восемнадцати лет, а ей самой вот-вот должно было исполниться двадцать, и она уже один раз рожала. Следовало предпринять что-то, чтобы избавиться от такого количества юных и прекрасных лиц, но это было посложнее, чем убрать с пути Джейран. В конце концов самых, на ее взгляд, опасных девушек удалось не допустить до царского харима… Но и тех, которые были куплены, вполне хватало для беспокойства.
