Андрей Троицкий
Темная сторона улицы
– Что значит, идти до конца?
– Это значит, что ты, именно ты останешься, по крайней мере, на первых порах, центральной фигурой всего следствия, – Мельников кашлянул в кулак. – Ты – главный свидетель. Будь готов ко всяким скользким вопросам и вообще ко всей этой тягомотине. Преступления в отношении бывших жен чаще всего совершают их бывшие мужья. Это статистика. Потом преступники приходят с заявлениями в милицию: найдите, жить не могу без нее.
– Ты на что, Егор, намекаешь? – Леднев свел брови на переносице.
– Да на то намекаю, что нет у тебя ключей от дачи, а от квартиры Елены Викторовны почему-то есть. Кто, по-твоему, убирался здесь, в доме, да так убирался, что не осталось даже следов пальцев? Все это у тебя спросят и запротоколируют ответы. В следующий раз вызовут тебя, зададут те же самые вопросы, но другими словами, заполнят протокол дополнительного допроса свидетеля и попробуют подловить на разночтениях. На месте того следака, ну, что все воду пил из графина, я так бы и сделал. За тебя взялся бы, как следует взялся. Думаю, он так и сделает, если не полный дурак.
– Ты думаешь, я поспешил, когда обратился в милицию?
– Уголовное дело не возбуждено и не будет возбуждено, пока не установлен факт исчезновения. Так что, не торопись сушить сухари. Слабое утешение, но человек не иголка.
– Хорошо, – кивнул Леднев. – С чего начнем?
– Вот с этого и начнем, – Мельников ткнул указательным пальцем в чистую страницу блокнота. – Вспомни имена всех друзей Елены, тех людей, с которыми она поддерживала отношения. А я пойду прогуляюсь. Где тут найти сторожа?
– Возможно, в сторожке валяется, болеет. Толку от него все равно чуть. У него два состояния: или пьяный, или с похмелья.
* * *
Мельников вернулся через час.
– Немного же ты вспомнил, – сказал он, принимая из рук Леднева блокнот. – Всего-то четыре имени.
– Раньше Лена знала пол-Москвы. Постепенно, как-то незаметно этот круг сужался и, наконец, превратился в маленькое колечко. Вот такое маленькое, – Леднев соединил большой и указательный пальцы. – Может, у самой Лены не оставалось сил на дружбу. В последнее время у неё часто были приступы депрессии.
– Первым ты поставил продавца-консультанта автосалона «Прима-Текс» Кирилла Михайловича Лучникова. Почему именно он на первом месте?
– Кажется, его продвинули по службе, теперь он старший продавец – консультант. Когда мы расставались с Леной, ну, когда все шло к концу, у неё была интрижка с этим Лучниковым. Так мне тогда казалось. Просто интрижка. Они познакомились на международном автосалоне, точнее, их познакомили. Я, разумеется, смотрел на все это сквозь пальцы. Возможно, после нашего развода их отношения вошли в новую фазу. Мне известно, что Лучников несколько раз приезжал сюда и даже оставался ночевать.
– Что у него за машина, не помнишь? Хотя бы цвет её.
– Год назад была белая «восьмерка», теперь не знаю. Вообще этот Лучников моложе Лены, не знаю, почему она его заинтересовала. Сам он разыгрывает из себя такого мужественного типа, без лишних предрассудков и комплексов.
Мельников убрал блокнот в сумку, на смену ему достал и разложил на столике карту области.
– На втором месте у тебя некто Саня Почивалов. Это что за хрен?
– Наш с Леной общий знакомый. Сотрудничает с некоторыми газетами, рецензии и все такое. Вечно трется возле людей искусства, актеров, певцов, всем друг. Человек на подхвате: сбегай за бутылкой, помоги надеть шубу. «Вы служите искусству, я служу вам» – это его поговорочка. Из приличных домов его давно турнули, сомнительная личность.
– У него была связь с Еленой Викторовной?
– Упаси Боже. Далее в моем списке Инна Глебовна Бовт, массажистка, приезжала к Лене на дом. Чаще всего они пили кофе с ликером и сплетничали. А Лена щедро платила за эти визиты. Я как-то сделал невинное замечание этой Бовт, после этого она прекратила посещать наш дом. Агафонова – это бывшая актриса, знакомая Лены по театру. Вряд ли она хоть что-то знает. Ты собираешься поговорить с этими людьми?
– Это успеется, – Мельников поводил пальцем по карте. – Дача находится примерно вот здесь. В районе как минимум две-три больницы и два-три морга. Прибавь к этому два соседних района, туда тоже нужно съездить. Значит, ещё как минимум четыре больницы и четыре морга. Еще плюс два ведомственных госпиталя.
– Мне тебя сопровождать?
– Вот уж нет, – Мельников мотнул головой. – От тебя только лишние вопросы. Желательно, чтобы ты находился дома, чтобы я мог с тобой связаться. Сиди, работай над своим сценарием.
– У меня башка другим занята, не сценарием.
– Тогда раскладывай пасьянс, это успокаивает, – Мельников сложил карту. – Теперь другой вопрос, финансовый. Мои услуги не будут стоить ни копейки. Но деньги все-таки могут потребоваться. Действовать придется, как частное лицо. А информация чего-то да стоит. Как думаешь?
– Сколько? – Леднев вытащил бумажник. – Не стесняйся, я сейчас при деньгах.
Глава вторая
Денисов посмотрел за окно, где солнце, скрытое прозрачным облаком, готовилось упасть за крыши высотных домов. Прекрасное время, пятница, конец рабочего дня. Прекрасная картина за окном, достойная большого художника урбаниста. Да, наблюдать за багровым светилом куда приятнее, чем, например, лицезреть плохо выбритую в неровных болезненных пятнах румянца физиономию генерального директора АО «Русь-Люкс» Дмитрия Николаевича Кудрявцева. Денисов механически кивнул головой, делая вид, что слушает начальника, оторвал взгляд от окна. Существуют правила приличия…
«Приличия? – спросил себя Денисов. – К черту. Еще соблюдать приличия перед этой тварью, которая, по существу, дает мне в зад пинка, вышвыривает меня, своего старшего агента, на улицу. Меня, сделавшего для риэлтерской фирмы столько полезного, заключившего сотни блестящих сделок. Меня скоро выкинут отсюда, как отработанный шлак. И я ещё вспоминаю о приличиях. Удавить бы Кудрявцева куском проволоки, шею ему сломать». Денисов закрыл глаза, представляя себе сцену расправы.
Кудрявцев потер лоб ладонью.
– Не я придумал всю эту ерунду с перерегистрацией риэлтерских фирм. Собственно, решение наверху ещё не принято. Но надо ждать его с недели на неделю. А дальше ясно, что будет. Станут закрывать эти лавочки под любым предлогом: регистрационные документы не понравятся, уставной капитал, скажут, маловат. Они придумают.
Денисов изобразил на лице возмущение, пару раз хлопнул себя ладонью по бедру. Гримаса на лице вышла какая-то не такая, похожая на злобный оскал.
– Но главное, – Кудрявцев продолжал барабанить ногтями по столу, – главное, за новую лицензию при перерегистрации придется выложить уже не мешок, как раньше, а вагон денег. Они думают, если фирма занимается недвижимостью, то руководят ею обязательно воры, и эти воры обязаны содержать всех городских чиновников.
Кудрявцев произнес длинное заковыристое ругательство и замолчал.
– Значит, все кончено?
– Какое-то время ещё продержимся, ну, несколько месяцев. Это не принципиально. Все равно хороших перспектив не вижу. В конечном итоге лавочку придется закрывать. Или нас закроют. Все равно той малины, что была раньше, больше не будет. Сливки сняты. Прошла первая волна, когда жилье по дешевке покупали у пьянчужек. Прошла вторая волна, когда город прошли мелкими граблями. Прошла и третья волна перекупки купленного. Развелось слишком много конкурентов, шустрит всякая мелочь, свой навар снимают одиночки. Тесно нам всем.
«Да уж, ты из тех, кто успел снять навар, – думал Денисов. – И теперь можешь позволить себе изрекать сентенции и ковырять в носу остаток дней, пыхтеть папироской, рассматривая вершины гор в Швейцарии с её здоровым климатом. А как быть мне? Я ведь определенно опоздал. На свои деньги мне не раскрутиться. Значит, подбирать чужие крошки? И это в благодарность за все, что я для тебя сделал? Люди – свиньи, хуже свиней».
– Надеюсь, ты на меня не в обиде? – Кудрявцев вопросительно посмотрел на Денисова. – Больше пяти лет назад ты приехал в Москву. Ни кола, ни двора, на первых порах по чужим углам мыкался. Пришел ко мне, как к бывшему однокашнику, земляку, товарищу своему: пристрой на работу. Разве не я помог тебе тогда? За эти пять лет ты стал специалистом, каких поискать. Распадись наша фирма сегодня же, завтра у тебя будет работа куда лучше этой. Ты прекрасно знаешь рынок недвижимости, и столичный, и ближнего Подмосковья, обзавелся знакомствами. И сбережения наверняка имеются на черный день? – Кудрявцев подмигнул Денисову.
– Копейки, что это за сбережения, – Денисов поморщился.
«Последним идиотом я остался, если бы работал только на тебя, – подумал он. Вот выкинул бы ты меня на улицу с голой задницей, черный день настал. Хорошо, не был я дураком». Помимо своей квартиры, где Денисов проживал с престарелой теткой, он имел две двухкомнатные и одну трехкомнатную квартиру в разных районах Москвы, но перепродавать пока не спешил, считая их приобретение удачным вложением денег.
– Сергей, от твоего вида молоко скиснет, будь повеселее, – Кудрявцев провел ладонью по макушке. – Закроется наша лавка, но жизнь на этом не заканчивается. Я тебе обещаю пристроить в хорошее место, останешься доволен.
– Надеюсь на вас, Дмитрий Николаевич. Вы сами знаете, тетка на моем иждивении, – сказал Денисов. – Останусь без приличного места, что мне тогда с ней делать? Не в интернат же сдавать старуху.
– Ладно, – Кудрявцев встал, обошел письменный стол и протянул Денисову руку. – Не переживай. А тетке от меня привет.
– У неё сегодня день рождения, – сказал Денисов, отвечая крепким рукопожатием.
Попрощавшись с секретаршей Кудрявцева, пожелав ей приятно провести выходные, Денисов заглянул в туалет, вытер лицо и руки бумажным полотенцем.
* * *
Он спустился к машине. Проехав несколько кварталов, он остановил «Жигули» возле булочной-кондитерской. Приятно, когда от дома до работы рукой подать. Он постоял минуту, вдыхая запах молодой зелени, рассматривая запущенный фасад булочной, давно не знавший ремонта, с облетевшей штукатуркой и осыпавшимися углами. Да, именно здесь, на этом самом месте около пяти лет назад с ним случился приступ болезни, первый приступ в Москве. Тогда, радуясь, испытывая восторг от удачной сделки, он почти бежал к булочной за тортом, чтобы отпраздновать приобретение своей первой квартиры.
Квартира куплена за треть реальной цены у срочно выезжающих в Америку пожилых супругов. Новые, ещё более удачные сделки маячили впереди, переливаясь, как северное сияние. Только что на новой квартире за оставленным прежними хозяевами кухонным столом он выпил залпом два стакана шампанского, сидя на хромоногом табурете, закусил хлебом. Стояла теплая прекрасная пора бабьего лета, немного запоздалого. Денисов шел по усыпанному листвой мокрому асфальту мимо тихих деревьев. «Все впереди, все ещё впереди», – шептал он. Не то чтобы Денисову нужен этот торт, он равнодушно относился к сладкому, но в эту минуту он был не в силах усидеть в четырех стенах. Пробив чек, Денисов взял самый дорогой, тяжелый бисквитный торт с макушкой из бизе и цветного крема. Он поднял покупку за веревочку, выходя на улицу, прикрыл за собой дверь. Ржавая пружина скрипнула за спиной.
Денисов остановился, почувствовав внезапную слабость в ногах. «Начинается, – подумал он. Как некстати». Он подошел к ближайшему дереву и привалился плечом к его стволу. Он стоял под этим деревом на газоне, но не чувствовал ни запаха недавнего дождя, ни приятного духа прелой листвы. Он чувствовал запах тухлого мяса, тяжелый, тошнотворный запах тухлятины.
«Начинается», – сказал он себе, прислушиваясь к спазмам желудка, сказал и впал в забытье. Через несколько минут спазмы желудка прекратилась, Денисов продолжал стоять, привалившись плечом к дереву, держа торт за веревочный узел. Внешне его поведение вполне укладывалось в рамки обычного поведения человека. Стоит мужчина под деревом, в руке торт, может, ждет кого или так остановился, передохнуть. Редкие пешеходы проходили по тихой улице к парку или в противоположную сторону, не обращая внимания на Денисова.
Булочная закрылась на обед. Во время перерыва привезли свежие торты, и Денисов, не двигаясь с места, наблюдал, как их разгружали. Один грузчик в синем застиранном халате из сатина вынимал коробки из пикапа и заставлял ими тележку, другой грузчик отвозил эту тележку через служебную дверь в магазин и разгружал торты в подсобке. Тележка исчезла в очередной раз, а Денисов уставился на перекуривающего возле входа в булочную грузчика. Вот тележка снова подъехала, грузчик принялся выставлять на неё новые коробки, одна на другую. Крышка верхнего, ближнего к Денисову торта, сбилась на сторону. Оглядевшись по сторонам, Денисов сделал несколько шагов вперед, вплотную подойдя к тележке, поднял свободную руку и ткнул указательным пальцем в открытый торт.
Палец глубоко вошел в его ещё теплую мякоть. Грузчики оставили работу и ошалело посмотрели на Денисова, переглянулись друг с другом. Тот опустил глаза и со всех сторон осмотрел указательный палец, ставший шоколадным. «Это глазурь?» – спросил он ближнего к себе грузчика и показал ему шоколадный палец. «Шел бы ты отсюда», – недобро сощурился грузчик и, сжав правый кулак, сделал шаг вперед. Денисов развернулся и, словно чувствуя опасность спиной, быстро зашагал прочь. На ходу он сосал палец. «Ходят идиоты всякие, – сказал один грузчик другому. – Сука, торт проткнул».
Лунатической походкой Денисов дошагал до парка и опустился на лавочку, поставив рядом с собой праздничную коробку. Он смотрел в одну точку, видимую только ему одному, смотрел и смотрел в странной апатии. Видимо, пока он сидел на лавке, прошел и закончился дождь, холодный, уже осенний дождь. Денисов не помнил происшедшего с ним, как всегда после приступа ничего не помнил. Он пришел в себя, когда какой-то мужчина потряс его за плечо. Приступ кончился. Приходя в себя, Денисов почувствовал слабость и озноб, он промок с ног до головы, до последней нитки.
Незнакомый мужчина стоял над ним, и все тряс и тряс за плечо. «Да, да, я в порядке», – сказал Денисов, едва ворочая занемевшим языком. Он наклонился, снял ботинки и вылил набравшуюся в них дождевую воду. В темноте он различил на скамейке рядом с собой жалкие останки торта под прохудившейся коробкой, какая-то светлая мешанина из бисквита, крема и картона. «Да, я в порядке, все нормально, – повторил Денисов. – Теперь все в порядке. Перепил немного, думаю, дальше не пойду, лучше посидеть. И заснул», – соврал он.
«Вы уверены, что все в порядке? – мужчина стоял над Денисовым и, видимо, не собирался уходить. – Здесь в парке разная публика собирается. Пользуются моментом, чтобы обчистить пьяных. Бьют сзади по голове чем-нибудь тяжелым, бутылкой чаще всего, потом роются в карманах». «Значит, повезло, что голова цела, – Денисов поднялся с лавки, почувствовав неприятный холод прилипших к ногам мокрых брюк. Его качнуло в сторону. Он решил, что шампанского пить не следовало, спиртное провоцировало приступы. За что только ему эта напасть? От слабости его слегка покачивало, со стороны, видимо, он выглядел не совсем трезвым. Мужчина посмотрел на бледное лицо Денисова: „Пойдемте, я вас провожу“. Только теперь Денисов заметил поводок на руке незнакомца, за спиной мужчины крутился серый пудель.
Возражать у Денисова не нашлось ни сил, ни желания. Они шли аллеей, время от времени пудель задирал ногу у куста, останавливался. В верхушках деревьев, почти голых, среди ветвей заблудился молодой месяц, вдруг появившийся на просветлевшем небе. За чугунной оградой парка, под уличными фонарями, бросающими на черный асфальт серебряные круги света, Денисов почувствовал себя бодрее, слабость прошла, как и не было.
«Кстати, где вы живете?» – спросил мужчина. Денисов назвал номер дома. «Стало быть, соседи, – мужчина улыбнулся. – А квартира, какая?» Денисов назвал номер квартиры и тут же пожалел о своей откровенности: сообщать первому встречному собачнику свой адрес глупо, неосторожно. «Значит, вы вместо тех евреев? Я живу этажом ниже, в шестьдесят пятой». «А вы по специальности случайно не врач? – поинтересовался Денисов. – Не растолкай вы меня, возможно, поутру на лавочке сидел бы хладный труп». «Милиционер. Мельников Егор Владимирович. Будем знакомы».
«Очень приятно, – сказал Денисов, в душе которого шевельнулось недоброе предчувствие, похожее на страх. Вот странно, первый сосед, с которым случилось познакомиться, оказался ментом, ну и хохма. – Очень приятно», – повторил он, испытывая совсем другие чувства.
* * *
Денисов постоял какое-то время у машины, вспоминая подробности того вечера пятилетней давности. Дверь булочной скрипела и хлопала. Ветер запутался в ветвях тополей и стих. Денисов сплюнул под ноги. Войдя в помещение, он долго разглядывал торты и ценники за стеклами прилавка. Тетка любила сладкое и, пожалуй, останется довольна этим знаком внимания. Торт – это не какие-нибудь хлопковые чулочки и гребенка, – решил Денисов, склоняясь над прилавком. Он выбрал недорогой, но свежий торт и пробил чек.
Открыв дверцу «Жигулей», положил торт на сиденье рядом с водительским креслом, сел за руль и поехал к гаражу. Он поймал себя на том, что снова думает о тетке с чувством острого раздражения. Это раздражение поднимало со дна души какую-то темную беспросветную муть, Денисову становилось не по себе. Он едва сдержался, чтобы не пнуть носком ботинка в металлические ворота гаража. Замкнув створки на замок, он раскланялся с охранниками, играющими в карты в будке при въезде на стоянку, и, помахивая тортом, зашагал к дому.
Денисов остановился у светофора на перекрестке. Ожидая зеленого света, он расстегнул пиджак, постарался вспомнить что-нибудь приятное, отвлеченное, но накопившееся за последние месяцы раздражение, поворачивали мысль совсем в иное направление. «Живет со мной под одной крышей уж сколько лет, но так ничего и не поняла, не хочет ничего понимать, старая эгоистка, «– думал Денисов, ему хотелось выкинуть торт в первый попавшийся контейнер с мусором.
Тетка искренне верит, что жизнь её незаслуженно наказала. Дочь её умерла от рака. Но это когда было… Что ж, многие родители переживают своих детей. Муж её оставил. Так, правильно сделал, что оставил. С ней бы и ангел не ужился, а он живой мужик из плоти и крови. Оставил муж… Это ещё не повод для вселенской скорби. А тетка и в этой истории считает себя пострадавшей стороной, только одну себя. Денисов перешел дорогу и зашагал к дому дворами. Раздражение крепло в душе.
* * *
Денисов вошел в подъезд и поднялся к лифту, забыв за своими мыслями как обычно заглянуть в почтовый ящик. В полумраке горела красным огоньком кнопка вызова лифта, две плохо различимые мужские фигуры маячили на светлом бетонном фоне шахты, проступающем сквозь решетку. Замедлив шаг, Денисов одолел две последние ступеньки к площадке, переложил торт в левую руку, правой нашарив связку ключей в кармане пиджака. Глаза после ясного вечера, больше похожего на день, не сразу привыкли к темноте подъезда. Денисов всмотрелся в лица мужчин и, выругавшись про себя, поздоровался.
Опять этот Мельников с нижнего этажа, этот мент, теперь уже бывший мент. Лицо второго мужчины показалось Денисову знакомым.
– Вы сегодня с тортом, какое-то торжество? – ответив на приветствие, спросил Мельников.
– У тети Тони сегодня день рождения.
Денисов улыбнулся, первым потянув вниз ручку двери, когда подошел лифт, и подумал, что Мельникова поперли из милиции за излишнюю любознательность. В свете загоревшейся в кабине лифта лампочки он узнал второго мужчину. Точно, кинорежиссер Леднев, собственной персоной. Накануне по телевизору показывали передачу о каком-то фестивале, этот Леднев долго распинался перед телекамерой, рассказывал, почему в нынешнем году жюри кинофестиваля не присудило ни одному из фильмов Гран-при. Точно, это Леднев. Пропустив мужчин вперед себя, Денисов закрыл дверцы и нажал кнопку этажа Мельникова.
– Вашей тете – мои наилучшие пожелания, – сказал Мельников.
– Обязательно передам.
Денисов снова улыбнулся, чувствуя, как в лифте пахнет свежим перегаром. Момент подходящий, лучше не придумаешь. Денисов быстро посмотрел на кинорежиссера. Тот с мрачным видом глядел куда-то в сторону, на дверь лифта с нацарапанным по ней ругательством.
– Простите, – сказал Денисов, обращаясь к Ледневу. – Я вас вчера по телевизору видел, – Денисов остался недоволен своим косноязычием.
Леднев посмотрел на Денисова взглядом, лишенным удивления или интереса.
– Спасибо, – сказал он.
Лифт остановился, Мельников уже распахивал дверцы.
– Хотел сказать, – Денисов кашлянул, прочищая горло. – То есть попросить. У вас в Киноцентре и Доме кино разные мероприятия проходят. Интересные. Прошлый раз со знакомой девушкой туда пошел, – Денисов никак не мог сформулировать свою просьбу, злился и уже жалел, что начал этот неудобный разговор. – Пошли в Дом кино, думали, может, билет купим. Оказалось, все по приглашениям.
Леднев застыл в распахнутых дверях лифта и долгим взглядом, не мигая, смотрел на Денисова.
– Рекомендую, это мой сосед Сергей Денисов, страстный киноман, – пояснил откуда-то из лестничной темноты Мельников, топтавшийся где-то возле лифта.
– Не могли бы вы помочь с контрамаркой или, как это теперь называется, пропуском что ли?
– А, вот вы о чем, – Леднев кивнул, запустил руку в карман пиджака. – Тогда вам повезло. Меня тут самого пригласили в воскресенье на премьеру в Дом кино. А сходить некогда. Правда, фильм длинный, так что, подкрепитесь с вашей девушкой основательно, – он протянул Денисову пригласительный билет на два лица.
– Спасибо, везет мне сегодня, – Денисов помусолил в пальцах тонкий глянцевый картон. – Вот моя визитка, – он достал из нагрудного кармана карточку и отдал Ледневу. – Если понадобится дорого продать или дешево купить квартиру или дачу, обращайтесь прямо ко мне. Устрою.
– Обязательно, как только возникнет надобность, – пообещал Леднев.
«Действительно, везет мне сегодня, – подумал Денисов, нажимая кнопку следующего этажа. Какой-то взгляд у этого Леднева. Какой-то отсутствующий. Интересно, откуда у бывшего мента Мельникова такие знакомства? Режиссер… Знаменитый режиссер… Странно. Что этих людей может связывать, какие интересы? И этот запах свежего перегара. Неужели режиссеру больше выпить не с кем, только с бывшим ментом? Ладно, будет что Ире рассказать. Она любит разные истории про знаменитостей».
* * *
Скинув пиджак, Денисов вошел в кухню, держа впереди себя на вытянутой руке коробку с тортом. Тетка встала с табуретки. Денисов с торжественным видом передал коробку старухе, наклонившись, чмокнул её в щеку, чуть не оцарапавшись о металлическую оправу теткиных очков, и поздравил с днем рождения, пожелав железного здоровья и сто лет безоблачной жизни.
– Я и так зажилась, – сказала тетка. – Спасибо, вспомнил. А то я сама запамятовала, когда у меня день рождения.
«Врет, старая, что забыла, – думал, принимая душ, Денисов. – Она никогда ничего не забывает. Курицу пожарила. У нас не было курицы, значит, в магазин ходила. Значит, хотела отпраздновать. Вот лживая порода, лишь бы соврать. Забыла она, как же. А ещё в школе учительницей работала. Чему может научить детей такое создание природы? Вранью разве что, да и то нескладному вранью». Он вытерся свежим жестким полотенцем и даже крякнул от удовольствия. Накинув короткий искусственного шелка халат, он вышел из ванной и направился к кухонному столу.
Денисов чувствовал себя бодрым. Тетка поставила перед ним чашку кофе и блюдечко с куском торта. Денисов сделал глоток, крепкий кофе, в самый раз. Давящее раздражение уже уступило место благодушию.
– Сережа, – тетка внимательно посмотрела на него. – Как ты себя чувствуешь?
– Почему вы все время спрашиваете об этом? – он отложил в сторону чайную ложечку. – Я что, похож на больного? Когда мне будет плохо, без слов поймете. Только в следующий раз не бегайте просить о помощи этого мента с нижнего этажа. А то, как бы я ему ненароком голову не проломил.
Некоторое время они сидели молча.
– Минуточку, – сказал Денисов и исчез в своей комнате, вернулся с «Энциклопедией ручного вязания» в руках. Он протянул книгу тетке. – Незаменимая вещь, раритет. Говорят, книга лучший подарок.
– И ещё – источник знаний, – в тон ему ответила тетка. – Спасибо.
Допив кофе, Денисов уединился в своей комнате, набрав телефонный номер, пригласил Иру в Дом кино на премьеру шикарного фильма. Положив трубку, бесцельно побродил по комнате, осторожно заглянул в кухню. Он наблюдал, как тетка доедает кусок торта. А, доев торт, она почему-то заплакала.
