Трейси Вульф
Искушение
Глава 20. Карма – кузина ведьмы[2]
В отличие от прочих здешних дверей эта имеет ярко-желтый цвет и сплошь обклеена радужными стикерами – так что сразу видно, кому она принадлежит.
Мэйси прикладывает к ней руку и бормочет какой-то речитатив, в котором упоминаются «замки» и «двери». И дверь начинает отворяться.
– Пошли, – говорит она и настойчиво машет рукой, когда проход оказывается свободен. – Пока никто не видит.
Мне не надо повторять дважды. Я следую за ней, даже не пискнув, и дверь с тихим шелестом затворяется за нами. Мы, разумеется, оказываемся в полной темноте, что весьма пугает. С бешено бьющимся сердцем я пытаюсь достать телефон, чтобы включить фонарик.
Но Мэйси опережает меня, и прежде чем я успеваю вынуть из кармана гаджет, бормочет что-то там про «свет» и «жизнь», и слева от нас зажигается длинный ряд свечей.
Выглядит отпадно, такого я еще не видела. Чем дольше я узнаю о способностях своей двоюродной сестры, тем сильнее восхищаюсь ею. Но когда мои глаза привыкают к мягкому свету и моему взору предстает то, что нас окружает, я не могу не ухмыльнуться.
Потому что, разумеется, потайной ход Мэйси нисколько не похож на те потайные ходы, о которых пишут в ужастиках. Здесь не пахнет плесенью, ход не так чтобы очень узок, и он определенно не наводит жуть. Скорее, наоборот. И он нереально крут.
Как и в подземных темницах, стены здесь сложены из больших черных шершавых камней, но среди них красуются расположенные в случайном порядке драгоценные и полудрагоценные камни всех цветов радуги. Полированный розовый кварц блестит рядом с ярко-синими аквамаринами, над великолепным прямоугольным лунным камнем сияет крупный золотистый цитрин.
И их тут много. Ими усеяны все стены. Изумруды и опалы, солнечные камни и турмалины… Они все не кончаются. Как и этот потайной ход.
Кто мог создать этот потайной коридор, полный самоцветов? Я помню, что драконы славятся своей любовью к накоплению сокровищ, но тут это хобби поднято на совершенно новый уровень.
Тут также полно стикеров, как и в здешней библиотеке. Больших, маленьких, цветных и черно-белых. Может, декор библиотеки, который так мне понравился, – это тоже дело рук Мэйси? Или у них со здешней библиотекаршей, Амкой, одинаковые вкусы?
Как-нибудь в другой раз – если меня не выпрут из Кэтмира и не посадят в тюрьму для сверхъестественных существ за покушение на убийство – я хочу вернуться сюда и прочитать тут каждый стикер. Сейчас же, продвигаясь все дальше и дальше, я довольствуюсь прочтением только тех из них, которые находятся на уровне моего лица.
«Я ангел, честно. Просто на метле реально быстрее» – на наклейке остроконечная ведьминская шляпа и метла.
«Karma’s a Witch»[3] с хрустальным шаром на заднем плане.
«Я только что сделала тест ДНК. Оказывается, я стопроцентная ведьма!» — на фоне цветы и шалфей.
Я смеюсь, и Мэйси улыбается, взяв меня за руку.
– Все будет хорошо, Грейс, – говорит она, когда коридор делает поворот. – Папа во всем разберется.
– Очень на это надеюсь, – отвечаю я, потому что одно дело быть горгульей, и совсем другое – свирепым чудовищем, которое в аффекте набрасывается на людей и пытается их убить, притом таким образом, что из них вытекает чуть ли не вся кровь.
И я впервые начинаю по-настоящему гадать: а что, если Хадсон и вправду мертв? И если это так, то, может быть, его все-таки убила я? Все абсолютно уверены, что я бы не вернулась в Кэтмир, если бы считала, что Хадсон по-прежнему опасен, а потому пока что я исходила из предположения о том, что я либо заперла его в неком пространстве между мирами, выбраться из которого ему не под силу, либо он смог освободиться, и я вернулась, чтобы помочь найти его.
Но если я способна выкачать из вожака человековолков половину крови, не зная, как сотворила такое, – хотя я не представляю себе, как это возможно, – то почему бы не предположить, что я сделала то же самое с тем, кто пытался убить моего суженого?
Не потому ли я ничего не помню о последних четырех месяцах моей жизни? Может, поняв, что я стала убийцей, я получила такую психологическую травму, что мое сознание заблокировало эту информацию? А теперь снова блокирует нечто подобное?
Мэйси ведет меня по еще одному длинному коридору, затем по узкой винтовой лестнице и наконец шепчет:
– Мы уже почти пришли.
Фантастика.
«Почти пришли» означает, что настало время ответить за то, что случилось с Коулом.
«Почти пришли» означает, что настало время выяснить, действительно ли я стала чудовищем, как опасаюсь.
«Почти пришли» означает, что все вот-вот полетит в тартарары.
– Ну все, мы на месте, – говорит Мэйси, когда мы наконец останавливаемся перед дверью, покрытой полосами всех цветов радуги. – Ты готова?
– Нет. Совсем не готова, – отвечаю я, махнув рукой.
– Я знаю. – Она на несколько секунд обнимает меня, затем отстраняется. – Но все равно соберись. Пора наконец выяснить, что происходит.
Она берется за ручку двери и изображает на лице улыбку.
– Да ладно, ведь хуже уже не будет, верно?
Я не знаю, что ей ответить, и это, наверное, хорошо, поскольку в следующую секунду она распахивает дверь – и я лицом к лицу сталкиваюсь с Джексоном и дядей Финном.
Глава 21. Держи своих врагов близко, если только у них не идет кровь
Джексон поворачивается ко мне и хмурит брови.
– Что ты здесь делаешь, Грейс? Я же сказал тебе, где я, чтобы ты не волновалась. У меня все под контролем.
– Не все. – Я качаю головой, пытаясь придумать, как объяснить, в каком виде я проснулась сегодня.
– Да ладно. – У него делается немного неуверенный вид. – Это не я ранил Коула, и Фостер это знает.
– Я знаю, что это не ты. – Я делаю глубокий вдох. – Потому что я почти уверена, что это сделала я.
Несколько долгих секунд ни Джексон, ни мой дядя ничего не говорят. Они просто смотрят на меня, словно проигрывая мои слова в мозгу и пытаясь уразуметь их смысл. Но чем дольше они молчат, тем большая растерянность проступает на их лицах – и тем больше напрягаюсь я.
Поэтому я не жду, что они скажут, и вместо этого рассказываю им все, начав с моего похода в изостудию и закончив пропитанной кровью одеждой, которую я достаю из пакета и отдаю дяде Финну.
Видно, что ему не очень-то приятно ее трогать, но кому это вообще может быть приятно? Особенно теперь, когда я выложила на его массивный письменный стол проблему таких колоссальных масштабов.
– Ты в порядке? – спрашивает Джексон, как только я заканчиваю говорить. – А ты уверена, что он тебе ничего не сделал? Что он тебя не укусил?
Его голос так напряжен, в нем звучит такая тревога, что я застываю.
– А что? Что было бы, если бы он укусил меня? Я же не превратилась бы в оборотня или человековолка, не так ли? – Потому что тогда я окажусь в полной жопе.
Горгулья-человековолк? Горгульеволк? Волкогоргулья? Ну нет, я совсем, совсем не хочу быть ни тем, ни другим.
– Нет, – отвечает дядя Финн, явно желая успокоить меня. – Это происходит не так. Ты не превратишься ни в оборотня, ни в человековолка.
– Если это происходит не так, то как? И, раз уж об этом зашла речь, то как я вообще могла победить Коула? Это же невероятно. И почему я этого не помню? И как я могла лечь в кровать залитая кровью, даже не заметив ее?
Дядя Финн вздыхает и запускает пальцы в свои рыжеватые волосы.
– Не знаю.
Я смотрю на него, не веря своим ушам.
– Ты директор школы, в которой полно сверхъестественных существ. Так неужели «не знаю» – это лучший ответ, какой у тебя есть?
– Дело в том, что прежде я никогда такого не наблюдал. Должен сказать, что вся эта история с горгульей для нас такое же открытие, как и для тебя. Разумеется, пока тебя не было, мы старались выяснить все, что только можно, но все равно многого не знаем.
– Еще бы. – Нет, я не собираюсь язвить, правда. Я знаю – он просто хочет помочь. Но что же мне делать? Не могу же я вот так кидаться на людей. Отмазки с провалами в памяти надолго не хватит – для меня самой она не катит уже сейчас.
Между нами встает Мэйси.
– Так что же нам делать, папа? Чтобы не дать этому случиться опять?
Я обхватываю себя руками.
– Ты же не вызовешь полицию, да? Я не хотела причинять ему вред. И, честное слово, до сих пор не понимаю, как мне это вообще удалось. Он…
– Никто здесь не собирается вызывать полицию, Грейс, – твердо говорит Джексон. – Так тут дела не делаются. К тому же ты вообще не можешь отвечать за то, что сделала в бессознательном состоянии. Верно, Фостер?
– Конечно. То есть нам, разумеется, придется взять тебя под наблюдение, чтобы это не повторилось. Нельзя же допустить, чтобы ты нападала на других учеников.
– Даже если они это заслужили, – вставляет Мэйси. – Я понимаю, что так нельзя, но после того, что Коул сделал с Грейс в прошлом семестре, мне трудно относиться к нему с сочувствием.
Джексон фыркает.
– Мне следовало прикончить его, когда у меня была такая возможность. Тогда этого бы не произошло.
– Нет, не следовало, – возражаю я. – Ужасно говорить такие вещи.
– Да, ужасно, – соглашается Мэйси, – но так оно и есть.
Я бросаю на нее полный досады взгляд, но она только пожимает плечами, словно говоря: А чего ты ожидала?
Не получив помощи ни у нее, ни у Джексона, я поворачиваюсь к моему дяде.
– А как Коул? Он поправится?
– Да, с ним все будет хорошо. Сегодня утром ему сделали пару переливаний крови, и он, вероятно, полежит сегодня в лазарете, но завтра уже будет здоров. Этим сверхъестественные существа и хороши – мы быстро приходим в норму, особенно с помощью наших целителей.
– Слава богу. – Я прислоняюсь к Джексону, ощущая облегчение.
Одно дело – защищаться от Лии, когда она пыталась меня убить, и совсем другое – намеренно напасть на Коула безо всяких причин. Наверняка так считает и Коул.
– А сам он что-нибудь сказал? – спрашиваю я, продолжая радоваться тому, что я не нанесла ему непоправимых повреждений. – Он же не может не знать, что на него напала я, разве не так?
– Он уверяет, что не знает, – отвечает мой дядя. – Что может быть правдой, а может и не быть.
– Вранье, – твердо говорит Джексон.
– Точно мы этого не знаем, – напоминает ему дядя Финн. – И если он, по его утверждению, не знает, что на него напала именно Грейс, то и я никому ничего не скажу. Во всяком случае, до того, как мы поймем, что с ней происходит.
– Он знает, – возражает Джексон. – Просто не хочет об этом говорить, потому что тогда ему придется признать перед всей школой, что его победила девчонка.
– Эй! – Я смотрю на Джексона и делаю недовольное лицо.
– Так считает он, а не я, – уточняет Джексон, поцеловав меня в макушку. – Я видел, что ты сделала с Лией – и с Хадсоном. Так что сам я не стал бы тебя злить. Но Коул так не думает. Он не может так думать. Потому что если вожак человековолков признает, что его кто-то как следует отделал – кто угодно, – когда он был в сознании, то он может сразу же удаляться на покой. Потому что весь следующий месяц ему придется драться с каждым человековолком в стае, который решит, что он может попытаться сам стать вожаком. – Джексон смотрит на моего дядю. – Верно, Фостер?
Дядя Финн неохотно кивает.
– Верно. После того, что у него было с Джексоном в ноябре… ему надо быть очень осторожным.
– А значит, тебе тоже надо быть осторожной, Грейс. – Мэйси подает голос впервые за последние несколько минут. – Ведь если он знает, что это была ты… что это ты угрожаешь всему тому, чего он добился, то он будет стараться добраться до тебя. Он не станет делать это открыто, поскольку тогда Джексон просто распотрошил бы его, но он что-нибудь придумает. Такой уж он тип.
– Трус, – презрительно бросает Джексон.
Дядя Финн смотрит мне в глаза.
– Но это только делает его еще более опасным, Грейс. Потому что он – это не я. Он хитер и вероломен, и он умеет выжидать. Я мог бы с ним поговорить, но, если я это сделаю, он поймет, что ты рассказала мне правду. И начнет гадать, кто еще это знает. И как скоро вся эта история выйдет ему боком.
– Ты правда думаешь, что он попытается что-то предпринять? – спрашиваю я, глядя то на Джексона, то на моего дядю.
– Нет, если он хотя бы вполовину так умен, как считает Фостер, – говорит Джексон. Но взгляд его говорит об ином.
– О, он наверняка что-нибудь предпримет, – не соглашается дядя Финн. – Вопрос состоит только в одном – когда.
Я не знаю, что можно на это сказать, не знаю даже, что я должна чувствовать. Разве что усталость. Огромную усталость.
Я только-только справилась с одной маньячкой, пытавшейся меня убить, а теперь ей на смену пришел еще один маньяк. То есть да, кажется, я что-то сделала, чтобы спровоцировать его, но, с другой стороны, это кажется мне бессмысленным. С какой стати моей горгулье было пытаться убить Коула, когда у меня самой не было для этого никаких причин? Я хочу сказать, что я стараюсь не думать о том, что происходило в прошлом семестре, я выкинула это из головы. Во всяком случае, так мне казалось. Все это очень, очень пугает.
Когда же эта моя новая жизнь станет нормальной? Когда она перестанет быть так похожей на «Голодные игры» и начнет больше напоминать то, что бывает в обычной старшей школе? У меня начинает болеть запястье, я тру его и тут осознаю, что потираю шрамы, оставшиеся от веревок Лии. И что Джексон, Мэйси и мой дядя видят, что я делаю.
Я опускаю руку, но уже слишком поздно. Джексон обнимает меня сзади, кладет свои руки на мои, и его большой палец нежно гладит мое запястье.
– Он уже доказал, что ради достижения своих целей он готов убивать, – говорит Мэйси после неловкого молчания, от которого мне становится еще хуже. – А это было до того, как на кон была поставлена его репутация. Теперь же он может потерять то, что для него важнее всего. Да, он попытается что-то предпринять. Мы должны быть к этому готовы.
– Мы будем готовы, – отвечает Джексон, не переставая смотреть мне в глаза. – Если он и впрямь попытается тебя убить, то я…
– Предоставьте это мне, – перебивает мой дядя. – Я дал ему еще один шанс после всего, что случилось с тобой, поскольку учел смягчающие обстоятельства. Но если он начнет опять, ему конец.
– А как насчет меня? – спрашиваю я наконец, чувствуя, что у меня раскалывается голова.
– Что насчет тебя? – отвечает он.
– Эту проблему вызвала я. Это я попыталась убить Коула без всяких видимых причин. Ты сказал, что, если он откроет охоту на меня, ты его исключишь. А как насчет того, что сделала я? Что будет со мной?
Глава 22. Мое любимое слово на букву «с» – это «семья»
– Ничего, – сжав зубы, говорит Джексон. – С тобой не произойдет ничего. Это не твоя вина.
– Этого мы не знаем. – Я высвобождаюсь из его объятий. – Мы понятия не имеем, почему я напала на Коула.
– Да, мы этого не знаем, – соглашается дядя Финн. – И никто ничего не сделает, пока мы не поймем, что именно с тобой происходит.
Он обнимает меня за плечи и ободряюще сжимает их.
– Я не имею привычки исключать учеников, которые еще не вполне овладели своей магической силой и из-за этого становятся источником проблем. Или тех, кто использует свою магическую силу не лучшим образом, если у них есть на то причины. Именно поэтому Флинт все еще здесь, несмотря на все, что произошло в прошлом семестре. И Джексон тоже. И именно поэтому Кэтмир имеет лучших врачевателей. Это нужно для того, чтобы, если ошибки происходят, их можно было исправить.
– Мы не знаем, было ли это ошибкой…
– Ты хотела напасть на Коула, когда выходила из своей комнаты?
– Нет.
– Ты составляла план, имеющий целью ранить его или убить, пока тебя не было в твоей комнате?
– Конечно, нет. – Я замолкаю и задумываюсь. – То есть я не помню, чтобы делала что-нибудь такое.
– Что ж, тогда я буду исходить из предположения о том, что инцидент с Коулом был чем-то вроде случайного косяка, произошедшего, когда ты использовала свою новообретенную магическую силу. И относиться к нему мы будем именно так. Я уже позвонил паре экспертов по горгульям, которые консультировали нас по твоему случаю, в надежде, что они смогут дать мне какие-то советы относительно твоих провалов в памяти. Но после этого инцидента я попробую уговорить одного из них прибыть в Кэтмир уже на этой неделе и поработать с тобой. – Он ободряюще улыбается. – Обещаю тебе, Грейс, мы во всем разберемся.
Я чувствую подступившие к глазам слезы, вызванные этим новым доказательством того, что дядя Финн с самого начала прикрывал меня, делая все возможное, чтобы отыскать наилучший способ мне помочь.
Нет, это не то же самое, как если бы я вернула себе родителей – их мне не заменит никто, – но это хоть какой-то луч света в навалившейся на меня тьме. И это куда лучше, чем то сиротливое чувство, которое владело мною, когда я прибыла в Кэтмир четыре месяца назад.
– Спасибо, – бормочу я, когда мне наконец удается выдавить из себя что-то, несмотря на огромный ком, застрявший у меня в горле. – Я так вам всем благодарна. Не знаю, что бы я делала без вас.
– Вот и хорошо, раз уж тебе все равно никуда от нас не деться, – резюмирует Мэйси, обняв меня как раз в тот момент, когда звенит предупредительный звонок на первый урок.
– Да, я от вас никуда, – отвечаю я, тоже обняв ее.
– Ладно, ладно, – говорит дядя Финн, и, хотя я могу ошибаться, мне кажется, что у него тоже стоит ком в горле. – Идите на уроки. И ради всего святого, постарайтесь не попасть в неприятности.
– А какой в этом кайф? – шепчет Джексон мне на ухо, выводя меня в коридор. На сей раз мы выходим через нормальную дверь, а не через потайной ход.
– Кайф в том, что мне больше не придется просыпаться в крови какого-нибудь человековолка, – отвечаю я, и по моему телу пробегает дрожь. – А это выигрыш для всех, тебе так не кажется?
– По-моему, ты забываешь, что говоришь с вампиром, – прикалывается он, все так же говоря в самое мое ухо, так что всю меня охватывает сладкий трепет. Я прислоняюсь к нему, и несколько мгновений мы просто упиваемся соприкосновением наших тел.
Но затем он шевелится, наклоняется, будто для того, чтобы поцеловать меня, и я опять застываю. И опять пытаюсь скрыть это, но Джексон замечает – еще бы. Сколько же времени понадобится моей горгулье, чтобы принять тот факт, что ее парой является вампир? И почему ей вообще могут не нравиться вампиры?
На этот раз я не пытаюсь придумать отговорку, а просто уныло улыбаюсь и одними губами произношу: Прости меня. Он не отвечает, а только качает головой, словно говоря: «Не бери в голову». Но я вижу, что это задевает его, хотя он сразу же поднимает голову и целует меня в лоб.
– Можно, я провожу тебя на твой урок? – спрашивает он, отстранившись.
– Само собой. – Я обвиваю рукой его талию и изо всех сил сжимаю ее, затем ищу в толпе учеников ярко-розовые волосы Мэйси. Мне совсем не хочется, чтобы она почувствовала себя лишней.
Но она, как всегда, уже успела пройти вперед и занята оживленной беседой с Гвен и еще одной ведьмой по пути на уроки.
Мы с Джексоном тоже идем, я беру его за руку и переплетаю его пальцы с моими. Пусть я не могу поцеловать его, но это вовсе не значит, что я не люблю его. Это не значит, что я не хочу быть с ним.
Джексон ничего не говорит, но и не возражает. И, когда я смотрю на него, до меня доходит, что сейчас на его лице играет донельзя глупая улыбка. Из-за меня.
Я та самая девушка, из-за которой принц вампиров Джексон Вега становится глуповато-смешным. Не стану врать, это приятное чувство.
– Так куда же мне тебя проводить? – осведомляется Джексон, когда мы выходим в другой коридор.
– Не знаю. Меня вдруг перевели с базового курса химии на физику полетов, и я не понимаю почему.
– В самом деле не понимаешь? – Джексон поднимает одну бровь, глядя на меня с задорным блеском в глазах.
– Нет, не понимаю. – Я пожимаю плечами. – А ты?
– Точно не скажу, но думаю, это как-то связано с теми большими, красивыми крыльями, которыми обладает твое альтер эго.
– Мое альтер… Ооооо. – У меня округляются глаза. – Ты хочешь сказать, что физика полетов имеет отношение к способности летать?
– Да. – Он удивленно смотрит на меня. – А о чем подумала ты?
– Ну, не знаю. Наверное, о самолетах. Поэтому-то я так и недоумевала.
– Нет, Грейс, в Кэтмире на уроках по предметам, имеющим отношение к полетам, действительно учат летать.
– Я просто… Это же… То есть… – В конце концов, я просто качаю головой. Что тут можно сказать? И что мне с этим делать?
– Вообще-то крылья – это необходимое предварительное условие для того, чтобы летать, – замечает Джексон, когда мы делаем еще один поворот. – Как и умение пользоваться ими.
– Да ну? – Теперь уже я поднимаю бровь. – А разве ты сам не летаешь без них?
Он смеется.
– Да, кстати, у меня для тебя есть новая шутка.
– Новая шутка? – Я расплываюсь в улыбке. – Класс. Давай, жарь.
Он смотрит на меня так страстно, что становится ясно, в каком смысле ему хочется «жарить», и что это не имеет ничего общего с теми дурацкими шутками, которые люблю я.
Какой-то части меня хочется отвести взгляд, ей неловко от интимности этого момента. Но это было бы нечестно по отношению к нему – по отношению к нам обоим, – так что я продолжаю смотреть ему в глаза, хотя и чувствую, как меня затопляют одновременно и жаркое смущение и волна неуверенности в себе.
Несколько мгновений мне кажется, что сейчас Джексон отдастся тем же чувствам, которые сама я даже не пытаюсь скрыть, ибо его похожие на полночное небо глаза становятся беззвездно черными, челюсть напрягается.
Но затем момент проходит, и я вижу, что он сделал выбор не в пользу этих чувств. Не знаю, что я сейчас испытываю: облегчение или разочарование. Возможно, понемногу и того и другого. Но когда Джексон подчеркнуто отступает назад, я не могу не признать, что так будет честнее – для нас обоих.
– Шутка такая. – Он ухмыляется. – Зачем просить подаяние у горгульи?
– Ого, шутка про горгулью? Уже?
Он смеется.
– А что, слишком быстро?
Он выглядит сейчас таким довольным, что я ни в чем не смогла бы ему отказать.
– Да нет, давай. Так зачем просить подаяние у горгульи?
– Затем, чтобы приучить себя к отказам.
– О боже. Жуть.
Он ухмыляется.
– Знаю. Хочешь еще одну?
– Не знаю, выдержу ли я еще одну. – В моем голосе звучит скепсис.
– Выдержишь. – Он сжимает мою руку. – Почему горгулью нельзя задолбать?
– Я не хочу это знать.
– Потому что она и так долбаный камень.
– О господи. – Я строю рожу. – Это было ужасно.
– Да уж.
– Тебе явно нравятся подобные шутки. Я создала чудовище, – дразню я его, одновременно изображая на лице ужас и прижимаясь к нему.
Но глаза Джексона мрачнеют, и из них уходит весь смех.
– Я всегда был чудовищем, Грейс. Это ты сделала меня еще и человеком.
Внутри у меня все обрывается. Потому что в то время, как Джексон становится все более человечным… меня мучает страх, что настоящим чудовищем Кэтмира становлюсь я сама.
